Текст книги "Место, где все заканчивается"

Автор книги: Антон Грановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

2

Глеб открыл дверь. На пороге стоял фотограф Петя Давыдов, давний и преданный друг Глеба. Невысокий, худощавый, рыжий и кудрявый. Очки в солидной черной оправе на курносом носу. На лице – ранние морщинки, свидетельствующие о большой, а иногда даже чрезмерной эмоциональности. Замшевая куртка сильно поношена, на кадыкастой шее – красный платок-бандана.

– Привет, б-братское сердце! – по своему обыкновению, чуть заикаясь, проговорил Петя.

– Здравствуй, Пьер!

Старые друзья обнялись. Глеб посторонился, впуская гостя в квартиру:

– Заваливайся.

Петя вошел в прихожую, окинул фигуру Глеба скептическим взглядом, задержался на его небритом, помятом от бессонницы и алкоголя лице.

– Скверно выглядишь, – резюмировал он.

– Угу. – Глеб стряхнул с рукава халата крохотное перышко. – Перебрал вчера малость… Топай в гостиную, Пьер, а я сделаю кофе. Не дерну сейчас чашку эспрессо – помру.

Глеб направился было в кухню, но фотограф удержал его за руку.

– П-подожди. – Он посмотрел Глебу в глаза. – Как ты?

– Нормально, – ответил Корсак.

– Есть н-новости о Маше?

– Пока нет. Ты проходи. А я сейчас.

Глеб отвернулся, чтобы друг не видел его изменившегося лица.

Пять минут спустя Петя Давыдов сидел в гостиной на мягком итальянском диване и выпускал дым, затягиваясь сигаретой так сильно, что его худые щеки превращались в темные ямки.

Глеб вернулся с подносом в руках. На нем красовались две кофейные чашки и бутылка коньяку. Журналист брякнул поднос на стол и объявил:

– Готово! Тебе кофе по-французски, с коньяком?

Петя помотал головой:

– Н-нет, брат. Я с утра не пью.

– Я тоже. – Глеб взялся за бутылку.

Давыдов с упреком смотрел, как Глеб доливает в свою чашку коньяк. Корсак уселся в кресло, сделал пару глотков кофе и закурил.

Глеб был рад видеть Петю Давыдова. Они дружили еще со студенческой скамьи. В ту далекую пору оба учились на одном факультете и делили одну комнату в общаге, пока «коммерческие дела» Глеба не пошли вверх и он не снял квартиру.

Петя Давыдов после окончания университета некоторое время преподавал, но потом бросил это безнадежное (главным образом, по причине заикания Пети) занятие и посвятил себя любимому делу – фотоискусству.

Была у Пети Давыдова одна особенность, отличавшая его от других людей. Он был совершенно, просто фантастически бесстрашен. И еще – Петя умел дружить так, как никто больше не умеет. За друга он готов был пойти в огонь и в воду.

Петя улыбнулся и сказал:

– Все б-будет хорошо, Глеб. Полиция ее обязательно найдет.

Глеб не ответил, лишь отхлебнул глоток кофе.

– Слушай, – вновь заговорил Петя, – тут через пару д-дней наши университетские собираются.

– Да, я слышал, – сказал Глеб, выпуская дым.

– Ты пойдешь?

Глеб мотнул головой:

– Нет.

– Зря. Наши ребята часто о тебе вспоминают. Особенно после того, как ты издал эту книгу. Кстати, как идут п-продажи?

– Нормально идут, – сказал Глеб.

Петя отпил глоток кофе, внимательно посмотрел на друга и спросил:

– Так зачем ты меня п-позвал?

– Затем, что ты – мой друг, – ответил Глеб. – И мне нужна твоя помощь.

Некоторое время Давыдов молчал, проницательно глядя на Корсака, затем улыбнулся своей задорной мальчишеской улыбкой и сказал:

– Я рад, что ты вспомнил обо мне. Но если хочешь, чтобы я был рядом, п-перестань валять дурака. Спиртное т-твою проблему не решит.

– Да ну?

– Точно тебе говорю. Напиваться тебе сейчас нельзя. Это будет п-проявлением слабости.

Глеб взглянул на друга с интересом:

– А по-твоему, человек всегда и в любых обстоятельствах должен оставаться сильным?

– Если этот человек м-мужчина, то да, – твердо проговорил Петя.

Глеб все смотрел на него, слегка прищурившись. Внешность Пети была обманчива и многих сбивала с толку. В трезвом виде Петя Давыдов выглядел таким же безобидным интеллигентом, как Шурик в фильме «Кавказская пленница». Но стоило ему выпить рюмку-другую текилы, и безобидный интеллигент превращался в храброго безбашенного рыцаря.

В подвыпившем состоянии Петя грудью стоял за справедливость и готов был незамедлительно ринуться в бой, если видел, что кого-то обижают или унижают.

Петя взял со стола бутылку и быстро поставил ее на пол, поближе к себе.

– Не сдавайся, – сказал Петя, глядя Корсаку в глаза. – Мужчина д-должен быть сильным! Он должен быть воином!

– Воином я бы себя не назвал, – сказал Глеб.

– Вижу, – усмехнулся Давыдов и поправил очки. – Единственная в-война, которую ты сейчас ведешь, – это война с трезвостью. Но давай поговорим о главном. Зачем ты меня п-позвал? Что я д-должен делать?

– Будь рядом со мной, – просто ответил Глеб.

Петя приподнял рыжие брови:

– И все?

Глеб кивнул:

– Пока да.

– А п-потом?

– Жизнь покажет.

– Темнишь, – хмуро проговорил Давыдов.

– Темню, – согласился Корсак. – Но так надо. Ты уж мне поверь. – Он оттянул рукав и глянул на циферблат наручных часов: – Нам пора.

– Куда именно?

– На игру, – ответил Глеб. – Сегодня мне предстоит сорвать большой куш.

Давыдов недобро блеснул глазами:

– Ты снова стал играть?

– Только сегодня. И не играть, а выигрывать.

Петя нахмурился и покачал головой:

– Мне это не н-нравится!

– Мне тоже, – сказал Глеб. – Но я хочу, чтобы во время игры ты был рядом. Сделаешь это ради меня?

– Конечно. Но…

– И без всяких вопросов.

Петя несколько секунд разглядывал Глеба, как некую диковину, и наконец вздохнул:

– Хорошо. Но если я пойму, что ты в-валяешь дурака, я поступлю так, как считаю нужным. Идет?

– Идет, – кивнул Глеб. – А теперь – прости, мне нужно одеться.

3

Комната, где проходила игра, была очень просторной и чрезвычайно дорого обставленной. Игральный стол красного дерева, столешница обтянута зеленым сукном. Вдоль стен – книжные стеллажи, тоже красного дерева. Под ногами – красный шерстяной ковер. Стены комнаты (или, скорее, зала) украшали изысканные гравюры и картины.

Среди игроков, собравшихся за столом, Глеб не увидел ни одного знакомого. Впрочем, его это не смутило. Скользнув по их лицам, он сразу понял, что противники они несерьезные, хотя и выглядят солидно. Да и сама игра никак не тянула на Большую Игру.

Несмотря на это, Глеб почувствовал приятное волнение. Он давно не держал в руках карт и ощутил себя грешником, сбежавшим из монастыря во время строгого поста, чтобы набить желудок мясом и сластями.

Максим Коновалов, сын одного из самых богатых людей Москвы, пришел на игру не один. За его спиной в коричневом кожаном кресле сидел телохранитель. Квадратный подбородок, серый костюм, короткая стрижка – все как полагается.

Выглядел Коновалов довольно-таки необычно. Высокий, широкоплечий, с бычьей шеей и широким лицом, он скорее походил на прилично одетого вышибалу, чем на сынка-мажора. Каштановые волосы коротко острижены и всклокочены. Темно-зеленые глаза смотрели из-под хмурых бровей подозрительно и как-то угрюмо.

Рядом с Коноваловым сидел его приятель – белобрысый светлоглазый очкарик Артур Лацис. Человек, как шепнули Глебу, без определенных занятий, прилично одетый, раскованный и спокойный. Вокруг таких парней, как Максим Коновалов, постоянно кружились «рыбки-прилипалы», и, судя по всему, Артур Лацис был одной из таких «рыбок».

Одет Лацис был почти так же дорого, как Коновалов. Жидкие светлые волосы его были тщательно зачесаны набок, а на носу красовались очки в тонкой золотой оправе, придававшие его худому лицу выражение интеллигентного спокойствия.

Игра длилась уже больше часа. Максу Коновалову не везло. Его приятелю Артуру Лацису – тоже. Не так сильно, как Коновалову, но оба были в минусе и оба это переживали. Мажор Коновалов откровенно злился, интеллигентный Лацис хмурил светлые брови и напряженно глядел в свои карты.

После очередного круга Глеб поднялся из-за стола:

– Прошу прощения, господа, мне нужно ненадолго отлучиться.

Он направился к туалетам. Петя Давыдов, сидевший в кожаном кресле, в углу комнаты, тоже поднялся.

– Хочешь ему помочь? – насмешливо поинтересовался Коновалов-младший.

Петя проигнорировал его реплику и тоже двинулся в сторону туалета.

Глеб поджидал его в коридорчике, на стенах которого красовались старинные гравюры в деревянных рамах.

– Петь, я заметил, что ты на пределе, – с ходу сказал он.

– На п-пределе? – Давыдов сдвинул брови. – Глеб, что, черт возьми, п-происходит?

– Я выигрываю, – просто ответил Корсак.

– Выигрываешь? Да ты…

Глеб приложил палец к губам:

– Тише.

Петя понизил голос:

– Да ты уже отхватил целую кучу д-денег! Когда это закончится?!

– Когда закончатся деньги у Коновалова.

Лицо Пети напряглось и слегка покраснело. Он посмотрел на Корсака хмурым, непонимающим взглядом и сказал:

– М-мальчишка опасен.

– Я знаю, – отозвался Корсак.

– А если знаешь, тогда к-какого черта…

– Петь, не голоси. – Глеб положил руку на его плечо. – Отнесись ко всему философски.

– Философски? А если тебя н-найдут в канаве со свернутой шеей? Тоже п-прикажешь мне относиться к этому философски?

Корсак хмыкнул:

– Не нагнетай.

– Я и не н-нагнетаю. Ты знаешь, что у его телохранителя есть ствол?

– Да, я обратил внимание.

На лице Давыдова отобразилось недоумение. Несколько секунд он молчал, испытующе глядя на журналиста, потом сказал:

– Не знаю, чего ты хочешь добиться, Глеб. Но если ты д-думаешь, что я смогу отстоять тебя в д-драке с этими коновалами – ты сильно ошибаешься.

– Это всего лишь игра, – сказал Глеб спокойно. – Чего я хочу добиться? Того же, чего и другие игроки, – опустошить карманы противников. А теперь давай вернемся в зал и продолжим. И я тебя умоляю: не бросай в нашу – вернее, в мою – сторону стола гневные взгляды и не скрипи зубами. Этот скрип слышен на соседней улице.

Глеб подмигнул Давыдову и вернулся в зал.

– Вы готовы продолжить? – с холодной вежливостью осведомился у Корсака распорядитель, когда тот подошел к игральному столу.

– Только если мне принесут стакан водки с тоником, – небрежно и даже развязно сказал Глеб.

Распорядитель подал знак молодцеватому бармену. Бармен кивнул и тотчас же принялся смешивать коктейль. Треть стакана водки, треть – тоника, сок из половинки лайма и много колотого льда.

– Заставляете себя ждать, – едко проговорил Коновалов-младший, уставившись на Глеба глазами молодого пса, уверенного, что уловил запах добычи.

«Это мы еще посмотрим, кто из нас добыча», – подумал Корсак и бросил на стол пластиковую фишку.

Полчаса спустя Глеб сидел за столом, заметно встрепанный, разгоряченный алкоголем и игрой, со сбившимся на сторону галстуком. Глаза у него азартно блестели, на губах играла ироничная улыбка.

Максим Коновалов, напротив, выглядел мрачным и был бледен. Ему по-прежнему не везло. На этот раз – просто катастрофически. Он то и дело заказывал минеральную воду, чтобы остудить свою ярость и пыл. После очередного выигрыша Глеб снисходительно проговорил, обращаясь к парню:

– Ничего, приятель, будет и на твоей улице праздник.

Глаза Максима сверкнули. Однако он сдержался. Корсак заказал еще выпивку. А когда ему принесли коктейль, развязно произнес:

– Эй, паренек, не хочешь присоединиться?

– Нет.

– Зря! Знаешь, как поется в песне? Губит людей не пиво – губит людей вода!

Глеб засмеялся и с шумом отхлебнул из стакана коктейль. На этот раз Коновалов не выдержал. Он сжал кулаки и процедил сквозь сжатые зубы:

– Вы бы не могли не пить во время игры?

– Правила этого не запрещают, – легкомысленно проговорил Корсак. – Следовательно, я буду пить что хочу и сколько хочу.

– Может быть, вы сперва сделаете ставку? – вежливо, но холодно проговорил один из игроков, пожилой джентльмен с мясистым лицом.

– Легко.

Глеб сделал ставку, да такую, что лица игроков заметно изменились.

– Пас, – сказал пожилой джентльмен и положил карты на стол.

– Я тоже, – севшим голосом проговорил второй игрок, худощавый, с холодными глазами и тонкогубым ртом. И тоже положил карты.

– И я, – сказал белобрысый Лацис.

Глеб покосился на Коновалова. Тот напряженно смотрел в свои карты. Прошло несколько секунд, взгляд Коновалова скользнул поверх карт и встретился со взглядом Глеба. Тот улыбнулся и подмигнул парню. Лицо мажора слегка потемнело, в глазах его заплясал убийственный огонек.

– Вы бы не могли не улыбаться? – прохрипел он.

– Не могли бы, – ответил Глеб. – У меня хорошее настроение.

– Хорошее? – Парень холодно прищурился. – Хочешь, чтобы я тебе его испортил?

– Попробуй, – добродушно предложил Глеб.

Белобрысый Артур Лацис, сидевший рядом с Коноваловым, наклонился к нему и тихо произнес:

– Максим, не горячись.

– Вот-вот, Максимка, не горячись, – улыбнулся Глеб. – Все болезни – от нервов.

Коновалов чуть наклонился вперед, посмотрел на Корсака исподлобья, как разъяренный бычок, и прорычал:

– Говорю тебе: не улыбайся здесь!

На это Глеб ответил с глумливой усмешкой:

– Раз уж мы на «ты», то позволь тебе заметить, мой маленький друг: когда я улыбаюсь и где – не твое собачье дело.

Парня проняло. Задыхаясь от бешенства, он сипло выдавил из себя:

– Я тебя… Я…

– И что ты сделаешь? – насмешливо уточнил Глеб. – Пожалуешься взрослым? – Корсак скривил лицо и захныкал: – «Папочка, этот нехороший дядя выиграл у меня все мои де-е-еньги! Накажи-и его!»

Кровь отхлынула от щек Коновалова. Губы его побелели и затряслись.

– Смотри не грохнись в обморок, малыш, – посоветовал ему Глеб. – И вели своему церберу сбегать за подгузниками: если ты так будешь переживать, они тебе понадобятся.

На этот раз не выдержал даже Петя Давыдов.

– Глеб, з-завязывай, – сказал он со своего кресла. – Ты же не самоубийца.

Реплика Пети подействовала на Коновалова неожиданным образом. Он вдруг успокоился, растянул толстые губы в ухмылке и проговорил таким же развязным голосом, каким высказался Глеб:

– Послушай своего друга, Корсак. По вечерам на московских улицах небезопасно.

– Поэтому ты и ходишь с телохранителем? – приподнял точеную бровь Глеб. – Он защищает твой зад?

Парень вновь изменился в лице. И тогда Глеб подбавил масла в огонь:

– Неужели я ошибаюсь? Если ты смелый парень, то покажи, на что ты способен.

И Коновалов показал – схватил фишки и объявил:

– Я хочу удвоить!

– Макс, не надо, – тихо проговорил белобрысый Лацис. – Он тебя подначивает.

Коновалов его не слушал. Он смотрел только на Глеба.

– Поднимаю, – сказал тот. Передвинул свои фишки, взглянул на парня и весело объявил: – Кажется, у вас больше нет фишек? Что будете делать?

Коновалов облизнул сухие губы языком.

– Я… напишу расписку, – пробормотал он.

Распорядитель посмотрел на Корсака и вопросительно приподнял брови:

– Глеб Олегович?

– Пусть пишет, – пожал плечами Корсак.

Распорядитель протянул парню бумагу и ручку. Тот написал расписку.

– Отлично, – кивнул Глеб. – Что ж, полагаю, теперь самое время посмотреть на наши карты.

Коновалов бросил карты на стол – картинками вверх.

– «Фул-хаус»! – объявил он самодовольно. – А что у вас?

Глеб выложил свои карты на стол – одну за другой. По комнате пронесся многоголосый вздох.

– «Рояль-флэш» на бубнах, – сказал распорядитель, взглянув на карты журналиста.

А Глеб подмигнул Коновалову и весело проговорил:

– Неплохая попытка, малыш! Но сегодня тебе не повезло.

Он взял расписку и сунул ее в карман пиджака. Физиономия Макса Коновалова побагровела. Прочие игроки, включая Артура Лациса, сидели с каменными лицами.

И тут Коновалов слетел с катушек. Уставившись на Корсака ненавидящими глазами, он резко и сильно ударил ладонью по столешнице и рявкнул:

– Ты жульничал!

– Что?! – Зрачки Глеба сузились. – Повтори, что ты сказал, щенок?!

– Я сказал, что ты – шулер!

Глеб поднялся. Телохранитель, сидевший за спиной молодого богача, тоже вскочил на ноги и шагнул вперед. Глеб, казалось, не обратил на него никакого внимания. Он холодно посмотрел на парня и проговорил отчетливо, с убийственно-холодной иронией:

– Вот сейчас сниму ремень и надаю тебе медной пряжкой по заднице.

Коновалов тяжело задышал, его ноздри раздулись, он стал медленно вставать из-за стола.

Телохранитель шагнул к Глебу, но в этот миг Корсак вновь заговорил.

– Ты затеял ссору специально, чтобы не платить, птенец? – произнес он уничижительным тоном, глядя парню в глаза. – Вот, значит, как Коновалов-младший относится к карточным долгам?

– Макс, он прав, – произнес вдруг Артур Лацис. Он тоже поднялся и, блеснув золотыми очками, положил приятелю руку на плечо: – Отойдем на два слова.

Оба парня поднялись и отошли в другой конец комнаты.

Лацис, искоса поглядывая на Глеба, что-то зашептал Коновалову-младшему на ухо. Шептал тихо, неслышно, но Глеб догадывался, о чем он говорит.

– Ты хочешь свернуть этому выскочке шею, и я тебя понимаю, – говорил Лацис. – Но ты не можешь его тронуть до тех пор, пока не выплатишь ему долг. Рассчитайся с ним, а потом уже действуй.

Коновалов-младший расцепил сжатые зубы и тихо процедил:

– Артурчик, у меня нет таких денег.

– Нет? – удивился Лацис.

– Нет, – повторил Коновалов. – Отец скуп. Он кидает мне на карманные расходы только мелочь!

– Значит, ты все спустил?

– Да.

– Ладно. – Лацис вздохнул и поправил пальцем очки. – Что-нибудь придумаем. А теперь вернись за стол и сделай то, что должен.

Внезапно Коновалов-младший скрипнул зубами:

– Ты что, мне указываешь?

– Я не сумасшедший, чтобы тебе указывать, Макс, – спокойно произнес Лацис. – Но есть правила, которые надо соблюдать. Плохие слухи разносятся быстро, и если ты дашь этому гаду повод усомниться в твоей платежеспособности, тебя больше не пустят за карточный стол. Нигде и никогда. И это будут далеко не самые большие неприятности, которые тебя ожидают.

– Мой отец…

– Твой отец – не единственный богатый и властный человек в этой стране, – сказал Лацис.

Коновалов несколько секунд морщил лоб, размышляя над ситуацией, и вдруг резко сник.

– Да. Ты прав, – сказал он, смачно выругался и вернулся к игральному столу. – Прошу прощения, господа, – сказал он с вымученной улыбкой. – У меня был тяжелый день.

– Судя по всему, это не последний тяжелый день в вашей жизни, – насмешливо заметил Глеб. – Но я хочу знать, намерены ли вы отдать мне долг?

– Да, – процедил парень, изо всех сил сдерживаясь и глядя на Глеба глазами, в которых плясали демоны. – Я верну долг.

– Отлично. Это все, что я хотел услышать. – Глеб поднял руку и взглянул на часы. – На этом, пожалуй, закончим. Спасибо за приятную игру, господа!

Глеб поднялся из-за стола, кивнул Пете Давыдову, тот тоже встал, и приятели двинулись к выходу.

– Почаще теперь оглядывайся, Корсак, – раздался у них за спинами негромкий голос Коновалова-младшего.

Глеб остановился. Обернулся и насмешливо произнес – негромко, но так, чтобы слышали все:

– Собираешься пристроиться сзади? Прости, голубь, но я не по этой части.

Коновалов прорычал что-то сквозь стиснутые зубы, сжал кулаки и ринулся было к Глебу, однако Лацис быстро встал у него на пути. Коновалов скрипнул зубами, но вынужден был остановиться.

На улице было темно, влажно и ветрено. Глеб сунул в рот сигарету, спросил:

– Петь, ты чего такой хмурый?

– Ты с ума с-сошел, – сказал тот, передернув плечами. – Ты понимаешь, что ты уже не жилец?!

Глеб снисходительно хлопнул друга по плечу:

– Да не убивайся ты так, Пьер. Все будет хорошо.

– Не знаю, что ты там задумал, но мне кажется, что у тебя сорвало б-башню.

– Моя башня привинчена к корпусу крепче, чем кажется, – сухо проговорил Глеб. Улыбнулся и добавил: – Просто доверься мне, хорошо?

Давыдов, однако, смотрел на него весьма угрюмо.

– Однажды, когда я тебе д-доверился, оживший мертвец утащил меня в ад, – хмуро произнес он.

Глеб прищурил мерцавшие в темноте, как у кота, глаза:

– Но в тот раз я вытащил тебя из ада, не так ли? [4]4
  См. роман Евгении и Антона Грановских «Последняя загадка парфюмера», издательство «Эксмо».


[Закрыть]

– Так, – вынужден был признать Петя. – Но скажи мне одно. То, что ты з-задумал, поможет спасти Машу?

– Да. – Корсак помедлил и тихо добавил: – Если только она еще жива… – Усилием воли Глеб заставил себя приободриться и твердо проговорил: – А теперь слушай меня и запоминай…

4

Это только так называлось – музыкальная студия, на самом деле Глеб привел ее в какой-то полуподвальчик с лампами дневного освещения. Стены были обиты чем-то вроде фанерных листов со множеством отверстий.

– Звукоизоляция? – со знанием дела констатировала Маша.

– В точку, – улыбнулся Глеб. – Располагайся и чувствуй себя здесь как дома.

Маша огляделась. Забавное все-таки местечко. Просто, но уютно. Одна стена – из красного кирпича, на ней висят плакаты, на плакатах – какие-то длинноволосые парни с гитарами.

– А где твои друзья-музыканты? – поинтересовалась Маша.

– У них сегодня выходной, – ответил Глеб. – Садись сюда. Сейчас я дам тебе гитару.

Маша села на невысокий металлический табурет и взяла из рук Глеба гитару. Корсак расположился рядом с ней.

– Так, – назидательно говорил он. – Теперь я научу тебя играть. Указательный палец поставь сюда. Средний – сюда. Безымянный – рядом, вот сюда. А теперь прижимай струны крепче. Вот так.

– Больно! – пожаловалась Маша.

Глеб улыбнулся:

– Терпи. Искусство требует жертв.

– Ты решил принесли в жертву своему искусству мои пальцы? – насмешливо осведомилась Маша.

– Я решил познакомить тебя с новым прекрасным миром.

– Как напыщенно!

Глеб засмеялся:

– Ты еще не слышала меня, когда я рассказываю о джазе! Так… Пальцы вроде бы поставила правильно. Умница! А теперь проведи по струнам.

Маша сделала, как он велел; гитара отозвалась нежным мелодичным аккордом.

– Ты слышал? – радостно воскликнула Маша. – У меня получилось! Я только что играла на гитаре!

– Ну, «играла» – это слишком громко сказано, – наморщил нос Глеб.

– Да нет же, я играла! Кстати, а как это называется?

– Что именно?

– То, что я сыграла?

– Ре-минор.

– Ох ты! – восхищенно воскликнула Маша. – Это хороший аккорд?

– А то. Мой любимый!

Маша еще несколько раз провела пальцами по струнам, убрала левую руку от гитары и тряхнула ею в воздухе.

– Пальцы болят, – пожаловалась она. – Слушай, а когда ты играл вчера для меня – тебе тоже было больно?

– Еще как, – сказал Глеб.

Маша подозрительно прищурилась:

– Но ты улыбался.

– Просто я не привык показывать свою боль, – мужественно проговорил Глеб. Вздохнул и добавил: – Такой уж я человек!

Маша рассмеялась:

– Ах ты, мой бедненький!

Глеб наклонился и поцеловал ее в губы.

– Это за что? – поинтересовалась Маша.

– За то, что ты хорошая ученица. Главное – не сдавайся, и когда-нибудь из тебя выйдет толк.

Не сдавайся…

Маша открыла глаза. Сперва она увидела погреб, и на этот раз он показался ей больше, чем прежде. Примерно три на три метра, с кирпичными замшелыми стенами и полом из темных струганых досок. Светодиодная лампочка, светившая из верхнего дальнего угла, забранная решеткой, давала мало света. Но это лучше, чем полная темнота.

Потом она поняла, что кто-то смотрит на нее. Подняла голову и увидела неуклюжую фигуру, склонившуюся над люком погреба. Горбун что-то делал. Разобрать, что именно, Маша не могла, но вскоре увидела корзинку, которую Хант спускал на веревке в ее погреб.

Маша поняла, что там еда, и голодный спазм внезапно скрутил ее желудок. Она ухватила край корзинки и заглянула в нее. В ней лежал кусок черного хлеба и старая измятая алюминиевая фляжка с водой.

Маша поняла голову. Горбун смотрел на нее.

– Эй! – крикнула ему Маша. – Ты не хочешь поговорить?

Некоторое время горбун молчал, затем проскрипел своим низким странным голосом:

– Ешь. Это вкусно.

– Кто ты такой? – крикнула Маша. – И почему держишь меня здесь, под землей?

– Потому что ты мертвая, – проскрипел в ответ горбун. – А мертвецы живут под землей.

Он хотел задвинуть крышку люка, но Маша снова крикнула:

– Я живая, слышишь?!

Горбун остановился, секунду или две молчал и глухо произнес:

– Ты мертвая. И должна быть мертвой. Для всех, кроме меня. – Горбун помедлил и добавил: – Ешь. Ну!

Маша отодвинулась от корзинки.

– Я майор полиции! – сказала она, глядя на него яростными холодными глазами. – Меня уже ищут!

– Ищут, – согласился горбун. – Но не найдут.

Маша облизнула пересохшие губы:

– Скажи хоть, где мы?

Он несколько секунд молчал, размышляя, по всей вероятности, стоит ли отвечать на этот вопрос или нет, и сказал:

– На полигоне.

– На каком?

– Полигон ТБО, – проскрежетал он.

«Полигон ТБО… – Маша на секунду задумалась. – Черт, да ведь это же свалка! ТБО – твердые бытовые отходы».

– Значит, мы на свалке? – спросила она вслух.

– Нет, – неприветливым голосом ответил горбун. – Полигон ТБО.

И захлопнул крышку погреба. Сразу стало темнее. Маша задумчиво посмотрела на тусклую лампочку. Главное, чтобы горбун не выключил ее. Если в погребе вновь станет темно, она не выдержит.

Нужно отвлечься. Нужно думать.

Итак, полигон ТБО… Звучит громко! Но на деле это обычная свалка, разросшаяся до размеров целой деревни.

Москва окружена этими полигонами ТБО. По всей вероятности, она находится на одном из них. А горбун, должно быть, сторож. «Крысиный король». Всесильный хозяин свалки. Мусорный император.

Маша отвела взгляд от лампочки и поежилась. В погребе было холодно. Маша обхватила плечи руками и оглядела себя с ног до головы.

Вечернее платье превратилось в рваное рубище. Зато туфли целы и невредимы. «Sergio Rossi»… Итальянское качество, двенадцать тысяч рублей за пару. Сумасшедшая, конечно, цена, но хорошо, что она не поскупилась. Спасибо Глебу, он вошел в ее положение и сделал широкий жест.

Глеб…

Маша вспомнила его лицо, улыбку, руки… Но тут же одернула себя. Не время предаваться воспоминаниям. Нужно придумать, как отсюда выбраться.

«Думай, Любимова, – сказала она себе. – Думай!»

Как могут быть связаны криминал и владения «крысиного короля»? Первое, что приходит в голову, – ликвидация трупов. Никто не проверяет свалки. Вместе с мусором можно сжечь любое тело – никто ничего не узнает и не спохватится.

«Но почему он считает меня уже мертвой?»

Горбун противоречил сам себе. С одной стороны, он сказал, что Машу считают мертвой, с другой – подтвердил, что ее ищут. Вопрос в следующем: кто именно считает ее мертвой? Очевидно, тот, кто приказал ее убить.

Убить. Или… похоронить?

Маша похолодела от этой догадки. Вероятно, Лицедей привез ее сюда, поручив Ханту избавиться от ее тела. Сжечь ее, как Хант сжигал другие тела.

Но тогда почему она жива? Хант не выполнил приказ?.. Да, скорее всего. Но почему он этого не сделал?.. Ответ показался Маше вполне очевидным.

Примерно через два часа он пришел снова. Откинул крышку погреба и уставился на Машу сверху вниз. Он ничего не делал, просто сидел и смотрел.

Маша подождала, не скажет ли он чего-нибудь, но, поскольку горбун продолжал молчать, она заговорила первой:

– Тебя зовут Хант, верно?

– Откуда ты знаешь? – вымолвил он своим жутким, скрежещущим голосом, коверкая звуки и слова.

– Я слышала, как кто-то окликнул тебя. Наверное, это был шофер. Они ведь постоянно привозят сюда мусор, верно?

Горбун молчал. Отсюда, снизу, ей было не разобрать черт его лица. Внезапно он повернулся, и Маша поняла, что сейчас крышка погреба захлопнется.

– Поговори со мной, Хант! – крикнула она. – Мне страшно одной! Я не прошу, чтобы ты меня вытащил, но я хочу, чтобы ты говорил со мной! Слышишь?

Горбун медлил. Маша поняла – он не прочь поговорить. Да и как иначе? Вероятно, круг его общения ограничивается шоферами, которые привозят на свалку мусор, крысами да бродячими собаками.

– Тебе приказали меня убить? – прямо спросила Маша.

Некоторое время он молчал, но когда Маша повторила вопрос, сипло выдохнул:

– Да.

Сердце Маши учащенно забилось, когда он озвучил то, о чем она уже и так догадывалась.

– Почему ты этого не сделал? – спросила она.

Горбун молчал. К горлу Маши подкатил ком, на глазах выступили слезы, и черная фигура Ханта слегка расплылась. Маша вытерла глаза тыльной стороной ладони.

«Главное – не плакать. Нужно взять себя в руки и говорить с ним спокойно. Он не должен видеть мой испуг».

– Я тебе не враг, слышишь! – громко сказала Маша. – Я могу быть твоим другом! Тебе ведь нужен друг?

– У меня есть друг, – проскрежетал Горбун. – Это он привез тебя сюда.

Вот оно что! Значит, она была права. Лицедей привез ее сюда и приказал горбуну избавиться от ее тела. И, возможно, добить ее. Ведь Лицедей привез ее на свалку живой. Почему он сам ее не убил?.. Брезгливость? Лицемерие? Должно быть, этот мерзавец очень высокого мнения о себе. Принципиальный убийца – как это банально! «Я не убиваю женщин и стариков! Поэтому поручаю это тебе, жалкий горбун…»

Маша представила себе, сколько трупов горбун навеки упокоил на этой свалке, и ее передернуло. Вероятно, Хант очень предан своему другу. И, наверное, смотрит на него с восхищением, как нищий оборванец смотрит на бога, спустившегося с небес в его лачугу.

И все же он до сих пор не задвинул крышку люка.

– Тебе здесь скучно, – хрипло проговорила Маша. Кашлянула в грязный кулак, прочищая горло, и продолжила: – Здесь ведь совсем не бывает женщин, верно? Наверное, я первая женщина, которую ты видишь за последние лет пять.

Горбун что-то угрюмо проворчал в ответ.

– Позволь мне выбраться из этой ямы, – сказала Маша. – Хотя бы ненадолго.

Горбун снова что-то невнятно проскрипел, но на этот раз Маша разобрала произнесенное слово. Это было слово «нельзя».

– Нельзя? – Она сглотнула слюну и спросила дрогнувшим голосом: – Почему?

– Это правило, – ответил горбун, сделав особый упор на последнее слово.

Правило! Все-таки и у этого чудовища есть уязвимое место. Существование его подчинено правилам. Кто-то выдумал некие правила, регламентирующие его никчемную жизнь, внося в нее видимость осмысленности и порядка. Даже чудовищам нужен смысл. Никто не может жить в пустоте. Тем более один.

Маша предприняла еще одну попытку.

– Я не смогу от тебя убежать, слышишь? – громко проговорила она. – Свяжи мне ноги. Привяжи меня веревкой к ножке кровати. Придумай что-нибудь, ты ведь мужчина!

Горбун молчал.

– Я не собираюсь убегать! – вновь заговорила Маша. – Я просто хочу помыться. – Она выдержала паузу и добавила, чуть понизив голос: – Если хочешь, можешь присмотреть за мной, пока я буду это делать.

И опять Хант не проронил ни слова.

«Этот человек подобен прирученной собаке, – подумала Маша. – Ему нужны правила. И он привык подчиняться властному голосу – голосу того, кто имеет право повелевать и твердо знает, что делать дальше».

И тогда она крикнула полным отчаяния голосом:

– Даже трупы обмывают перед тем, как похоронить! Это правило! Это правило, слышишь?! Это правило, чертов ты болван!

Хант шумно вздохнул.

– Если ты не выполнишь это правило, я пожалуюсь ему! – властно и грозно сказала она. – Ты ведь не хочешь, чтобы онтебя наказал?

Горбун явно колебался. Секунда, две прошли в молчании… Он вновь что-то рыкнул, схватился за крышку погреба и с грохотом захлопнул ее.

Грохот это отозвался в самом сердце Маши, гулом разнесся внутри ее черепа. Она стиснула кулаки и закусила губу.