Текст книги "Письма"

Автор книги: Антон Макаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

На днях выезжаю в Ленинград – там уготовано несколько собраний с педагогами и родителями, работа тяжелая, но отказываться невозможно. Разговоры с педагогами в особенности надоели, все без толку и без пользы, только Наркомпрос дразнить, но и это уже надоело, главным образом по причине полной бесполезности.

Получили ли вы нашу поздравительную телеграмму? И вообще, как дела, как работа, настроение, жизнь? Не обижайтесь на мою неаккуратность в письмах, пишите чаще...

Целую вас, пишите.

В. Г. ЗАЙЦЕВУ

6 октября 1938, Москва

Дорогой Василь!

Долго собирался тебе ответить, да все откладывал на завтра, страшно был занят, разьезжал, болел и занимался другими, такими же буднич

ными делами. За это время получил письмо Шершнев из Владивостока и ответил ему. Он, оказывается, там временно и скоро собирается возвратиться к Вам.

Твой "сон" мне очень понравился, я уже и сам начинаю подумывать о сьезде дзержинцев, но сейчас у меня даже нет времени, чтобы составить адресный список всех моих друзей, а это нужно обязательно сделать, а то всех растеряем. Кстати, к тому времени все судьбы наши определятся, все успеют закончить разные курсы и вузы, женятся, народят детей, будет что рассказывать. К сожалению, едва ли такой сьезд можно будет устроить в коммуне. Я так слышал, что с 1 января коммуна как воспитательное учреждение закрывается, значит, сьезд придется устраивать где-нибудь в другом месте.

За поздравление с введением меня в редакционный совет издательства "Советский писатель" не благодарю. Это очень тяжелая работа, главным образом с начинающими писателями, а между ними очень мало будущих писателей и много так называемых графоманов. Приходится читать целые горы написанной бумаги, и на 99% все это мура. Много приходится времени тратить и на заседания.

Вот Вас есть с чем поздравить. Прежде всего передай мое поздравление Панову и Яновскому со вступлением в партию. Передай поздравление и Мельнику и Ковалевскому и все тому же Яновскому с..., надо полагать, сыновьями.

К сожалению, не могу исполнить твою просьбу о заказе моих книг длч Вас. ни в магазинах, ни в складах издательства, ни у меня на полках моих книг нет. Недавно у меня просили "Книгу для родителей" для перевода на какой-то язык, и то пришлось отказать. В 1939 г. должна выйти "ПП"#1 и "Флаги на башнях", тогда только и смогу Вам прислать.

Пиши чаще, на меня не обижайся. Передай горячий привет ребятам, всем, кто меня помнит. Может быть, летом соберусь к Вам: у меня предстоит командировка в Иркутск, а там уже и к Вам недалеко.

Крепко жму руку.

Ф. А. ДЫБИНОЙ

6 октября 1938, Москва

Милая Фрида, здравствуйте!

Вместо лечения пришлось поехать в командировку, а возвратившись, я нашел Ваше письмо. ...не нахожу слов, чтобы поблагодарить Вас по-настоящему. За то, что написали подробно, и теперь я могу Вас представить так ясно, как будто мы вместе с Вами сделали хорошее дело.

Насчет Михаила, видно, придется мне уступить, но при одном условии: не давайте ему много воли. И правильно, сделайтесь паршютисткой и докажите ему, что небо отнюдь не его вотчина.

Понравились мне и Ваши стихи о Пушкине и о жене. Я страшно люблю Пушкина, и вся моя квартира украшена его портретами, и Ваш Пушкин

именно такой и есть – любимый. К сожалению, нужно исправить несколько стихов, главным образом в размере, и тогда можно было бы их печатать. Но я не поэт и боюсь исправлять, да еще без Вашего разрешения. Буду ожидать терпеливо, пока Вы пришлете мне такие стихи, которые исправлять не нужно. Кстати, напишите стихи о тех девушках, которые полетели к Владивостоку. У Вас должно это очень хорошо выйти, только пишите искренне и ни к кому и ни к чему не подделывайтесь.

Я искренне вместе с Вами погрустил по случаю болезней и в Вашей семье. Мне кажется, ни Вам, ни Вашим друзьям как-то не идет болеть, и поэтому я уверен, что все у Вас будет хорошо и Ваша Татьяна наберется сил и забудет о болезни. Кроме того, я подозреваю, что врачи что-то там напутали. Вы пишите мне, в каком положении у Вас дела. И вообще, очень ходатайствую: пишите мне чаще, даже если я иногда задержусь с ответом, все-таки меня гоняют по СССР по разным делам.

На ноябрь еду лечиться в Кисловодск и буду проезжать Ростов ночью, я не сообщу Вам точного числа, а то Вы человек горячий, в самом деле ночью будете беспокоиться.

В Ростове я бывал несколько раз и видел Ваш Дон. Конечно, Вы преувеличиваете его красоту и ширину, а также и быстроту Ваших донских пароходов. Воображаю, как это все там получается на самом деле.

Очень большое Вам спасибо за то, что обещаете не влюбляться в педагога. Это было бы для меня настоящей драмой.

Напишите, как Вам нравится учеба на литфаке. Напишите, что читаете. Вышлете Вашу карточку и, если можно, карточку Михаила. И пишите о себе подробнее, и обязательно присылайте больше стихов. Не обижайтесь, пожайлуста, на меня за такой заказной тон, ничего не поделаешь, я человек жадный и страшно люблю людей, а таких, как Вы, люблю до глупости. Напишите, какие у Вас недостатки, все-таки мне будет легче. Прыгали уже с парашютом или еще не прыгали?

Будьте счастливы.

Л. Н. РАЗУМОВОЙ

6 октября 1938, Москва

Милая Лидия Никитична!

Редко человек получает такие удовольствия: возвращаюсь из медицинского застенка и получаю целую кучу Ваших писем. Теперь Вы очень важно называетесь... производственно-калькуку..лю..ционного..., а на самом деле Вы поэт и психолог. Ваше письмо из Крыма – лучшее тому доказательство. правда, по старой бухгалтерской привычке, Вы называете меня растратчиком, но я думаю, что это пройдет. Жаль только, что о себе Вы пишете очень мало: никак Вас не представишь. Зато мой портрет Вы разделали шикарно, даже черные блестящие глаза приделали и чуть-чуть не приделали шевелюры.

Вы – молодец, честное слово, молодец. Ваши слова о том, что мужчины (надеюсь, только на курорте) ищут женщину, а женщину ищут че

ловека, очень хорошо сказанные слова, хотя и не вполне отражают действительность. Я надеюсь скоро Вас повидать и тогда докажу, что Вы ошибаетесь. А сейчас хочется Вас кое в чем упрекнуть, во всяком случае кое-что в своем письме Вы недописали. Интересно, например, услышать Ваше мнение о развитии Вашей основной мысли: если мужчина ищет женщину, хотя бы и неумело и некрасиво, то все же он знает, чего он хочет. А вот если женщина "ищет человека", то, как Вы думаете, чего ей на самом деле нужно? Проще говоря, что она хочет сделать с искомым человеком? И кроме того, Вы еще не написали, нашли Вы что-нибудь там... в Крыму, ну... человека, что ли? Судя по поэтическому антуражу Вашего письма, нашли. Вот Вы мне обо всем дадите отчет в самое ближайшее время.

Теперь о себе. Кажется, я здоров, и кажется, что и не был болен. Сейчас приступил к работе и работаю как собака.

12 октября приезжаю в Ленинград. Мечтаюб, что мы с Вами сядем где-нибудь в хорошем ресторане и ознаменуем наше знакомство рюмкой водки и психологическими разговорами. Честное слово, до чего это прекрасный народ бухгалтеры, насколько они живее и симпатичнее нашего брата-педагога. Педагог – это такая прирожденная зверушка, которой и согрешить хочется, и дурной славы она боится и районо. А бухгалтер всегда точно знает, кто чего ищет и в чью пользу получается сальдо. Бухгалтер не может нагрешить, он может только потерять в каком-нибудь балансе одну копейку, просидит ночь и копейку эту все-таки найдет, а если нагрешит, то сам черт не найдет, куда он свой грех списал.

Судя по Вашим письмам, Вы живой и умный человек, и я буду очень Вам благодарен, если Вы не откажетесь со мной встретиться в Ленинграде. У меня есть Ваш служебный телефон Е71613, может быть, теперь у Вас другой телефон? Если я Вам не дозвонюсь, Вы всегда сможете узнать мой адрес в Союзе писателей. Буду я в Ленинграде до 18 октября.

Среди других дстопримечательностей Ленинграда хочу посмотреть и Вашего сына.

Крепко жму Вашу руку и благодарю за интересные и душевные, настоящие письма.

Привет.

М. НЕПОРОЖНЕЙ

6 октября 1938, Москва

Уважаемая товарищ Непорожная!

Только что возвратился из дома отдыха и нашел Ваше письмо. Очень благодарен за внимание. Если у Вас есть готовая рукопись, пожалуйста, пришлите ее мне. Все, что будет в моих силах, я сделаю, чтобы ее опубликовать. Конечно, каждый новый материал о Довженко сейчас, да и всегда, очень важен.

Пишите мне по адресу: Москва, 17, Лаврушинский, 17/19, кв. 14. Антону Семеновичу Макаренко.

Привет.

Т. В. ТУРЧАНИНОВОЙ

6 октября 1938, Москва

Дорогая Татьяна Васильевна!

Возвратился из командировки и нашел целую серию Ваших изумительных писем. Не знаю, за что ухватиться, на что отвечать? И так досадно, как и полагается женщинам, Вы уже запутали меня в самом главном вопросе: куда Вам писать? Это, с другой стороны, и приятно, свидетельствует о Вашей женственности, а я, признаюсь, терпеть не могу неженственных женщин. Рискую на один глаз и предполагаю, что у Вас женственности так много, что Вы обязательно не сможете управиться в Харькове с делами за месяц и задержитесь там, поэтому пишу в Харьков.

Все-таки: на что отвечать? Лаврушинский или Лаврушенский? Вот еще беда, и на это нужно отвечать. Честное коммунарское слово, у нас на улице буквально рядом висят две таблички, и на одной написано Лаврушенский, а на другой – Лаврушинский. Если от слова "Лавруха", то нужно "е", а если от слова "Лаврушин", то нужно "и". И Донбасс пишется через два "с" – правильно, это я просто распустился и забыл, что имеб дело с педагогом, который не может читать писем без красного карандаша...

Чтобы не забыть: 29 октября в полдень буду проезжать через Харьков в Кисловодск. Поезд в Харькове стоит 15 минут. Наверное, Вы из Харькова еще не уедете. Вы сейчас же будете протестовать: что это за свидание – 15 минут? Не нужно протестовать: никто никогда не может сказать, сколько минут нужно для счастливого события...

Теперь – насчет машинки. Чем машинка хуже почерка? Лучше: разборчивее, удобнее, и все равно, вкусы таких ретроградов, как Вы, не будут приняты во внимание, и через 100 лет новорожденным будут дарить не пеленки, а маленькие портативные машинки, а перья останутся только в музеях, да и то ржавые.

Еще один немаловажный вопрос: кто я? Давайте отложим его обсуждение до нашей встречи, которая непременно произойдет рано или поздно, но могу сказать одно: я – обыкновенный человек в том смысле, что ничего загадочного во мне нет и никогда не было. С внешней стороны я вам во многом уступаю: страшно некрасив, о ямочках на щеках, конечно, не может быть и речи, длинный нос и выцветшие, когда-то голубые глаза. В зеркало стараюсь не смотреть. Кроме того, моя физиономия несколько перекошена. Прибавьте еще к этому 50 лет, и получится картина довольно неприятная. правда, чувствую себя очень молодо, но это ведь обычный фасон в нашем возрасте. И еще есть один недостаток: я никогда не был хорошим человеком, а всегда отличался вздорным характером, и женщины никогда меня не любили по-настоящему, а только начинали любить.

Детей у меня, разумеется, нет, потому что я женился в 40 лет, женился по дружбе и по благодарности. Но зато есть сын жены красавец 23 лет, мой воспитанник по коммуне им. Дзержинского, я очень его люблю. И кроме того, есть еще несколько сот человек, которые относятся ко мне по-сыновнему, приезжают навестить меня.

"Книга для родителей" не изъята, но наркомпросовцы написали статью

в своем журнале под заглавием "Вредная книга"#1, чем меня по-настоящему сильно обрадовали. Теперь пишу второй том, а потом будет еще третий и четвертый, так или иначе нервы наркомпросовских профессоров (смотрите, через два "с" написал) в опасности.

Очень хочу с Вами увидеться, и сейчас больше всего хочется об этом говорить. Вы мне очень понравились, знаю великолепно, что Вы живой и интересный человек, веселый и прямой, знаю также, что Вы не синий чулок, а интересная женщина...

Если будете писать, обязательно напишите по этому вопросу: как мне Вас увидеть? Не собираетесь ли Вы в Кисловодск на ноябрь месяц? Вам стоит после всяких зачетов потребовать путевку в Кисловодск? Я там буду от чего-то лечиться, а больше писать, потому что в Москве не дают, буду вести добродетельный образ жизни, и, если Вы туда приедете, Ваша педагогическая совесть ничем не будет оскорблена.

Страшно благодарен Вам за письма и за то, что есть такие интересные люди, как Вы.

Будьте здоровы и веселы. Разрешите по-старомодному поцеловать Вашу руку.

Привет.

А. Е. КОЛОМИЙЧЕНКО

6 октября 1938, Москва

Здравствуйте, Александра Елисеевна!

Очень приятно, возвратившись из дома отдыха, получить два Ваших письма. Жаль только, что о себе Вы пишете мало, а больше об Украине, обо мне и о родителях. А я влюбился в Вашу Истру и до сих пор мечтаю пожить там хотя бы одно лето. Весной буду Вас просить по знакомству посоветовать какую-нибужь хату. Украину я тоже люблю, но на Истре как-то светлее и чудеснее воздух, нежнее краски. В прошлом году я провел очень большое счастье. Но Украина далеко, и ездить туда с семьей и хлопот много, и просто физически трудно.

Почему Вы так мало пишете о себе и все, что пишете, выходит у Вас с гримасой, и имя Ваше Вам не нравится, а между тем даже имя у Вас замечательное, я страшно люблю такие имена, наши скромные, восхитительные имена, даже кажется, что иметь отчество Елисеевна – значит быть счастливым человеком.

Напишите о себе подробнее, как Вы живете, какая у Вас семья, счастливая или не очень счастливая у вас жизнь. С родителями дело очень трудное. Я сейчас почти каждую шестидневку с ними встречаюсь в том или другом собрании, рассказываю им о разных педагогических тонкостях, но разве можно в нашем деле что-нибудь рассказать в один вечер.

Лично я всегда думаю, что не родителей нужно учить, а нужно детей в школе воспитывать так, чтобы они вносили нечто здоровое в семью. Я глубоко убежден, что государственная, да еще советская, школа и может учить и должна уметь воздействовать на семью через ученика. Для этого, конечно,

нужно, чтобы школа была хорошая, чтобы был в ней сильный коллектив, чтобы ученики вели себя так, как хочет воспитатель. В таком случае и родители сами собой начинают идти в ногу со школой. Наверное, у Вас, в Вашей школе так и делается, правда?

В конце октября я еду лечиться в Кисловодск и мое сердце требует поддержки. Надеюсь до отьезда получить от Вас письмо, только очень прошу Вас напишите о себе больше. По Вашим письмам вижу, что Вы хороший, душевный человек. Напишите о разных мелочах вашей жизни, ни в чем так не заметна жизнь, как в мелочах. Сколько Вам лет, какое у Вас здоровье, какая у Вас квартира, какие дети, товарищи, друзья? Пожалуйста, не подумайте, что я просто любопытствую. Раз мы уже с Вами переписываемся, хочется знать о Вас больше. Может быть, летом я и в самом деле поселюсь на Истре, тогда познакомимся с Вами ближе. Может быть, Вы не уедете на Украину – проведем с Вами лето. Поговорим, посудачим о наших педагогических делах.

Привет.

Пишите.

А. Макаренко

В. М. РООТ

6 октября 1938, Москва

Дорогая Вера Михайловна!

За машинку не сердитесь, я привык, – лучше пишется и лучше думается. И, кроме того, все равно через сто лет совсем забудут, как писать пером, а перья останутся только в музеях, да и то ржавые.

Возвратился из санатория и нашел у себя Ваши письма. Спасибо и за письма, и за снимки, и за ласковой тон.

Что у Вас произошло? Почему седеют виски и почему такой лирически-грустный тон?

12 октября я приезжаю в Ленинград, там буду до 18 октября, целая куча всяких встреч и обсуждений. Имеется ли у Вас телефон? В Ваших письмах не нашел. Очень Вас прошу, давайте повидаемся. Где я остановлюсь, можно будет узнать в Союзе писателей, а еще лучше напишите мне сюда, – успеете? Как Вам позвонить? Иначе я не решусь беспокоить Вас дома.

Скорее всего меня остановят в гостинице "Интуриста". Не знаю, как она называется, помню, что возле Исакия.

Очень хочу Вас увидеть.

Привет.

А. Макаренко

Т. В. ТУРЧАНИНОВОЙ (из письма).

7 декабря 1938.

Татьяна Васильевна!

...Целый месяц я прожил в Кисловодске. Отдыхал, грустил, старел старел душой, мыслил...

Я не смотрю на педагогику как на искусство.

Не смотрю! Я на нее смотрю как на педагогику, хай она сказится, но пускай она перстанет быть такой скучной...

Теорию я так высоко ценю, что даже самому страшно становиться. Только то, что у них есть, – это не теория, а болтовня. Вот если бы кто-нибудь написал книгу в 300 страниц под заглавием "Технология чистого и практического чувства" или "Педагогические повороты глаз и бровей" – это была бы теория...

Привет.

А. Макаренко.

М. Н. МЕКЛЕР

25 октября 1938, Москва

Дорогая Мина Николаевна!

Нехорошо грустно пишете, падаете духом, а оснований, честное слово, для этого мало. Нельзя в настроении исходить из обстоятельств, не от Вас зависящих. Мало ли чего хочется людям, которых Вы не уважаете, мало ли какие эмоции могут возникнуть у ребенка по самым случайным поводам. И приезд отца к Вашей дочери тоже повод мелкий и случайный. Ваше настроение должно исходить из Ваших стремлений, из Ваших настоящих, справедливых чувств и идей, только в этом случае они ценны и о них можно думать и говорить.

Под влиянием одной минуты, в сущности, пустякового значения Вы плачете. Куда это годится? Ведь в Вашей личности, в каждом Вашем движении так много силы и благородства, и все это почему-то оказывается в стороне, обо всем этом Вы забываете. И самое худшее, в этой своей слабости Вы ищете основание для слабости завтрашней, Вы себя обижаете и тормозите.

Очень хорошо, что Вам охотно пишется, что в этой работе Вы находите радость и содержание. Это лучший признак Вашего будущего успеха. Держитесь по этой линии и не сдавайтесь.

А с мужем Вы управитесь, я в этом не сомневаюсь. Просто пришла пора начать расправу с этими многочисленными мелкими тварями, не способными принести радость ни себе, ни жене, ни детям. В большой общественной справедливости Вы должны найти и силы. Вы всегда должны

помнить, что Вы защищаете себя, нельзя допускать небрежения к женской доле, издевательства над лучшими чувствами и стремлениями женщины, нельзя разрешать никому испытывать материнские жертвы. Вы всегда должны об этом помнить. И конечно, Вы должны положить самый решительный и немногословный предел домогательствам Вашего бывшего супруга, домогательствам в сущности дешевым и дешево-сентиментальным. Разумеется, Вы должны его прогнать как можно скорее и как можно решительнее.

И самое главное, пишете. Я хорошо чувствую Вашу будущую книгу. Только больше правды, больше чувства и больше подробностей. Не жалейте ни себя, ни тем более мужа.

Простите меня, что пишу на машинке. Образовалась привычка к этому способу письма, пером писать сейчас для меня мучительно.

Очень хочется Вас видеть. Проще говоря, немного скучаю по Вас. Пишете мне в Кисловодск, каждой Вашей строчке буду несказанно благодарен. Мой адрес: санаторий КСУ имени М. Горького.

Крепко жму Вашу милую руку, от души желаю Вам бодрости, суровости и последовательности. А для того чтобы Вам было легче, чаще улыбайтесь. Я о Вас каждый день подолгу думаю и уверен, что все будет прекрасно. Во что бы то ни стало постараюсь в декабре Вас повидать.

Будьте веселы.

П. П. АРХАНГЕЛЬСКОМУ

25 октября 1938, Москва

Дорогой Павлуша!

Спасибо тебе за письма и за то, что подождал с моим ответом.

И еще большое спасибо за подарок. Это замечательно мило у тебя вышло, присылать мне законы эндшпиля.

Послезавтра я уезжаю в Кисловодск не гулять, лечиться. Все меня уверяют, что оттуда я возвращусь совершенно здоровым человеком, хотя сейчас я и так чувствую себя неплохо.

Семен часто пишет, хвастается своим сыном, и, мне кажется, в нем никаких изменений не произошло. Это больше всего мне не нравится. При всей своей богатой натуре он все-таки засох на скучном детдомовском подвиге. Очень явно ощущается в нем, чтот он не получил высшего образования, сам не растет. Поэтому получается очень однообразное впечатление. Это было бы не так плохо, если бы у него беднее была натура. В общем из него вышел довольно сентиментальный человек, он чересчур часто умиляется. А все же он замечательный, благородный и сильный человек.

О нем я сейчас пишу вот по какому поводу. Не устроить ли нам сьезд у Семена приблизительно в мае – июне месяце. У него там природа и украинские запахи, я думаю, что не так трудно будет списаться с Колькой и с Супруном. Семен нанял бы там соколовскую хату и кормил бы нас варениками, конечно, за наш счет.

От Колько я недавно получил письмо из Владивостока, он на каких-то курсах переквалификации. Колька молодец, умнеет не по дням, а по часам

и пишет философские письма. Он учавствовал в медпомощи на о. Хасан, и это здорово его расшевелило.

Я живу по-прежнему: не скучаю, но бестолково, много даром расстрачиваю энергии, как и большинство москвичей. Заканчиваю роман "Ньютоновы кольца", пишу так много, что на меня уже начинают коситься братья-писатели.

Ты мало пишешь о своей жизни, почему? Пиши подробнее. Для меня милы самые пустяшные детали, например: ходишь ли ты в баню?

От Гали и от Левки горячий привет.

Крепко жму руку. Спасибо, что не забываешь.

В. Н. КОЛБАНОВСКОМУ

12 ноября 1938, Кисловодск

Дорогой, милый Виктор Николаевич!

Спасибо за память и на добром слове. Мне никто не пишет, кроме Гали#1, и поэтому так значительно для меня, что Вы обо мне вспомнили.

Живу в непривычной для меня санаторной обстановке. Очень скучно, но я сейчас и скуку принимаю как медицинскую процедуру и не жалуюсь. Обнаружил у себя большую тупость в деле "схождения" с людьми. Все они хотят со мной разговаривать о воспитании детей, а мне эта тема здорово уже надоела, да и до каких пор разговаривать? Здесь находятся и большие поклонники "Флагов на башнях"#2 ("Лучше "Педагогической поэмы"), и хулители ("Не может быть!"). В общем, я доволен, что эта книга вызывает такие разноречивые отзывы, это значит, что книга живая.

Но интересно, что наша читающая публика никогда не способна верить идиллии. Эта неспособность воспитана, конечно, наркомпросовской практикой. Поэтому возможно, что этот мой выстрел не всегда попадает в цель: нарисовать идиллию, основанную не на добром сердце, а на дисциплине и организации. ну и пусть!

"Флаги на башнях", к сожалению, испорчены в одном отношении. Я писал их по заказу Детиздата для старшего возраста. Это определило очень простой тон и почти полное отсутствие словесного орнамента. Потом обнаружилось, что Детиздат – это филиальное отделение Наркомпроса, во всяком случае там я встретил такую ненависть к себе, какой не встречал и в Наркомпросе. Еще не прочитав книжки, они уже смотрели на нее с презрением. Эти люди, конечно, не могут пропагандировать дисциплинирование. Дисциплину они представляют себе исключительно как результат добрых намерений. В общем, я с ними не помирился, а "инфантильность" книги все-таки осталась, это меня немножко удручает.

Впрочем, по старой привычке, не люблю ретроспективных настроений, а поэтому живу больше в будущем романе, а не в прошлом. Пишу много – больше нечего делать. Выходит иногда хорошо. но я не верю авторской критике. Так или иначе, а делаю вторую попытку сдвинуться с педагогической тематики#3.

Хорошо было бы с Вами, дорогой друг, погулять по окрестностям. Я еще

не гулял – одному не хочется, ав с здешними людьми не хочется разговаривать – не о чем. Я всегда со странным наслаждением вспоминаю наше путешествие в Тарусу. Куда бы нам еще поехать? В Загорск? В Истру? Кстати, в Истре учителя обещали мне дачу на лето. Давайте заранее планировать лето. Да! Не собираетесь ли Вы в Малеевку? Например, в феврале или в марте? Может быть, там теперь не будет больного ребенка?

Нарзанные ванны для нас, стариков, приятная вещь!

Крепко жму руку и обнимаю.

Привет супруге.

Ваш А. Макаренко

Л. Н. РАЗУМОВОЙ

7 декаюбря 1938, Москва

Дорогая Лидия Никитична!

Возвратился из Кисловодска и получил Ваше письмо.

Оно заполнено таким сложным и таким точным анализом, что прямо вконец опровергает Ваши собственные утверждения. Вы пишете, что нужно-де увлекаться и жить сердцем. Но вот у меня осталась к Вам самая нежная и сердечная благодарность, а у Вас остался все-таки бухгалтерский анализ с сальдо не в мою пользу.

Честное слово, Вы ни одного слова правды не написали в Вашем письме. Никакой я не расчетливый и не упорядоченный человек, люблю и беспорядок, и чувство, и грех, только... не люблю глупости.

И нежным и ласковым, особенно с детьми, умею быть и бывал очень часто – Ваши представления очень далеки от истины...

Л. В. КОНИСЕВИЧУ

7 декабря 1938, Москва

Дорогой Леонид, здравствуй!

Приехал из Кисловодска и получил твое письмо. Теперь оно написано на хорошей бумаге, и чернилами, и его просто приятно взять в руки. Но мысли твои мне не нравятся. Напрасно ты воображаешь, что знания даются только в университете... Главное в жизни не самое знание, а та гармония, которая получается, когда знания хорошо уложены в душе, та философия, которая определяет человека, его мировоззрение. А ты всегда был комсомольцем в мыслях и делах.

Поэтому особенно жаль, что ты ничего не написал, а ездил ведь немало. Даже удивительно, до чего плохо получается: сколько вашего брата шныряет по свету, моряков, а ни один не написал ничего хорошего о своих путешествиях. Ведь у вас ни одной большевистской книги о Западной Европе,

ни одной строчки. И нужно писать просто: как люди живут, какие у них дома, какие у них лица, костюм, дороги, улицы, фонари, вещи. Не нужно никаких специальных поучений. Нужно только все видеть нашими советскими глазами, и тогда поучения каждый читатель сам найдет, если хорошо будет описано. Как можно больше подробностей, как можно больше красок и звуков, вот и все, что нужно. А если ты начнешь так описывать, то научишься и все видеть, что нужно, тогда ты найдешь неожиданно даже для себя и разные скрытые штуки: человеческие мысли, желания, удовлетворенность, неудоветворенность и т. д.

Конечно, я учитываю еще одно обстоятельство: прежде всего, нужно расправиться с ленью. Даже у самого трудолюбивого человека творчество, работа мысли, работа синтетических и аналитических приборов вызывает наибольшее сопротивление. Нужно заставить себя мыслить, видеть, смотреть, находить, размышлять.

Для этого, прежде всякого другого действия, нужно победить в себе лень. Я это хорошо по себе знаю: когда приступаешь к новой вещи, прямо изнываешь от желания делать что-нибудь известное, что-нибудь повторять, говорить о том, что полегче.

Очень было бы хорошо нам повидаться. В следующем писвьме ты обязательно мне напиши, какие твои планы в ближайшее время. И вообще пиши, как ты дома живешь, что у тебя за еквартира, как вы проводите время. Может быть, мне придется скоро быть в Одессе.

Передай горячий привет Нине. Кланяются тебе Галина Стахиевна, Лева и Виктор Богданович, который сейчас у нас гостит. Он настоящий бомбардировщик.

А. Макаренко

Т. П. ЧАПСКОЙ

7 декабря 1938, Москва

Уважаемая Таисия Павловна!

Возвратившись из Кисловодска, нашел у себя Ваше письмо.

К сожалению, не могу ничем Вам помочь. Какие бы советы я Вам ни дал, все равно Вы не справитесь сейчас с Вашим сыном, ему мог бы помочь только хороший человеческий коллектив. Вы совершенно правы, самое лучшее было бы поместить его в военную школу, а если этого нельзя сделать, на хороший завод. С такими характерами бороться в одиночку очень трудно.

Во всяком случае духом не падайте, рано или поздно ему придется быть в Красной Армии, там дисциплина и обстановка, а самое главное, военная работа быстро приведут его в чувство.

Кроме того, думаю, что Вы после всех описанных Вами случаев не должны больше ничем жертвовать. Подумайте и о своей жизни, она тоже чего-нибудь стоит. А для него было бы положительно полезным, если бы он стал жить независимо от Вас, от Вашего труда и Вашего заработ

ка. Для того чтобы так круто повернуть, с Вашей стороны нужно большое волевое напряжение, но, мне кажется, Вы найдете у себя силы, если будете уверены, что это полезно и для сына.

Не зная Вашего сына и подробностей Вашей с ним борьбы, затрудняюсь вообще что-нибудь советовать, но уверен, что сыну Вашему нужно пережить кое-какие неприятности, это всегда бывает полезно.

Если будете в Москве, заходите поговорить.

Привет. Лаврушинский, 19, кв. 14.

В. С. БАРСУКОВУ

7 декабря 1938, Москва

Уважаемый Владимир Сергеевич!

В Ленинграде я буду не раньше начала января, а в общем это зависит не от меня, а от разных лиц и обстоятельств. Буду очень рад встретиться с Вами и познакомиться с Вашим Юрой. Думаю, это интересный человек, а еще интереснее Ваша настойчивость и твердое решение воспитать его как следует. Ничего другого пока из Вашего письма заключить не могу.

Боюсь только, что Вы слишкоми надеетесь на физическое воздействие. Я настоящий противник этого метода, хотя сам с него начинал. Очень может быть, что первый Ваш гнев и первая порка и произвели сколько-нибудь полезное впечатление, но в дальнейшем все-таки это опасная штука, опасная потому, что слишком большое место отводится для страха. Очень часто приходилось мне наблюдать, что такой страх действует ненадолго и, когда наступает взрослое состояние, обнаруживаются очень печальные последствия страха.

Во всяком случае поговорим основательно при встрече. Ведь никаких законов педагогики нельзя установить незыблемо: всегда картина бывает индивидуальная и всегда требуется специальное для данного случая решение.

Желаю Вам удачи и хорошего терпения.

Привет.

РОЗИНОЙ

7 декабря 1938, Москва

Уважаемая тов. Розина!

Возвратился из Кисловодска и получил Ваше письмо. Представьте себе, Вы оказались настоящим оракулом: новый ТЮЗ заключил со мной договор, я обязался написать пьесу – в этом отношении Вы все угадали.

Но не угадали в другом смысле: ни старые, ни новые театры не интересуются моими героями. У них, видите ли, другие планы, и по планам требуется, чтобы была показана наша современная школа. Поэтому все заказывают мне пьесы о школе. Несколько лет я сопротивлялся, а теперь решил попробовать. Но уже сейчас вижу, что никакой хорошей пьесы о школе написать не могу. В реальной нашей школе нет ничего такого, что могло бы меня увлечь как художника, а выдумывать и врать не умею. Так что... не знаю, что вообще выйдет из этого самого договора. Наверное, просто ничего не выйдет.

Ваше письмо обрадовало меня совсем с другой стороны. Смотрите, есть такие хорошие искренние люди, которые умеют взять, сесть и написать письмо о том, что нужно, о том, что в шкурном отношении простой нуль, но в отношении общественном просится на душу. Это, честное слово, очаровательно. Очень интересно было бы посмотреть, какое у Вас лицо.