Текст книги "Свора Герострата"

Автор книги: Антон Первушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава седьмая

Через час после ухода Бориса на квартире Мартынова началось совещание. Присутствовали трое: сам Мартынов, внештатный консультант Леонид Васильевич и еще один – высокий, плотный, с аккуратно подстриженными усами, военной выправки человек. Держался этот последний уверенно, твердо, как и полагается начальнику в присутствии своих подчиненных.

– Ну что ж, – сказал он, закуривая. – Докладывайте. Первым вот ты, Михаил.

– Все прошло идеально, Игорь Павлович. Начальный этап нами пройден. Лаговский купится.

– Идеально? – Игорь Павлович не повышал голоса, но по интонации было ясно, что он чем-то недоволен. – То же самое ты мне уже говорил. Месяц назад, помнишь?

МММ нахмурился.

– Это совсем другой случай. Орлов действительно ничего не знает о наших планах, вы понимаете. Он расскажет только то, что ему полагается рассказать.

– Идеально… – Игорю Павловичу определенно не нравился этот эпитет. – Вот расскажи мне об Орлове.

– Но…

– Расскажи еще раз.

Мартынов покорно кивнул.

– Мы познакомились с Орловым четыре года назад, – начал он свой рассказ. – Почти год я был его взводным. Нас двое было из Питера, на этой почве мы сошлись.

– Лейтенант внутренних войск Мартынов и рядовой внутренних войск Орлов, – заметил Игорь Павлович. – Что, во внутренних войсках среди офицеров принято брататься с рядовым составом? Вот очень интересная деталь.

– Уставом, насколько я помню, это не запрещается, – отвечал МММ. – На самом же деле он, конечно, выдерживал определенную дистанцию: у нас с ним ко всему ощутимая разница в возрасте…

– Ну уж? Восемь лет.

– ВОСЕМЬ лет! Но потом нам повезло оказаться вместе в одной переделке. Поползали под пулями, вы понимаете. Так и подружились.

– Хорошо. Подробности я помню. Обрисуй, пожалуйста, его психологический портрет.

– Орлов смел, – медленно, подбирая слова и нахмурясь еще больше, заговорил Мартынов. – Но не безрассуден. У него имеется склонность к мальчишеским выходкам, но и здесь он знает меру.

– Значит, он импульсивен?

– Как сказать… – МММ задумался. – Я бы сказал, что он достаточно уравновешенный человек. В большей степени уравновешенный человек, вы понимаете… Но иногда, особенно, если припереть Бориса к стенке, он действует по воле первого импульса. Его счастье – или талант? – в том, что обычно действия эти впоследствии оказываются наиболее эффективными в данной ситуации и как результат… Вот помню, нас бросили в прикрытие беженцев…

– Все это, безусловно, интересно, – перебил Мартынова Игорь Павлович, – но я вот о другом спрашивал. Ты можешь хотя бы приблизительно сказать, как поведет себя Орлов, если ситуация выйдет из-под контроля?

– Ситуация не выйдет из-под контроля.

Игорь Павлович хмыкнул не без раздражения.

– Вот допустим, – сказал он, выделив глагол интонацией, – что ситуация уже вышла из-под контроля.

– Ну знаете, Игорь Павлович, – возмутился МММ, – я так не могу. Что значит «вышла из-под контроля»? Мы отрабатывали различные варианты. Все продумано. Орлов и шага не сделает без контроля с нашей стороны. У него не будет необходимости проявлять инициативу. Иначе я просто не пригласил бы его участвовать в операции. Он все-таки мой друг. А что качается разного рода «допущений», то я, извините, не профессиональный психиатр… – Леонид Васильевич, с интересом наблюдавший за перепалкой из своего угла, громко рассмеялся, – не профессиональный психолог, – тут же поправился Мартынов, – чтобы предсказывать, как поведет себя Борис, если мы трое вдруг исчезнем или впадем в детство.

– Вот очень интересно ты рассуждаешь, – с сарказмом заметил Игорь Павлович. – Я, видите ли, не профессиональный психолог… Пойми, Михаил, это не просто операция, а наши противники – не просто бандиты с большой дороги. Все должно быть проведено без сучка, без задоринки. И вот положение таково, что сам я не могу работать с агентом. Единственное, что я могу себе позволить – это посмотреть на него со стороны. Это ТВОЙ агент. И мне сегодня приходится верить тебе на слово. Но в случае провала завтра отвечать буду я. И за свое доверие, в том числе.

– Все мы завтра ответим, – буркнул Мартынов, но запал его уже прошел.

– Ставка в игре высока, – продолжал Игорь Павлович. – А вот ты, извини меня, вместо спокойной разумной оценки возможной реакции Орлова на непредсказуемое обострение ситуации подсовываешь мне байку о… ну вот хотя бы такая аналогия… об Остапе Бендере, который второй раз в жизни усевшись за шахматную доску, возьмет и обыграет всех своих противников, да так, что и не придется ладью с доски воровать. «Смелый, но не безрассудный; импульсивный, но не очень; если припереть его к стенке, то тут уж кривая вывезет…» Так у нас, Михаил, дело не пойдет.

– Вы совершенно зря упрекаете Михаила Михайловича, – вмешался наконец в спор Леонид Васильевич. – Он, конечно, не профессиональный психиатр, – внештатный консультант снова рассмеялся, – но тем не менее психологический портрет Орлова нарисовал очень точно. Такие, как Орлов, редки. Это действительно талант – интуитивно, чисто на импульсе находить верное решение сложной задачи, проблемы, если угодно. Существует такое понятие: принцип дилетанта. Так вот, Орлов – это дилетант, но дилетант такого психологического склада, что он даст сто очков вперед любому профессионалу. Именно благодаря своей способности непредвзято смотреть на вещи и интуитивно находить единственно правильный путь к решению. Он именно такой Остап Бендер, который второй раз в жизни усевшись за шахматную доску, способен не только довести партию до конца, но и выиграть. Как сказали бы мы, психиатры, – новый смешок, – он гений афферентного синтеза. Кстати, в этом качестве Лаговский из той же породы.

– Ладно, – махнул рукой Игорь Павлович, – сегодня вы двое меня убедили. Будем полагать, мы нашли Герострату достойного противника, – он помолчал. – Но все-таки надеюсь, что ситуация не выйдет из-под контроля, и нам не придется в срочном порядке вспоминать, где и какую мы снова допустили ошибку…

Глава восьмая

Я помню это так.

Собралось, не считая меня, пятеро.

Свора, как рассказывал мне Мишка, объединяла около сотни «обиженных», но Герострат разбил все сообщество на классические «пятерки», то ли из соображений конспирации, то ли так ему удобнее было со своей паствой работать.

В общем, собирались они обычно по пять человек в предварительно назначенный час у кого-нибудь из активистов Своры на квартире.

– Проходи, знакомься, – сказал мне Венька.

Я скользнул небрежным взглядом по компании. Трое парней, одна девушка – в стороне от этих троих.

Познакомились.

Двое парней оказались студентами Технологического. Первый, Юра, представлял из себя классический образчик флегматика: вяло со мной поздоровался, через усилие произнес свое имя, тут же отвел взгляд. Второй, Андрей, в противоположность ему был возбужден, долго и энергично тряс мне руку, без причины похохатывая.

Третий парень, Семен, тоже был более разговорчив, но казался чем-то озабоченным. Я узнал, что он-то и есть настоящий хозяин этой квартиры.

Когда-то Семен служил в Афганистане; в наследство ему достался уродующий лицо шрам. Квартиру он купил недавно на заработанные в коммерческих структурах деньги. Не знаю уж, кем он там работал. По всему, охранником или вышибалой.

Девушка представиться мне отказалась.

– Это Люда, – сказал за нее Скоблин. – Не обращай внимания. Она сегодня не в настроении…

Все гости расселись и, поглядывая на часы, стали ждать. Одному Семену скучать было некогда. Он вставил в видеомагнитофон кассету с фильмом о восточных единоборствах, чтобы как-нибудь нас занять, а сам принялся накрывать на стол. Очень быстро на столе появились бутылки шампанского, ликеры, икра, красная рыба, аккуратно порезанный и разложенный на тарелочке сервелат, ветчина и какие-то другие совершенно мне незнакомые закуски.

Я вызвался помочь, но Семен замахал на меня рукой.

– У нас это не принято, – пояснил он.

Наконец – звонок в дверь.

Семен побежал открывать. Все замерли, обратив взгляды в сторону прихожей.

Он ворвался, как вихрь.

Он двигался настолько быстро, что за ним трудно было уследить. Если не стараться, то могло возникнуть впечатление, что он не ходит, а перемещается моментальными скачками из одного пространственного положения в другое, такого темпа он придерживался.

– Ага! – закричал он с порога. – А у нас-то, ребята, сегодня шестой лишний!

Я не успел глазом моргнуть, а он уже был в комнате и, ухватив Веньку Скоблина пятерней за волосы на макушке, притянул к себе:

– Ты новичка привел? Молодец! Ты всегда хороших ребят приводишь. Хвалю-хвалю…

Он отпустил Веньку и тут же очутился рядом со мной, протягивая руку, которую я не без опаски пожал. Ладонь его была сухой и горячей.

– Здравствуй, здравствуй, сынок. Рад тебя видеть в нашей веселой компании, рад. Меня зовут Герострат, а тебя?

Он выпалил это настолько быстрой скороговоркой, что я смешался и долго не мог сообразить, что от меня требуется. Наконец спохватился:

– Борис.

– Очень хорошо.

Он отскочил от меня, как волейбольный мячик от стенки, и занялся остальными.

Похлопал чисто гитлеровским жестом Юру по щеке: «О чем задумался, моя радость?»; Обнял смущенно улыбающегося Андрея: «Ух ты какой у меня широкий!». Я же получил возможность рассмотреть его со стороны.

На мой взгляд, лет Герострату было около сорока. Тот возраст, когда признаки наступающей старости дают о себе знать лишь характерными складками вокруг рта, а признаки зрелости уже все налицо. Или на лице?

В общем, я решил, что где-то в этом году он перевалил за четвертый десяток, хотя и умудрился при этом сохранить себя в сравнительно хорошей форме: не обзавелся ни брюшком, ни отвислым задом – крепко сбитый, сильный, судя по всему, мужик.

Но другое привлекало внимание в облике Герострата. Он был лыс, как колено. Не подстрижен наголо, а именно лыс и, видно, какой-либо новой поросли на своей голове давно забыл и ждать. На голом его, продолговатом черепе хорошо были различимы округлой формы пятна более темные, чем естественный цвет кожи. Располагались они беспорядочно, и о их происхождении можно было только догадываться.

Одет Герострат был в полевую «афганку» без погон или каких-то других знаков различия. Она казалась поношенной, но чистой.

Двигался он, как я уже отмечал, порывисто, очень быстро. При этом в движениях участвовало все его тело, и в первый момент на ум приходило сходство Герострата с кукольным паяцем. Только кукольный паяц не способен передать то совершенство, с которым кроме всего прочего Герострат владел своей мимикой.

За эволюциями его лица уследить было не менее сложно, чем за перемещениями тела. Выражения этого лица сменяли друг друга с сумасшедшей, невероятной скоростью. А так как мы привыкли видеть за мимикой некое внутреннее содержание, возникало ощущение, что это эмоции – самого разного рода – выплескиваются из Герострата, да так быстро, что он сам не в состоянии уследить за сменой собственных настроений.

– А ты, дочурка, что притихла? – это Герострат говорил уже Люде, девушке, которая не захотела мне представиться.

Он присел к ней и приобнял за плечико.

– Ну, не грусти. Проблемы? Быстро решим твои проблемы.

И вот он снова на ногах, снова деятелен и подвижен. Он обежал вокруг стола, придирчиво разглядывая сервировку:

– Ай, Семен, ай, молодец! Решил порадовать старика! Спасибо! Давно закусона такого не видел.

Семен смущенно зарделся. Было видно, что похвала Герострата ему приятна.

Сумасшедший дом, подумал я. И им всем это нравится? Да, чужая душа – потемки, нечего сказать.

Герострат, на полсекунды выпущенный из поля зрения, снова очутился возле меня:

– Ну что ж, Боря, хоть ты и шестой сегодня, хоть и лишний, но прошу, не откажи – поучаствуй в трапезе. Уважь, так сказать, компанию.

– Уважу, конечно, – освоившись с ритмом, в тон ему отвечал я. – Отчего не уважить?

– Давай, давай, садись за стол. Вы тоже, дети мои, присаживайтесь. Семен, убавь звук у ящика.

Семен послушно уменьшил громкость у телевизора, на экране которого до предела чем-то разобиженные азиаты организовывали новый мордобой.

– Сейчас откроем коньячок, – Герострат потирал руки, – ликерчики. Давайте, давайте. Не будем откладывать удовольствие.

Все потянулись к столу. Герострату, естественно, было выделено место во главе. Семен сел по правую руку, меня Герострат усадил по левую. Рядом со мной расположился Юра, напротив его – Андрей, далее – Люда и Венька Скоблин.

Семен открыл бутылку и разлил коньяк по стопкам. Герострат на это время перестал нести околесицу и уставился на меня своими большими, чуть навыкате, светло-голубыми глазами. Я попытался выдержать его взгляд. Сначала это представлялось нетрудным делом, даже несмотря на непрерывную смену выражений его лица. Тем более, что взгляд Герострата не имел ничего общего с волевым, завораживающим взглядом моего нового знакомца Леонида Васильевича. Но когда вдруг я осознал, что разглядывает-то он меня одним глазом, а второй – направлен совершенно в другую сторону, то не выдержал и сморгнул, почувствовав острый приступ брезгливости.

Явная шиза, решил я, наблюдая это чудовищное косоглазие. Как мог Мартынов так ошибиться?

Едва Семен успел наполнить стопки, как Герострат схватил свою и немедленно вскочил, нависая над столом. При этом он умудрился не расплескать ни капли, хотя стопки были наполнены до краев. Поднимаясь привычно вслед за ним, я успел разглядеть у него на подбородке длинные сверху вниз, белые и тонкие полоски старых давно заживших шрамов. Еще одна деталь к колоритному образу.

– Дети мои, – начал Герострат. – Я спешу поздравить себя, вас, всех, кому это интересно, с тем, что наши ряды пополняются сегодня новым братом, который без принуждения, но по доброй воле решил вступить в наше сообщество, чтобы нести вместе с нами факел яркого очищающего пламени, которым мы когда-нибудь подпалим весь этот прогнивший насквозь, погрязший в мелких страстишках мир.

А сам-то ты не мелковат? – подумал я, поднимая свою стопку на уровень глаз. Идейка не нова, лозунги стары, как Вселенная. Если это все, что ты можешь им предложить, удивительно, почему они до сих пор не разбежались.

– Я не сомневаюсь, – продолжал между тем Герострат, – что, примыкая к Своре, он найдет среди нас братьев по духу, по образу мыслей и чувств. Сегодня мы пьем за тебя, Борис, сын мой. Ты сделал правильный выбор, и мы все счастливы видеть тебя среди нас.

Он выпил коньяк, не смакуя, одним большим глотком. Остальные последовали его примеру. И я в том числе.

Потом расселись по своим местам, набросились на закуску. Герострат снова на меня уставился. Я старался выглядеть невозмутимым, нацепил на вилку ломтик консервированной ветчины, прожевал, закусил хлебом.

– А теперь, – сказал Герострат после недолгой паузы, – я объясню, почему ты сделал именно ПРАВИЛЬНЫЙ выбор!

Все остальные, как по команде, перестали жевать, положили вилки и приготовились слушать с очень похожим выражением на лицах; настолько похожим, что мне стало не по себе.

– Видишь ли, Боря, – Герострат резко сбавил темп ведения разговора, теперь он говорил медленно, с расстановкой, словно бы взвешивая в уме каждое произносимое слово – не говорил, а вещал, – человек порочен по самой своей природе. Это доказывает история как древнейших, так и современных цивилизаций. Все всегда повторяется, на более высоком технологическом уровне развития, но повторяется: войны, насилие, жадность, вероломство, предательство. Человек в принципе не способен вырваться из порочного круга. Это не теорема, это аксиома, которая уже не требует доказательств – слишком большой опыт за ней стоит. Потому нет смысла искать пути для улучшения положения. Улучшить его можно, лишь изменив в корне человеческую природу, а это, как уже говорилось, невозможно…

Демагог, подумал я. И они эту туфту еще слушают. Вон даже как – разинув рты. В самом деле, гипноз какой-то. Но ведь на меня почему-то не действует!…

– Но тогда теряется всякий смысл жизни, – вещал Герострат, – а тем более – смысл его поисков. Но личность – я имею в виду Личность с большой буквы – не способна существовать без этого; смысл нужен ей, как воздух, иначе – водка или петля. И вот, когда она, Личность, попав в переделку, во всей мере осознает объективную реальность порочного круга, но сама не может найти нового смысла для себя жить, она приходит ко мне, к нам, и я говорю: да, тот смысл, о котором тебе твердили всю твою жизнь учителя, родители, приятели и подружки, – чушь, блеф, дерьмо, способ управлять тобой и твоими желаниями. Я же знаю другой смысл, другую цель.

Подумай, представь себя мультимиллионером. Предположим, ты заработал свои деньги честным трудом. Пахал, не разгибаясь, день и ночь. Сжег уйму физической и нервной энергии, чтобы обеспечить себя и своих детей виллой, яхтой, парком автомобилей. Ты добился, ты получил все это. Хотя и подорвал здоровье, но счастлив, потому что у тебя есть сын, который никогда не узнает слова «нужда». И вот тут приходят молодые и наглые, они похищают твоего сына и требуют в качестве выкупа за его жизнь все, что у тебя есть: яхту, виллу, парк автомобилей, твои мультимиллионы. Киднепинг – это киднепинг. Ты готов все отдать и отдаешь, ну и ответь теперь, где годы работы; куда делось все, что ты создал своим умом и своими руками, в течении целой жизни?.. В пустоту. Все – молодым подонкам.

Так или приблизительно так заканчивается любой «правильный» путь. Я же предлагаю тебе другое: жизнь, быструю, яркую, как вспышка. Будет она такова, что перед тобой склонят головы и высшие, и низшие мира людей, потому что сами они жить подобно тебе не способны. И не нужно для этого особых усилий: живи, как жил, но копи волю, энергию и в нужный момент полыхни, взорвись так, чтобы тебя запомнили. Сожги храм, как когда-то это сделал Герострат с храмом Артемиды, сожги город, как когда-то Нерон сжег Рим, сожги полмира, как когда-то это сделали Гитлер и Сталин. И не жалей ни храма, ни города, ни полмира. Сожги. Все равно человеки когда-нибудь сделают это сами, но медленно, оправдываясь лозунгом «спасения нации». И забудутся имена строителей храма и имена строителей города, и имена тех, кто пописывая статейки, в кафетериях Парижа, пытался остановить «вторжение варваров» – они уже забылись. Но имена тех, кто сознательно ставил себя, свою жизнь вопреки общепринятому смыслу; тех, кто перешагивал через него, выбирая свой собственный путь, будут помнить всегда. И везде. И давайте за это, дети мои, тоже выпьем!

Все снова чокнулись, снова опрокинули по стопке.

– А еще я добавлю, – продолжал Герострат, – что задача эта невыполнима сегодня, если ты одинок. Времена, когда отдельная Личность имела возможность изменить весь ход истории, успешно миновали. Структура цивилизации неимоверно усложнилась. Теперь только группа, стая, Свора, если угодно, Личностей способна заявить о себе так, чтобы их запомнили. И поэтому, объединенные общей идеей акта, который когда-нибудь совершим, сегодня мы должны все свои силы приложить к тому, чтобы почувствовать себя не просто неким сообществом Личностей, а единой, цельной Личностью. У нас не должно быть тайн друг перед другом, больших или малых секретов; внутри Своры мы должны быть открыты, все проблемы решать сообща. И нет здесь места ложному стыду, ложной скромности…

На скулах Герострата выступили красные пятна, то ли от воздействия выпитого коньяка, то ли от возбуждения, вызванного произнесением своей «программной» речи.

– Возьмем такой пример, Боря, сын мой, – он вернулся к прежней манере блиц-монолога. – Скажи, есть ли у тебя какие-нибудь проблемы? Сексуальные – есть?

От настолько неожиданного вопроса в лоб я растерялся. Герострат же вскочил со своего места, обежал стол и поднял на ноги Люду.

– Раздевайся, доченька, – приказал он ей.

И та, словно послушный, хорошо отлаженный и запрограммированный на определенный вид деятельности автомат, принялась раздеваться.

Быстро, без малейших признаков колебания сняла сначала блузку, потом – платье, затем – белье. И осталась голая, беззащитная под нашими взглядами.

– Ну, как она тебе, Боря? – Герострат одной рукой обнял ее за плечи, а другой – стал поглаживать и теребить сосок на ее левой груди. – Нравится? – рука его скользнула ниже, к лобку, пальцы коснулись треугольника волос внизу живота.

Девушка никак не отреагировала на его посягновения; с тем же успехом он мог обнять статую.

– Проблема, как видишь, решается мгновенно, – заявил Герострат, не сводя с меня глаз. – И так у нас во всем. Ну так как – хочешь ее?

Я наконец нашелся что ответить:

– Нет. Как раз с сексуальной проблемой у меня все в полном порядке.

– Неволить не будем, – Герострат снял руку с девушки и вернулся во главу стола. – Одевайся, милая моя.

Люда механически оделась.

Окончательно спятившая компания, мысленно подвел я итог происходящему.

– Именно так, – сказал Герострат, довольно усмехаясь, – быстро и решительно мы разбираемся с любыми проблемами. Если, предположим, у тебя нет сегодня сексуальных проблем, они могут появиться завтра – приходи, не стесняйся, поможем. Или если возникнет проблема с деньгами, это чаще случается – приходи, не стесняйся, поможем. А там смотришь, и ты нам всем чем-нибудь сумеешь помочь.

И здесь ты не оригинален, подумал я. Всегда и везде так: сначала мы тебе – потом ты нам. Но нет, во второй раз я вряд ли сюда приду, даже если и появятся у меня какие-нибудь проблемы.

– Ну давайте еще по одной хряпнем, – сказал Герострат. – Без тостов. А то мне бежать пора. Дела, знаешь ли, Боря, дела. Но еще увидимся, дорогой, поговорим. Ты, главное, заходи почаще. А там уже и с твоим членством в пятерках разберемся.

В третий раз все чокнулись и выпили.

Когда Герострат ушел, никто не стал более задерживаться. Благодарили хозяина, кивали: «До встречи!» И отчаливали. Ушли и мы с Венькой.

Выпивка и закуска почти нетронутыми остались на столе.