Текст книги "Пепел Марнейи"

Автор книги: Антон Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Пришелец, впрочем, был не опасен. Закер, толмач покойного Обавия Клаха, с уныло свисающей луковой косицей и усталыми покрасневшими глазами. Когда он встретил взгляд Гаяна, в этих глазах забрезжила робкая затравленная надежда.

Гаян хорошо знал это чувство по собственному опыту, поэтому без долгих раздумий кивнул Закеру и сделал приглашающий жест.

Вежливо поклонившись даме, ругардиец примостился на свободном стуле.

– Если мне позволено будет с вами пообедать, я постараюсь быть полезным.

– Быстро вы потратились, – обронил Гаян.

– Так я, знаете ли, не одного себя кормлю. Последние городские сплетни и новости, интересуетесь?

– Хозяин, все то же самое еще на одну персону!

Дебелый трактирщик одобрительно кивнул. Ему от таких, как Закер, чистый прибыток.

Новости были ожидаемые. С дюжину дней назад кто-то подпалил дом Хамфута Дождевика, а в трактире у Груве завелась неведомая дрянь – зубастые черные головастики на тараканьих ножках, они закусали до полусмерти самого Груве, всю прислугу и нескольких посетителей. Куда-то запропастилась уличная певичка Томи Шелковый Голосок, а потом в одной из подворотен Пустоозерной улицы нашли ее правую руку с медным перстеньком на безымянном пальце. На площади Соцветий случилась драка между демонами: бахромчато-полосатые выясняли отношения с корнеротыми сумеречниками, и в это же время на тех и других напали рабы лиловых кувшинов. На площади остались оторванные конечности демонов и трупы случайных прохожих. Торговая компания «Бананы и всячина» объявила о своем долгожданном банкротстве. Софрохен, новый староста Верхних Перлов, приехал в город нанимать крутых парней для охраны деревни. От преподобного Маженхия, жреца Кадаха Радеющего, все три наложницы ушли к заезжему ругардийскому богачу, а Маженхий, вместо того чтобы воззвать к своему богу и послать вдогон кораблю бурю, напился с горя и валялся пьяный под стеной храма, опозорив тем самым и себя, и Кадаха. Другой ругардийский богач приплыл на Ивархо позавчера, загнанный, с безумными глазами. Матросы в кабаке рассказывали, что его преследует Неподкупный Судья Когг, из-за какой-то давней истории, и беглец рассчитывает спастись хотя бы за морем. Еще они рассказали, что герцог Эонхийский наконец-то взял мятежную Солфесу и для устрашения послал туда Гонбера Живодера. Говорят, человеческие кишки висели по заборам, как праздничные гирлянды, и теперь обезлюдевший городок оккупирован полчищами мух.

Выложив новости, Закер схватил ложку и набросился на приправленную луком рыбную похлебку. Он был слишком голоден, чтобы думать о чужих кишках.

– Герцог – собака, – сказала, словно выплюнула, Лиум. – Нет, хуже стократно. Негоже так честить собак. Страшные болотные псы нас не тронули, когда мы спасались от супостатов на заповедном болоте, а он науськивает на всех своего Живодера… Чтоб ему когда-нибудь подавиться!

– Он не подавится, – возразил Закер. – Никогда и ничем. Говорят, вместо души у него бездна, которую невозможно насытить. Я слышал это от одного мага, рискнувшего с ним повздорить. Кстати, тот маг давно уже покойник, – он делал перерывы между фразами, чтобы что-нибудь запихнуть в рот и торопливо прожевать. – Наш мир, брошенный на произвол судьбы невменяемым богом-самоубийцей, похож на выгребную яму, в которой кишит всякая нечисть: демоны, упыри, Гонбер… А людей остается все меньше. Ругарда считается благословенным краем, потому что герцог о своих подданных как-никак заботится.

– Что же вы туда не вернетесь? – спросил Гаян, которого эта болтовня вперемежку с чавканьем уже начинала раздражать.

– У меня тут больная матушка, две сестрицы, одна из которых разумом тронутая, а у другой муж парализован, и четверо племянников от трех до десяти лет. Буду благодарен за любую помощь.

– Вот, – Лиузама деловито выложила на стол перед ним туго набитый кошелек. – Возьмите на здоровье.

В общем-то, она отзывчивая и добрая – ко всем, кто не из деревни Верхние Перлы. Гаян тут же подумал, что ей ничего не стоит быть щедрой: в ее распоряжении сокровища всех затонувших кораблей, рассыпанные по дну морскому. Стоит моргнуть, и кто-нибудь из выводка мигом притащит мокрый кошель, полный золота и серебра.

Закер, не ожидавший такого подарка, по-девичьи покраснел, обескураженно и подобострастно заулыбался, рассыпался в благодарностях. Лиум, не оставаясь в долгу, твердила в ответ что-то простодушно-утешительное. Гаян доедал жареных анчоусов с кукурузной кашей. Остальные тоже ели, выпивали, болтали, всем тут сиделось весьма неплохо, и никто не заметил приближения стихийного бедствия, а когда в дверном проеме возник рослый черногривый детина в заношенном балахоне, подпоясанном узорчатым кушаком, было уже поздно. Не иначе Айвар со своей лютней в этот раз подобрался к трактиру задворками, чтобы слушатели не успели разбежаться.

– А не желаете, люди добрые, я потешу вас песенкой про колдунью Варлих и обманувших ее любовников-близнецов?

– Нет! – хором запротестовали посетители «Золотого финика». – Не желаем, ступай себе, куда шел!

– Шел-то я к вам, честные горожане, – Айвар перешагнул через порог, – чтобы спеть вам о «Злом альбатросе», корабле без капитана.

– Не надо!

– Вали отсюда!

– Ну, тогда могу поведать о ратных и любовных подвигах знаменитой воительницы Ренарны по прозванию Тигровая Челка, бесстрашной в бою и любвеобильной под пологом походного шатра.

Все опять заорали «Не надо!», застучали по столам кулаками и ложками, а Гаян невольно усмехнулся. С упомянутой Ренарной он был знаком достаточно хорошо и знал, что образ из любимых народом песенок не имеет ничего общего с живым прототипом. Кроме, разве что, описания внешности: она действительно бронзовая и мускулистая, волосы цвета воронова крыла заплетает в косу (только не до колен, как утверждают авторы баллад, а едва ли до середины лопаток) и пряди челки осветляет особым зельем, а потом красит хной, так что получается черно-рыжая чересполосица. Глаза у нее не «зеленые, словно море-океан», а зеленовато-карие. Рен родом из Набужды, из третьеразрядной купеческой семьи, и когда песнопевцы сообщают, что она незаконнорожденная принцесса, сбежавшая из эонхийского дворца, это еще одна художественная вольность.

Однажды Рен было предсказано, что рано или поздно ей суждено стать сестрой бога. Она тогда стиснула загорелые кулаки и прошипела сквозь зубы площадное ругательство. «Сестрами бога» называют увечных монахинь, посвятивших себя Семанху Безногому, который делится с адептами силой в обмен на добровольно отрезанный и отданный в храм кусок собственной плоти. Сила отмеряется порциями в зависимости от величины пожертвования: за мочку уха или фалангу пальца получишь чуть-чуть, за кисть руки – уже побольше, и так далее. Искалеченные монахини ходят по дорогам, славят Семанха и ко всем пристают с рассказами о том, какая это замечательная жизнь. Ничего удивительного, что Рен от такого пророчества взбеленилась и с тех пор готова без долгих разговоров пристукнуть любого Семанхова служителя, лишь бы не угодить в их тенета.

В куплетах и балладах не было ни слова о «сестре бога», а вот Гаян об этом знал, по очень простой причине – к сумасшедшему тажебскому оракулу они ходили вместе.

Вот с кем надо бы познакомить Лиузаму! Трудно сказать… или, скорее, страшно сказать, каким был бы сейчас он сам, не сведи его судьба с Рен тринадцать лет назад. Спасибо Вышивальщику Судеб за то, что порой попадаются люди, рядом с которыми невидимые раны начинают потихоньку затягиваться, а выбитые мозги мало-помалу встают на место.

Пока Гаян предавался теплым воспоминаниям, Айвар продолжал препираться с неблагодарной публикой, и в конце концов, исчерпав весь прочий репертуар, с хитрым прищуром выложил свой главный козырь:

– А не хотите ли, добрые люди, услышать правдивую песнь о Хальноре Камышовом Коте?

Бывают предложения, от которых невозможно отказаться. Например – послушать песню о Хальноре, каким бы неважнецким ни было исполнение. В тех городах и весях, где жизнь налаженная, на этот счет существуют законы, а в дырах вроде Ивархо – давний обычай, обладающий силой закона.

Айвар расположился на стуле посреди зала, извлек из футляра покрытую рыжим лаком лютню, попросил у хозяина пива промочить горло. Тем временем кое-кто из посетителей шмыгнул за дверь. Закер тоже сбежал, а Лиузама с интересом уставилась на песнопевца своими печальными круглыми глазами, и Гаян понял, что в этот раз ему концерта не миновать. Ничего, в жизни бывают вещи и похуже.

– К тебе взываю, Хальнор Страж Сонхийский! – сокрушительным басом завел Айвар, ударив по струнам. – Хальнор Проклятый, Хальнор узник рысьей шкуры, Хальнор оклеветанный, Хальнор, сам себя проклявший, Хальнор, из-за бесчестного навета отказавшийся от своей силы, Хальнор, сам себя осудивший за то, чего не было! Где бы ты ни обретался – услышь мою песнь и узнай, кто прав, а кто виноват! Услышь меня, Хальнор!

Проревев обязательный зачин, бард перешел к повествованию, а его слушатели, сраженные звуковым шквалом, сидели кто слегка побледневший, кто совсем бледный, и с нетерпением дожидались завершения этой пытки.

Когда Айвар дойдет до конца, трактирщик угостит его обедом за счет заведения, а в Вазебре, в Йефте или на Рийских островах он получал бы еще и небольшое регулярное пособие из городской казны. Великое множество песнопевцев кормится этим по всему свету. Если же кто-то из них сумеет пробиться сквозь все слои бреда, наваждений, самоубийственного проклятия и разбудить Стража Мира, он стяжает почет и всеобщую благодарность, вдобавок ему достанется главная награда – Сокровищница Тейзурга: россыпи золотых и серебряных монет древней чеканки, драгоценные камни, кубки и украшения, оружие дивной работы. Есть, ради чего стараться. Покидая мир Сонхи, Тейзург, натворивший здесь немало такого, что не к ночи будь помянуто, напоследок решил оставить по себе память если не светлую, то хотя бы противоречивую, и завещал свои несметные богатства тому, кто вернет Хальнора во вменяемое состояние. Никто, правда, не знает, где пресловутая сокровищница спрятана, однако предполагается, что в случае благополучного пробуждения Стража Мира она в два счета найдется.

Громовой голос барда заполнял трактирный зал от пола до потолка, свивался в могучие кольца, как удав в тесной клетке. Гаян подумал: если у кого и есть шансы докричаться до Проклятого Стража, то это, безусловно, Айвар… При условии, что результат зависит от громкости.

А Лиузама сидела, не шевелясь, поставив локти на стол, сцепив и стиснув пальцы, по ее щекам катились слезы, голубые глаза блестели, как дождливое весеннее небо. Катарсис. Когда он на нее взглянул, слово само пришло на ум. Она следила за развитием сюжета, сопереживала изо всех сил, и не было ей дела до того, что исполнитель напрочь лишен слуха.

Когда этот кошмар закончился, она велела Гаяну достать кошель и щедро вознаградила песнопевца. Остальную публику это повергло в шок, да и самого Айвара, кажется, тоже: не привык он к такой реакции на свое горлодерство.

Тем же вечером коляска, запряженная парой костлявых белых кляч, завезла их в глубину старинных кварталов, благоухающего специями и собачьей мочой, и высадила на полпути до цели. Дальше начиналась такая теснота, что экипаж в лучшем случае не проедет, в худшем – намертво застрянет между заплесневелыми стенами противостоящих домов.

Пешее путешествие по узким улочкам, словно по коридорам необъятного трущобного дворца. Наверху – полоска лиловеющего неба, захваченный с собой фонарь озаряет трещины на волглой штукатурке и дощатый настил под ногами. В заброшенных домах что-то шуршит, поскрипывает, копошится, вокруг фонаря вьются мотыльки – слетелось целое облако. Местами что-нибудь преграждает дорогу: прислоненная наискось доска, груда глиняных черепков или костей, нарисованный углем знак дурного пути, через который лучше не переступать.

Когда начался массовый исход с острова Ивархо, большинство здешних обитателей перебралось в дома получше, а гадатель остался жить в опустевшем квартале. Он был очень стар и худ, ходячие мощи. Взяв деревянный амулет Кевриса, ушел с ним за ширму, увешанную амулетами. Лиузама сидела серьезная, сложив руки на коленях, с тревогой смотрела на сплетенные из травы фигурки и дырявые плоские камушки, подвешенные на нитках.

– Жив твой братец, – сообщил старик, вернувшись, и она не то застонала, не то коротко засмеялась от облегчения. – Он на земле, которая лежит за морем, в той стороне, где заходит солнце, в большом недобром городе с серебряными куполами и крышами.

– Я его найду?

– Или найдешь, или нет. Если будешь хорошо искать, повстречаетесь. Не печалься, самое главное ты для него сделаешь.

– Самое главное – это что?

– То, что для него важнее всего остального, важнее жизни и смерти.

Обеспокоенно нахмурившись, она медленно повторила:

– Важнее жизни и смерти… Ему что-то грозит?

– Каждому что-нибудь угрожает. Твоему брату не суждена долгая жизнь. Больше ничего не открылось, не обессудь, госпожа.

Когда вышли в пахучую лиловую путаницу необитаемых улочек, Лиузама разревелась и, пока пробирались обратно, никак не могла успокоиться. Гаян тоже пребывал в кислом расположении духа. Ага, «большой недобрый город с серебряными куполами и крышами»… Он знал только один город, подходящий под это описание. Ему, конечно, хотелось убраться с Ивархо, позарез хотелось, но если бы его поставили перед выбором: Ивархо или Эонхо, – еще неизвестно, что бы он выбрал.

– Что дальше? – поинтересовался он, когда его нанимательница перестала всхлипывать. – Плывем на материк или остаемся тут?

– Плывем, чего же еще, – Лиум решительно утерла рукавом заплаканное лицо. – Разве непонятно? Мы должны поскорее найти Кеви и сделать для него самое главное.

Глава 2
Охота в Эонхо

Этой ночью Рису опять приснился Мост-через-Бесконечность.

Ажурное творение из звенящего звездного серебра, пронзающее пространства и бездны, которые не с чем сравнивать и почти невозможно вообразить. Как и в прошлые два раза, эмоции, сопутствующие этой картинке, по своей силе не уступали жерновам, способным стереть в порошок и не такую мелочь, как сознание мальчишки, заблудившегося в лабиринте сновидений. Сначала – бешеное торжество: он все-таки это сделал, прорвался, ушел (от чего или от кого?), потом – беспредельная цепенящая тоска: это навсегда, обратного пути нет. Как только истерзанный кусок плоти, который совсем недавно был его телом, умрет окончательно, последняя ниточка оборвется, и он останется здесь навечно, вмороженный в пустоты Бесконечности. Он тонул в беспросветных водах этой тоски, и когда его наконец-то выбрасывало в явь, в холодную комнату с переливчатыми стенами, тюфяком в углу и пасмурным небом за окном, всхлипывал от облегчения.

Вначале это серебряное диво ему понравилось: во-первых, красотища, во-вторых, во сне он уходил по Мосту оттуда, где с ним должно было произойти что-то нехорошее, и по этому поводу радовался. А потом осознал – уже ничего не переиграть, тогда и нахлынула душераздирающая тоска.

В следующий раз Рис понял, что Мост всецело принадлежит ему: он его не то построил, не то сплел из звездных лучей и зачарованных нитей звездного серебра. Высшая магия, между прочим, и ему бы возгордиться, а он опять сорвался в омут леденящей тоски.

А сегодня он увидел у подножия Моста хрустальный гроб.

Рис помотал головой, надеясь вытряхнуть клочья приснившегося серебряного кошмара. Нашарив под тюфяком обломок гребня, расчесал волосы. Если убрать их назад, он чувствовал себя до противного уязвимым, а так – словно залег в траве, между тобой и врагами – путаница стеблей… Он понимал, что это иллюзия, и все равно падающие на лицо космы обеспечивали ему толику уверенности в себе.

Надо выйти в город и раздобыть что-нибудь съестное. В крайнем случае завернуть на хазу к нижнереченским, только не затягивать с кормежкой, пока не накатило. После прошлого «наката» он очнулся в незнакомом грязном подвале, возле кучки окровавленных перьев и косточек. Похоже, при жизни это было голубем. Рис боялся, что однажды таким же образом сожрет человека, он ведь во время «накатов» себя не контролирует.

Несмотря на три года учебы в Школе Магов (а он усвоил там гораздо больше, чем думали преподаватели – по крайней мере, из теории, это практика ему не давалась хоть убей), Рис никак не мог определить, что с ним творится.

По телу проходит короткая мощная судорога, и вслед за этим окружающий мир выцветает, звуки и запахи усиливаются, расслаиваясь на множество оттенков, поле зрения сужается, зато все удивительно резкое и отчетливое. В голове не держится больше одной мысли, да и та бьется на периферии, но при этом он всегда точно знает, что надо сделать: убежать, догнать, затаиться, схватить – и все в этом роде.

Рис понятия не имел, как он в такие моменты выглядит. Надо бы хоть однажды посмотреться в зеркало, но беда в том, что думать об этом он мог до или после, а во время «наката» зеркала его не интересовали. Только еда или спасение шкуры, все остальное побоку.

Первая догадка – оборотень, но концы не сходятся: у оборотней жесткая привязка к фазам луны, времени суток, определенному сигналу либо к чему-нибудь еще в этом роде, а у него «накаты» случаются в результате затянувшейся голодовки или с очень большого перепуга. Кроме того, оборотень после возвращения в человеческий облик остается нагишом, а Рис за собой такого не наблюдал. Правда, есть ведь чародеи-перевертыши, те перекидываются туда и обратно вместе со всем, что на них надето, но это высочайший уровень, и они полностью контролируют процесс.

Впервые это случилось шесть лет назад, когда наставники в школе поняли, что толку из Риса не выйдет, и, пожалев выбросить на улицу, отдали его Сарабтенам.

Лучше бы сразу на улицу. В конечном счете он все равно там оказался, но перед этим его едва не замучили до смерти.

Сарабтены принадлежали к числу тех обеспеченных и респектабельных горожан, которых принято называть «фундаментом, на коем зиждется нерушимое благосостояние ругардийского общества». Глава семейства – работник банка «Златотвердь», образцовый исполнитель на службе и суровый домашний деспот, но до второй его ипостаси никому нет дела: мой дом – моя крепость. Госпожа Сарабтен – добродетельная хозяйка, умеющая и властному супругу угодить, и произвести впечатление приятной дамы. Трое детишек, сызмальства приучаемых к беспрекословному послушанию.

Зачем же Сарабтенам понадобился приемыш непонятного роду-племени, хотя с двумя дочками и младшим сыном хлопот по горло (несмотря на строгое воспитание, те нет-нет да и огорчали родителей шалостями)?

Прежде всего, это одобрялось общественным мнением. Мода на сироток, охватившая столицу примерно два десятилетия тому назад, оказалась такой же стойкой, как на полезный для здоровья шоколадный напиток или на рийских певчих птиц. Усыновители предпочитали маленьких чужестранцев: тут и экзотика, и вдобавок оно безопасней, чем тащить к себе домой кого-нибудь вроде шпанят из Ференцевой банды. Тех сперва еще надо поймать, а когда поймаешь, сам не рад будешь.

Кастелян Школы Магов продал Сарабтенам десятилетнего Риса в качестве «ребенка, привезенного из-за моря, тихого и трогательно большеглазого, как маленький эльф» – самое то. Ну, не сказать, чтобы официально продал, по ругардийским законам ребенок не может быть предметом купли-продажи, однако получил за свое посредничество кругленькую сумму.

После этой удовлетворившей обе стороны сделки Рис превратился в Ристобия Сарабтена. Ненадолго.

На новом месте ему сразу не понравилось.

Вторая причина, почему Сарабтены взяли приемыша – им хотелось отучить своих детей от выкрутасов, и для этого требовался живой пример. Усыновленный мальчик. Если он будет послушным, прилежным, почтительным, наследников можно припугнуть: вас, поросят неблагодарных, на улицу выгоним, живите там, как хотите, а его будем любить, как родного. Если он окажется негодником – нещадно наказывать, опять же для демонстрации: вот что вас ждет в следующий раз, если не возьметесь за ум.

С первых минут своего пребывания в этом доме Рис как будто провалился в ледяную прорубь. Он дрожал и не мог успокоиться, не верил ласковым словам, не делал, что говорили, испуганно огрызался, так что дальше события развивались по второму сценарию. Ради устрашения юных Сарабтенов глава семейства заставлял его часами стоять на коленях на рассыпанном по полу горохе и загонял ему под ногти тупые иголки, а потом начал мастерить в подвале дыбу, но довести дело до конца не успел. На Риса, уже почти свихнувшегося от боли и страха, в первый раз «накатило».

Близился вечер, он сидел взаперти в своей коморке и мог думать только о том, что скоро вернется домой его палач, как вдруг тело скрутило судорогой, стены поплыли, приглушенные сумерками цвета еще сильнее поблекли, но очертания предметов стали более резкими, а звуки – непривычно богатыми, он начал различать малейшие шорохи. Дальнейшее Рис помнил смутно. Когда щелкнул в замке ключ и дверь открылась – рванулся с места, оттолкнул Сарабтена, скатился по лестнице, выпрыгнул в открытое окно на первом этаже и бросился бежать.

Где его носило после этого, он не знал. Пришел в себя только ночью, в пыльной бело-голубой комнате на восьмом этаже необитаемой сонной хоромины в незнакомой части города. С момента его бегства из дома Сарабтенов прошло несколько часов.

Одно он помнил точно: в школе за ним ничего похожего не водилось. Уж наставники бы заметили, и тогда бы его не продали кому попало, а оставили для изучения.

Видимо, эти «накаты» и есть то самое проклятие, о котором говорила жрица Лухинь Двуликой. Уж не из-за них ли Риса увезли из города Танцующих Огней? Убивать пожалели, просто взяли и отправили подальше, вполне себе правдоподобно.

Порой его беспокоила мысль: а что, если город Танцующих Огней находится вовсе не в Сонхи? Ну, то есть, в другом мире, которых бесчисленное множество… И его сюда запихнули, чтобы он наверняка не нашел дороги обратно?

Рис давно бы уже решил, что так оно и есть, если бы не знал то, что известно и каждому дураку, и каждому умнику: Сонхи никаким образом не сообщается с другими мирами. Абсолютно и безнадежно. Ни единой щелки не осталось. С тех пор как Страж Сонхийский покончил с собой, в самом мироздании что-то заклинило, и Врата Перехода больше не открываются. Можно отворить Врата Хаоса, однако это для кого угодно верная гибель.

За последнюю тысячу лет вырваться отсюда сумел только Тейзург, но это, во-первых, был Тейзург, получеловек-полудемон, один из могущественнейших чародеев, каких можно по пальцам перечесть, а во-вторых, он ведь во время той роковой заварушки пытался спасти Хальнора. Быть может, это был его единственный за всю жизнь добропорядочный поступок, но факт остается фактом, и Тейзургу это зачлось – обреченный на медленное угасание мир Сонхи выпустил его на свободу. Рису такая милость не светит.

Как обычно, утро он начал с упражнений. Прыжки, кувырки, отжимания, боевые движения. Кидание ножа в рассохшийся деревянный щит высотой в человеческий рост – приволок с улицы, еле затащил, надрываясь, на восьмой этаж, да еще и ладонь занозил.

Топот и звуки ударов отзывались эхом в гулкой пустоте просторного пыльного помещения. Рис не делал себе поблажек, даже если накануне выматывался или в животе урчало от голода. Чтобы убить Гонбера, надо тренироваться. До него многие пробовали, и где они теперь? Наверное, тренировались недостаточно… Внутренний голос порой принимался нашептывать, что для убийства ему вполне хватит когтей и клыков, но Рис заставлял его заткнуться и продолжал свои занятия.

В кармане со вчерашнего дня лежал ломтик черствого хлеба. Можно сгрызть на ходу. Он зашнуровал башмаки, набросил курку, взлохматил волосы, чтобы погуще падали на лицо, и вышел на лестницу. Обычно он съезжал вниз по перилам – они широкие и гладкие, непонятно из чего: похоже и на полированное дерево, и на крашеное стекло, но ни то, ни другое. В сонных домах многое сделано из материалов, каких в природе не существует. Впрочем, «сделано» – не то слово. Все это появилось в готовом виде. Прорвалось в реальность Сонхи из Страны Сновидений, пробилось на свет, словно ростки городской травы, взламывающие мостовую.

Сонные дома на Риса не покушались, как будто соблюдали неписаный договор. Ни лифты, ни железная нежить ни разу не пытались его убить, не говоря о менее агрессивных предметах. Возможно, причина крылась в том, что они ему нравились – вызывали не страх и не оторопь, а теплое чувство с примесью щемящей тоски? В этих причудливых хороминах он чувствовал себя, как дома – ну, и они вели себя с ним, как нормальное человеческое жилье.

Они напоминали ему дома в городе Танцующих Огней. Там тоже все это есть, но там все хорошее, правильное. Лифты, например, не подстерегают добычу, коварно притаившись в толще стен, а перевозят с этажа на этаж тех, кому лень ходить по лестницам, и худшее, что может случиться с пассажирами – это если лифт застрянет. Железная нежить – не хищники, а прислуга, что-то вроде механических часов или заводных кукол, только гораздо сложнее.

Когда он рассказал об этом Ференцу, тот сощурился, вдумчиво помолчал и авторитетным тоном заявил, что Рис плетет небылицы, в жизни так не бывает. Где ж это видано, чтобы железная нежить кому-то служила, если ее даже маги не могут подчинить? Или чтобы лифты не охотились на людей? Эти плотоядные монстры только и ждут случая кем-нибудь закусить, а то Рис никогда не видел останки тех, из кого они высосали все соки, а после выплюнули ненужное, словно косточку от вишни!

Первым делом он отправился на площадь Потерянных Зонтиков. Иногда там можно подзаработать. Эонхо – город громадный, хаотичный и неприветливый к чужакам, заблудиться в нем проще, чем в дремучем лесу, поэтому приезжие нередко нанимают провожатых, а тех можно найти на этой самой площади, расположенной неподалеку от порта и Львиных ворот. Суета, всплески и колючие клубки чужих эмоций, многоязыкий галдеж, здесь не то что зонтик – голову потеряешь.

Рис остановился под одной из арок щербатой каменной галереи, отгораживающей это столпотворение от улицы Менял. Позиция такая, что при необходимости легко можно исчезнуть – так он и делал, если замечал, что к нему кто-нибудь направляется, а потом появлялся под другой аркой. Он сам выберет, к кому подойти.

Толкущийся тут народ делился на несколько категорий. Приезжие, которым надо снять недорогое жилье. Те, кто хочет нанять провожатого для прогулки по Эонхо. Небогатые горожане, пришедшие сюда в поисках квартирантов. Предлагающие свои услуги провожатые разной степени потрепанности, от опустившихся выпивох до обходительных и напористых ловкачей. Лоточники. Воры. Проповедники, зазывающие в свои храмы. Кургузы, сиречь городская стража.

Риса интересовали те, кому нужен провожатый, но таких сегодня было немного, и среди них не нашлось никого подходящего, поэтому он побрел прочь по улице Рыбьих Костей, мимо обветшалых контор, снаружи похожих на притоны, и лавок с грязными вывесками. Нет так нет, не очень-то и надеялся.

Город он знал лучше многих коренных эонхийцев и вдобавок мог предложить кое-что особенное, для искателей острых ощущений: посещение сонных хоромин, которые считаются смертельно опасными – в его присутствии те вели себя, как самая заурядная недвижимость. Он мог бы на этом неплохо зарабатывать – если бы только потенциальные клиенты правильно его понимали!

Один Безглазый Вышивальщик знает, почему у этих господ что-то в мозгах безнадежно переклинивает, когда к ним подходит хрупкое длинноволосое существо и предлагает негромким голосом ознакомительную прогулку по Эонхо. Во всяком случае, слышится им совсем не то, что Рис имеет в виду. Если б не его способность мгновенно улавливать намерения окружающих и так же мгновенно смываться при наличии угрозы, он бы в первый же раз угодил в неприятности.

Убедившись после нескольких эпизодов, что это не случайность, а закономерность, он начал выбирать клиентов крайне придирчиво. Какое-нибудь семейство с детишками или чета пожилых фермеров – то, что надо, однако сегодня таких не было, а связываться с теми, кто может усмотреть в его предложении несуществующие намеки, Рис не собирался.

Череда закопченных кирпичных строений, за арками подворотен громоздятся пестрые кучи. Квартал выгорел еще два года назад, отстраивать его не стали, и с тех пор сюда тащат мусор со всей округи, в особенности с находящегося по соседству Имбирного рынка. Крыс там, наверное, видимо-невидимо. Интересно, тысячи две наберется или все-таки меньше?.. И с какой радости ему понадобилось забивать себе голову такими дурацкими вопросами… Хотя он ведь отлично понимал, с какой: чтобы не думать о хрустальном гробе.

Сплетенный из серебряных кружев Мост-через-Бесконечность выходил из этого гроба. Тот стоял в комнате, которую Рис как следует не рассмотрел (она приснилась нечетко, без подробностей), и сразу было видно, что с ним все неправильно.

Во-первых, хрустальный гроб должен иметь форму кристалла особой огранки, иначе какой от него толк? А здесь и пропорции не соблюдены, и углы скругленные… Впрочем, взгляд едва зацепился за эти несуразности – настолько страшным было то, что находилось внутри.

В хрустальном гробу должен лежать человек, не живой и не мертвый, погруженный в зачарованный сон. А в этой штуке… Человек там и лежал, но что с ним творилось! Кроме него, там было кое-что еще: кошмарная паутина оплетала его с головы до ног, наполовину металлическая, наполовину стеклянная, тонюсенькие прозрачные трубки полны крови, ярко-алой либо темной, венозной, и вся эта жуть пульсирует, поблескивает… Вдобавок на лице сидит какая-то дрянь, похожая на паука, ее спинка вздымается и опускается, как будто дышит. Она причем еще и на привязи… Или нет, это не привязь, что-то вовсе непонятное: два гибких гофрированных щупальца соединяют мерно вздыхающую пакость с утолщением в стенке неправильного гроба.

Человек весь в кровоподтеках, местами из пор сочатся капельки крови, вокруг закрытых глаз чернеют фингалы (дышащий паук вцепился в нижнюю часть лица, так что глаза остались на виду, и потемневшие веки время от времени подрагивают). На груди, поверх сердца, устроилась еще одна неведомая тварь, вонзившая под кожу тонкие лапки. И последняя ужасающая деталь: в голову вросло множество стеклянистых корешков, одни кровавые, другие бесцветные – если приглядеться, видно, что по ним тоже циркулируют жидкости. Спутанные, слипшиеся от крови волосы по сравнению с этими плотоядными побегами выглядят совсем безжизненно.