Текст книги "Гурман. Воспитание вкуса"

Автор книги: Антон Ульрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Антуан с каменным лицом выслушал известие о вероятной гибели своей возлюбленной, развернулся и вышел вон из кухни. Люка Мясник молча проследовал вслед за ним. Старый камердинер, оставшись один, улегся на топчан, свернулся калачиком и постарался поскорее умереть.

Антуан и Мясник дождались, пока темнота не накроет злой город и можно будет отправиться на улицу Кассини к Кармелитскому монастырю. Сидя в том самом зале, где он прощался с Анной, Антуан и Мясник тихо переговаривались, глядя, как в разожженном камине поджариваются остатки зайчатины, нанизанные на железные прутья.

– Ты думаешь, Люка, то же, что и я? Тот инквизитор со звездой был Пьер Сантен, мой бывший учитель?

– Думаю, что это был он, – согласился со своим маленьким господином Мясник, осторожно подкладывая в огонь кусок разломанного деревянного основания стула. – Жалко, что я не убил его тогда на дороге.

Когда за окном совсем стемнело, Антуан и Мясник выбрались из своего укрытия и направились к старинному монастырю, переоборудованному ныне революционерами в тюрьму для неблагонадежных граждан. Путь их пролегал по самым грязным и захолустным кварталам Парижа, где проживали отвратительные и опасные личности, где улицы назывались не иначе как улица Разврата, бульвар Порока или же улица Курильщиков Опиума. Даже самые отъявленные революционеры, эти любители всеобщего братания, не смели показываться в столь неприглядном месте, откровенно боясь за свою жизнь. Однако Антуан сам выбрал такой путь, потому что, идя именно так, он не рисковал нарваться на патруль коммуны. Правда, ему пришлось повязать на лицо платок, чтобы от зловония, исходившего от вываленных прямо на тротуары нечистот, у него не закружилась голова и его, обладавшего, как известно, удивительными особенностями, не вывернуло наизнанку от подобного угощения. Люка, шедший позади маленького маркиза, словно его огромная тень, не раз во время путешествия отводил рукой опасности, поджидавшие их практически на каждом шагу. То старая проститутка требовательно выставляла перед Антуаном свою худую, всю в сифилитических язвах, ногу. То невзрачный тип хотел освободить ребенка от денег, которых у того и в помине не было.

В этом месте Парижа жизнь кипела даже ночью. Стоящие на перекрестках продажные девки наперебой завлекали немногочисленных клиентов и тут же в извилистых боковых улочках удовлетворяли их убогие желания. Мальчишки примерно одного с Антуаном возраста учились у старого матерого карманника его древнему мастерству. Однажды по дороге Антуану и Люке попался пожилой, но еще достаточно крепкий точильщик, который, прислонив к стене облупившегося дома свой станок, неторопливо затачивал ножи самой разнообразной длины и формы лезвия, давя ногой на педаль. Около него подбоченясь стоял сутулый тип в поношенном сюртуке и широких, как у санкюлотов, штанах и держал на весу сразу десяток удивительных ножей. Антуан внимательно присмотрелся. Это были ножи с широкими и тонкими лезвиями, похожими на листья каштанов. У них отсутствовали рукоятки, вместо которых было лишь небольшое кольцеобразное окончание. Мясник потом объяснил Антуану, что это так называемые швыряльные ножи. Ими не режут, а бросают в противника. Такие ножи могут войти в человека практически полностью. Кольцо же на месте ручки нужно для того, чтобы привязывать к ножу веревку и, не подходя к противнику, выдергивать нож обратно.

– Это был наемный убийца, – закончил свой рассказ Мясник. – Такие ножи применяют только убийцы, причем наиболее умелые и опытные, которые берутся за самые сложные заказы.

Наконец Антуан и Люка вышли к Кармелитскому монастырю. Несмотря на столь поздний час, около стены монастыря стояло не менее двух десятков человек, в основном старики и женщины. Изредка с бойницы выглядывал сонный гвардеец и лениво требовал убираться подобру-поздорову, но никто и не думал расходиться, а на охранника не обращали внимания, лишь какая-то заплаканная женщина средних лет в потертом платке жалобным голосом просила разрешить ей увидеть своего мужа.

– Он ни в чем не виноват, – причитала она, – он не аристократ и даже не роялист.

– Не приказано, – зевая, отвечал ей, видимо, в который уж раз гвардеец и скрывался за бойницей.

– Вот и разрушили Бастилию, – заворчал ему вслед пожилой господин, – чтобы понаделать множество новых тюрем.

Заметив, что Мясник прислушивается к нему, пожилой господин пояснил:

– Я все тюрьмы обошел в поиске сына. Был в Ла Форсе, Консьержери, Шатле, Сен-Фирмене, Сальнетриере, Бисетре, башне Сен-Бернар. Вот их сколько понаделали, тюрем.

Сквозь прутья решеток, наспех вделанных в узкие оконца бывших келий, высовывались грязные руки. Иные махали, когда кто-нибудь выкрикивал имена родных и близких, но чаще осужденные высовывали руки лишь в слабой надежде, что хоть кто-то о них беспокоится.

Антуан набрал в легкие воздуха и звонким мальчишеским голосом закричал:

– Анна! Анна!

Он бегло оглядел высунутые руки. Никто не замахал ему в ответ.

Все стоящие около монастыря оглянулись и с жалостью посмотрели на красивого отрока, зовущего девочку с прекрасным именем. Антуан, не обращая на них внимания, продолжал звать свою возлюбленную.

Внезапно в одном из окон появилась маленькая ручка и замахала в ответ на крик. Антуан бросился к окну, которое было расположено не так уж высоко над землей.

– Анна, любовь моя!

– Антуан! Ты пришел! – раздался в ответ голос Анны. Пальчики на руке сжались в кулак и растопырились в разные стороны, показывая, что их хозяйка чрезвычайно рада появлению возлюбленного. – Я ждала тебя.

– Анна, любовь моя, с тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Только я очень голодаю. Тут плохо кормят. Иногда только раз в день, да и то, что нам приносят, есть почти невозможно.

Руки резко замахали, словно отгоняя от себя предлагаемую тюремщиками пищу.

– Я принесу тебе еду, много еды! – воскликнул Антуан. – Клянусь. Самую вкусную, самую изысканную пищу.

– Хорошо. Только не передавай ее через тюремщиков, они все съедят. Приходи ночью, я спущу тебе веревку. Приготовь узелок, – посоветовала Анна.

Люка подошел сзади, подхватил Антуана и поднял его. Антуан ловко вскарабкался и стал ногами на вытянутые вверх могучие ладони Мясника. Он подтянулся и кончиками пальцев прижался к грязным ручкам возлюбленной.

– Антуан, – медленно произнесла та, словно смакуя имя возлюбленного.

– Анна, – прошептал Антуан, гладя ссохшиеся руки кончиками пальцев.

Мяснику было больно держать на искалеченных руках своего маленького господина, однако он даже ни на миг не задумался о том, чтобы отказать ему в удовольствии дотронуться до руки возлюбленной.

Неожиданно ворота, что находились вдалеке, распахнулись и из них вырвались на откормленных конях гвардейцы. Народ, толпившийся у стены, в страхе разбежался. Следом за конниками из монастыря-тюрьмы выехала карета. Окно кареты было приоткрыто. Антуан и Люка успели спрятаться в маленьком овражке. Антуан выглянул как раз в тот момент, когда карета проезжала по мосту, перекинутому через овражек. В карете сидел его бывший учитель, Пьер Сантен, магистр Парижской масонской ложи. У Антуана потемнело лицо, к которому со всего тела внезапно прилила кровь. В тот момент он желал лишь одного: чтобы у него в руках были те необычные ножи, наточенные для убийцы.

Сантен же благополучно проехал мимо, не заметив, что у него появился самый опасный враг. Враг, на которого не обращаешь внимания, которого не воспринимаешь всерьез и который ждет своего часа, словно паук, соткавший паутину и теперь поджидающий жертву. Вот только жертва была далеко не случайной. За время, прошедшее с того дня, когда Пьер Сантен был с позором изгнан Летицией из замка, а затем в назидание выпорот Мясником на пути в Париж, он прошел большой путь, превратившись из заурядного мечтателя о всеобщем равенстве и братстве в воплотителя планов Ложи. Став высшим среди равных, бывший учитель Антуана сдал как опасного врага революции магистра Ложи и занял его место. Теперь многие революционеры называли его «мастер» и видели в нем непререкаемый авторитет. Сантен, имевший давний зуб на аристократию, совместно с другими магистрами масонской ложи разработал и воплотил повторное восстание, произошедшее в 1792 году, а также лично руководил захватом короля и заключением его в Тампль. Революции требовались средства на поддержание армии и внутреннего общественного порядка, поэтому Сантен был ответствен за ревизию ценностей, принадлежавших аристократам. Естественно, он не мог не воспользоваться новым положением, чтобы расквитаться с ними. Бывший учитель без разбора хватал, сажал в тюрьму, пытал и казнил обитателей Сен-Жерменского предместья.

Антуан проводил карету с Пьером Сантеном взглядом, в котором не выражалось абсолютно ничего, кроме жуткой пустоты, кивнул Мяснику и выбрался из оврага. Маленький господин и его телохранитель направились на улицу Сент-Оноре, где, как им стало известно со слов пожилого господина, искавшего сына, обитали нынешние хозяева жизни, устраивавшие в честь друг друга бесконечные приемы и обеды, заканчивавшиеся иной раз далеко за полночь. На званых вечерах иных поставщиков армии подавались самые изысканные лакомства и яства, в то время как страна, и в особенности Париж, да и сама революционная армия голодали из-за нехватки продуктов.

Маленькому господину и его верному Мяснику частенько приходилось скрываться от проходившего мимо патруля. Антуан и Люка прятались в темных переулках и тупиках, ожидая, пока патруль пройдет мимо, грозно стуча коваными сапогами и потрясая пиками. Так, оставаясь незамеченными, они сумели добраться до улицы Орлеан. Здесь было на удивление тихо, только во многих домах горело множество восковых свечей.

Антуан первым заметил, что к парадному подъезду одного из особняков подошел одинокий прохожий, богато одетый и, судя по внешнему виду, преуспевающий буржуа. Не сговариваясь, Люка нырнул в ближайшую арку и спрятался в тени, а Антуан с самым беспечным видом направился прямиком в сторону буржуа, которому уже открывала дверь заспанная служанка в банальном чепце, держа в руке горящую свечу. Антуан подошел ближе. Господин, услышав за спиной легкие шаги, нервно обернулся и выставил вперед руку, защищаясь, но, увидев перед собой подростка приятной наружности, успокоился.

– Кто ты, дитя мое, и что ты тут делаешь в столь поздний час? – притворно слащавым голосом спросил буржуа Антуана, при этом внимательно оглядывая улицу.

– Я потерял своих родителей и потерялся сам. Я голоден, – ответил Антуан и улыбнулся господину самой своей обворожительной улыбкой. – Я прошу лишь толику тепла и ночлега. Мне некуда идти, – жалобным голосом сказал он.

Буржуа не смог устоять перед чарами Антуана и пригласил его в дом. Люка видел из своего укрытия, как маленький господин прошел в дверь, пропускаемый прохожим. Затем в одной из комнат зажегся свет. Видимо, это была кухня. Мясник осторожно вышел из тени арки и, тихо приблизившись к окну, заглянул в дом. Антуан ел, сидя за большим столом, на котором, помимо нескольких блюд, стояла бутылка красного вина. Напротив сидел хозяин дома и о чем-то увлеченно расспрашивал маленького господина. Глаза его округлялись, когда Антуан отвечал. Поев и выпив бокал вина, маленький господин церемонно склонил голову в знак признательности. Буржуа тоже склонился в подобострастном поклоне. Он взял в руку подсвечник и повел Антуана в спальню. Более Мясник ничего не видел. Ему пришлось долго ждать, прячась в арке и дрожа от ночного холода, так как уже наступала зима, когда входная дверь в дом немного приоткрылась, и в проеме показался его господин.

– Люка, – тихо позвал он.

Мясник быстро проскочил в дом. Антуан закрыл за ним дверь. Стояла жуткая тишина. У Мясника возникло нехорошее предчувствие. В доме пахло смертью. Он прекрасно знал этот запах, почувствовав раз, его уже ни с чем нельзя спутать. Пройдя в комнату для слуг, примыкавшую к кухне, Люка обнаружил лежащую на кровати служанку, открывшую дверь. Глаза служанки были закрыты, словно она все еще спала, а шея перерезана от уха до уха. Даже видавшего всякое Мясника невольно передернуло. Кровать, на которой спала служанка, была пропитана кровью. Проходя мимо нее, Люка неуклюже задел ногой кровать, та зашаталась на кривых ножках, голова отделилась от туловища и упала на пол. Мясник нервно вздохнул, глядя на аккуратно обезглавленное тело.

– Больше в доме нет слуг, – сообщил, подойдя сзади, Антуан.

Мясник прошел вслед за своим господином на второй этаж, где располагалась спальня самого хозяина дома. Его он нашел сидящим в кресле с ровной раной прямо в сердце от того же кинжала, коим была убита служанка. В отличие от служанки кровь его почти не вытекла. Зато выражение лица пугало. Глаза были выпучены, а рот, в котором вместо кляпа торчали его же шарфы, широко открыт. Руки были крепко связаны за спиной, кисти побагровели от натуги. Видимо, он пытался разорвать путы, борясь с болью до последнего вздоха.

– Как? – спросил Мясник, не зная, что еще сказать, кроме этого простого вопроса.

– Сначала, пока он меня угощал, я ему сообщил, что я – сын принца Артуа. То есть нынешний наследник престола. Естественно, его заворожило, что у него в доме гостит, возможно, будущий король Франции, которого он спас от голодной смерти. Эти буржуа все такие глупые и самоуверенные, – презрительно сказал Антуан, при этом выбрасывая из платяного шкафа белье в поисках спрятанных драгоценностей и денег. – Потом он проводил меня в лучшую комнату для гостей и лично постелил постель, на что я пообещал, что назначу его постельничим и сделаю бароном. Затем я подождал пару часов, пока все заснут, вышел из спальни и связал спавшего. Когда он проснулся, я засунул ему в рот кляп и, угрожая кинжалом, усадил в кресло. Я спросил, где он прячет деньги. Он сначала не хотел показывать, но затем кивнул головой на шкаф, – сказал Антуан, продолжая выгребать кучи белья. – Потом я спустился вниз, нашел и убил служанку и открыл тебе дверь.

Мясник молча выслушал рассказ и полез внутрь шкафа. Вскоре он вылез оттуда, держа в руке мешочек, в котором гулко позвякивали монеты.

Покинув дом гостеприимного буржуа, Антуан и Мясник направились в сторону Латинского квартала, где, как известно, проживали и держали свои лавки спекулянты. Остановившись около одной такой лавки, Мясник требовательно забарабанил кулаком в закрытый деревянный ставень. Вскоре послышался стук отворяемого запора, и на непрошеного гостя из щели грозно выглянуло дуло старинного пистолета.

– Чего надо? – хрипло спросил голос.

Мясник ловко отвел дуло, просунул руки в щель ставней и с силой раскрыл их.

– Сам знаешь чего. Давай все самое лучшее.

– Завтра приходите, – сказал открывшийся в проеме толстяк в ночном колпаке на голове. – Утром. – Он испуганно переводил взгляд с грозного Мясника на Антуана, холодно глядевшего поверх его колпака.

– Золотом платим, – сказал Люка и потряс перед носом толстяка найденным мешочком.

Монеты призывно звякнули, и толстяк, жадно блестя глазами, торопливо открыл дверь, пропуская Мясника и Антуана внутрь лавки. Вскоре, отобрав огромное количество разнообразнейших деликатесов и истратив половину золотых луидоров, они вышли и отправились в квартал Дю Тампль, потому что именно там им было безопаснее всего провести день и отдохнуть. Заняв прямо в центре грязной улицы с не менее грязным названием огромное полуподвальное помещение с несколькими комнатами и заставленными кирпичами оконцами под потолком, Антуан и Мясник установили в дальней комнате огромный деревянный стол, каким-то чудом избежавший печи, и разложили на нем купленные лакомства, простые в обычной жизни, но самые изысканные во время войны и всеобщего голода. Тут были и фрикадельки из щуки, и румяные копченые окорока, и говяжья грудинка, и яблочный рулет в сахарной пудре, и жаренная в вине курица, и большая голова сыра, и утиный паштет, и маленькие колбаски, и печеные улитки, и простой пшеничный хлеб. Мясник, разложив на столе все это богатство, гордо водрузил в центре большую бутыль вина, бока которой были надежно оплетены лозой, и выжидательно посмотрел на Антуана. Тот жестом пригласил Мясника к трапезе, а сам примостился в углу около полуразрушенного камина, немного чадившего, чья труба почти не имела вытяжки, забитая всяким хламом. Антуан уставился на огонь, впитывая вкус военных деликатесов, поглощаемых Мясником. Ему незачем было есть, он не нуждался в питье, даже огонь перестал согревать каменеющее сердце Антуана. Он вспомнил, как еще пару часов назад упивался видом самодовольного парижанина и его обезглавленной служанки, и по его спине пробежали знакомые мурашки, как когда-то давно, когда он с отцом, маркизом Жоржем де Ланжем, пытал и истязал напавших на них корсиканских контрабандистов.

«Я тоже так могу, папа, даже лучше, чем ты», – думал он, глядя, как языки пламени постепенно поглощают поленья.

Когда Люка насытился, они стали держать совет. Мясник предлагал собрать побольше стоящих перед стеной монастыря людей и напасть на ленивую охрану, явно немногочисленную в отсутствие Сантена. Антуан же не соглашался с подобным планом, который не гарантировал освобождение его возлюбленной. Он предлагал подкупить охранника, чтобы он выпустил пленницу. Этот план хорош тем, что гарантирует свободу Анне, а также не столь рискован, как план Мясника.

– Что же касается масона, – сказал он в заключение, – то его нужно убить. Для этого дела можно нанять убийцу, коих в этом квартале довольно много.

Люка вынужден был согласиться с доводами Антуана. Он и без всяких доводов согласился бы с любым предложением своего господина, готовый служить ему до самой смерти и пойти выполнять любой, самый безрассудный его план. А про себя Мясник отметил, сколь разумным стал Антуан для своих малых лет.

Затем Антуан и Люка немного вздремнули, а потом отправились обходить квартал в поисках наемного убийцы. Во избежание обморока и головокружения от местных запахов нечистот Антуан повязал низ лица большим шейным платком.

Люка по прозвищу Мясник, ранее бывавший в квартале Дю Тампль, прозванный бульваром Порока, показывал Антуану местные достопримечательности, в частности старейший публичный дом, в котором можно было получить удовлетворение самого извращенного сексуального желания. Антуан не выказал никакого интереса или любопытства к подобного рода заведениям. Следуя за Мясником, маленький маркиз принужден был несколько раз останавливаться, ожидая, пока Люка переговорит с разными темными личностями, в избытке околачивающимися на улицах. Наконец Люка сообщил Антуану, что ему посоветовали, где можно найти одного из самых опасных убийц, выполнявшего заказы любой сложности.

– Он частенько заходит в кабачок «Лизо». Это здесь недалеко.

Найдя кабачок и войдя внутрь, Антуан, даже защищенный платком, передернулся от смердящей вони. В кабачке тушили давно несвежую и подгнившую капусту, своего рода изысканное кушанье местной аристократии. Антуан сел за угловой стол и обвел взглядом зал. Мясник же спросил у кельнера, есть ли нужный ему человек. Кельнер, отрицательно покачав головой, посоветовал подождать, так как убийца ежедневно ходит к ним обедать. Вскоре в зал вошел немного сутулый немолодой мужчина среднего роста с седыми волосами и удивительно узкими губами широкого рта. Он поздоровался с кельнером, который кивнул в сторону Мясника и Антуана. Убийца неторопливо подошел к ним, оценил спокойный пристальный взгляд ребенка и спросил, зачем его ищут. Мясник коротко объяснил суть дела. Седой подумал немного и согласился, назвав, правда, очень высокую цену.

– Вы же понимаете, что после убийства меня будет искать вся Франция, – объяснил он.

Глава вторая
ЕГО ПОРАЖЕНИЕ

Следующий месяц прошел в кропотливом сборе денег. Днем, пока Люка выбирал новую жертву, Антуан ходил на Вандомскую площадь смотреть казни. На площади стояла постоянная гильотина, которая редко когда простаивала. Всякий раз, когда к гильотине вели очередную приговоренную, сердце Антуана сжималось от мысли, что это может оказаться Анна.

В дни репрессий улюлюкающей толпе зевак представлялось ужасающее зрелище. Ежедневно, ежечасно с помощью механической обезглавливающей машины новые хозяева Парижа убивали лучших людей Франции, заливая их голубой кровью площадь во имя неведомых идеалов свободы, равенства и братства, абсолютно чуждых толпе, свистом приветствующей очередную жертву революции. Антуан с холодным презрением отодвигался, если особенно восторженный обыватель в поиске острых ощущений или же пытаясь выразить революционные устремления своей пустой и черствой душонки начинал рваться вперед, поближе к гильотине. Все это Антуан уже видел во времена интендантства его отца в Бордо. Правда, там казни совершались не механическим образом, то есть были очеловечены, если подобный эпитет применим к ужасному действу. Да и вместо благородных аристократов и непреклонных в своей вере священников на эшафот в те далекие времена всходили убийцы, насильники и воры. Как сказал находящийся в толпе философски настроенный господин: «Что бы делала революция без гильотины?»

Вечером Антуан и Люка Мясник шли к толстяку спекулянту за продуктами. Спекулянт с радостной улыбкой встречал своих постоянных клиентов, гостеприимно распахивая перед ними двери своей лавки. Набрав разнообразных деликатесов, ставших таковыми в голодные дни войны, Антуан в сопровождении Мясника, несшего следом огромную корзину с продуктами, направлялся к тюрьме, в которой содержали его Анну. Передав через оконце с помощью спущенной веревки продукты и пообщавшись с возлюбленной, Антуан шел в сторону Сент-Оноре. Там обитали новые богачи, которых господин и его верный слуга Люка ненавидели всей душой. Именно в том квартале Парижа и происходила кровавая охота, взбудоражившая город. Газеты смачно описывали найденные полицией растерзанные тела зажиточных торговцев, банкиров, поставщиков армии и даже бывших депутатов Собрания. Целые семьи вместе со слугами были умерщвлены. Ни для кого не делалось исключения.

Обычно Антуан проникал в дом, заранее присмотренный и облюбованный Мясником, который перед этим исследовал квартал, выбирая жертву и вызнавая ее привычки, занятия, наличие семьи и число ее обитателей, под уже испробованным и зарекомендовавшим себя с самого начала соусом. Маленький господин представлялся сыном принца Артуа, реальным претендентом на корону Франции в случае отречения от престола Людовика XVI, заточенного в Тампль. Нарядная одежда, специально купленная для охоты за толстосумами, изящные манеры, а главное, красивая, располагающая внешность вызывали полное доверие у обитателей Сент-Оноре. Он умел вызывать в людях расположение и даже желание услужить. Хотя жертвы сколотили свои состояния в период революционных изменений, все они тешили себя надеждой на скорое восстановление монархии и спокойную старость, а потому им чрезвычайно импонировала мысль приютить будущего короля. Многие доходили даже до того, что сами открывали Антуану тайники со спрятанными богатствами.

Антуан обычно дожидался, пока все в доме заснут, затем выходил из своей спальни, как всегда самой роскошной, и вырезал гостеприимных хозяев и их слуг, переходя из одной комнаты в другую. Иногда он предварительно открывал входную дверь, впуская своего помощника и верного слугу Мясника, обычно из-за большого количества жильцов-мужчин, но чаще тот появлялся лишь к окончанию бойни. Последним погибал глава семейства. Антуан ловко связывал спящего и требовал у него показать, где хранятся драгоценности и деньги. Часто Антуан при этом мучил и пытал хозяина, всегда делая это с неизменно учтивой улыбкой на лице. Жертвы думали, что юный отрок улыбается от удовольствия, доставляемого подобного рода развлечениями, и они были не так уж далеки от истины. Антуан получал удовольствие, когда пускал жертвам кровь, вдыхая ее терпкий аромат и слизывая с кинжала солоноватый вкус. Пытки иной раз длились часами. Теперь Антуану уже было мало просто вызнать у жертвы, где она прячет свои сбережения, нет, подросток наслаждался видом бессильного, отданного ему в полное распоряжение собственной глупостью здорового мужчины, которой корчился в ужасных мучениях и молил подростка уже не о пощаде, нет, он молил Антуана поскорее убить его.

Однажды во время расправы над членами семьи, чей дом Антуан и Люка захватили, Мясник неожиданно сильно возбудился при виде дрожащей от страха прелестной дочери буржуа, забившейся в угол спальни и прикрывавшей свое нежное голое тело. Люка подскочил к ней и грубо швырнул на кровать. Вошедший в спальню Антуан поразился животной страсти, которая овладела Мясником, насиловавшим девушку юного возраста. Придавленная огромным весом Мясника к кровати, девушка тяжело дышала, из глаз ее катились слезы. Антуан, подойдя к кровати, с интересом наблюдал за соитием. Неожиданно Люка, часто задышав, обхватил нежную шейку девушки своими огромными руками и придушил ее, испытав при этом оргазм. Антуан равнодушно пожал плечами и вышел из комнаты.

У всех жертв, найденных полицией, были перерезаны артерии, а у многих также и голосовые связки, чтобы они не могли позвать на помощь. Выражение лица главы семейства полицейские неизменно находили перекошенным от ужаса. Убийства обеспокоили коммунаров. Было начато расследование, не давшее, однако, никакого результата. Когда о зверских убийствах стало известно широкой публике, Париж всколыхнулся, объятый паникой перед безликим убийцей.

Революционная газета «Друг народа», издаваемая знаменитым якобинцем Маратом, в день, когда была обнаружена растерзанная семья члена Конвента, опубликовала на первой полосе статью под названием «Воззвание к Парижскому ужасу». Вот что говорилось в ней:

«Мы предавали смерти врагов революции в количестве, далеко превосходящем найденных жертв ужасного и жестокого убийцы, безнаказанно разгуливающего по Парижу. Но мы так и не смогли привыкнуть к лику Смерти. А Смерть ходит среди нас. Ужас, настоящий жестокий Ужас, первобытный, взращенный нами, нашими революционными изменениями, когда во имя идеи всеобщей свободы, равенства и братства совершались порой жестокие казни, вырвался из земли и обрушился на Париж.

Нас хотят запугать, но мы не остановимся, не предадим идеи революции ради спасения жизней! Знай же, Ужас Парижа, что Детей революции не запугать и не остановить!»

Другие газеты, подхватив идею «Друга народа» о «Парижском ужасе», порожденном революцией, предупреждали богатых обитателей столицы, чтобы они были осторожнее и ни в коем случае не открывали двери своих домов незнакомым. Журналисты придумали Антуану и Мяснику множество эпитетов, от «Безымянного Убийцы» до «Кровожадного Роялиста». Однако же ни журналисты, ни полиция и представить себе не могли, что под настоящим жестоким Ужасом скрывается пятнадцатилетний подросток. Поэтому Антуан и Люка Мясник продолжали безнаказанно убивать и грабить Детей революции.

Однажды, возвращаясь со свидания с Анной, Мясник и его маленький господин нарвались на проходивший мимо патруль. Двое молоденьких волонтеров в только что выданной голубой форме неторопливо обходили свой участок. Они никогда бы и не заподозрили в празднично одетом ребенке и его гувернере с большой корзиной на плече зловещих убийц, если бы Антуан сам не пожелал этого разоблачения. Когда они поравнялись с патрулем, маленький господин выхватил из рукава кинжал, тот самый, который подарил ему двоюродный дед, архиепископ Антонио Медичи, и всадил его ловким движением по самую рукоять в пах ближайшему волонтеру. Тот, уронив ружье, согнулся, и Антуан тут же одним взмахом руки перерезал ему горло. Кровь, булькая, выплеснулась из раны, обагряя новую форму. Мясник подскочил ко второму патрульному, прижавшемуся к стене дома и с ужасом наблюдавшему за убийством товарища, и своими огромными изувеченными руками задушил его. Свершив очередное убийство, маленький господин и его верный слуга как ни в чем не бывало продолжили свой путь после того, как Люка обшарил карманы волонтеров.

Наконец терпение Конвента лопнуло, и комиссару столицы был отдан строжайший приказ во что бы то ни стало найти и наказать Парижский ужас. Членов Конвента подтолкнуло к этому решению жуткое убийство их товарища, председателя Комитета Конвента по религиозным и духовным вопросам, в доме которого не осталось почти ни одного живого существа: Антуан пощадил только любимую собаку члена Конвента.

Дом председателя был давно уже облюбован Мясником. Люка часто околачивался около него, подмечая, сколько в доме слуг и как часто хозяин задерживается допоздна на своих заседаниях в Комитете. Наконец они с Антуаном выбрали благоприятный день для ограбления. Ближе к полуночи Люка и Антуан подошли к небольшому особняку, выкрашенному в светло-серую краску, и принялись терпеливо ждать возвращения председателя. Член Конвента возвратился с очередного заседания по вопросам дополнительной ревизии в церковных приходах через пару часов. Одинокая карета подъехала к парадному входу, хозяин особняка, толстый коротышка, грузно спустился по подставленным лакеем ступенькам и уже было проследовал во внутренние покои особняка, как неожиданно перед ним возник удивительной красоты подросток. Антуан виновато улыбнулся и жалобным голосом объяснил толстому коротышке, который был всего на полголовы выше его, что он ужасно голоден и ему негде жить.

– Не соблаговолит ли мсье приютить меня хотя бы на ночь, – закончил он давно уже выученную речь.

– Конечно, конечно, милое дитя, – ласково улыбаясь, закивал головой председатель Комитета революционного Конвента и сладострастно облизал полные губы.

Председатель сам ввел Антуана в дом. За ужином красивый подросток признался гостеприимному хозяину, что он – сын принца Артуа. Толстяк был несказанно поражен, что в его доме ужинает будущий король Франции.

– Ваше высочество, это такая честь для меня, – заискивающе сказал он, подливая Антуану вина в бокал. – Однако же, милое дитя, вы ничего не едите и совсем не пьете. Может, букет у этого вина слишком прост для вас?

– Нет, благодарю, вино превосходное, – легким жестом остановил Антуан хозяина, хотевшего уже было позвать слугу, чтобы тот принес из погреба новую бутылку.

В этот момент в столовую вбежал огромный мраморный дог. Пес по привычке хотел было поластиться к хозяину, но неожиданно остановился напротив подростка и стал издали принюхиваться. От Антуана шел легкий, едва уловимый запах, который не просто испугал, а прямо-таки нагнал ужас на дога. Пес оцепенел, лишь мокрый нос его непрерывно двигался, ловя воздух, как если бы в комнате оказался не человек, а страшный волк, гроза темных дремучих лесов.