Текст книги "Гурман. Воспитание вкуса"

Автор книги: Антон Ульрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Хороший песик, – ласковым голосом сказал Антуан.

Дог встрепенулся и выскочил вон из столовой.

После ужина толстый коротышка, взяв в руку свечу, лично провел юного гостя в предназначенную ему спальню. Там он предложил Антуану свои услуги в качестве лакея, помогающего маленькому господину раздеться, но его гостеприимство было отклонено. Пожелав гостю спокойной ночи, председатель Комитета Конвента удалился.

Антуан по привычке залез на кровать в одежде и принялся ждать условные два часа перед тем, как пойти открыть Мяснику дверь. Он лежал и вспоминал, как вместе с Анной они ездили за город на пикник перед самой революцией, когда дверь в спальню неожиданно приоткрылась, и на пороге показался толстый коротышка неглиже. За ним следовал его старый слуга, который держал в одной руке свечу, а в другой длинную веревку. Антуан прикрыл глаза и выровнял дыхание. Хозяин особняка и слуга приблизились к кровати и склонились над отроком.

– Спит, – шепотом констатировал толстяк. – Такой славный мальчик, просто глаз не отвести.

– Да, – согласно закивал головой старый слуга. – И хорошо, что его никто, кроме нас двоих, не видел в доме. Все остальные слуги уже спят. То-то Ваша милость с ним позабавится.

Председатель Комитета революционного Конвента сладострастно сглотнул слюну.

Антуан внезапно широко открыл глаза и выкинул руку в направлении слуги, уже тянувшего к нему веревку. Лезвие кинжала слабо блеснуло в свете свечи. Старый слуга уронил веревку и свечу и схватился за пронзенный бок, повалившись на пол. Коротышка тихо взвизгнул. Он начал было отступать, видя, что предмет его порочных вожделений не только не спит, но встает с кровати, чтобы постоять за себя, однако стоявшая позади коротышки мебель помешала ему бежать из спальни. Антуан приставил к его горлу кинжал и приказал замереть и не шевелиться до тех пор, пока он не свяжет члена Конвента.

Когда подросток удалился из спальни, предварительно скрутив руки и ноги гостеприимному хозяину, тот попытался пошевелиться, но не смог даже встать с кресла, в которое был усажен. Старый слуга с натугой хрипел, скорчившись в углу и обхватив руками страшную кровавую рану. Антуан распорол ему печень.

Через некоторое время мучитель вернулся в сопровождении огромного рыжеволосого детины.

– Можешь звать на помощь, если хочешь, – сказал Антуан, вытаскивая изо рта толстого коротышки кляп. – Твоих слуг больше нет.

При этом Люка ухмыльнулся и вытер о спальные принадлежности свои огромные ладони, сильно испачканные в крови.

– Нет-нет, я не буду звать на помощь, – залепетал коротышка. – Берите деньги, драгоценности, только пощадите. Вы же милосердные христиане, молю вас о пощаде.

– Удивительно, что ты вспомнил о религии, – заметил Антуан, неторопливо подходя к старому слуге, переворачивая его на спину и деловито рассматривая рану. – Раньше она никоим образом не мешала тебе в твоих богохульных делах.

Достав из ножен кинжал, Антуан неожиданно ловким и сильным движением рассек несчастному слуге живот и вырвал разрезанную надвое печень. Коротышка негромко вскрикнул и потерял сознание. Очнувшись, он обнаружил, что растерзанного слуги больше нет в спальне, а перед его глазами маячит ухмыляющийся Люка Мясник. Над его ухом раздался ласковый голос подростка:

– Сейчас мы будем судить тебя. Как твое имя?

– Судить? За что?

Люка подошел и тяжеленным сапогом пребольно ударил председателя Комитета Конвента по его дряблому толстому телу.

– Жан-Батист Огюстен.

– Жан-Батист Огюстен, ты совершил тяжелейшие преступления! – вещал над его ухом голос Антуана. – Ты способствовал революции, этому наихудшему из дел человеческих. Кроме того, ты хотел надругаться над представителем королевского рода, который милостиво разрешил тебе приютить себя.

Голова коротышки мелко дрожала от нервного напряжения. Он догадался, кого впустил в свой особняк. Это и был знаменитый Парижский ужас, расправы которого над буржуа его квартала с таким смаком описывали газеты. Антуан наслаждался страхом, исходившим от пленника, который он ощущал, стоя позади него.

– Однако суд милостив. Тебе разрешается выбрать, какой части своего дрянного тела ты пожелал бы лишиться.

– Я? Я не желал бы…

– Значит, суд сам волен принимать за тебя решение, – констатировал Антуан.

Он быстро заткнул члену революционного Конвента рот. Люка подошел к несчастному пленному, глаза которого чуть не вываливались из орбит, и достал из-за пазухи небольшой топорик. Коротышка часто-часто задышал, его круглое лицо побагровело от натуги, когда Мясник удар за ударом стал отрубать ему ноги чуть выше колена. Стоявший позади Антуан закрыл глаза и вдыхал аромат растекавшейся крови врага. Неожиданно кто-то подошел к нему и осторожно лизнул подростку руку. Это был мраморный дог гостеприимного хозяина, только что лишившегося ног.

– Суд постановляет отсудить у подсудимого также его руки! – торжественным тоном объявил Антуан, нежно гладя по голове стоявшего подле него немного испуганного пса, преданно глядящего в глаза отроку.

Мясник ловко отхватил руки уже потерявшему сознание от невыносимой боли члену Конвента. Антуан подхватил одну из отрубленных рук и дал псу, словно это была супная кость. Затем он и Мясник неспешно обыскали кабинет хозяина, нашли спрятанные золотые монеты и покинули гостеприимный дом.

Вызванные на следующий день следователи были повергнуты в шок представшей их взорам ужасающей картиной. Во всех комнатах особняка, раскинув руки, словно на распятии, лежали убитые слуги. Когда же они поднялись на второй этаж и проследовали в одну из спален, то обнаружили там лишь туловище хозяина дома, члена Конвента, руки и ноги которого были аккуратно сложены на небольшом столике в стиле мадам Помпадур, украшавшем спальню. Коротышка был еще жив. Обрубки рук и ног медленно шевелились, а изо рта, заткнутого кляпом, раздавалось тихое хрипение. Подле четвертованного тела сидел огромный мраморный дог, с наслаждением поедавший мясо, вырванное из своего хозяина. Он оглянулся на застывших в дверях спальни констебля и полицейских, несколько секунд смотрел на них, а затем неожиданно протяжно завыл, задрав морду, с которой капала кровь хозяина.

Следствие, расследовавшее это ужаснувшее любого здравомыслящего человека преступление, пришло к выводу, что все следы убийцы ведут в так называемый бульвар Порока. Для этого было решено совершить на бульвар объединенный рейд полиции и волонтеров. К тому времени Антуан уже собрал необходимую сумму и передал ее наемному убийце с требованием покарать Пьера Сантена, магистра Парижской масонской ложи. Теперь он добывал деньги на организацию побега Анны.

Ранним утром января 1793 года войска и полицейские окружили со всех сторон длинную улицу Дю Тампль и начали прочесывать ее, хватая всех подряд и сажая в согнанные со всего Парижа закрытые кареты для перевоза преступников. Антуан и Люка только позавтракали и собирались лечь спать, когда услышали об облаве. Антуан тут же спрятался в маленькую нишу камина и закрылся специально приготовленными для этого случая досками, а Мясник осторожно прокрался к выходу и выглянул наружу. На его беду, мимо как раз проходили полицейские. Не менее двенадцати человек потребовалось, чтобы скрутить могучего Мясника и бросить его на пол кареты. Озлобленные волонтеры, на которых уже не раз во время этого рейда бросались с ножами, кидали камни и выливали на головы помои, не стали осматривать подвальные помещения, откуда вышел огромный рыжий детина, а взяли и подожгли дом. Вскоре до прячущегося Антуана стал доходить угарный дым. Антуан обмотал лицо платком, который всюду носил с собой, и закрыл слезящиеся глаза. Он не молил Бога о помощи, не просил защитить или принять свою бессмертную душу, он только закрыл глаза и выровнял дыхание, постаравшись свести его к минимуму.

Пожар, устроенный волонтерами, вскоре охватил весь квартал. Дом, в подвале которого скрывался Антуан, выгорел почти дотла. Затем еще целых два месяца никто не хотел расчищать завал, образовавшийся на месте пожара. Все это время одинокий, всеми забытый Антуан лежал под завалом в нише камина, придавленный сверху камнем и мусором. Однако он не умер, а лишь заснул. Его сон был вроде длительного летаргического сна. При этом организм Антуана продолжал добывать из воздуха пищу и воду. Будь Антуан обычным ребенком, он бы давно уже оказался на том свете, но этого не произошло благодаря бризерианству.

Антуан видел сны. Он видел, как они с Анной смотрели фейерверк в парке перед Версальским дворцом, видел, как он с маркизой Летицией провожает отца на охоту, видел, как Франсуа Нуаре ведет его по роще и показывает, где прячутся трюфели. Только вместо трюфелей в этом сне под землей обнаруживались человеческие головы, такие же морщинистые, как грибы, бледные и мертвые. Антуан аккуратно подрезал их своим кинжалом с костяной рукояткой, на которой был изображен гладиаторский бой, и складывал в корзину. Иногда вместе со стариком Нуаре по грибы ходила Анна. Антуан никогда не переставал мечтать о своей возлюбленной.

Ужасно лежать долгое время, вкушать лишь запахи горелого человеческого мяса и пить грязные дождевые капли. Антуану мучительно хотелось проснуться, но он не мог себе этого позволить, понимая, что в таком случае к нему неминуемо придет смерть.

Наконец краем уха он услышал, как кто-то зовет его по имени. Антуан прислушался, но сна не прервал. Кто-то сверху несколько раз повторил его имя, потом все смолкло. Внезапно в глаза ударил ослепительный свет. Даже сквозь закрытые глаза Антуан увидел свет и попытался машинально заслониться от него руками, но руки не повиновались ему. Кто-то снова позвал его по имени, теперь уже намного громче. Антуан сделал над собой усилие и раскрыл глаза. Была глубокая ночь, но ему показалось, будто кругом светло как днем. Это его глаза, совершенно отвыкшие от света, воспринимали мерцание звезд и пламя прикрытого масляного фонаря, стоявшего неподалеку на развалинах выгоревшего дома, за яркие солнечные лучи.

– Антуан, – снова повторил знакомый голос. – Ты жив!

Изувеченные руки осторожно подняли худое истощенное тельце, в котором едва теплилась жизнь, и аккуратно уложили на расстеленную среди обгорелых кирпичей куртку цвета ржавчины.

Длинные ресницы Антуана задрожали, веки медленно раскрылись.

– Люка, – тихим голосом произнес он.

– Да, мой маленький господин, это я. – Сгорбленная спина сама распрямилась, и верный телохранитель навис над Антуаном во весь свой огромный рост. Его поразила чрезвычайная бледность Антуана, более всего походившего сейчас на выкопанные корни растений, никогда не видевшие света, белые и ломкие.

Мясник вспомнил, как Жорж де Ланж позвал его в далеком 1780 году в спальню роженицы и гордо показал своего только что родившегося сына. На его глаза невольно навернулись слезы, которые он смахнул испачканной ладонью, размазывая грязь по щекам.

– Где твои перчатки, Люка? – спросил Антуан, невольно дрожа от холодного ночного воздуха.

– У меня их больше нет, – признался Мясник. – В тюрьме отобрали.

– Ты был в тюрьме? – Тут Антуан невольно вспомнил возлюбленную. – А как Анна? Ты видел нее?

– Видел. – Мясник отвернулся на секунду, прочистил горло, невольно провел руками по лицу, смазывая остатки слез, и сказал: – Ее сегодня на рассвете казнят.

Мускулы на лице Антуана задергались, губы задрожали, а глаза, полуприкрытые веками, широко открылись.

– Ее казнят? Как? Мы не выкупили ее.

Мясник горестно кивнул.

– Меня поймали и посадили в тюрьму, но через месяц выпустили, так как я близок новой власти как представитель народа. Я следствию представился столяром. Как только меня отпустили, я сразу же побежал сюда, но здесь полквартала выгорело, так что сразу раскопать я вас не мог. К тому же днем это делать было небезопасно, приходилось действовать ночью. А днем я ходил к Анне. Каждый день ходил. Она, бедняжка, очень горевала, что вы не можете прийти. Я ей сначала говорил, что вы болеете, оттого и не приходите, но потом уж более скрывать правду было невозможно, ну я и рассказал мадемуазель Анне все, что произошло. А она мне и говорит: «Миленький Люка, я тебя заклинаю всем, что тебе более всего на свете дорого, найди мне Антуана, раскопай завал. Я знаю, он жив. Найди его перед моей смертью, и если он жив, то мне умирать будет легче». Ну я и копал как мог быстрее. И вот вы живы.

Антуан немного успокоился, перестал дергаться. Правда, у него стало крутить суставы и колоть все тело невидимыми иголками, так как он вновь стал двигаться, и кровь намного быстрее побежала по жилам, наполняя тело жизнью.

– Я живу здесь неподалеку, – продолжал Мясник, бережно поднимая Антуана и беря его на руки, практически завернутого, словно спеленатого, в огромную рыжую куртку. – Так было откапывать удобнее. Сейчас мы быстренько доберемся до дома. Там все уже готово к вашему возвращению.

Мясник подхватил Антуана и бегом припустил с сей драгоценной ношей в снимаемую им комнату. В комнате уже стоял застеленный тряпицами топчан, а на столе воскресшего ожидал кувшин питательного молока и каравай пшеничного хлеба. Около топчана на полу валялась бутыль виноградного спирта, специально сберегаемого Мясником для такого случая.

Люка уложил Антуана на топчан и раздел его. Рубаха кое-где крепко прилипла к коже мальчика, и Мяснику пришлось ее разрезать кинжалом, который Антуан всегда держал за пазухой. После того как маленький господин был извлечен из одежды, Мясник внимательно осмотрел его тело. Благо стояла зима, и паразиты не сумели подобраться к нему. Осмотрев Антуана, Люка принялся с силой растирать его виноградным спиртом, сустав за суставом, мышцу за мышцей, терпеливо пробуждая члены к движению.

Когда Антуан почувствовал себя несколько лучше, настолько, что смог, преодолевая боль в суставах, пошевелить руками и ногами, Люка налил ему молока и сунул в руку кусок хлеба. Антуан откусил хлеб, запил его молоком, и через минуту его вырвало. Желудок, отвыкший за долгое время отдыха от пищи, отказывался работать, как раньше.

– Как седой убийца? – неожиданно вспомнил про заказ Антуан, пока Люка убирал остатки пищи. – Он убил Сантена?

– Нет, не убил, – горестно покачал головой Мясник. – Его схватили, нашли в кармане швыряльные ножи, признали в нем Парижский ужас и казнили сразу же на месте, расстреляв у стены.

– Жаль, – сказал Антуан и опять задергался.

Теперь лицо его превратилось в жуткую маску, полную гримас. Это был лицевой тик, нервное заболевание, которое невозможно было вылечить обычными средствами. Люка заметил, что, как только что-либо напоминало маленькому господину об Анне, у него сразу же начиналось это жуткое гримасничанье.

Отдохнув после массажа, Антуан потребовал, чтобы Люка отнес его на Вандомскую площадь, где собирались казнить его возлюбленную Анну. Мясник, тяжело вздохнув, закинул на спину не способного ходить самостоятельно Антуана и отправился с ним по утреннему просыпающемуся городу к месту казни.

Около гильотины уже собирался народ. Мясник бесцеремонно растолкал зевак-обывателей, преимущественно сочувствующих революции рантье, и встал в первом ряду прямо напротив выемки в гильотине, куда казненные опускали свои головы. Он был не в пример смелее после освобождения из тюрьмы, так как следствие снабдило его неким документом, согласно которому Люка был благонамеренным гражданином. Антуан, глядя на эту ужасную машину, порождение революционного движения Франции, задергался уже всем телом, не в силах побороть нервный тик. Мясник с трудом удерживал его на своих могучих плечах, но отходить подальше от волнующего Антуана зрелища, дабы маленький господин мог успокоиться, и не думал. Антуан должен был напоследок увидеться со своей возлюбленной, так было нужно, поэтому Люка терпеливо сносил толчки и удары, невольно причиняемые ему беднягой Антуаном.

Народу меж тем прибывало. Был воскресный день, когда народ не работал, поэтому небогатые горожане предпочитали развлекать себя зрелищем казни «проклятых роялистов». Тем более что казнь сегодня обещала быть особенно интересной, так как в афишах, расклеенных по городу, будто речь шла о новомодном спектакле, объявлялось, что обезглавливать должны будут юных роялисток.

Вскоре показалась закрытая карета, большая и вместительная, с решетками на окнах. Карету сопровождали всадники-конвоиры. Народ замер. Карета остановилась возле стоявшей на помосте гильотины. Конвоиры спешились и стали по одному выводить из нее приговоренных. Приговоренные, в основном юные девушки, испуганно озирались по сторонам, невольно шарахаясь от улюлюканья и свиста зевак, которые перебрасывались пошлыми шутками и громко оценивали прелести девушек. Последней из кареты вышла Анна. Антуану со своего высокого положения было прекрасно видно, как сильно она изменилась за время, проведенное в тюрьме: она похудела, ссутулилась, вокруг ее некогда ясных, а ныне затуманенных глаз появились черные круги, давно не мытые волосы свалялись в грязные космы. Не в силах смотреть на возлюбленную, Антуан попытался закрыть лицо руками, но руки не слушались его.

Приговоренные выстроились друг за другом, тесно прижавшись к спинам соседок, как того хотели жестокие конвоиры, и, сопровождаемые смешками, подошли к гильотине. Высокий господин в черном сюртуке громогласно зачитал затихшей толпе, что сегодня будут казнены тридцать роялисток, посмевших оказать сопротивление делу революции. И все. Более никаких объяснений, причин, побудивших следственный комитет распорядиться жизнями тридцати девушек, не последовало. Конвоиры подтолкнули первую из них, девушка взошла на эшафот и, опустившись на колени, положила голову под огромное лезвие. Вжик, лезвие со свистом опустилось и отсекло голову от туловища. Голова со стуком упала в приготовленную корзину. Обыватели разом злорадно выдохнули, но Антуан не слышал их. Он со страхом смотрел на эшафот, так как на него уже вступила Анна. Пока подручные палача убирали с гильотины тело, она, в ожидании своей очереди умереть, в волнении обвела тусклыми глазами толпу и тут увидела сидевшего на плечах Мясника возлюбленного. Лицо Антуана не переставало дергаться, но она сразу узнала его. Анна смотрела на Антуана, и он не в силах был оторвать взора от возлюбленной. Неимоверным усилием воли Антуан заставил мышцы лица замереть. Анна глядела на него, словно хотела навсегда запечатлеть в памяти это лицо, красивое и застывшее в своей красоте. Она улыбалась ему, радуясь, что Антуан жив, что она не ошиблась, требуя от Мясника, чтобы он продолжал поиски возлюбленного. Антуан неожиданно для себя улыбнулся ей в ответ, свободно и не напрягая мышцы.

Помощники палача меж тем закончили подготовку гильотины. Анна встала на колени, положила голову на подставку и неожиданно подмигнула Антуану, словно все происходящее казалось ей забавной шуткой. Ее губы беззвучно прошептали:

– Ну и пирушку ты сейчас закатишь, mon ami. Я люблю тебя.

Антуан неотрывно глядел, как палач поправляет лезвие и устанавливает рычаг на готовность. Анна продолжала улыбаться своему возлюбленному, но из ее глаз уже катились последние в жизни слезы.

Лицо Антуана, словно застывшая красивая маска, не выражало более ничего, продолжая улыбаться или, скорее, скалить зубы. Ослабленный долгим заточением организм маленького господина из последних сил выдерживал то жуткое напряжение, в которое вгоняла его ситуация. Пульс уже стал падать, сердце не выдерживало, часто спотыкаясь и сжимаясь от усталости. Глаза стал медленно застилать туман, отчего Антуану приходилось часто моргать, чтобы вернуть себе зоркость.

Палач с готовностью опустил руку на рычаг, поддерживающий лезвие над маленькой головкой Анны. Господин в черном равнодушно кивнул ему и сосредоточенно принялся разглядывать свои бумаги, как будто для него казнь пятнадцатилетней девушки была делом вполне естественным и будничным. Внутри у Антуана все сжалось, а сердце на несколько секунд вообще перестало биться. Палач надавил на рычат, отпуская лезвие. Лезвие со свистом рассекло воздух и, словно нож масло, разрезало шею Анны, отделив от нее голову.

Кровь хлынула из раны, наполняя воздух вокруг ослабленного Антуана питательными флюидами. Маленький господин помимо воли впитал в себя кровь своей возлюбленной, его рот наполнился лучшим из известных ему вкусов. Что может быть вкуснее аромата свежей крови возлюбленной? Живительная сила, жестоко выпущенная из плоти Анны, стремительно наполняла жизненными соками плоть Антуана. Туман, застилавший ему глаза, стал рассеиваться, сердце учащенно забилось, тик окончательно прекратился, и Антуан почувствовал себя сильным и здоровым. Во рту еще присутствовал вкус крови Анны, а между зубов поскрипывали, словно песок, мельчайшие частицы ее плоти. Дождавшись, когда подручные палача отнесут тело и отрубленную голову возлюбленной, Антуан слез с плеч Мясника и направился за эшафот, где на конфискованный катафалк грузили казненных. Люка, потрясенный кровавым зрелищем и еще более потрясенный неожиданным скоротечным выздоровлением маленького господина, проследовал за ним.

Подручные палача не обратили на мальчика никакого внимания, занимаясь приготовлением места для очередной приговоренной к казни. Антуан подошел к корзине, поднял голову Анны и поцеловал ее в губы.

– Прощай, моя любовь.

Затем он повернулся, аккуратно положил голову обратно в корзину и кивнул Мяснику, приказывая ему следовать за собой. Только когда они вышли из города, Антуан сообщил Люка, что их нынешний путь лежит в Италию. Так, оставив позади ужасы революции, жестоко убиенную возлюбленную и все, что хоть как-то связывало его с Францией, Антуан направился туда, куда звал его голос крови, туда, где ему было хорошо, где его любили и понимали.