Текст книги "Звезда"

Автор книги: Антон Первушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Если во время рассказа МакКлуни о том, как будут реагировать датчики температур на нештатную ситуацию, некоторые из членов Совета заскучали и принялись озираться по сторонам, то упоминанием о страшной гибели экипажа инженеру вновь удалось привлечь их внимание. Закончив доклад, Кевин положил пульт дистанционного управления на стол и сдвинулся в сторону, чтобы присутствующие могли еще раз увидеть застывшее на экране изображение – смоделированный с использованием компьютерной графики вид горящего и разваливающегося на части орбитального корабля.

Некоторое время члены Совета хранили молчание, а потом слово взял директор НАСА:

– Все это фантазии! Измышления! – заявил он. – Каждый раз, когда мы запускаем шаттл, находятся люди, которые кричат, что он не вернется на Землю. Я не понимаю, почему Совет должен тратить свое драгоценное время на обсуждение этой мистификации. Сегодня не «день дураков» и…

– Прошу прощения, господин О'Кифи, – вмешался Ридж, – но члены Совета собрались здесь по моему настоянию. И это – не мистификация. Существуют два снимка. Один из них я получил от господина МакКлуни. Он создал его, используя математическую модель повреждения крыла. Другой снимок передал с орбиты спутник оптико-электронной разведки – по моему приказу он сфотографировал «Колумбию». Картинки совпадают, и в этом главная причина, почему я доверяю господину МакКлуни. Если он сумел предсказать, как будет выглядеть повреждение шаттла, значит, умеет предсказать и то, как будет выглядеть катастрофа…

Глава СВБ снова кивнул, и инженер вывел на экран последнюю картинку – на ней модель была совмещена с реальностью, и совпадение казалось изумительным.

– Это скандал! – почти простонал министр транспорта Норман Минета.

– Скрыть такое невозможно, – сказал директор ЦРУ.

Присутствующие разом заговорили, перебивая друг друга, и вице-президенту Дику Чейни пришлось призвать коллег к порядку. Потом он предоставил слово помощнику президента США по национальной безопасности Кондолизе Райс:

– Господа, – обратилась она к членам Совета, – в обсуждении вопросов такого уровня мы должны исходить из наихудшего варианта развития событий. Я понимаю господина О'Кифи – он «болеет» за свою организацию и готов с порога отвергнуть любое предположение о том, что шаттл не вернется. Но если существует хоть малейшая возможность того, что ситуация будет развиваться по сценарию господина МакКлуни, мы не имеем права считать, что все закончится хорошо. В этом суть нашей нынешней политики, и она касается любых аспектов деятельности: будь то антитеррористическая операция или космическая программа. Поэтому я призываю не останавливаться на обсуждении того, насколько вероятна гибель «Колумбии», а сразу приступить к выработке мер по ее спасению. Это вообще возможно, господин О'Кифи?

Директор НАСА воспользовался случаем, чтобы вновь отстоять свое мнение. Он уже оправился от потрясения и, вперив в Кевина тяжелый ненавидящий взгляд, начал быстро говорить тоном, не терпящим возражений:

– Выводы господина МакКлуни скоропалительны! К тому же он действовал вопреки существующему порядку. Прежде всего о своих сомнениях он должен был сообщить руководителю Группы управления полетом и старшему менеджеру программы «Спейс Шаттл». Затем была бы создана специальная комиссия для анализа его расчетов. И только ее заключение мы имели бы основания принять и обсуждать. Дилетантство здесь неуместно, но господин МакКлуни – дилетант! Кто он такой? Специалист по теплозащите? Но шаттл – это не только теплозащита. Это сложный аппарат, спроектированный так, чтобы обеспечить максимальную надежность. Подчеркиваю, максимальную!

О'Кифи был грозен, но МакКлуни и Ридж хорошо подготовились к этому заседанию Совета.

– Ответьте на простой вопрос, – повернулся глава Службы внутренней безопасности к директору НАСА. – Сколько времени «Колумбия» может оставаться на орбите?

– Крайняя дата – пятое февраля, – быстро ответил О'Кифи. – Срок пребывания шаттлов в космосе ограничен количеством капсул с гидроксидом лития, который поглощает выдыхаемый астронавтами углекислый газ.

– Итак, в нашем распоряжении шестнадцать суток. А сколько времени уходит на подготовку шаттла?

– Расчетное время подготовки – 160 часов. Но на самом деле мы тратим куда больше времени… К тому же запуск зависит от многих внешних факторов: от готовности стартового комплекса, от погодных условий…

– Итак, минимальное время подготовки – шесть или семь суток? Но вы в этом не уверены, так?

– Позвольте мне связаться с менеджером программы «Спейс Шаттл», – сказал О'Кифи, – и я смогу точнее ответить на поставленный вопрос.

– Это будет очень хорошо, если вы точно ответите на мой вопрос, – на самом деле взгляд Риджа не сулил ничего хорошего. – Потому что от вашего ответа зависит, успеем мы снять наших астронавтов с «Колумбии» или не успеем. У нас нет времени на обсуждение соответствия модели господина МакКлуни. У нас не осталось времени на обсуждение шансов шаттла выполнить благополучную посадку. После пятого февраля люди на борту «Колумбии» умрут, и мы не должны терять драгоценные минуты на препирательства между чиновниками, на создание комиссий, аналитических групп и так далее – мы должны начинать работу. Немедленно!

22 января 2003 года, околоземная орбита, высота 280 километров

Седьмой рабочий день на орбите был объявлен выходным. Экипаж, правда, протестовал, но Келли Бек, занимавшая должность ведущего руководителя полета, сообщила, что это делается по прямому распоряжению директора НАСА. Командир Хазбанд поинтересовался, чем мотивировал директор свое распоряжение.

– Пока объяснений не поступало, – ответила Бек. – Мы ждем, как и вы. Возможно, в программу полета будут внесены существенные изменения, и вам придется задержаться на орбите. Старайтесь жить экономно, поменьше двигайтесь…

Командир Хазбанд был умным человеком, а кроме того, еще совсем недавно возглавлял Отделение безопасности полетов Отряда астронавтов. Поэтому он сразу понял, что дело нечисто.

– Это как-то связано с ударом по теплозащите? – спросил командир.

Бек замешкалась. Она тоже участвовала в затянувшемся споре между разными группами внутри специализированной сети, но связывать неожиданное распоряжение О'Кифи с проблемой удара по теплозащите ей и в голову не пришло. Подумав, она ответила так:

– Возможно, да. Возможно, нет. У нас мало информации, командир. Но вы все узнаете в свое время…

Хазбанд не стал настаивать, понимая, что Земле виднее, какую информацию сообщать экипажу. Впрочем, объявленный выходной был принят астронавтами с благодарностью: напряженный труд в течение целой недели вымотал бы и более закаленных людей, а тут представилась возможность расслабиться, пообщаться друг с другом, развлечься на телесеансе, демонстрируя любознательным школьникам и студентам, какие паутины плетут присланные ими пауки, как развиваются китайские шелкопряды и мальки японских пескарей, как роют свои ходы американские муравьи и пчелы из Лихтенштейна.

Очень скоро бездеятельность станет основным занятием экипажа «Колумбии»…

22 января 2003 года, Вашингтон, США

Работа в штаб-квартире НАСА кипела всю ночь. Шон О'Кифи хоть и пытался убедить членов Национального совета по космосу в том, что опасности для шаттла нет, в душе был на стороне оппонентов. Ему совсем не нравилась перспектива войти в историю космонавтики в качестве директора НАСА, который знал о смертельно опасной проблеме, но не сделал ничего, чтобы ее предотвратить.

В первую очередь он связался с главным инженером по системе теплозащиты Родни Рочем, который уже несколько дней работал в Группе оценки последствий удара DAT, и переслал ему выкладки МакКлуни. С самим МакКлуни он никаких дел иметь не захотел и отстранил его от работы в Центре Джонсона в наказание за вопиющее нарушение субординации. Кевин не протестовал: он был согласен и с таким вариантом решения своей дальнейшей судьбы, тем более что Томас Ридж успел сделать ему довольно соблазнительное предложение, на которое куда проще было согласиться, будучи «вольной птицей», а не штатным инженером ЦУПа.

Удостоверившись, что группа DAT прочувствовала серьезность ситуации и принялась за работу, О'Кифи переключился на выяснение возможностей спасения астронавтов «Колумбии». Им была учреждена Комиссия по выживанию экипажа, в состав которой вошли: Уильям Редди как заместитель директора НАСА и руководитель Управления пилотируемых полетов, Рональд Диттмор как старший менеджер программы «Спейс Шаттл», Линда Хэм как руководитель Группы управления полетом и Лерой Кейн как руководитель стартовой и посадочной смен Центра в Хьюстоне. Все они принадлежали к той самой партии внутри НАСА, которая считала, что удар пены не мог существенно повлиять на теплозащиту «Колумбии». Однако при этом они были весьма исполнительными людьми, держали нос по ветру и моментально включились в работу.

Пять часов в течение ночи проходило совещание. Его участники были отделены друга от друга сотнями миль, но это совсем не мешало им обсуждать ситуацию и даже видеть друг друга, используя технологию видеоконференции. Разумеется, каждый из членов Комиссии был не просто чиновником сам по себе, но и являлся главой некоторого объединения людей, которые выполняли «черную» работу по обеспечению своих руководителей информацией и претворению приказов в жизнь. Эта невидимая для участников совещания работа шла все время, а поскольку ситуация была объявлена чрезвычайной, то и задержки между вопросом и ответом получались минимальными.

В самом начале приняли два принципиальных решения.

Первое – выполнение научной программы, запланированной в рамках миссии, следует остановить. Экипажу «Колумбии» приказать перейти в режим экономии ресурсов, поменьше двигаться, побольше спать, время от времени проводить телеконференции для школьников и журналистов.

Второе – засекретить информацию о проблемах миссии. Все сотрудники, участвующие в работах по спасению экипажа, должны дать подписку о неразглашении. Утечки все равно не избежать, но нужно оттянуть момент, когда пресса и телевидение сорвутся с цепи и начнут охоту за «сенсационными» подробностями.

Выработали «легенду», которую предполагалось скармливать ненасытной журналистской братии, если возникнут вопросы. Мол, в процессе выполнения миссии экипаж столкнулся с трудностями в виде отказа научного оборудования. Команда Хазбанда пытается решить проблему своими силами, но до окончания ремонтных работ какие-либо выводы о течении миссии делать рано. Предположение о связи удара пены по крылу шаттла с проблемами на борту решено было отвергать на всех уровнях как безосновательное.

Затем перешли к обсуждению возможных вариантов спасения «Колумбии» или хотя бы ее экипажа. При этом эксперты из подчиненных групп тут же садились за компьютеры, готовя виртуальные модели для оценки вероятностей благополучного исхода и выбора оптимальной схемы. Дело это, конечно, небыстрое, но главное – начать.

В ходе прений остановились на трех вариантах: снижение веса шаттла, ремонт крыла на орбите и спасательная экспедиция.

Вариант со снижением веса предложил Лерой Кейн. Прикидочный расчет показал, что массу «Колумбии» можно уменьшить примерно на 31 тысячу фунтов (больше 14 тонн), если отстрелить лабораторию «Спейсхаб» и другую аппаратуру, находящуюся в грузовом отсеке. Потом, во время двух или трех выходов в открытый космос, можно выбросить за борт все лишнее из кабины, включая часть электронных блоков. А в заключение – слить топливо бортовой двигательной установки, воду и аммиак системы терморегулирования до минимума, обеспечивающего приземление с одной-единственной попытки, без резервирования. Было понятно, что при входе в атмосферу более легкий шаттл испытывает меньшие тепловые нагрузки. Однако точно сказать, насколько они снизятся, оказалось невозможным. Вариант Кейна отложили, поручив провести все необходимые вычисления Калвину Шомбургу – эксперту по плиточной теплозащите из Технического директората Центра Джонсона.

Второй вариант с ремонтом крыла на орбите выдвинула Линда Хэм. Она полагала, что двух астронавтов, прошедших подготовку для работы в пустоте, вполне достаточно, чтобы заделать отверстие в теплоизоляции крыла. Ее помощники подсказывали, что поскольку возможности для изготовления «затычки», точно соответствующей изломам трещины, на орбите не существует, нужно использовать пластичный материал. Таким пластичным материалом может служить обыкновенная вода. Андерсон и Браун, надев скафандры, выходят в открытый космос и по створке грузового отсека добираются до крыла. В пробоину Андерсон вкладывает пакет с водой, закрепляет его тефлоновой пленкой. После возвращения астронавтов на борт пилоты разворачивают шаттл так, чтобы заплата оказалась в тени и вода замерзла. Затем можно начинать сход с орбиты.

На вопрос, как долго продержится ледяная заплата, Хэм ответить не смогла – для этого тоже требовались расчеты. Кроме того, сама процедура ремонта нуждалась в тщательной поэтапной проработке с «натурными» испытаниями на модели шаттла в гигантском бассейне Центра имени Маршалла.

Посовещавшись, члены Комиссии по выживанию остановились на соломоновом решении: объединить оба варианта в один и в кратчайшие сроки выпустить заключение о шансах «Колумбии» на благополучную посадку после снижения ее массы и установки ледяной заплаты в месте повреждения крыла.

Третий вариант с эвакуацией экипажа напрашивался сам собой, и пока не поступило новых данных по первым двум, О'Кифи предложил считать его основным.

При обсуждении этого варианта Комиссия затребовала всю имеющуюся в Центре Кеннеди информацию о степени готовности шаттла «Атлантис», который 1 марта должен был стартовать к Международной космической станции. Однако даже введение режима экономии на борту «Колумбии» позволяло ее экипажу протянуть на имеющихся запасах максимум до 15 февраля. Получалось, что так и так процедуру предстартовой подготовки «Атлантиса» следует ускорить, отказавшись от части испытаний и поверив, что инцидент с ударом пены по крылу не повторится. Чтобы увеличить шансы благополучного исхода, спасательный корабль нужно запустить не позднее 10 февраля. Через сутки после старта «Атлантис» с экипажем из четырех опытных астронавтов должен сблизиться с «Колумбией» до расстояния в 15 или 20 метров. С использованием страховочных фалов два астронавта «Атлантиса» переходят в открытый грузовой отсек терпящего бедствие шаттла, доставив страждущим контейнеры с водой и капсулы с гидроксидом лития. После того, как экипаж «Колумбии» основательно подготовится к выходу в открытый космос, эти двое должны помочь им перебраться по фалам на борт «Атлантиса». Затем «Колумбия» по команде из ЦУПа сводится с орбиты и затапливается в Мировом океане.

Этот вариант выглядел словно сценарий голливудского фильма, и существовало множество опасностей, из-за которых все могло сорваться, а оба корабля погибнуть. Достаточно всего одной ошибки, и страшная катастрофа в пустоте надолго, если не навсегда, сбросит американскую космонавтику с тех высот, которые она ценой неимоверных усилий достигла.

Тем не менее О'Кифи склонялся именно к последнему варианту – возможно, ему уже виделся фильм, который обязательно снимут в Голливуде, если все пройдет гладко, и который сделает его не просто еще одним директором НАСА, но исторической фигурой, сродни Вернеру фон Брауну. К тому же часть ответственности за жизни экипажа «Колумбии» перекладывалась на плечи астронавтов-спасателей, которым предстоит выполнить самую тяжелую часть работы.

Кстати, о спасателях. Комиссия присвоила этой внеплановой миссии обозначение STS-300, и теперь следовало подобрать экипаж для «Атлантиса», состоящий из двух пилотов и двух специалистов, имеющих опыт работы в открытом космосе. Почти сразу было признано, что лучше всего экипаж для STS-300 комплектовать из астронавтов, летавших на «Колумбии» в марте 2002 года ремонтировать орбитальный телескоп «Хаббл». Во-первых, они хорошо знали терпящий катастрофу шаттл. Во-вторых, провели в пустоте околоземного пространства уникальную операцию и, соответственно, получили ни с чем не сравнимый опыт, который все еще оставался свежим, не стертым участием в новых программах. Учитывая эти обстоятельства, командиром миссии спасения был предварительно назначен Скотт Альтман, имевший за плечами три полета и возглавлявший экспедицию к «Хабблу», пилотом – Дуэйн Кэрри, специалистами – Джон Грунсфелд и Рик Линнехан; они работали на орбите в паре и хорошо знали сильные и слабые стороны друг друга. Утром этим четверым сделают предложение (не прикажут – в таком деле нельзя приказывать), и они, разумеется, согласятся, потому что от участия в таком деле не отказываются…

22 января 2003 года, штат Флорида, США

Дэйва Адамски разбудил телефонный звонок. Он сел на разворошенной постели, слепо пошарил вокруг и схватил трубку:

– Слушаю.

– Доброе утро, господин Адамски, – произнес смутно знакомый голос с акцентом. – Извините за беспокойство, но я не могу ждать. Это Маринин.

– Сколько сейчас? – поинтересовался Адамски, зевая.

– Уже шесть, – сообщил корреспондент «Московских новостей» деловито. – Не могли бы мы встретиться на континенте? Например, через час, в кафетерии «У роз»?

– Бог мой! Что за срочность?

– Я все объясню при встрече.

И Маринин положил трубку.

Проклиная «русских шпионов» и их «шпионские манеры», Адамски тем не менее поднялся и пошлепал в душ. Будучи человеком бессемейным, он жил в гостинице для сотрудников Центра Кеннеди, и часа ему вполне хватило, чтобы умыться-побриться, вывезти машину из подземного гаража и добраться до «континента» – то есть до города Орландо, находящегося в сорока минутах езды по шоссе номер 50.

Маринин действительно ждал его за столиком в кафетерии «У роз» – довольно непритязательной забегаловке на окраине, имевшей только одно достоинство: кофе здесь наливали круглые сутки.

– О'кей, – сказал Адамски, присаживаясь на свободный стул. – Надеюсь, были причины вытащить меня из постели в несусветную рань?

– Мне казалось, настоящие американцы никогда не спят, – без малейших признаков иронии заявил Маринин. – А причины у меня были. Вам кофе заказать?

– Не надо, – Адамски поежился, потому что по утрам во Флориде было довольно зябко. – Выкладывайте.

– После запуска «Колумбии» я собирался вернуться в Вашингтон. Но мое начальство… э-э-э… в Москве попросило задержаться еще на несколько дней. А этой ночью ко мне пришло письмо по электронной почте. В нем мне приказали оставаться в Центре Кеннеди до тех пор, пока не разрешится кризис…

– Кризис? – удивился Дэйв. – Какой кризис?

– Кажется, «Колумбии» угрожает серьезная опасность. Хазбанд и другие могут погибнуть.

– Что за чушь? Программа миссии выполняется в полном объеме…

– Уже не выполняется! – остановил собеседника Маринин. – Думаю, вам вскоре сообщат об этом. Однако я вызвал вас по другой причине. И это нельзя рассказывать по телефону.

Адамски все еще не перекипел от обрушившейся на него новости, но больше от возмущения тем обстоятельством, что московский журналист знает больше, чем сотрудник пресс-службы Космического Центра, а потому принял новое высказывание Маринина в штыки:

– Уж не думаете ли вы. что у нас прослушивают телефоны? Здесь вам не Россия!

– Не Россия, – согласился Маринин. – Но предосторожность не помешает. Видите ли, Дэйв, я не хочу мутить воду в этой непростой ситуации. Зачем вашему руководству лишняя головная боль?

– Тогда зачем вам я? – сварливо осведомился Адамски.

– Я довольно слабо разбираюсь в американской космонавтике, – в который уже раз признался Маринин. – Но отечественную космонавтику знаю неплохо. Более того, у меня много друзей среди тех, кто работает в отрасли. Если ваше начальство не сумеет найти выход из кризиса, вспомните обо мне, Дэйв. Я буду в Орландо и постараюсь сделать все, от меня зависящее, чтобы помочь установить нужные контакты.

– У нас и так неплохие отношения с Россией, – гордо сказал Адамски. – К чему эта игра?

Маринин, подумав, ответил так:

– Я опасаюсь только одного, Дэйв. Я опасаюсь, что руководство НАСА исчерпает все возможности решения кризиса и отдаст приказ, который неизбежно приведет к гибели «Колумбии». Потом придумают убедительную версию, почему так произошло. Но правда будет сокрыта. И никто не поверит тем, кто будет утверждать, будто «Колумбию» можно было спасти…

– Это бред!

– Надеюсь, что это бред. Однако обстоятельства таковы, что заставляют задуматься: а готовы ли высшие менеджеры НАСА признать свои ошибки и обратиться за помощью к другим космическим корпорациям? Ведь они уже засекретили информацию о проблемах миссии. Что будет дальше?

Адамски не нашел, что ответить на этот убийственный аргумент. Он только насупился еще больше.

– И я прошу вас по-дружески, – продолжал Маринин. – Вспомните обо мне в нужный момент. И если представится случай, намекните своему начальству, что русские знают о проблемах «Колумбии» и о мерах по спасению экипажа. И не станут молчать.

– Но почему я? – вскинулся Дэйв. – Почему именно я? Ко мне никто не прислушается – я недавно работаю в пресс-службе.

– Почему-то думаю, что прислушаются, – твердо сказал Маринин. – Ведь вы работаете с русскими, это профессия… В любом случае решать вам. Я не собираюсь ограничивать вашу свободу выбора.

– И на том спасибо, – отозвался Адамски по-русски, даже не пытаясь скрыть сарказм.

22 января 2003 года, мыс Канаверал, США

Сарказм Дэйва просуществовал недолго – до совещания, назначенного руководством пресс-службы Центра имени Кеннеди на девять часов утра.

Сразу бросалось в глаза, что глава пресс-службы чем-то озабочен. Он хмурился и все время поглядывал на Роя Бриджеса – директора Центра имени Кеннеди, зачем-то явившегося на это заседание. Когда все собрались, а дверь закрылась, Рой Бриджес встал и, поприветствовав присутствующих, обратился к ним с краткой речью:

– Я уполномочен сообщить вам, что миссия STS-107 прервана по техническим причинам. Вышло из строя научное оборудование. Возможно, мы потеряем «Спейсхаб» – его придется выбросить в открытый космос. Однако астронавты не оставляют надежды спасти лабораторию. До выяснения всех обстоятельств официальная позиция НАСА такова. У нас есть проблемы, но они не угрожают безопасности экипажа «Колумбии». Не нужно поднимать шумиху из-за неполадок. Дайте команде Хазбанда возможность спокойно работать, и они спасут «Спейсхаб».

Рой Бриджес сел, а по рядам сотрудников прокатился осторожный шепоток.

– Задавайте вопросы, – разрешил глава пресс-службы, глядя на подчиненных исподлобья.

Первым поднял руку Лео Розенблюм, работавший с представителями израильских СМИ.

– Прошу вас, господин Розенблюм.

– То, что вы сказали, это действительно так? – спросил тот. – Или нам предстоит придерживаться легенды? Что если на наш комментарий журналисты скажут, что знают больше? Как тогда быть?

Глава пресс-службы сделался мрачнее тучи, но за него снова ответил Рой Бриджес:

– Это не легенда. У нас проблемы на орбите. Мы ускорили подготовку «Атлантиса». Но это делается на случай непредвиденной ситуации. Скорее всего, внеочередного запуска не потребуется. Я хочу еще раз подчеркнуть, у команды Хазбанда есть все, чтобы справиться с проблемами. Лишняя шумиха вокруг этого дела может только помешать им и тем специалистам, которые будут помогать экипажу с Земли. Поэтому мы вводим особый режим работы Центра. Экскурсии будут продолжаться, но экскурсионный маршрут мы планируем изменить. Кроме того, всем посторонним лицам, без исключения, будет закрыт доступ в Здание вертикальной сборки, в ЦУП, в административный и жилой корпуса. Контакты с сотрудниками, занятыми в обеспечении STS-107, должны быть сведены к минимуму…

– Да и еще очень важный момент, – вмешался вдруг глава пресс-службы. – Тех, кто работает с иностранными изданиями, я прошу быть особенно осторожными. Прошу также докладывать обо всех странных вопросах и гипотезах, которые могут высказать иностранцы… Особенно это вас касается, господин Адамски!

Дэйва словно ударили наотмашь по лицу. Он вздрогнул и выпрямился, вперив изумленный взгляд в своего начальника. Неужели он знает об утренней встрече с Марининым? Неужели телефоны на Мысе действительно прослушиваются?

– Да-да, господин Адамски. Вы работаете с русскими, и вам нужно быть очень внимательным. Я даже попросил бы вас… – глава пресс-службы как-то странно подморгнул и оглянулся на Бриджеса, – я бы попросил вас присылать мне ежедневный отчет о контактах с русскими.

Адамски окончательно растерялся. За все время его работы в Центре имени Кеннеди, глава пресс-службы впервые обратил внимание на молодого сотрудника, отвечавшего за русских журналистов, и от этого внимания отчетливо попахивало временами маккартизма и охоты на коммунистических «ведьм».

Поскольку обращались к нему, он приподнялся и, почувствовав, что краснеет, промямлил:

– Да, безусловно… Я буду информировать вас, сэр!

Бриджес посмотрел на молодого сотрудника заинтересованно. А глава пресс-службы смерил подозрительным взглядом.

– О'кей, господин Адамски. Я рассчитываю на вас.

Дэйв сел. Его раздирали сомнения. С одной стороны, он должен был немедленно доложить начальству о своем утреннем разговоре с Марининым. С другой стороны, ему очень не понравилось, что информацию о проблемах «Колумбии» скрывают не только от посторонних лиц, но и от штатных сотрудников пресс-службы. Значит, действительно кризис. Значит, действительно все может обернуться катастрофой. И. значит, руководство действительно подстраховывается на случай провала.

Подумав, Адамски решил выждать. В конце концов встреча с русским журналистом произошла раньше, чем непосредственное начальство распорядилось бдить и доносить, и он не сказал Маринину ничего такого, что можно было бы использовать против НАСА или Америки…

22 января 2003 года, Хантсвилл, США

К полудню был извещен и скомпонован основной экипаж миссии спасения STS-300.

Командира экипажа, коммандера Скотта Альтмана, весть о подготовке новой экстраординарной миссии застала в Центре космических полетов имени Маршалла. Здесь уже несколько часов работала группа специалистов, которые по распоряжению Линды Хэм готовили гигантский бассейн к предстоящим испытаниям – на дне бассейна установили макет шаттла в натуральную величину, и теперь шла настройка вспомогательного оборудования. Доступ в здание бассейна был ограничен до предела, и Альтману (члену отряда астронавтов! старшему офицеру! ветерану НАСА!) пришлось подождать, когда ему выпишут новый пропуск. Когда бумажная волокита была закончена и коммандер прошел в здание, он был ошеломлен размахом работ. Альтман тут же попытался выяснить у одного из менеджеров, к чему конкретно готовят бассейн:

– Что мы будем репетировать?

Менеджер не понял вопроса.

– Мы будем репетировать эвакуацию?

– Нет, мы будем репетировать ВКД с ремонтом крыла.

Альтман не первый год работал в НАСА и понял, что имеет место конфликт интересов. Не вступая в дискуссию, он направился в кабинет заместителя директора Центра Дэвида Кинга.

– Я и сам в растерянности, – оправдывался Кинг. – Но таково распоряжение. Мы отрабатываем внекорабельную деятельность, включающую выход двух астронавтов, инспекцию крыла и его ремонт.

– А когда мы будет отрабатывать процедуру эвакуации?

– Когда поступит соответствующее распоряжение. Извините, господин Альтман, но другого макета у нас нет…

23 января 2003 года, околоземная орбита, высота 279 километров

Рассказывал Илан Рамон:

– …Я был тогда офицером навигации в эскадрилье. И было мне без малого двадцать семь лет. Молодой холостой пилот – самое обычное дело…

– Не самое обычное, – вдруг перебил командир Хазбанд. – Ты скромничаешь, Илан. Я читал твое досье. Он, друзья мои, удивительный человек, – обратился Хазбанд к другим астронавтам. – Настоящий супермен! В одном из учебных полетов у его машины отказала система управления – наш Илан и его инструктор катапультировались. Приземляясь, Илан сломал ногу, попал в госпиталь. Понятно, что его должны были отчислить из летной школы. Но Илан сражался и со своим недугом, и с недоверием медицинской комиссии. И победил, окончил школу с отличием. Поэтому в том, что Илан находится здесь с нами, нет случайности – он действительно лучший из лучших.

Астронавты похлопали в ладоши.

– Спасибо, командир, – поблагодарил слегка порозовевший Рамон, – но вы преувеличиваете мои скромные достижения. Я продолжу, если никто не возражает?..

Никто не возражал.

– Итак, я был штатным навигатором в одной из эскадрилий израильских ВВС. Единственная, но важная особенность. Наша эскадрилья занималась освоением «F-16». Эти машины стали со временем ударной силой нашей военной авиации. Потому мы считались элитой, и когда речь зашла об «Опере», так называлась эта акция, то выбор пал на нас… Главной боевой задачей, которую мы должны были выполнить в рамках «Оперы», стало уничтожение иракского ядерного реактора. Наше правительство не верило пропагандистам Саддама Хусейна, что атомная станция, которая строилась в Озираке, предназначена для выработки энергии. Дело в том, что Ирак обладает огромными запасами нефти. Это дешевая и очень качественная нефть. На месте Саддама логичнее было бы строить обычную тепловую станцию, которая использует в качестве источника энергии мазут. Но он предпочел другое. Эксперты предполагали, что электростанция Озирака будет производить оружейный плутоний. А если Саддам получит достаточное количество плутония, он сможет создать настоящую атомную бомбу. А если он создаст атомную бомбу, то применит ее против Израиля.

– Извини меня, Илан, но почему именно против Израиля? – удивилась Лорел Кларк. – Насколько мне известно, Саддам всегда считал своим главным врагом Соединенные Штаты.

– Не всегда, – поправил ее командир Хазбанд. – Когда-то мы считали Саддама отличным парнем. Но, к счастью, быстро поняли свою ошибку.

– Да, – кивнул Рамон. – А Израиль всегда был врагом Ирака. Во все времена. К тому же мы ближе, и первую свою бомбу Саддам наверняка сбросил бы на нас. Или угрожал бы сбросить, шантажируя наше правительство и добиваясь политических уступок. Так мы считали. И чтобы устранить эту угрозу, решили нанести превентивный удар – уничтожить реактор в Озираке до того момента, как он будет построен и запущен в эксплуатацию. Разумеется, все детали операции были строжайшим образом засекречены – только командный состав был в курсе подробностей «Оперы». Ну и я – как офицер навигации. Когда дошла очередь до распределения ролей, я, конечно же, претендовал на членство в группе. Молодой был, холостой. Горячий. Сейчас, наверное, раз пять подумал бы, прежде чем лететь, а тогда… Опыта боевых вылетов у меня не было, и наш командир вначале уперся: в эскадрилье хватало проверенных в деле парней. Но и я был непрост – доказывал, что вылет наш уникален, совершить его мы можем только один раз, повтора не будет, а потому все должно пройти без осечек. И мне, как автору карт и маршрута операции, позарез нужно быть в гуще событий – чтобы лично удостовериться, что все прошло как надо, задача выполнена в полном объеме и честные граждане Израиля могут спать спокойно. Наш спор дошел до вышестоящего командования, и в конце концов меня утвердили восьмым номером в строю. Я должен был идти замыкающим и произвести фотосъемку реактора уже после бомбометания. С одной стороны – ничего сложного. С другой стороны – если я где-то ошибся и просмотрел зенитно-ракетный комплекс, мне может достаться его залп… Но все обошлось. Вылетели в назначенный срок, сбросили шестнадцать бомб. Я заснял результаты, сделал вираж влево со снижением и ушел в точку сбора. Иракцы пытались стрелять из зенитных пушек, а затем на перехват поднялся «МиГ-23», но, видно, не рискнул вступить в бой с группой… Хорошо помню черную тучу, которая поднялась над зданием энергоблока, и какие-то ярко-алые вспышки в глубине этой тучи. До сих пор не понимаю, что там могло так гореть… Позднее проводили разбор. Четырнадцать бомб упали прямо на реакторный зал. Две из них не взорвались. Одна бомба попала в лабораторию. И одна – затерялась. Решение атаковать в воскресенье оказалось правильным – персонал был на отдыхе и не пострадал. Нас, разумеется, заметили, опознали, и реакцию в мире этот налет вызвал неоднозначную… И все же «Опера» прошла на удивление гладко. Тут сработало несколько факторов: тщательная подготовка, согласованная работа армии, ВВС, спецслужб, последовательная решимость правительства довести это дело до конца…