Текст книги "Том 9. Рассказы, повести 1894-1897"
Автор книги: Антон Чехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)
У Августа Стриндберга, которого Чехов как раз в период работы над «Ариадной» упомянул в XI главе книги «Остров Сахалин» как женоненавистника, есть мысли, близкие шамохинским, например, о необходимости общего воспитания мальчиков и девочек и о преимуществах деревенской женщины перед городской. «Мужик и его жена получили одинаковое образование, – пишет Стриндберг. – Труд они поделили сообразно естественным условиям и относятся к нему с одинаковым уважением. Крестьянка не завидует мужу, так как не может считать почетнее его работу <…> В культурной среде оба пола развращены, вследствие чего брачная жизнь осложнилась».
Отрывок из предисловия Стриндберга к его книге «Женитьбы», где высказаны эти мысли, Чехов мог прочитать в статье переводчика В. Фирсова («Книжки Недели», 1894, № 3, стр. 168–169). Об отношении Чехова к Стриндбергу в связи с «Ариадной» см. также статью Д. Шарыпкина «Чехов о Стриндберге» («Русская литература», 1966, № 3, стр. 162–166).
Любопытно, что мысль о преимуществах деревенской женщины перед городской и о духовной близости жены и мужа в крестьянской семье – вследствие общего участия в одном и том же труде – была высказана в статье М. Меньшикова «Думы о счастье», начало которой печаталось в том же номере «Книжек Недели», что и статья В. Фирсова. Чехов был постоянным читателем «Недели» в эти годы и, зная о статье Меньшикова, интересовался выходом ее в свет отдельной книгой (см. письма Чехова к Меньшикову от 14 января 1896 г. и от 16 апреля 1897 г.). Книга вышла в 1898 г.; сохранилась в библиотеке Чехова ( Чехов и его среда, стр. 359).
С тезисом: в крестьянской семье нет неравенства – Чехов был знаком еще в студенческие годы, когда задумал исследование о «половом авторитете». Излагая своеобразный проспект этого исследования в письме к Ал. П. Чехову от 17 или 18 апреля 1883 г., он ссылался на мысль австрийского писателя Л. Захер-Мазоха о том, что мужской авторитет среди крестьянства не так очевиден, как среди высшего и среднего сословий. Чехов мог тогда иметь в виду пьесу Л. Захер-Мазоха «Unsere Sclaven», в русском переводе: «Рабы и владыки». Сценический фельетон в 4-х действиях. Сочинение Сахер-Масоха (автора романа «Идеалы времени»). Пер. с нем. М. В. Карнеева. СПб., 1876. Сходные взгляды высказаны также в новелле «Сказка о счастье (Das Märchen vom Glück)», см.: Захер-Мазох. Сочинения, т. 2, пер. с нем. С. Н., СПб., 1888. Героиня пьесы «Unsere Sclaven», баронесса Левенберг, проповедующая эмансипацию женщин с помощью образования и труда, ссылается на опыт деревни: «Разве вы станете отрицать, что в низших слоях общества одинаковая работа обоих полов создала и равные отношения?» (стр. 22). Один из героев новеллы говорит о недостаточной прочности брака, основанного на чувственной любви, в так называемых образованных сословиях – в противоположность «простым» слоям, где жена работает наравне с мужем и где поэтому браки счастливы (стр. 365–366).
Макс Нордау также повторял модный антифеминистический тезис: «Женщина почти всегда враждебно относится к прогрессу и служит самой надежной опорой реакции в любой форме и на любом поприще» (стр. 33). Но имя Нордау в рассказе упоминается в другой связи (см. стр. 108 наст. тома). Здесь имеется в виду, в частности, книга М. Нордау «Вырождение» (Entartung) (перевод с немецкого под ред. и с предисловием Р. И. Сементковского, СПб., 1894), в которой он объяснял общественные явления биологическими причинами. Вырождение и истерия, по его мнению, – это болезнь конца века, вызванная физическим утомлением людей. В том же письме к Суворину, в котором Чехов отвергал толстовскую проповедь целомудрия и воздержания от мяса, он говорил и о своем отвращении к рассуждениям «таких свистунов, как Макс Нордау».
3
Е. М. Шаврова писала, что имя героини станет нарицательным, «так оно жизненно и правдиво обозначает женщину – настоящую женщину, „la vraie femme aux hommes“» (письмо без даты, помечено Чеховым: 95.XII – ГБЛ). Как бы в подтверждение этих слов Чехову жаловалась на свою судьбу одна читательница: «В разгроме моей семейной жизни не обошлось вот без такой госпожи Ариадны…» (письмо Л. Злобиной от 28 января 1896 г. – ГБЛ). Т. Л. Толстая писала 30 марта 1899 г.: «Меня всегда удивляет, когда мужчины-писатели так хорошо знают женскую душу <…> А в „Душечке“ я так узнаю себя, что даже стыдно. Но все-таки не так стыдно, как было стыдно узнать себя в „Ариадне“» ( ГБЛ; ЛН, стр. 872).
Молодой В. Э. Мейерхольд назвал рассказ вещью «идейной и чудно написанной» (в письме к О. М. Мунт, очевидно относящемся к началу 1896 г. – цит. по кн.: Н. Д. Волков. Мейерхольд. Т. I. М., Academia, 1929, стр. 58). В списке, составленном И. А. Буниным и озаглавленном «Лучшие, по моему мнению, произведения Чехова», значится: «Ариадна (хороша женщина)» (И. А. Бунин. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 9, М., 1967, стр. 248).
Появление рассказа в «Русской мысли» вызвало враждебные отклики реакционных критиков. Даже возражая друг другу в частностях, рецензенты сходились на том, что «Ариадна» – шаг назад в развитии таланта Чехова.
Ю. Николаев (Ю. Н. Говоруха-Отрок) («Литературные заметки. Нечто о современной беллетристике и критике». – «Московские ведомости», 1895, № 357, 28 декабря) писал, что в «Ариадне» Чехов подражает Боборыкину. Боборыкинское в «Ариадне», по его мнению, – черты «пикантного анекдота» и игнорирование внутреннего смысла событий, резко отличающие рассказ от сходной с ним по теме повести Тургенева «Вешние воды». Как пример этого «игнорирования» рецензент приводил собственное непонимание мотивов, по которым герой женился на Ариадне.
П. А. Ачкасову (П. А. Матвееву) такая оценка рассказа показалась свидетельством незаслуженного к нему внимания («Письма о литературе. Русская литература в 1895 году. Письмо второе». – «Русский вестник», 1896, № 2). Приписав самому Чехову «филиппику» Шамохина против интеллигентных женщин, он посчитал рассказ художественно слабым.
Рассуждения Ачкасова о женском вопросе вызвали возражения В. П. Буренина, дважды выступившего с отзывом об «Ариадне». В первой заметке («Из записной книжки критика». – «Новое время», 1896, № 7233, 19 апреля) он настаивал на «нетипичности» образа Ариадны, начиная с ее имени, будто бы почерпнутого из произведений «дам-писательниц». Во второй заметке («Критические очерки». – «Новое время», 1897, № 7587, 11 апреля) он писал о блуждании Чехова «по окольным, чуждым его таланту дорогам» в «Ариадне» и «Чайке» и о «декадентском пошибе» героев этих произведений.
Автору «Летописи современной беллетристики» в «Русском обозрении» (1896, № 3, подпись: Г.) не понравилось отношение Чехова к героям: Шамохин казался критику достойным большего осуждения, а его чувство к Ариадне – неоправданным.
Рассказ подвергся грубой критике со стороны П. Скрибы (Е. А. Соловьева) в «Литературной хронике» «Новостей и биржевой газеты» (1896, № 52, 22 февраля). Причислив «Ариадну» и «Три года» к декадентским произведениям «вроде „О мои бледные ноги“ [16]16
Искаж. моностих В. Я. Брюсова: “О, закрой свои бледные ноги“ (1894 г.).
[Закрыть]», Скриба писал более подробно об «Ариадне» в связи с выходом «Дома с мезонином» (там же, 1896, № 127, 9 мая) в «Мужиков» (там же, 1897, № 118, 1 мая). Признаваясь, что прежде был «горячим поклонником» Чехова, он выражал недоумение перед такими бледными рассказами, не имеющими «никакого содержания», как «Ариадна» и «Дом с мезонином» (№ 127, 9 мая). Недосказанность и «недоконченность» чеховских произведений Скриба связывал только с неспособностью художника давать оценки изображаемым явлениям.
«Ариадне» была посвящена также очередная стихотворная «Страничка из письма» Lolo – Л. Г. Мунштейна («Новости дня», 1895, № 4505, 23 декабря). Это был едва ли не единственный печатный отклик на журнальную публикацию «Ариадны», в котором признавались какие-то литературные достоинства рассказа. Считая «Ариадну» лучше «Убийства» (см. примечания к «Убийству» * ), Lolo писал, что в ней «много чудных, смелых мест», и отметил правдивость типа Ариадны – «хитрой, лживой, очаровательной змеи». Но при этом выразил свое недовольство «протокольностью» Чехова (якобы не гнушающегося «грязных деталей») и «неискренней ноткой» в словах повествователя о женщинах в конце рассказа.
По выходе собрания сочинений Чехова «Ариадна» была оценена выше (см. отзыв Волжского в примечаниях к повести «Три года»).
В архиве Чехова сохранились письма переводчиков, заинтересовавшихся рассказом. 26 февраля 1896 г. П. О. Укке писал Чехову из Ярославля о своем намерении перевести «Ариадну» на немецкий язык для какого-нибудь прибалтийского журнала или газеты. На немецком языке «Ариадна» вышла в Германии – в переводе Луизы Флакс, в кн.: Russische Liebelei. München und Leipzig. 1897 (Л. Флакс просила у Чехова разрешения издать эту книгу в письме от 4/15 апреля 1896 г. – ГБЛ). Книга хранится в библиотеке Чехова в Ялте.
По просьбе Елизаветы Билы Чехов послал ей свой рассказ для перевода на чешский язык (см.: А. И. Игнатьева. Переписка А. П. Чехова с его чешскими переводчиками. – «Институт славяноведения АН СССР. Краткие сообщения», вып. 22, 1957, стр. 57).
При жизни Чехова «Ариадна» была переведена на немецкий, сербскохорватский, чешский и шведский языки.
Стр. 107… в Волочиске– в местечке Волочиск Волынской губ., расположенном на австрийской границе.
Стр. 109… в какой-то повести Вельтмана~ в историю». – См.: А. Ф. Вельтман. Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея. М., 1848, стр. 165.
Стр. 131… не уверяйте ее, что ее мозг весит меньше мужского…– В книжке «О женщинах» (СПб., 1-10 изд., 1886–1895), составленной К. А. Скальковским (на титуле автор обозначен: —? —) и хорошо знакомой Чехову, была специальная глава: «О женском уме и женской учености». Ссылаясь на Шопенгауэра и Никола Шамфора, Скальковский доказывал органическую неполноценность женщины тем, в частности, что у нее в сравнении с мужчиной в голове «одной клеткой меньше» и что вместилище женского черепа в среднем 1350 см 3, а мужского – 1400 см 3; средний вес женского мозга 1350 гр., а мужского 1390 гр. (изд. 9, СПб., 1895, стр. 113 и 116). Чехов высмеял эту книгу еще в 1886 г. в юмореске «О, женщины!» (см. т. V Сочинений).
Стр. 402(варианты). Funiculi —начало известной песенки на неаполитанском диалекте, посвященной строительству фуникулера на Везувий – «Funniculi – funnicula…» (Сообщено З. М. Потаповой).
УБИЙСТВО
Впервые – «Русская мысль». 1895, № 11, стр. 1-27.
Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов.
Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. VIII, стр. 323–357.
1
Первая запись, имеющая отношение к рассказу «Убийство», внесена в записную книжку сразу же за последней заметкой к повести «Три года»: «А-а-а… стонало море (Тат‹арский› прол ‹ив›)» ( Зап. кн.I, стр. 41). Она использована в седьмой главе рассказа.
17 марта 1895 г. Чехов писал В. М. Лаврову о «маленькой повестушке, которую обещал». Обещание это, очевидно, он дал при личной встрече с Лавровым и В. А. Гольцевым в Москве в декабре 1894 г., когда шла корректура повести «Три года» и могла зайти речь о следующем произведении для «Русской мысли».
Если принять во внимание свидетельство М. П. Чехова о двух деталях, введенных с его слов в рассказ (фраза Матвея о городском голове и его надпись на книге – Антон Чехов и его сюжеты, стр. 124–125), то возникновение замысла «Убийства» можно датировать приблизительно годом раньше этого обещания. М. П. Чехов рассказал брату о городском голове, вернувшись из Углича, куда он ездил в октябре 1893 г. и в январе 1894 г. (С. М. Чехов. О семье Чеховых. М. П. Чехов в Ярославле. Ярославль, 1970, стр. 32 и 34).
Записям, сделанным со слов М. П. Чехова ( Зап. кн.I, стр. 45 и 46), предшествует несколько страниц, заполненных в основном текстом, относящимся к «Убийству». Значит, М. П. Чехов дал материал тогда, когда предварительная работа над рассказом была уже начата. Последняя запись к «Убийству» (там же, стр. 62) внесена осенью 1895 г.
В записной книжке отражены детали сюжета и, в частности, основного события – убийства, некоторые черты характеров героев, часть рассуждений о религии, в том числе итоговое, к которому Яков Терехов пришел на Сахалине: «главное – возноситься к богу, а как возноситься – не все ли равно?» (стр. 50).
4 апреля 1895 г. Лавров напомнил Чехову про обещание прислать «маленькую повестушку». 9 апреля, отправляя «Ариадну», Чехов собирался прислать ее «вскорости».
Рассказ отправлен был, однако, только осенью. 25 сентября Лавров все еще возмущался: «Что это на тебя напала такая неписиха? Еще весною ты обещался нам прислать рассказ, а теперь вот уже и журавли улетели на зимние квартиры, а ты все безмолвствуешь» ( ГБЛ). Возможно, Чехов закончил работу над рассказом «Убийство» до того, как отправил рукопись «Анны на шее» в «Русские ведомости» (15 октября). Во всяком случае, к 21 октября он уже знал определенно, что рассказ «Убийство» будет напечатан в ноябрьской книжке «Русской мысли» (письмо А. С. Суворину, датированное этим днем).
Во время подготовки книги «Рассказы: 1. Мужики. 2. Моя жизнь» (СПб., 1897) у Чехова явилась мысль о расширении ее состава: «…не прибавить ли еще рассказов из мужицкой жизни? У меня найдется кое-что, например, „Убийство“, где изображены раскольники или нечто вроде», – писал он Суворину 2 мая 1897 г. Однако эта мысль не была осуществлена.
Готовя текст рассказа для собрания сочинений, Чехов исключил несколько мест, сделал одно композиционное и ряд стилистических изменений. В журнальном тексте события пятой и шестой глав разделяло несколько часов, во время которых Сергей Никанорыч имел возможность обдумать предложение Якова Иваныча – одолжить ему тысячу рублей в обмен за молчание об убийстве. В тексте собрания сочинений начало шестой главы, с описанием возвращения Сергея Никанорыча за деньгами, перенесено, в измененном виде, в конец пятой главы. Колебания буфетчика стали недолгими: мотив «совести» исчез.
В журнальном тексте значительно больше говорилось об озлоблении Якова Иваныча и его сестры против Матвея. Опустив ряд слов («раздражен», «ненавидел»), исключив упоминание о том, что Аглая обыкновенно бранилась «до хрипоты, до изнеможения», Чехов придал сцене убийства более неожиданный, стихийный характер. Случившееся в еще большей степени, чем в первоначальном тексте, стало производить впечатление несчастья, а не преступления.
В речь Матвея введено несколько изменений, подчеркивающих его необразованность: например, леригия – вместо прежнего: религия и т. д.; в записи, которую он сделал на прочитанной книге: прызнательность – вместо признательность, книгы – вместо книги. Эти изменения сделаны в соответствии с отраженными и в первоначальном тексте особенностями речи Матвея («тружденник», «самою лудшею», «гравилий»).
2
«Несомненно, что самая тема для рассказа „Убийство“ привезена Антоном Павловичем из Сахалина», – писал М. П. Чехов ( Антон Чехов и его сюжеты, стр. 125). Ср. воспоминания Марии Павловны Чеховой «Поездка А. П. Чехова на Сахалин» («Красная панорама», 1929, № 28, 13 июля, стр. 10). При появлении рассказа рецензенты также отмечали его сахалинское происхождение.
О каторжных, сосланных за убийство, Чехов писал в главе VIII книги «Остров Сахалин». Особое внимание он обратил на преступника по фамилии Терехов. Кроме фамилии у этого человека с Яковом Иванычем есть и еще сходство – в возрасте (настоящему Терехову было 60–65 лет, Якову Иванычу – приблизительно 55 лет) и внешности. Но больше ничего общего у Якова Иваныча с его однофамильцем из Сахалина, зверски убивавшим арестантов, «какие побогаче», – нет. В «Именном списке ссыльнокаторжных Александровского округа, состоящих к 1 января 1890 г.», упоминаются Михаил и Федор Тереховы (Центральный гос. архив РСФСР Дальнего Востока. Томск, ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 429, л. 28 – сообщ. М. Л. Семановой). В деле «Об утверждении и приведении в исполнение приговоров окружного суда и полицейского управления» за 1890 г. есть запись о наказании Федора Терехова «за однодневную отлучку, продолжавшуюся с 1-го по 2-ое марта с. г., и сопротивление законной власти при исполнении служебных обязанностей». Федор Терехов был наказан двадцатью ударами плетей (чеховский герой – сорока ударами) (там же, ед. хр. 328, л. 202). Наказание плетьми за попытки бежать с каторги Чехов наблюдал в Дуэ (см. XXI главу «Острова Сахалина»).
В главе VII рассказа «Убийство» – много других соответствий реальным фактам, которые попали в поле зрения Чехова и были освещены им в книге «Остров Сахалин». Это – описание погоды и берега Татарского пролива у Дуэ (ср. «Остров Сахалин», главы I и VIII); характеристика Воеводской тюрьмы (ср. главу VIII); изображение труда каторжников, в том числе разгрузки и погрузки пароходов (ср. главы I, III и VIII); упоминание заболеваний ностальгией (ср. главу XXII) и т. д. Прозвища Веник и Яшка, присвоенные Якову Иванычу на Сахалине, судьба Дашутки, отданной какому-то поселенцу в сожительницы, лакейская должность Сергея Никанорыча – все это характеризует действительные нравы сахалинской каторги, которые Чехов наблюдал лично.
С сахалинскими впечатлениями связано все изображение «досахалинской» судьбы героев – на фоне мрачных картин провинциальной жизни, где рождается страшный грех братоубийства. Самый характер убийства, происшедшего во время семейного скандала, напоминает те «бытовые» преступления, которые привели на каторгу многих из тех, кого видел Чехов. Сахалинский отпечаток лежит и на религиозной теме рассказа, в частности – на том, как разрешается религиозный конфликт в душе Якова Терехова в финале. В XIX главе книги «Остров Сахалин» Чехов с сочувствием приводит слова епископа Гурия, посетившего корсаковскую церковь: «Если не во всех у них ‹ссыльных› имеются вера и раскаяние, то, во всяком случае, у многих…»
Своим фактическим содержанием религиозные описания восходят к детским годам Чехова. Об этом не без основания говорил И. А. Бунин (см. т. VIII Сочинений, стр. 507). Священник С. Н. Щукин, знавший Чехова в конце 1890-х гг., также отмечал особый интерес Чехова к церковному быту (С. Щукин. Из воспоминаний об А. П. Чехове. – «Русская мысль», 1911, № 10, стр. 49). Как вспоминал брат Чехова Иван Павлович, в Таганроге Митрофана Егоровича Чехова называли за его религиозное рвение Богомоловым («Шиповник», кн. 23, СПб., 1914, стр. 150 – в записи Л. А. Сулержицкого) – так же в рассказе называли братьев Тереховых.
Подробнее реальные источники рассказа освещены: Э. А. Полоцкая. После Сахалина. – В кн.: Чехов и его время. М., 1977. О связи рассказа с кругом досахалинских размышлений Чехова см.: Л. М. Долотова. Мотив и произведение. («Рассказ старшего садовника», «Убийство»). – В кн.: В творческой лаборатории Чехова. М., 1974.
Тема сектантства (о котором Чехов мог знать также в ранние годы своей жизни) занимала большое место в художественной литературе последней четверти XIX века. Старообрядческий быт описывал, например, Н. С. Лесков. «…отец читает матери вслух „Запечатленного ангела…“», – писал Чехов между 21 и 24 августа 1883 г. Н. А. Лейкину. Роман «Соборяне» (1872), в котором с особой силой отразилось бунтарство Лескова против официальной церкви, Чехов получил в дар от него ( Чехов и его среда, стр. 257). В романе А. И. Эртеля «Смена» (печатался в «Русской мысли» в 1891 г., отд. изд. 1894 г.) изображен тип свободного толкователя церковных книг, имевшего, как и чеховский Матвей Терехов, почти гипнотическое влияние на невежественных крестьян.
Одна из причин отхода братьев Тереховых от официальной церкви – ханжество церковных служителей, безбедно живущих на счет прихожан. О равнодушии духовенства к нуждам народа Чехов, по воспоминаниям С. Н. Щукина, говорил: «Жаль, что у нас нет сатиры на духовенство. Салтыков не любил духовенства, но сатиры на него не дал. А жаль. Мы кричим, – говорил он опять, – что у нас вера крепка, что народ более религиозен, чем в других странах. Но где помогающая, деятельная сила церкви? В деревнях пьянство, невежество, сифилис <…> сыновья священников иногда учат деревню разврату» («Русская мысль», 1911, № 10, стр. 50–51). С типом церковников, близких к тем, которые возмущают религиозное чувство братьев Тереховых, Чехов сталкивался и во время путешествия на Сахалин (см. строки о священниках на Амуре в 1 главе книги «Остров Сахалин»).
3
Появление рассказа приветствовал Эртель: он противопоставил «Убийство» полосе «скучных вещей вроде „Три года“», которая «очевидно, прошла для него ‹Чехова›, и он вновь – сильный, искренний, глубокий талант, с ой-ой каким царем в голове!..» (письмо к Гольцеву 17 декабря 1895 г. – Записки ГБЛ, вып. VIII, М., 1941, стр. 94). М. О. Меньшиков писал Чехову 20 августа 1896 г. об отношении к рассказу Т. Л. Толстой: «Татьяна „очень Вас любит, но чувствует какую-то грусть за Вас, думает, что у Вас очень большой талант, но безжизненное материалистическое миросозерцание“ и пр. Рассказом „Убийство“, который мне так понравился, Татьяна возмущена» (там же, стр. 48).
В печати возник спор об отношении Чехова к народу и интеллигенции. У А. М. Скабичевского («Новости и биржевая газета», 1895, № 330, 30 ноября – отдел «Литературная хроника») сцена убийства вызвала размышления о социальных контрастах России – о дикости народа, соседствующей с цивилизацией и культурой. Свой отзыв он заключил словами: «Сколько еще нужно труда, чтобы пробить эту дикую чащу невежества и сделать хоть сколько-нибудь похожими на людей этих обросших дубовою корою чудовищ!»
Ю. Николаев (Ю. Н. Говоруха-Отрок) выступил с двумя статьями о рассказе. В первой («Московские ведомости», 1895, № 323, 23 ноября – отдел «Литературные заметки») он утверждал, что Чехов справился с новой для него темой – изображением народа с религиозной стороны, – и отметил как художественное достижение тон «жестокой правдивости», с особой силой сказавшийся в изображении ссоры братьев и убийства Матвея. Во второй статье (там же, № 337, 7 декабря) Николаев, имея в виду отзыв Скабичевского, язвительно заметил, что в петербургской газете хвалят рассказ не за художественное достоинство, а за тенденцию, которую навязывают Чехову, – за критику им невежества народа. Заканчивалась рецензия словами: «И, если такой вовсе не исключительный <…> человек из народа, как Яков, нашел в себе столько душевной силы, чтобы нести тяжкий крест свой, – как велик должен быть этот народ, среди которого он жил и воспитался, духом которого он проникся…»
Большинство рецензентов отметило психологическую убедительность переживаний героев: А. Скопинский (А. А. Шевелев) («Русское слово», 1895, № 320, 25 ноября); анонимный рецензент «Книжек Недели» (1895, № 12); И. Залетный (И. А. Гофштоттер) («Русская беседа», 1895, № 12). Рецензент «Книжек Недели» остался, правда, не удовлетворен финалом: «Как и все рассказы г. Чехова, „Убийство“ закончено несколько вяло и неопределенно, но психологический процесс, выпуклость характеров и бытовая правда рассказа замечательны, как всегда» (стр. 196).
Картина убийства с подробностями наивных попыток скрыть преступление дала основание рецензенту «Русской беседы» сравнить этот рассказ по силе изображения с «Властью тьмы» Л. Толстого. Однако Залетный не понял своеобразия психологизма Чехова и недостаточной разработанностью душевных процессов объяснял «холодную объективность описаний», которую счел основным недостатком рассказа (стр. 187–189).
Оценку «Убийства» на фоне других произведений текущей литературы дал Р. И. Сементковский в статье «Что нового в литературе? Критические очерки» («Ежемесячные литературные приложения к „Ниве“», 1896, № 1). Сопоставляя рассказ то с повестью Д. Мамина-Сибиряка «Без особенных прав» (чеховская вещь по таланту выше), то с очерком А. Серафимовича «Под землею» (Серафимович пишет о бедах небольшого числа людей, а Чехов – всего русского народа), Сементковский находил в нем наибольшее сходство с романами Г. Сенкевича «Без догмата», «Семья Поланецких», «Камо грядеши?»: у Чехова и Сенкевича вера стоит на первом месте. «Но у г. Сенкевича, – писал далее Сементковский, – вера является новою забавою для людей, оторванных от жизни <…>, а в рассказе г. Чехова вера является насущным хлебом, якорем спасения для людей, окутанных мраком невежества, лишенных всякой возможности запастись где-нибудь лучом света и тем не менее чувствующих, что они люди, что и им доступны потребности духа» (стлб. 173). Убийство брата приводит Якова к той простой истине, что сущность веры заключается «не в обряде, а в тех чувствах, с которыми молящийся обращается к богу» (там же). Эту «истину» Сементковский ставит выше христианского «догмата» польского писателя.
Отрицательно отозвался о рассказе П. А. Ачкасов (П. А. Матвеев) («Письма о литературе. Русская литература в 1895 г. Письмо второе». – «Русский вестник», 1896, № 2). «Опыт экскурсии в область народной психологии уголовного характера» (стр. 240), по его мнению, Чехову не удался. Своеобразие чеховской манеры изображения душевных потрясений, особенно в сцене убийства, вызвало у Ачкасова уверенность, что внутренний мир героев чужд автору. В отличие от подавляющего большинства рецензентов он считал этот эпизод фальшиво написанным (стр. 242).
В двух отрицательных отзывах (М. Полтавский‹М. И. Дубинский›. Литературные заметки. – «Биржевые ведомости», 1895, № 344, 15 декабря; анонимный автор отдела «Журнальное обозрение. Беллетристика» – «Литературное обозрение», 1895, № 49, 3 декабря) выражалось недовольство тем, как Чехов справился с психологической задачей – изображением переживаний преступника и особенно его возрождения на каторге. «Как же это так: все не знал, не знал истинного бога, а тут вдруг познал и захотел даже вразумлять других? Окончание является совсем туманным и не развитым, а между тем здесь-то и лежит гвоздь рассказа», – писал рецензент «Литературного обозрения» (стр. 1361). М. Полтавский считал, что по сравнению с Толстым и Достоевским в такой метаморфозе героя Чехов ничего не дал нового и что вообще он не оправдал пока возлагаемых на него надежд.
«Невольным грехом» Чехова назвал грех «Убийства» Lolo (Л. Г. Мунштейн) и призывал его вернуться к прежнему «бодрому смеху» (стихотворная «Страничка из письма». – «Новости дня», 1895, № 4475, 23 ноября).
1 ноября 1901 г. Чехову писал профессор русского языка в Париже Поль Буайе (Paul Boyer): «Французский перевод Вашего прекрасного рассказа „Убийство“ (и перевод отличнейший) скоро появится в печати отдельным изданием (он был уже напечатан последним летом в газете „Le Temps“), и вместе с этим еще кое-что из Ваших других повестей или рассказов („Студент“, между прочим). Если я не ошибаюсь, „Убийство“, которое появилось в „Русской мысли“, никогда не было издано в России отдельно, вероятно, вследствие цензурных обстоятельств. Как бы то ни было, было бы не без интереса получить кое-какие подлинные подробности об участи этого своего рода chef d’oeuvr’a ‹шедевра›. (А быть может, Вы сами не очень любите этого своего дитяти; но я откровенно высказываю свое мнение). И составитель предисловия к французскому переводу охотно бы воспользовался Вашими указаниями об этом. Итак, не сочтете ли Вы возможным сообщить мне все то, что относится к истории текста Вашего „Убийства“? Этим Вы бы крайне обязали меня лично и всех Ваших французских читателей-почитателей» ( ГБЛ).
Перевод рассказов «Убийство» и «Студент», опубликованный в «Le Temps» (а потом и в журнале «Revue Blanche»), принадлежал ученице Поля Буайе – Клэр Дюкрё (Claire Ducreux). 6 апреля 1902 г. Поль Буайе сообщал Чехову, что издатели «Revue Blanche» уже печатают книгу с его четырьмя рассказами в ее «образцовом переводе»: «Убийство», «Мужики», «Студент», «На подводе». «Выбраны были эти сочинения потому, – писал Буайе, – что они показались большинству наших ценителей Вашего таланта как нельзя лучше выразившие главные особенности Вашего творчества…» Он просил Чехова написать издателям «Revue Blanche», что согласен на это издание (в письме к издателям «Revue Blanche» Чехов признавал «строгое изящество и исключительную точность» переводов Клэр Дюкрё – см. т. X Писем). Книга («Un meurtre») вышла с предисловием известного французского критика Андре Бонье (см. ЛН, стр. 706).
Клэр Дюкрё послала Чехову комплект газеты «Le Temps» с переводом рассказа «Убийство» и в письме от 14 апреля 1904 г. писала о своем намерении выпустить рассказ отдельной книжкой. О желании перевести рассказ «Убийство» и другие произведения Чехова на французский язык сообщала ему также графиня Канкрина (23 июля 1901 г. – ГБЛ).
При жизни Чехова рассказ «Убийство» был переведен на сербскохорватский, французский и чешский языки.
Стр. 133. « Архангельский глас» – торжественное песнопение в праздник Благовещения. Исполнялось за всенощной. В письме к И. Л. Леонтьеву (Щеглову) 9 марта 1892 г. Чехов вспоминал, как в детстве вместе с братьями он исполнял трио «Да исправится» и «Архангельский глас».
Стр. 134…« Андреево стояние» и« Похвалу»… – Великий канон Андрея Критского (Андреево стояние) читали во время вечерни на первой неделе поста перед пасхой. Чтение канона прерывалось Похвалой – в честь самого сочинителя канона. О канонах см. также в примечаниях к повести «Три года» * .
Стр. 137. Слава тебе, показавшему нам свет! – Возглас священника перед так называемым Великим славословием, исполнявшимся в конце всенощной.
Стр. 138… апостола читал…– во время обедни чтение «апостола» (т. е. Деяний или Посланий святых апостолов из Нового Завета) поручалось особо благочестивым людям.
Стр. 139. задостойник– песнопение, которое исполнялось после «Достойно есть». О «Достойно есть» см. ниже * .
… держался устава святой Афонской горы…– Афон – гора на восточной косе Халкидикского полуострова у Эгейского моря. На Афоне расположены монастыри, скиты, отдельные кельи для монахов. Хождение христиан на Афон началось с XI века.
… под особо чтимые двунадесятые праздники…– Среди церковных праздников выделялись двенадцать «величайших» («двунадесятые»): 1. Рождества богородицы. 2. Воздвижения креста. 3. Введения во храм богородицы. 4. Богоявления, или рождества Христова. 5. Крещения. 6. Сретения. 7. Благовещения. 8. Входа Христа в Иерусалим. 9. Вознесения. 10. Пятидесятницы (или Троицын день). 11. Преображения Христа. 12. Успения богородицы.
… во время кафизм и паремий…– Кафизмы – чтения из псалтыри во время всенощной. Паремии – чтения отрывков из Библии на каждый из больших («двунадесятых») праздников.
Стр. 140. Это молоканство. Я читал, на Кавказе все так. – Русская религиозная секта молокан образовалась в XVIII веке. Ожидая, что «царство Христово» откроется в закавказских краях, молокане с 30-х годов XIX века потянулись туда из разных губерний.
