Текст книги "Отпетые отшельники. Книга 2(СИ)"

Автор книги: Антон Марахович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Марахович Антон Павлович
Отпетые отшельники Книга2

Анатолий Герцен

Отпетые отшельники.

Книга вторая.

Азовский поход.

Гл.1. Путь на Азов

По выходу из Босфора встретили турецкую галеру. Особо не заморачиваясь, снесли пулемётами с её кормы и мостика палубную команду. Взяли на абордаж. Расковали гребцов и предложили им плыть на Русь.

Через пару дней вышли на Херсонесский мыс и Кэп-Пен предложил заглянуть на местный рабовладельческий рынок, коли уж мы тут. Посовещались трошки, Кныш с тремя помощниками из натасканных казаков перебрался на галеру. Захватили с собой и акваланги с кое-каким специфическим снаряжением.

В севастопольской бухте обнаружился здоровенный трёхпалубный турецкий линкор и два фрегата у него под боком, недалеко стояли и три бусурманских больших боевых галеры. Наши галеры встали на якоря в метрах 300-х от них. "Мануша" осталась у входа в Южную бухту, контролируя всю обозримую акваторию, а "Осётр" и "Шмендрик" потянули к причалам базара. Дело было к обеду. Шхуна с ходу подошла к пристани, а "броненосец" встал на якорь в 50-ти метрах от базара и спустил свои шлюпки на воду. Где-то через час над водой разнеслись три очень громких "БУМ!" и линкор с фрегатами стали быстро погружаться под громкие вопли собственных команд. Десантная команда с "Осётра" высадилась на базаре, а ребятки со "Шмендрика" начали шерстить стоящие у пристаней лоханки торговцев. Выскочившую на берег, базарную стражу тут же положили из бесшумного оружия. На пристани тоже излишнего шума не поднимали. В загонах у работорговцев освободили 79 условно-русскоговорящих. На судах у пристани среди команд и гребцов ещё нашли 412 человек "наших" людей. Расковали, посадили всех на две захваченные галеры и предложили плыть "на Русь", отказников не было. Как только загруженные галеры отошли от причалов, оставшиеся лоханки и пристани подожгли из огнемётов. Ни спасшиеся члены судовых команд, ни базарная публика особого энтузиазма и героизма не проявила и не сделала ни единого выстрела по нам. Мы взяли на буксиры захваченные галеры и потащили их в открытое море. "Мануша" влепила каждой из боевых галер турок, отирающихся поблизости, по несколько снарядов и стала в арьергарде нашего конвоя. Напротив Артилерийской бухты все сбились в кучу и начали наводить порядок на новых судах и среди экипажей на них. На всё это ушло около четырёх часов. Уже перед самым закатом флотилия построилась в походный ордер и взяла курс на керченский пролив.

Обходя Крым, взяли ещё две галеры. Турков перебили, гребцам предложили плыть вместе. Немного перераспредилили экипажи и запасы провианта между судами. К керченскому проливу подошли в девять вымпелов и все под турецким флагом. Нас даже никто не стал останавливать. Султан воюет с московским царём у Азова. Перестроились, оставив галеры позади, и подстраиваясь под скорость этих «махалок», устремились в Азовское море.

Где-то на траверзе «нашего» Ейска навстречу попалась небольшая шебека. Не мудрствуя лукаво, нескольким очередями из пулемёта разнесли ей рулевое и лишили парусов. А потом забросали лоханку газовыми и свето-шумовыми гранатами. Весь экипаж взяли тепленькими, но с зелёнными лицами. Допросили. Турки, ошалев от нашего варианта абордажа, даже не думали кочевряжиться и выложили, что две недели назад к Азову подошли несметные полчища русского царя с огромным флотом. Турецкая эскадра, не вступая в сражение, отошла в море и выжидает дальнейших событий. Данная же шебека послана командующим эскадрой в Керчь и Кафу за подмогой. Возиться с этими турками нам было недосуг, мы проверили их на предмет православных невольнтков, забрали четверых, отошли чуток и дали несколько крупнокалиберных очередей им пониже ватерлинии. Сразу не утонут, а до берега километров пять, если постараются, догребут. А не догребут, так мы плакать не станем. Но за подмогой они точно теперь не пойдут. А мы побежали дальше. Попросил Эдюню запустить в небо «Страж-птицу» и постоянно наблюдать за кораблями турков. Оказалось, основная масса их судов сосредоточилась под северным берегом, на котором расположилось лагерем около 2,5 тысяч конницы крымчаков. Но и в море телепалось немало лоханок впереди по нашему курсу, и дальше в сторону кубанского берега. Пройти их и остаться незамеченными никак не получалось, если не ждать темноты. Уже через полчаса с правого борта на нас выскочили две больших боевых галеры под парусами. Связался с Кнышом и попросил его держаться как можно ближе к «Мануше», а Димыча прикрыть его бортом от турков. Сбросили лишние паруса и снизили ход. Галеры пристроились справа от нас паралельным курсом, не приближаясь ближе километра. Около получаса шли таким ордером, турки присматривались к нам, пытаясь понять нашу государственную принадлежность. Затем галеры убрали паруса и на вёслах резко устремились на сближение, стрельнув из пушки по нашему курсу и охватывая наш караван с курса и кормы. Сомнений в их намерениях не было ни малейших и я отдал команду: – Огонь на поражение!

Когда до передней галеры было около 400 метров, Шорох первой же серией снарядов из пушки сумел куда-то там попасть в этой галере. Сначало у турка что-то громыхнуло и вспухло облако дыма, а потом через несколько секунд половина галеры просто вспучилась и разлетелась на куски, издав очень громкий "Бум-м-м!!!" Я перенес свой обинокленный взгляд на другую лоханку. Кныш и Димыч уже успели разнести из пулемётов её ют в клочья и смести с кормы всё, чего там было живого. Враз отбив охоту у бусурманей воевать дальше и заставив их сильно загрустить. Не останавливаясь, оставили побитого неприятеля за кормой, нимало не интересуясь трофеями, ими займутся идущие следом наши галеры, поставили приспущенные паруса и устремились к устью Дона.

К Дону подошли уже под вечер, когда солнце почти перестало палить. Страж-птица показала, что фарватер перекрывает всего шесть русских галер и какое-то парусное корыто, тщетно претендующее на звание корабля. Остальной флот притулился к левому и правому берегам и его экипажи мирно варили вечерний кулеш на кострах. Прорывать «блокаду» мы не стали и бросили якоря в пяти километрах мористее. Предупредил вахты, чтобы подняли флаги «буянного острова» и «Котят». Ещё раз напомнил, максимально осветить прожекторами окресности стоянки и бдить за водами через ночную оптику. Ночь прошла без авралов.

С рассветом я перебрался на "Осётра", мы подняли якоря и потянулись потихоньку к главному руслу Дона в составе "Осётра" и "Щенка", оставив "Манушу" на якоре, наши галеры остановились не доходя до нас пять километров. В бинокли видели, что четыре русские галеры тоже снялись с якорей и начали маневрировать. Из какой-то северной протоки к ним на помощь, отчаянно мотыляя вёслами, спешили ещё две. А оба берега вспушились ладейными парусами. "Щенок" повернул вспять к галерам и "Мануше", а "Осётр" пройдя ещё километр, лёг в дрейф, спустил паруса и убрал мачты. Подскочившие галеры охватили его полумесяцем и тоже застопорили ход в полукилометре. Снялся с якоря и парусник, одеваясь парусами. Около двух десятков казачьих стругов, заполненных беснующейся толпой, подскочили под парусами почти вплотную к "Осётру", но на абордаж не шли, дивясь невиданному флагу и судну. Где-то, через полчаса между лодий проскользнула десятивёсельная лодка с парусника, с флагом Московии. На корме её восседал какой-то прыщь в пёстром мундире и перьях.

Лодка подгребла метров на десять и оттуда стали сурово вопрошать, кто мы такие и чего нам здесь нужно? Согласно легенде, Димыч горлопанам из лодки ответил, что мы купцы с острова Буяна и приехали торговать с русским царём. Что у нас даже нет на кораблях пушек и мы абсолютно мирные и пушистые. А ещё он сказал, что поскольку мы люди не местные и не знаем ни ветров, ни течений тутошних и лоцмана не имеем, то хотели бы во избежании местных природных катаклизьмов укрыться в реке Доне и отдохнуть от многонедельного морского перехода.

Пёстрый попугай на лодке тут же развернулся и скрылся в толчее стругано-рубленных лодий. Яша убрался с палубы и загнал внутрь всю команду, приказав закрыть все люки, входы и выходы наружу (иллюминаторы были заглушенны ещё с вечера), а потом включил электро-защиту. Мы стали ждать дальнейшего развития событий.

Около двух часов гопники на своих плавающих вязанках дров чего-то там горланили, поодаль описывая круги вокруг "Осётра", остававшимся безмолвным и неподвижным. Потом кто-то ударил в барабан, и вся свора пошла на приступ.

Сначала дикий ОР!!! Потом струги вплотную притулились к нашим бортам. А затем наступила оргия и оргазм! Каждый дерзнувший прикоснутся или залезть на палубу "Осётра" получал удар эликтрического тока напряжением в 110 вольт. И хорошо, если падали они обратно в свои лоханки, теряя оружие и шапки, очень многих, но далеко не всех, ничего не понимающим соратникам и сподвижникам, приходилось вылавливать из воды.

Минуты через три желающих ступить к нам на палубу не осталось и Димыч врубил ревун на полную. Струги вспугнутыми мальками прыснули в разные стороны. Отойдя на несколько десятков метров, они начали осыпать судно пищальными пулями, даже несколько пушчёнок разрядили нам в борт. И тут ответил Костя. Ближайшие агрессоры были засыпанны газовыми гранатами с "дристуном". Димыч полосанул несколько раз по лодкам лазерным лучом. Опять раздался ор.

Уже через двадцать минут после начала "штурма" вокруг "Осётра" в радиусе одного километра не было ни одной посудины будущих союзников, и я отдал приказ: – Наступать!.

"Мануша" и "Щенок" снялись с якорей и догнали наш броненосец. И дальше двинулись "без парусов и вёсел" плотной колонной прямо в главное русло Дона, контролируя лотами глубину. Когда проходили "блокадную цепь" московитов, их галеры резво разбежались и с дистанции намного превышающей "дальность прицельного выстрела" их пушек обстреляли наш караван. Мы не отвечали, ведь "у нас нет пушек" и мы мирные и пушистые. Через какое-то время экран эхолота показал, что дальнейшее продвижение шхуны при её осадке опасно. "Мануша" стала на якорь, а шебека и "Осётр" поднялись ещё на пару километров по Дону, по пути разведывая фарватер, и встали в виду крепости Азов. Все команды получили приказ: – Отдыхать без берега. Разумеется, кроме "команды" Эдюни. Его разнообразные и разносторонние "Страж-птицы" летали круглосуточно и вынюхивали всё в радиусе 30 километров, составляя карты. Он, юдак, даже меня припахал в качестве оператора, когда облётывали Азов-крепость.

Гл.2. Переправа, переправа...

«Братья-монахи» начали тихонечко потреблять огонь-воду, прочие християне занялись постирушками, купанием и рыбалкой... Однако прошло два дня, а на нас никто не нападал и в гости не приезжал. Похоже, что на нас «воопче забили болт». Абидна, однако. И тогда я решился. Главное правило полководца: – Хочешь победить – удиви и напугай! И я решил удивить.

Армия Петра располагалась на обеих сторонах Дона. Основная часть обложила саму крепость на левом берегу, вместе с пушками-редутами-подкопами, штурмовыми отрядами – требухой и ливером тогдашней науки штурмовки крепостей. Другая часть базировалась на правом берегу, обеспечивая покой и отгоняя конницу турок и крымчаков-ногаев. И третья облепила цепи-башни выше по Дону, обеспечивая связь по воде с Россией-матушкой. Сам Пётр в силу этого вынужден был частенько мотаться между правым и левым берегом. "Страж-птицы" показали, что наиболее часто капитан-бомбардир пользовался одной из переправ через Дон, ниже крепости, охраняемой донскими казаками. Вот туда я и решил направиться. Сама река в месте переправы была не так, чтобы очень-то широка.

Короче, взял я доску с парусом поцветастей и попестрее, оделся в холщовые портки и рубаху, подпоясанную верёвкой. Приклеил усы-бороду-шевелюру, прилепил под парик переговорную гарнитуру, одел через плечо свою кожаную торбу-котомку с ништяками и поплыл...

Сзади в километре держался Мыкола Кныш, ряженный точно так же, под парусом на шлюпке. Около 5 вечера по местному заметил искомую пристань с казачьей заставой на левом берегу. Со всем возможным при таком ветре выпендрежом, с подскоком на небольших волнах и загогулинами по курсу проскочил выше по течению на 300-400 метров, потом резко развернулся, заложил залихвастский вираж-крендель к стрежню реки и лихо выскочил на мелководье в десятке метров от мостков пристани. И всё это под пристальным вниманием сотни глаз, столпившихся на берегу казачков.

На инерции бросил гик, уронил мачту виндсёрфера и, почти не замочив ног, выскочил на берег перед честной компанией воинов царя московского.... Нисколько не обращая на них внимание, тут же развернулся, забежал в воду и вытащил повыше на берег доску с парусом. И уж только потом обернулся к зрителям, отвесил им поясной поклон и забалабонил:

– Здравы будьте, православные! Дозвольте пристать и обогреться у вашего стана, казачки? Не побрезговайте обчеством блудного сына Игната, Ивашки непутёвого?

Досель, изумлённо молчавшая ватага казаков, одетых кто во что горазд, но обильно увешанных разнообразным оружейным металлоломом, враз загомонила и зашевелилась. Потом вперёд выступил невысокий худой, напоминающий бойцового петуха, тип цыганистой породы с парчовым кушаком:

– Ты хто таков и откель будешь, холоп?

Я взвился, будто меня шилом в зад ширнули:

– Сам ты, видать, холоп, дядя. Коли лыцарского вежества к своим годам не уразумел и давно в чужих руках не обсирался. А прозываюсь я Иваном, сыном Игната по прозвищу Смолокур. Воронежские мы, с Дона. И на сей момент я лучший друг и приятель Его Святейшества, Магистра, князя Гвидона Буянского! Что намедни всю вашу флотилию обосраться заставил.

В начале моих слов "петух" потянул пистоль из-за своего парчового кушака, но, услышав продолжение, окончательно освобождать его не стал. И я, почувствовав его слабину, перешёл в наступление:

– Видать прав был Князь Гвидон, когда баял мне, что нонешние казаки с Дону тока с безоружными и вдесятером на одного справиться могут, а супротив турецких янычар слабы в коленках.

Ватага возбуждённо-обиженно взрыкнула, а за плечом "петуха" нарисовался детинушка кило на 100-120 и явно вознамерился порвать меня на тряпочки.

Ну, что ж, будем ковать железо пока горячо... и я заорал, ткнув в него пальцем:

– Эй ты, оглобля! Слабо супротив меня сам на сам побиться, не оружным, а тока на кулачках?

Верзила резко пробился вперёд и стал избавляться от замызганного кушака, бросая свой арсенал прямо на землю.

" Кажется, сейчас меня будут очень серьёзно убивать." Я огляделся. Парус баркаса Кныша тока-тока показался из-за поворота реки. Ему ещё минимум четверть часа сюда плыть, а верзила уже стягивал с себя кафтан. Надо "съезжать на базаре" и тянуть время.

– Э-э, нет! Так не пойдёт! Панове! Вот побью я вашего поединщика в честном бою, а потома вы всем скопом своими шаблями меня в капусту парубаете. Видоков-то нету. Вона, мой меньшой братуха сюды гребёть. Пождём его. А он, ежели меня не по-правде обидят, всем вам башки поотрывает и сопатки в кровь порасшибаить.

Десятки голов дружно повернулись в указанном мной направлении, на приближающийся парус. А я тем временем снял со спины котомку-переросток и начал деловито обходить предполагаемый ринг, тщательно выбирая и выбрасывая прочь попадающиеся камушки. Мужики тупо наблюдали за моими действиями, но перечить не стали. Потом я достал из котомки зараннее набитую табаком трубку, неспеша подошёл к казачьему таборному костру, над которым булькал довольно внушительный медный казан, выбрал тлеющую веточку, раскурился. Вернулся на ринг, уселся в позу лотоса, соединив пальцы рук как положено и начал медитировать с трубкой в зубах.

Опизденевшие казаки наблюдали за мной и негромко комментировали. А я... медитировал.

Наконец, к хлипкому причалу пристукнулся борт баркаса Мыколы. Через, спрятанную в моём парике, гарнитуру он был в курсе всех моих проблем, поэтому сразу вступил в «игру»:

– Здорово, панове станишники! Братка, ты чего зелье палишь? Аль убить кого собрался? А я тут трошки задержался. Сом-рыба на крюк попалась. Покедова вывел, да по башке приладил, задержался маненько. Однако, повечерять будет чем.

Солнце уже заметно скатилось к горизонту и я счёл нужным выйти из транса.

– Мыкола, мне туточки надобно одного бугая побороть, так ты присмотри за лыцарями, соблюди лыцарскую честь.

Припухшие от моих заебонов и манипуляций казачки при виде "младшего" Мыколы вновь воспрянули духом. Не "показался" он им. Детинушка, вызвавший меня на бой, был гораздо фотогеничней.

Братка отмахнулся:

– Тю-у! Так цэ дурное дило не хитрое. Це и впотем завсэгда можно зробыть. Православные, поможить сию злобну тварыну в обчественный котёл определить. – он указал в сторону баркаса.

По разрешению "петуха" четыре казачка с охотой выскочили на причал и вытащили сома на берег, но от Мыколы отходить не спешили, взяв его в плотное кольцо.

Если честно, то этого двухметрового сома Кныш вытащил ещё на рассвете сетью. Но девать его было некуда, рыбой мы уже были затарены по самое не могу. И мы оставили его трепыхаться в сетке под бортом "Осётра". А уже после обеда я придумал ему применение в вечернем спектакле.

Мужики плотно обступили здоровенную рыбину. Раздались удивлённые возгласы:

– Неужто сам вытащил?

– Этож силища-то какая! Захочет, сглонёт на раз. Могёт и лодию перевернуть.

Мыкола засмущался, а потом промямлил:

– Дык, я её прежде чем в лодку тянуть, кулаком пару раз по башке огрел, а потома уже в баркасе ножом прикончил.

Казачки уважительно уставились на него.

– Древние греки говорили: – Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра! – попытался встрять в струю беседы я. – Где там ваш поединщик? Аль ужо побёг кусты пачкать? Подавайте его сюды! – я начал стягивать рубаху. – А ты, братка, смотри и учись у старшОго.

И резко, почти без разбега закрутил по освободившейся площадке серию прямых и обратных сальто и кульбитов, вспомнив молодость и островные тренировки по гимнастике. Казаки изумлённо загалдели и вытолкнули, обнаженного по моему примеру до портков, своего Проньку. Их уже явно разбирал чисто спортивный азарт. Небольшой, не шибко жилистый, но не в меру гоношистый "пришелец" и родной и привычный Пронька, шутя сминающий подковы и поднимающий коня.

М-да-а. Убивать и калечить хлопца мне явно не с руки. Казачки-то не враги. Надобно как-то обернуть всё в фарс, безобидный и беззлобный. Ну! Жоркино-Драповское "айн-цвай-квондо", помоги.

Проньша попер на меня, как паровоз с заклёпанными предохранительными клапанами. Едва успел отпрянуть в сторону, захватить ударяющую руку и потянуть вокруг себя, подставив ногу. Хлопчик со всей дури грохнулся на очищенный от камней пятачок земли. Но тут же вскочил и опять бульдозером попёр на меня. Я не стал мудрить, упал перед ним на спину и ногами перебросил его тушу через себя, слегка придержав его руки. Приземлился он совсем не удачно, врезался лицом в землю и изрядно наелся травы. Однако, это его не остановило и он попытался достать меня размашистым махаловом. Сигал отдыхает. Я крутился как чёрт, уворачиваясь от его пудовых кулачищ, однако, успел пару раз подцепить ладошкой несильно кончик его носа снизу вверх. Обычно это не смертельно, но мучительно больно и заливает слезами глаза, что и требовалось. Ибо, попади он по мне хоть раз в полную силу, тут бы и убил на месте. Наконец, мне вновь удалось подловить его на атаке и уронить на землю. Попытался взять его руку на болевой, но просто не смог пересилить силу его мышц. Тогда я тупо засветил ему в лобешник пяткой и пока он тряс башкой, легонько ткнул его сзади пальцем под ухо. Он мешком рухнул в траву и окончательно успокоился.

Досель оравшая публика нихрена не поняла и потому изумлённо замолчала.

Уронив Проньшу, я опять закрутил по площадке несколько сальто, а потом снова опустился в центре в позу лотоса и "замедитировал", из под опущенных век незаметно наблюдая окружающих.

Мыкола подошел к поверженному телу, проверил у него пульс и дыхание, потом демонстративно махнул рукой и неспеша побрёл к причаленному баркасу.

Мужики обступили Проньшу, пытаясь привести его в чувство. Как-то враз стало очень тихо. И сквозь эту тишину протопал возвращающийся от причала "братка" с полным пластиковым ведёрком воды. Молча он подошёл и опрокинул мне ведёрко на голову.

– Блин-и-н!!! Мы так не договаривались! Импровизатор хренов!!!

Переведя дух, я заорал:

– Панове! Товарищи лыцари! А не выпить ли нам по такому случаю горилки?! Мыкола, тащи баклагу!

Притихшие и онемевшие мужики стали помаленьку шевелится и гомонить. Изображающий из себя недалёкого увальня, братка вновь потопал к пристани, прихватив с собой двух ближних воинов. Ко мне притиснулся "бойцовый петух":

– А как жеж Прошка? Он ить..

– А шо Прошка? Отдыхает твой боец после бою. Небось как услышит плеск горилки в чарках, так враз опамятае! – нахально заявил я.

Ближние мужики заржали и стали окатывать детинушку принесённой водой. А я тем временем оделся и прихватил в руки брошенную котомку. Вернулся Кныш с мужиками. Он нёс на плече двадцатипяти-литровый бочонок с 68% чачей, а в руке увесистый мешок. Помошники его тоже чего-то там тащили, напрягались. Кто-то уже расшуровывал костёр, поблизости разжигали ещё парочку, для света. Толпа расслабилась, засуетилась. Пронька наконец очнулся и сел, оглядываясь ошарашенными глазами и размазывая уже подсохшую юшку по морде. Кныш налил чачи из бочонка в ведро, что бы было удобней черпать.

В руках забрякала питейная посуда, Мыкола щедро плескал в неё пойло. Мужики принюхивались, восторженно матерились, однако пить никто не торопился. Поняв в чём дело, я почти силой отобрал у "петуха" наполненный оловянный стакан и провозвестил:

– За победу русского оружия! Да, сгинет вражья сила!!! – И залпом маханул стакан в рот. Кныш следом отдуплился.

Ну, а дальше само пошло-поехало. Вот тока оконфузились те казачки, которые решили повторить наш подвиг и "махануть" свои стаканы. Наша чача фамильярностей с собой не позволяет. Когда прокашлявшийся и прослезившийся "петух" наконец сумел перевести дух и заговорить, он выдал:

– Однако, крепкие вы мужики, брательники. И питухи знатные!

– Отож!... – поднял я указательный палец.

Казачки как-то враз соорганизовались. Из мешков, притащенных Мыколой "со товарищи", на свет божий появились круги кровянной ковбасы, шматы сала и шпика, варённые яйца, берёзовые туеса с малосольными огурчиками и неизвестными здесь помидорами, ещё и томлённая в горшках с маслом и укропчиком молодая картошечка, караваи свежего белого хлеба и авоська чудной тараньки "на закусь", зелёный лук, щавель и укроп. Хоть и не по многу, но досталось всем (не зря наши Страж-птицы здесь летали и всех посчитали). Как-то незаметно подоспели и жирные ломти Кнышовского сома и котёл казачьего кулеша. "Петух" ушёл заниматься служебными обязанностями, наряжая и обеспечивая ночную стражу табора и переправы, что совсем не лишне в двух верстах от турок и крымчаков. Потом вернулся, подсел ко мне и, наконец, представился:

– Я сотник Гнат. Комадую этой плусотней здесь. Так это ваш князь несколько дней назад нашим "Чайкам" на хвост соли насыпал?

– Ага, наш Светлейший Гвидон. – не стал запираться я. – Пришёл он с миром, поэтому никого убивать не хотел. Так, попугал немного для порядку. Он и меня сюда послал, чтобы помощь в войне с бусурманями вам оказать и побыстрей крепость взять.

– Я видел, пожалел ты, Иван, Прошу-то. Не стал ни убивать, ни калечить. А ведь мог. Племяш он мне.

– Мог, Гнат. – согласился я снова. – Вот только, не за что мне убивать или калечить его. Не враг он мне и ничего плохого мне не сделал. А так мы с ним померились молодецкой силушкой да удалью и разошлись довольные.

Было уже почти совсем темно, а мне нужно было как можно скорее выйти на царя или его самого к себе подманить.

– А хошь, Гнат, я звезду в небе зажгу и будет светло как днём и мы по второй чарке всем нальём и не расплескаем ни капельки. – сбуровил я изображая подвыпившего.

– А смогёшь? -усомнился в моих талантах сотник.

– А чо, не смочь-то, когда меня сам светлейший Князь научил. А он великой учённости человек и Голова! Тока ты не пугайся и своих хлопцев предупреди, шоб не обосрались. – я побрёл к баркасу за ракетами. Кныш уже сидел с Прошой в обнимку и говорили "за уважение".

Я принёс к костру пять картонных ракетных тубуса. И начал сотнику объяснять, чо к чему:

– Вот смотри, Гнаша. Откручиваем энту крышечку, Достаём колечко с верёвочкой, направляем трубку вверьх... и ежели теперь дёрнуть за енто колечко, то на небе загорится звезда.

– А не врёшь?

Я поднял тубус и дернул кольцо. Хлопок, Шипение с диким визгом, и через три секунды в небе повисла осветительная сигнальная ракета на парашюте, заливая всё вокруг химическим светом горящего магния. Казачки шуганулись и задрали головы.

– Мыкола! Наливай! – скомандовал я.

Уже после второй чарки я почувствовал, что настроение выходит за пределы "делового" и прибегнул к юркиным антиалкогольным снадобьям. Заметил, что и братка тоже заглотнул пару таблеток. Потом мы поспивалы трохи, наши казацкие писняки: Любо, братцы, любо... Несе Галя воду... и Ой, то не вечер...

Перед "третьей", Гнат выпросил у меня ракету и самолично её подвесил над серединой реки. Потом очередной "разлив" осветил Пронька. А завершил пьянку победным салютом Кныш. Одну ракету я заначил на всякий случай.

Через пару часов в лагере, окромя часовых, стоящих на ногах не было. Мы с браткой завалились спать в баркасе, отведя его подальше от берега и став на якорь. А на пристани во всю свою богатырскую стать разлёгся нажравшийся в соплю Прохор.

На рассвете я очнулся от раздававшегося с берега, исконно русского мата. Долгожданные гости прибыли, наконец. Не зря полночи ракеты в небо пуляли.

Гнат стоял на вытяжку перед несколькими, украшенными галунами, перьями и фитюльками, новыми мужиками и чего-то им докладывал.

Пнул Миколу ногой. Он обложил меня грязными и некультурными словами и продрал глаза. Я начал снимать портки, затем голышом с дикими воплями сиганул в донскую воду и изобразил высшую степень восторга. Кныш умылся, поднял якорь и погрёб к пристани.

Было уже достаточно светло, чтобы разглядеть, что наш пластиковый баркас совсем не похож на общеупотребительные "здесь и сейчас". Мыкола начал, якобы, разбираться в снастях. Поднял нашу "хитрую" мачту и развернул по ветру парус на рее, забрякал железками, перекладывая груз баркаса. Потом по-новой скатал парус, прикрепил к рею и положил мачту. А тут я ещё подплыл к брошенному и "забытому" на берегу с вечера виндсёрферу. Голяком стащил его в воду и нимало не смущаясь встал на доску. Поймал дуновения бриза и устремился от берега, телепая яйцами и прочим. Помурыжив зрителей, показав на что я способен, наконец подошёл к баркасу.

Было заметно, что наша показуха не оставила равнодушными галунно-финтефлюшечных зрителей на берегу. Как зомби они потянулись на причал, а следом за ними потопал Гнат. Но путь им преградил «богатырь Пронька»,широко разбросав по настилу свои конечности и звероподобно храпя.

Убрать "тело" было явно некому: Галунные считали это ниже своего достоинства, Гнат один бы просто не справился, а казачья застава ещё почти в полном составе храпела во все дырки. Я позволил себе соизволить заметить этих попугаев. Неспеша натянул портки, рубаху, незаметно приспособил гарнитуру связи под париком, подпоясался верёвкой и одел неизменную торбу. Ступил на причал и подошёл к разделяющей нас тушке Проньки:

– Чего надобно? Служивые. – просипел пропитым голосом.

Чины напротив довольно заметно стушевались. Потом один помладше, но уже мордатый, закричал, хотя нас разделяло всего два метра:

– Перед тобой, холоп, полковники Московского Царя! Изволь почитать!

Ну, как же. Слышали уже: – "И вообще, встать, когда с тобой разговаривает Подпоручик!"

– Этож в какое место мне вас почитать прикажете, Ваше Высокородь? И какой ногой? – не подумав, на автомате ляпнул я.

"Полковников" буд-то ветром снесло с причала. Шум-гам, забегал Гнат, пытаясь привести в чувство своё воинство. Ох, чую – быть большой бузе! Надо как-то разруливать. Сигаю в баркас и ору:

– Мыкола! По газам, ходу! – взрыкнул мотор.

Кныш, как всегда, на высоте. За три минуты отпрыгнули от причала метров на триста, чтоб из пищалей не достали. Наш драп задом, без вёсел и ветрил, да такой резвый вновь вогнал в ступор служивых на берегу.

М-да-а... Пронблеммма!

– Ну и что теперь прикажешь делать, чтобы эти бравые товарищи не сожгли нас на костре, аки колдунов? – чисто риторически вопросил я Мыколу.

Тот нарочито-глубокомысленно полез пальцем в нос, потом почесал репу и, вдруг, заблажил дурным жалобным голосом на всю реку:

– Проша!!! Братка! (и когда успел побрататься, мазута?) В баклаге ещё горилка осталась?!!!

– Христиа-а-не! Правосла-а-вные! Не дайте сгинуть невинным душам не за хрен собачий!!! Дайте хучь перед смертью опохмелиться!

Берег дружно грянул хохотом. На душе трошки отлегло и разобрав вёсла мы потихонечку почапали обратно к причалу.

Встречало нас всё, сумевшее проснуться, «обчество лыцарей» с «галунно-пёстрыми» во главе. Лишь только мы с браткой ступили на причал, всё тот же мордатый перец в галунах, перьях и с тростью заорал, пыжась от важности:

– Вы кто такие? Что здесь делаете?

Мыкола, заметив за этими попугаями "братку" Проньшу с бочонком подмышкой и наполненным стаканом в руке, смурно обогнул меня и ступил на берег. Какой-то "пёстренький" попытался ему заступить дорогу, Коля небрежно ладошкой залепил ему "леща", отправив в нокдаун. Протопал к Проньке, истово перекрестился и опрокинул оловянную посудину себе в пасть.

Братва одобрительно загоготала. Я подошёл к краю мостков, старательно помыл руки, умылся и не спеша, важно вышагивая босыми ногами, подошёл к встречающим:

– Разрешите представиться? Чрезвычайный и полномочный Посол Его Светлости, Князя Антона Буянского, Магистра православного Ордена Отшельников, Адмирала Открытого Моря. Капитан Иван Игнатьевич Смолокуров! Честь имею! С кем имею честь беседовать?

Сперва мои грозные вопрошатели слегка охуели, потом покатились со смеху...

Ну да! Заросший, бородатый, босоногий хмырь, мучимый похмельем, подпоясанный верёвкой – выглядел никем иным, как проходимцем-шутом.

Пока десяток пёстрых попугаев благодушествовала, не принимая меня в серьёз, тыкая в меня пальцами и покатываясь от хохота, я их аккуратненько обошёл и подступился к Проньке с Николаем. Младшой подмигнул своему "братке" и тот мигом плеснул полный стакашек, протянув его мне. Я нарочито медленно-важно обернулся к веселящейся толпе "начальства" и провозгласил: