Текст книги "Цикл Охранное отделение. Загадка о двух ферзях"
Автор книги: Антон Кротков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Через семь месяцев Соня родила девочку и окрестила ее Лизой. Денег теперь требовалось еще больше. Соня даже хотела взять работу прачки – ее всегда было в избытке, – вот только платили за нее плохо. Побывав в одной из городских прачечных, Соня была удручена увиденным. Большое помещение заволакивал пар. Несколько десятков раскрасневшихся женщин неопределенного возраста кипятили вещи в огромных котлах, потом грузили мокрое, тяжелое белье в специальные корзины и несли к реке или пруду. Для стирки на берегу были сооружены мостки, на которых работницы стояли на коленях по нескольку часов кряду. И так круглый год.
Тогда Соня стала искать работу швеи. Но везде, куда она обращалась, ей предлагали такие жалкие гроши за двенадцать часов работы в день, что этого не хватило бы даже на оплату жилья. К тому же работодателей совсем не устраивала Сонина неопытность и нерасторопность. Графиня стала бояться вечеров, наполненных одиночеством и страхом. Без денег, с ребенком, покинутая всеми, не зная, что предпринять, она лежала ничком на кушетке и смотрела в потолок, не чувствуя ничего, кроме отчаянья.
И конечно, именно тогда к ней пожаловала «добрая фея – спасительница». После смерти мужа госпоже Мэри остался доходный дом, на первом этаже которого она открыла бордель. Это заведение приносило ей гораздо большую прибыль, чем сдача квартир. Но чтобы регулярно получать высокие барыши, требовалось чем-то привлечь клиента, сделать так, чтобы его посещения стали регулярными. Поэтому Мэри всегда искала достойный товар.
Сутенерша давно приглядывалась к своей квартирантке: миловидная и юная, прекрасно воспитанная – такая могла принести своей хозяйке целое состояние. Обманувший Соню офицер был постоянным клиентом Мэри и не скрывал от приятельницы подробностей своих любовных авантюр. Так что содержательница дома терпимости в подробностях знала историю романтической дурочки, доверившейся обольстителю. Глупо было не воспользоваться случаем.
Впервые услышав, какую низость ей предлагают, Сонечка сорвалась с места, хотела проклясть развратницу, но губы ее задрожали, горло сдавило. А сутенерша прикинулась, что искренне желает помочь несчастной бедняжке, и принялась расписывать ей достоинства работы.
– Тебя ждет легкая, обеспеченная жизнь, – убеждала Мэри, – к которой ты привыкла. Среди моих клиентов люди сплошь порядочные, образованные. Вот недавно один такой господин взял девочку в отдельный кабинет. А она возьми да засни, пока он по делу какому-то выходил. Так веришь, милочка, он целый час смирно просидел подле нее, пока она спала. И словно дурного ей после не сказал. А ведь мог бы скандал закатить! Так ведь нет, только нежно поцеловал на прощание, щедро расплатился и ушел. И такое великодушие у меня не редкость.
Мэри старалась убедить Соню, что поможет ей стать камелией – содержанкой богатого любовника.
– Да и что ужасного в положении любовницы? – рассуждала она. – Сотни и тысячи девушек, даже из приличных семейств, не заботясь совсем о замужестве, живут на содержании у порядочных и богатых мужчин. Разве не большее счастье быть любовницей состоятельного мужчины, иметь собственных лошадей, дорогие туалеты, бриллианты, пользоваться всеми удовольствиями столичной жизни, чем быть законной женой какого-нибудь бедняка, высчитывать каждый грош, ходить самой на рынок, нянчить ребят?
Соня вспомнила, с каким негодованием и презрением произносили ее подруги по пансиону слово «содержанка».
– То, чем вы занимаетесь, это грязь! – негодующе воскликнула она.
На что Мэри обиженно поджала губы:
– Напрасно вы такое говорите, милочка. Многие воспитанницы называют меня своей благодетельницей. Благодаря мне они познакомились с банкирами, миллионерами, генералами. Вошли в приличное общество. После смерти любовников к ним перешло их состояние. А так бы они упали на самое дно или погибли на улице.
– Прошу вас немедленно уйти! – твердо произнесла дворянка и вежливо указала визитерше на дверь.
После этого разговора прошло две недели. Подошел срок вносить плату за квартиру. Однако у Сони не оказалось денег. Пришедший получать плату сутулый приказчик с одутловатым лицом добродушного пьяницы понимающе вздохнул:
– Оно конечно… Со всяким может случиться.
– Я обязательно достану денег. Клянусь вам! Я ищу работу.
Приказчик снова тяжко вздохнул:
– Э-хэ-хэ… По-христиански-то в такой момент человеку надо перевернуться дать. А не топить его.
– Спасибо вам, милая душа! – Соня радостно схватила руку приказчика и пожала ее.
Она решила, что получит отсрочку, но ошиблась.
– Сожалею, сударыня. – Приказчик отступил из прихожей в коридор и отвел глаза в сторону. – Но мне велено сообщить, что если у вас нет средств, то извольте сегодня же съехать с ребеночком.
У ослабевшей от постоянного недоедания женщины не осталось сил сопротивляться ударам судьбы. Теперь у нее просто не было выбора. Она должна была позаботиться о своей малышке.
И она пошла к хозяйке.
– Хорошо, я согласна, – пролепетала Соня, и румянец стыда вспыхнул на ее бледных щеках.
– Вот и прекрасно, – обрадовалась сутенерша и деловито сообщила: – Но сначала ты должна зарегистрироваться в полиции. Таков порядок.
Если бы Соня знала, что ей предстоит, она предпочла бы умереть. После унизительной сцены регистрации в полицейском участке она была подвергнута медицинскому осмотру. Полицейский врач обращался с ней, как с продажной девкой. Доктор бесцеремонно касался самых интимных ее мест и пренебрежительно говорил «ты». Выйдя от врача, Соня запоздало попыталась вернуть свою потерянную свободу:
– Отдайте мне мой паспорт. Я передумала.
– Замолчи! – озлобленно крикнула ей сутенерша и ударила ладонью по щеке. – Мне надоело слушать твой бред. Вначале отработай деньги, которые я заплатила за тебя квартальному и врачу.
Соня попала в самое настоящее рабство к хозяйке. Как обладательнице «желтого билета» ей было запрещено выходить на улицу, иначе ее могли забрать в полицейский участок и посадить в камеру с воровками и бродяжками. Правда, намеревающаяся предложить ее своим лучшим клиентам хозяйка заказала для Сони шикарный гардероб и парфюмерию.
А вскоре появился первый клиент – мускулистый толстошеий купчик в клетчатом английском костюме и ярком галстуке. Кавалер усадил выкупленную на всю ночь у хозяйки девицу в коляску, и они поехали в ресторан, где у него был заказан отдельный кабинет.
Коляска на дутых шинах плавно понеслась по улицам, залитым светом газовых фонарей. Замелькали дома с темными окнами, полусонные сторожа и городовые на постах, запоздавшие и пьяные обыватели, жалкие и печальные уличные проститутки, не сумевшие найти заработка в эту ночь. В дороге купец, похохатывая, сообщил своей спутнице, что хозяйка притона содрала с него значительную сумму:
– За такие деньжищи у меня приказчики три месяца вкалывают. А грузчики на Волге полгода пот проливают. У меня к любому делу деловой подход. Коль взял деньги, изволь отработать.
Коляска остановилась у подъезда шикарного ресторана. Купец повел Соню в кабинет, где им не могли помешать. Официант принес шампанское, разлил его в бокалы и молча удалился, задернув за собой тяжелую портьеру. Залпом осушив свой бокал и заставив Соню выпить тоже, купец шумно отодвинул от себя стол.
– Послушайте, отпустите меня, – взмолилась Соня. – Я обещаю, что верну ваши деньги. Я напишу маменьке, и она вышлет мне необходимую сумму.
Но мужлан только расхохотался. Отчаяние и страх Сони только подстегивали его аппетит. Самец желал употребить эту смазливую девчонку всеми известными ему способами.
Откинув назад сбившиеся на лоб и мокрые от пота волосы, он молча двинулся к Соне. Взгляд его широко раскрытых глаз сделался безумным. Стройная фигура девушки, ее беззащитность и свежесть страшно возбудили его. Он видел в ней свою законную добычу.
Подойдя вплотную к Соне, купец властно обнял ее и без всяких ласк и поцелуев повалил на бархатный диван. Соня с омерзением почувствовала на своих щеках и шее горячее неприятное дыхание и, задохнувшись, замерла. Закрыв глаза, она покорно позволяла похотливому самцу делать с собой все, что ему угодно. Среди тишины, царившей в комнате, глухо и хрипло звучало его учащенное дыхание, отвратительно поскрипывали пружины дивана. Соне казалось, что ее тело одновременно ощупывают десятки жадных рук. Происходящее напоминало торопливую возню. Мужчина достаточно ловко избавил свою партнершу от жакета и корсета и, попутно ощупывая открывшиеся прелести, деловито занялся юбками. Это было так вульгарно, что Соня едва сдерживала слезы. Она даже закусила губу, отчего ее партнер, видимо, решил, что дама сгорает от нетерпения, и стал действовать еще быстрее. Волосатая мускулистая мужская рука слишком нетерпеливо рванул тонкий атлас дорогого кружевного белья. Раздался треск ткани.
Купец врубился в нежное тело Сони и начал работать с крестьянской основательностью и мощью. Как пахарь – угрюмо и сосредоточенно.
Но вот все наконец закончилось. Рядом храпел успевший осушить бутылку водки купец. Голая женщина сползла с дивана, стараясь не смотреть на мужчину, наконец выпустившего ее из своих потных объятий. Его волосатое крепкое тело было ей до крайности омерзительно. Быстро одевшись, Соня выбежала из кабинета. В прокуренном общем зале ее встретили бесцеремонные насмешливые мужские взгляды. Посетители раздевали растрепанную беглянку глазами, а их дамы смотрели на нее с нескрываемым презрением.
Оказавшись на улице, Соня бросилась вдоль по набережной. Оглянувшись, она увидела выбегающего из здания ресторана вслед за ней купца.
– Куда ты! – злобно заорал пьяный мужик. – Ты еще не отработала уплаченных за тебя денег.
Купец бросился вслед за беглянкой. Когда Соне показалось, что преследователь вот-вот настигнет ее, она бросилась к ограде речного канала и перевалилась через нее. Серая свинцовая вода обожгла ее ледяным холодом и оглушила, парализовав все чувства. Последняя мысль Сонечки была о дочке, которая теперь останется сиротой и наверняка тоже погибнет в этом холодном, враждебном мире…
Глава 5
Жизнь Сережки круто переменилась фактически за один день. Его отец имел кое-какие связи в столице и мечтал в будущем устроить сына в один из лучших полков империи.
– Я договорился, – однажды за обедом сообщил Николай Бенедиктович, – тебя зачислят в подготовительный пансион Николаевского кавалерийского училища гвардейских подпрапорщиков. Если ты, мой мальчик, станешь стараться, то сможешь поступить в гвардию.
Елизавета Павловна пришла в ужас от мысли, что ей предстоит долгая разлука с обожаемым сыном:
– Разве нельзя подготовить Сереженьку к экзаменам в полк дома? Мальчик уже свободно разговаривает на трех европейских языках, музицирует, великолепно танцует.
Николай Бенедиктович снисходительно объяснил жене, что по указу государя порядок приема молодых дворян в гвардию теперь ужесточился.
– Прошли добрые времена матушки-государыни Екатерины [5]5
Имеется в виду Екатерина II.
[Закрыть], когда можно было с рождения записать младенца мужского пола в престижный полк, чтобы к моменту приезда в столицу отрок уже выслужил положенный для получения офицерского патента стаж. Нынче юноша обязательно должен пройти первоначальную военную подготовку в качестве юнкера.
Сережу перспектива оказаться вдали от родителей тоже немного страшила. Но одновременно у него захватывало дух, когда он представлял себя в кадетской форме. От таких слов, как «командир», «эскадрон», «маневры», «кавалерия», сердце мальчика начинало учащенно биться, предчувствуя подвиги и приключения.
Перед отъездом Сережа с упоением перечитывал мемуары одного кирасира из наполеоновской армии, сумевшего уцелеть на поле Ватерлоо в знаменитой атаке французской кавалерии на позиции англичан. Воображение рисовало мечтающему о славе подростку, как волны всадников в блестящих на солнце доспехах разбиваются об ощетинившихся штыками британских пехотинцев. Целые шеренги мчащихся на врага конников падают под залпами картечи. Выбитые из седла люди остаются умирать в высокой траве. Повсюду с громким ржанием носятся лошади, потерявшие своих наездников. Однако все новые массы всадников под развевающимися на ветру знаменами и звуки боевых труб устремляются на противника… Это была прекрасная эпоха, когда в двадцать лет можно было с одинаковой вероятностью принять славную смерть или стать генералом. Юный романтик мечтал именно о такой судьбе.
В конце лета родители отвезли Сережу в Петербург. Училище располагалось в казармах лейб-гвардии Измайловского полка. Приготовительный же пансион находился в отдельном корпусе. В него могли поступать только дети потомственных дворян.
С первого дня Сереже пришлось привыкать к суровым армейским порядкам. Офицеры-воспитатели не делали скидок на возраст своих подчиненных, когда дело касалось дисциплины. Порядки в пансионе мало отличались от тех, которые были приняты в кадетском училище. В шесть утра по сигналу горна неженок, только вчера отобранных у мамок и нянек, будили и выводили на утреннюю гимнастику. По возвращении в казарму они должны были быстро переодеться в повседневную форму, безукоризненно застелить свою кровать и строем с песней следовать в столовую.
После завтрака начинались занятия, которые продолжались до обеда. Количество изучаемых дисциплин ошеломляло. Но это было только начало – после зачисления «подготовишек» в училище нагрузка возрастала вдвое. Помимо общеобразовательных наук будущим офицерам преподавалась тактика, военная топография, фортификация, специальный математически курс, посвященный артиллерийской баллистике, черчение. А еще были уроки живописи, танцев, гимнастики, фехтования. Это была поистине «рыцарская» подготовка.
Конечно, Сережу в училище приняли.
Четыре раза в неделю мальчишки занимались верховой ездой в манеже. Сперва их учили ездить на лошадях без стремян и уздечки. Это делалось для того, чтобы новобранцы скорее освоили умение держаться на коне, сжимая его бока бедрами. Это называлось «держать шлюс». Новичок должен был стать всадником, и баста. Для первоначального обучения юнцов подбирались лошади спокойные и идеально выдрессированные.
Основы джигитовки – высшего кавалерийского мастерства – преподавал отставной офицер знаменитого Нижегородского драгунского полка, так называемой кавказской гвардии. В полк традиционно вступали кавказские аристократы, но сюда же ссылались и проштрафившиеся офицеры, разжалованные в рядовые. Это в училище не афишировалось, дабы не смущать юных воспитанников. Но зато никто не мог лучше обучить кадетов искусству кавалерийского боя, чем бывшие «штрафники». Только этим объяснялось пребывание офицера с подмоченной репутацией в стенах привилегированного учебного заведения.
Полк, в котором учитель джигитовки служил на Кавказе, был ориентирован на то, чтобы предоставить возможность разжалованным офицерам быстро отличиться. В ходе крайне опасных рейдов против воинственных горцев легко было погибнуть или получить романтическую повязку поперек лица, скрывающую выбитый глаз. Но можно было также заслужить орден и вернуть себе офицерский чин, чтобы вновь оказаться в Петербурге героем. К Нижегородскому драгунскому полку часто по доброй воле прикомандировывались молодые аристократы, жаждущие подвигов и орденов.
Во время частых стычек с черкесами нижегородцы перенимали их боевое искусство. Самые храбрые и способные со временем даже удостаивались сдержанной похвалы от своих врагов: «Ты, рус, настоящий джигит. Я тэбя уважаю».
Именно таким «джигитом» и был ротмистр Сипягин, обучающий мальчишек обращению с конем и шашкой. Скуластое лицо Сипягина пересекал розовый сабельный шрам. Хоть был он худощавым и сутулым, от этого сурового человека веяло безжалостной силой. Как и многие его коллеги по преподавательскому корпусу, ротмистр Сипягин умел дать изнеженным барчукам настоящее мужское воспитание, не задев при этом их чувства собственного достоинства. Ибо офицер, потерявший самоуважение, не сможет ужиться в обществе, где честь является основной ценностью.
Методы ротмистра Сипягина часто приводили к мелким несчастным случаям. Например, вот мальчик, сброшенный лошадью, потирает ушибленное место; учитель подходит к пострадавшему и ехидно спрашивает:
– Никак ушибся, сынок?
– Все в порядке, – был стандартный ответ.
Ротмистр предлагал мальчишке немедленно повторить упражнение. Но если приготовишка раскисал, начинал жаловаться или не дай бог плакать, мужчина не упускал возможность поглумиться над неженкой:
– Ступайте к маменьке, она поцелует вашу розовую попку, и все сразу заживет. И советую вам не возвращаться. Военное дело не для вас.
В конце занятия ротмистр обычно демонстрировал воспитанникам такие чудеса кавалерийской акробатики, что у юных зрителей дух захватывало, а глаза загорались от восхищения и желания немедленно повторить увиденное. Учителю приходилось постоянно осаживать самых отчаянных «жеребят», первым среди которых всегда выступал Сережа.
Даже досуг приготовишек воспитывал в них качества, необходимые будущим офицерам. Начальством приветствовались внеклассные командные игры, учебные поединки на эспадронах [6]6
Спортивная сабля для учебных поединков.
[Закрыть], плавание, танцы и занятия в слесарных мастерских.
Блестяще сдав экзамен по окончании подготовительного курса, Сергей был зачислен в училище кадетом. И тут ему пришлось делать важный выбор: служить по уставу или следовать неофициальным традициям поведения. Тот, кто выбирал первый вариант, был избавлен от суровых испытаний. Учащиеся старших классов не могли заставить его выполнять свои поручения. Такие курсанты назывались «красными». Однако товарищи их, как правило, бойкотировали. С ними поддерживали только чисто служебные отношения. Самым неприятным для кадета, выбравшего облегченный вариант службы, было то, что после окончания училища его не принимал в свою среду ни один гвардейский полк: в каждом из них были воспитанники, знавшие «красных».
Естественно, что большинство кадетов выбирали трудный путь службы «по традиции» и сразу поступали в полное распоряжение старшекурсников, которые называли первогодков «сугубыми зверями». Старшекурсники, или «корнеты», постоянно устраивали «зверям» всяческие испытания, выявляя слабых духом и телом.
Уже на третий день пребывания в училище вечером группу новичков, в том числе и Сережу, вызвали в спальню старшего эскадрона. Там им предложили вначале рассказать о себе. Потом начались испытания. Кадетов заставляли бесконечно приседать, пока мышцы их ног не сводило судорогой. По словам экзекуторов, это упражнение было полезно будущим кавалеристам, так как способствовало развитию «шлюса» и «шенкелей» [7]7
Шенкель – обращенная к лошади часть ноги всадника от колена до щиколотки, служащая для управления лошадью. Так при обучении верховой езде используются команды: «Дать лошади шенкеля»; «Усилить нажим левого шенкеля».
Шлюс – умение держаться на лошади, сжимая ее бока бедрами.
[Закрыть].
Затем надо было продемонстрировать врожденную отвагу, добровольно согласившись выдержать ровно шесть звонких пощечин от проверяющего, не закрывая лица и не моргая. Это называлось «не моргнуть под пулей».
После такого «боевого крещения» новички возвращались в свои спальни с горящими щеками и болящими ногами. Тем не менее большинство с удовольствием вспоминало старую гусарскую поговорку:
Свищет пуля – не моргни.
Если в деле – руби смело.
Коль в атаку повели,
Ты коня не задержи.
Богу душу поручи.
Коль нужда, так уж умри!..
Участь тех, кто сдавался и отказывался от испытаний, была незавидной. Обычно они становились объектами изощренных издевательств старших учеников. Единственным избавлением от таких мучений было бегство из училища или перевод в категорию «красных» кадетов. Чтобы разом избавить себя от мучений, достаточно было при всей роте объявить о своем переходе в секту отверженных «уставников». Больше такого кадета никто пальцем не трогал.
Но Сережа скорее готов был дать забить себя до смерти, чем согласиться на такой позор. Он стойко переносил все измывательства старшекурсников, зная, что через год, если выдержит, сам станет «корнетом». А пока приходилось мириться с положением почти бесправного «зверя». Для старшекурсников в «школе», словно для белых господ в Североамериканских Соединенных Штатах, имелись отдельные лестницы, на которых «зверям» было категорически запрещено появляться. Учащимся младшего курса не дозволялось заходить по вечерам в кафе, расположенное на территории училища. Даже в уборной, где старшекурсники покуривали втайне от учителей, на полу была борозда, по преданию, проведенная шпорой самим Лермонтовым, за которую «зверям» нельзя было заходить. По выражению одного из выпускников училища: «Представители двух человеческих рас и даже двух видов животных не отличаются друг от друга так сильно, как “звери” и “корнеты”». Первые, в сущности, были детьми, только что покинувшими приготовительный пансион, вторые же уже чувствовали себя мужчинами и офицерами. Их уже не так строго муштровали, как первогодков. За полгода до выпуска старшекурсники могли снимать квартиру в городе или жить дома, если были петербуржцами.
При любой необходимости «корнет» мог послать первого попавшегося ему на глаза «зверя» сбегать в казарму за любой вещью или заставить маршировать по плацу, бесконечно отжиматься или приседать.
Были и более изощренные забавы. Например, скучающая компания второкурсников могла вызвать к себе «зверя». Когда запыхавшийся новобранец прибегал и вытягивался во фрунт пред «начальством», кто-нибудь из «старичков», гордящийся своей взрослостью, лениво спрашивал у него:
– Молодой, пулей назовите-ка имя моей любимой женщины.
В таких случаях Сергей всегда отвечал правильно, заслуживая снисходительную похвалу «экзаменатора». Хотя девушки у корнетов постоянно менялись, и запоминать их имена было тяжеловато.
Но тут же следовал новый вопрос:
– Молодой, пулей назовите полчок, в который я выйду корнетом.
Сергей снова отвечал, не задумываясь, ибо «зверь» обязан был знать назубок и полки, в которые они намеревались поступить старшекурсники.
И наконец, новобранец удостаивался шуточного вопроса, который означал, что им довольны:
– Молодой, пулей расскажите мне про бессмертие души рябчика.
– Душа рябчика становится бессмертной, когда тело его попадает в желудок благородного корнета…
Благородные юнкера довольно снисходительно относились к учебе. Главными они считали те предметы, что делали из них кавалеристов. Прочую же химию, баллистику и высшую математику считали ахинеей, полезной лишь для «пешеходов» – так будущие гусары, уланы и кирасиры презрительно называли остальную армию. На одном из первых занятий по краткому курсу артиллерии Серж получил наивысший бал – 12 – и был весьма доволен собой. Об этом узнал один из старшекурсников. Вечером он встретил отличившегося «зверя» и предложил:
– Ну-ка, порадуй дядю. Расскажи, какую оценку ты получил сегодня по артиллерии.
– Двенадцать, – с гордостью ответил Серж.
– Господи, этот несчастный даже не понимает, что он наделал! – удрученно воскликнул учитель жизни, подняв глаза к небу. Затем он укоризненно посмотрел на первогодка. – Опозорил нашу славную школу, и рад. Вот болван! В следующий раз ты должен получить ноль.
На следующем занятии Серж раз сделал так, как ему было приказано, и довольный «дядя» заметил:
– А ты не безнадежен, зверь!
Зато своим следующим успехом Серж заслужил искреннюю похвалу старшекурсников. Дело в том, что «зверям» не разрешалось носить шпоры до тех пор, пока они их не заслужат. А заработать эту награду можно было только отличием в верховой езде. И вот Серж оказался в числе десяти первых младшекурсников, которым было наконец дозволено нацепить на сапоги шпоры. По этому случаю вначале был устроен официальный торжественный обед, на котором командир эскадрона вручал воспитанникам заветные знаки отличия кавалериста от «пешехода». Затем в казарме у старшекурсников состоялась тайная пирушка, на которую в качестве почетных гостей были приглашены отличившиеся «звери». Но это было еще не все. В первую ночь после вручения шпор спать полагалось с тяжелыми восьмидюймовыми железяками на голых пятках. Несколько раз за ночь в казарму тихо прокрадывались старшекурсники. Кто-то из них кричал:
– Не слышу звона шпор!
Тут же следовало проснуться и начать звенеть шпорами.
В эту ночь Серж почти не спал. Тем не менее наутро он чувствовал себя совершенно счастливым.
Прошел год. Серж освоился в училище, заматерел. Диктат старшекурсников остался в прошлом. По большинству предметов кадет Карпович преуспевал. Это давало его родителям законный повод с гордостью говорить соседям: «Сереженька-то наш весной кончает училище. Из первых идет!»
Сделавшись «корнетом», бывший «зверь» наконец вздохнул с облегчением и стал позволять себе некоторые вольности, за что не раз попадал на гауптвахту. Однажды его на неделю усадили в карцер за дуэль с однокурсником. Сержу давно хотелось получить такой опыт. Правда, товарищ оказался более искусным фехтовальщиком и оставил на память об их поединке небольшую отметину на лице начинающего бретера. За что Серж ему, впрочем, был искренне благодарен, ибо всегда завидовал учителю джигитовки, на челе которого красовался рубец от кавказского клинка.
Другая шутка могла обойтись юноше гораздо дороже…
Кадетов воспитывали преданными царю. Однако некоторые преподаватели заходили слишком далеко. Одно дело, когда на уроке Закона Божия батюшка предлагал воспитанникам начать с молитвы «Спаси Господи, люди твоя», особо помянув имена императора и членов его благочестивого семейства. И совсем другое, когда преподаватель светского предмета расходовал треть отпущенного ему академического времени на изъявление верноподданнических чувств.
Особенно усердствовал в этом учитель истории. Перед каждым уроком он обязательно читал кадетам нравоучительный отрывок из толстенной книги по истории царствующего дома, а после пространно комментировал прочитанное. Даже малейшая попытка критиковать идеальный образ мудрых и никогда не ошибающихся правителей вызывала вспышку ярости историка.
Однажды приятель Сергея, Митя Макшин, рассказывая о героических действиях императорской кавалерии против французов в Аустерлицком сражении, вскользь заметил, что командование русских войск все же допустило несколько фатальных ошибок. Как известно, сражение при Аустерлице русская армия проиграла. Однако этот исторический факт не помешал историку злобно наброситься на рассказчика. «Как такое возможно! Неслыханная дерзость! Ведь общее командование армией осуществлял сам император Александр I!»
Хотя всем – и историкам прежде всего – было известно, что Александр I действительно совершил фатальную ошибку, проигнорировав план, предложенный Кутузовым, и целиком доверившись военному искусству австрийского генерала Вейротера. В результате мощная союзная русско-австрийская армия была разгромлена гораздо меньшими по численности войсками Наполеона. Царь бежал с поля боя еще до катастрофического финала битвы. По воспоминаниям очевидцев тех событий, император плакал и дрожал, как перепуганный мальчик, совершенно потеряв самообладание.
Однако учитель посчитал приведенные исторические факты подлой клеветой. Он вскочил со своего места и начал отчитывать кадета. От обиды у юноши выступили слезы. Это только распалило историка. «Безмолвные слезы» считались вульгарным проявлением чувств. Будущий офицер обязан был в любой ситуации сохранять самообладание.
– Да вы, сударь, жалкая мокрица, – презрительно скривил губы историк.
Митя Макшин покраснел до корней волос. Никто в классе не понял, зачем преподаватель оскорбил кадета, задев его честь.
– Да-с! – прибавил историк. – А кто виноват? – И сам же ответил на свой вопрос: – Проклятые либеральные газетенки, которые вы наверняка почитываете в увольнительных. И что прикажете с вами делать?
Это были постоянные присказки историка. Будучи рассержен на ученика, он всегда последовательно задавал два эти вопроса: «Кто виноват?» и: «Что делать?»
После уроков оскорбленный кадет долго не мог прийти в себя. Более того, вскоре ребята узнали, что историк просил отчислить Макшина как неблагонадежного. Правда, другие учителя его не поддержали. Все-таки фамилия родного дяди кадета была выбита на одной из вывешенных в храме училища черных мраморных досок, на которых увековечивалась память о бывших воспитанниках, павших на поле брани.
Кадеты сочли, что зарвавшегося учителя надо поставить на место.
И тогда Серж предложил другу план мести. Через неделю в училище должен был прибыть с визитом великий князь Михаил Николаевич. Кадетов предупредили, что после торжественной встречи высокого гостя и последующего парада в его честь брат государя осмотрит некоторые помещения и поприсутствует на одном из занятий.
Не желая рисковать, начальник училища заранее решил, что пригласит великого князя на урок самого благонадежного своего преподавателя, то есть историка.
Орудием мести должна была стать книга. Вообще-то в училище было запрещено приносить из города книги и журналы. Однако у Сергея в укромном месте была припрятана «контрабанда» с романами недавно запрещенных цензурой авторов. Отпечатана она была в Ярославле и содержала сразу два произведения. Один роман назывался «Кто виноват?», второй – «Что делать?». До того как их запретили, с данными произведениями успели ознакомиться многие представители русской либеральной интеллигенции, читающие популярный журнал «Современник». Но люди консервативного склада подобной литературы избегали. Историк уж точно не был знаком с этими сочинениями, а иначе давно бы отказался от своих любимых вопросов. Он не раз заявлял во всеуслышание, что брезгует всяческой беллетристикой, а признает только научные труды и специальные пособия высоконравственного содержания.
Сергею крамольная книга досталась совершенно случайно. Как-то во время увольнительной, проходя мимо книжного магазина, он увидел, как приказчик выкидывает некие книги в огромный ящик для мусора. Когда приказчик ушел, кадет подобрал одну.
Книга была примерно той же толщины, что и любимый историком том. Ребята изготовили для запрещенного издания новый переплет, так, чтобы внешне оно напоминало житие Романовых. Перед самым началом урока заговорщики подменили учительскую книгу. Сергей вложил закладку на нужное место и отчеркнул карандашом кусок текста. Именно так всегда поступал историк, готовясь к очередной проповеди.
И вот начался образцово – показательный урок. Изрядно волнуясь, учитель вытер лоб платком. Но тут его снова прошиб пот. Футляра с очками на столе не оказалось! Не было их и под столом. Греша на собственную рассеянность, растерявшийся преподаватель полез в портфель. И снова его ожидало разочарование.
Между тем пора было начинать, ибо нельзя было заставлять ждать столь высокую особу. Изо всех сил напрягая зрение, щурясь, историк начал читать отчеркнутое. При этом он был так сильно сосредоточен на правильном выговоре всех слов и соблюдении интонации, что не сразу услышал собственный голос.
