Текст книги "Пылающая полночь"

Автор книги: Антон Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Во попал! – протянул он, поняв, за чей счет весь этот банкет, но тут же сосредоточенно взглянул на меня. Допрос?

Часть третья

От каждого по способностям

Глава 1

Как я и говорил, фамильное оружие Граммона, найденное нами на месте того неудачного покушения, было больше похоже на изрядно погрызенную зубочистку, зачем-то завернутую в куски разлохмаченной кожи. Еще большее сходство с нею шпаге добавляли торчащие тут и там деревянные щепки ножен, измочаленных донельзя. Когда Пир попытался извлечь из них шпагу, ножны просто рассыпались, повиснув на лоскутах кожи, а клинок… ну, у бредней очень крепкие зубы, а сталь шпаги если и была когда-то освящена, то так давно, что все последствия благословения Светом давно выветрились, так что никакого неудобства тварям она доставить не могла. Впрочем, если отдать шпагу в руки хорошему мастеру, он еще вполне может вернуть ее к жизни… или, в крайнем случае, сделать из остатков неплохой вертел. У отправившегося с нами за компанию Руса хватило ума высказать эту мысль вслух. Зря он так. Пир тут же записал Браконьера в личные враги. Нет, до убийства дело, конечно, не дойдет, но пару фингалов бараненок ему точно нарисует. По крайней мере, постарается, по глазам вижу. Да, общение с ходоками изрядно Пира испортило. Он умудрился всего за неделю растерять всю свою надменность и великосветские замашки, и теперь во время обеда на постоялом дворе его руки уже не рыщут по столу в поисках пятого ножа или десятой вилки, довольствуясь поясным походным набором, пусть и серебряным. Также Пир не считает зазорным сойтись с кем-нибудь на кулачках, а в кабацкой драке и сам готов приласкать чем-нибудь тяжелым любого идиота, схватившегося за оружие. В общем, приобретает человеческий вид наш бараненок, растет над собой! Что не может не радовать, а то каждый раз как гляну на дворян, приезжающих в Ленбург, так плеваться хочется. Придурки расфуфыренные.

– Что же я отцу-то скажу… – На обратном пути в город Граммон вновь завел траурную песнь о своем оружии.

– Отдашь шпагу моему деду, он вернет ей нормальный вид. Отцу скажешь, что за этим и ездил в Ленбург, – отмахнулся я.

Был бы рядом Рус – можно было бы не обращать внимания на нытье Пира, но Браконьер, проехав с нами до места покушения и полюбовавшись работой бредней, попросил отвести его скакуна обратно в город, а сам, как и предполагал изначально, отправился в выход. Так что причитания Граммона на обратном пути мне пришлось выслушивать в одиночестве, и в конце концов он меня так достал, что я решил похлопотать за него перед дедом, хотя старый редко берется за подобные заказы, – но чего не сделаешь ради собственного душевного спокойствия?!

Граммон, кстати, удивленно замолк, но почти тут же довольно просиял. Ну, дите дитем… и как оно все в нем уживается? Вроде посмотришь, нормальный, вменяемый человек, а в следующую секунду – типичный избалованный недоросль! Ха! Обрадовался моему обещанию? Ну-ну, пусть радуется, пока цену не узнает. Клинки дедовой обработки, даже самой простой, меньше пары десятков золотых не стоят, так что…

– А они у Пира есть? – ехидно заметил мой сосед, внимательно прислушивавшийся к происходящему. А как же, пусть мы и не в руинах, но Пустоши есть Пустоши, здесь нужно держать ушки на макушке.

– Должны быть, – мысленно ответил я духу. – По крайней мере, по моим расчётам, у него в кошельке звенит не меньше полусотни монет. На приведение клинка в порядок и простую обработку хватит с лихвой.

– Ага, хватит, конечно, а по пути в Нойгард он святым духом питаться будет! – фыркнул сосед.

– Это еще что такое? – не понял я, но тут же одумался. – Извини. Забыл.

– Осмелюсь заметить, это моя отмазка, – делано обиженно отозвался тот, заставив меня улыбнуться. Да уж, точнее не скажешь. Прав, зараза бесплотная.

– От куска мяса слышу! – Вот и поговорили.

Дед действительно опустошил кошель Граммона на добрых двадцать пять золотых, не забыв вволю поторговаться… и выплатить мои законные пять монет за приведенного клиента. Пир долго фыркал и бесился, но спустя два дня, потребовавшиеся деду на работу, его гнев сошел на нет, точнее, был перебит другой эмоцией…

– Что это? – ткнул пальцем в основание клинка Пир после испытания шпаги и ее свойств. Надо сказать, таким радостным и довольным я нашего бараненка еще не видел. А уж его вскрики: «Ну, все как дед описывал!» – до сих пор стояли у меня в ушах. Но в тот момент, когда он обратил внимание на клеймо, тон Граммона резко изменился.

– Клеймо мастера-артефактора, – пожал я плечами, переглянувшись с довольно ухмыляющимся дедом.

– Я вижу! Но клинок-то новый! А клеймо на нем старое! Вы понимаете, что, увидев такую подделку, цех алхимиков не успокоится, пока не отрубит руки изготовителю?!

– Отрубит руки? Мне? Какой кошмар! – в почти натуральном испуге заломил руки старый и тут же договорил абсолютно спокойным тоном: – А, собственно, за что?

– За использование чужого клейма! – отрубил Пир.

– И где же ты нашел здесь чужое клеймо? – ласково спросил дед и, поймав недоумевающий взгляд Граммона, вздохнул. – Это мое клеймо. Уже восемьдесят восемь лет. И шпагу эту я помню. Она была моим экзаменом мастерства в гильдии. Ее потом, насколько я помню, выкупила казна для награждения, как я понимаю, твоего предка. Потому я и сумел восстановить клинок со всеми его свойствами так быстро. Или ты думаешь, что кто-то может повторить чужую работу, со всеми ее секретами, всего за два дня?

– Вы шутите, – хриплым голосом проговорил Граммон, но, увидев абсолютно серьезное лицо моего деда, с шумом втянул в себя воздух. – В столице клинки с таким клеймом продаются не меньше чем за полторы-две сотни золотых.

– Разумеется, – кивнул старый. – Если бы я установил на них меньшие цены, у меня просто не осталось бы времени на исследования. А я очень не люблю, когда меня отвлекают от любимой работы.

– Но я же заплатил…

– За тебя просил мой внук, – беспечно пожал плечами дед и, ухмыльнувшись, договорил: – К тому же сейчас у меня все равно вынужденный перерыв в работе, пока эксперименты доходят до кондиции, а сидеть без дела я не люблю. Так что, считай, ты вытянул счастливый билет.

– Благодарю вас. От имени всего рода Граммон благодарю. – Убийственно серьезный Пир не поленился сделать два шага назад и отвесил глубокий поклон. Мало того, бараненок еще и подарок сделал. Подошел и надел мне на шею свой оберег, на миг покрывшийся искристыми разводами и тут же вновь превратившийся в обрамленную золотом белую пластинку из материала, похожего на тот, из которого сделан мой дневник-бестиарий.

Из Ленбурга Граммон уезжал в совершеннейшей эйфории. А я, проводив бараненка до ворот и убедившись, что он действительно уехал, облегченно вздохнул. Ну, достал он меня за последние два дня своими дифирамбами деду. До самых печенок достал! А старый и рад. Еще и меня подкалывал – мол, видишь, как меня ценят, не то что ты, неуч неблагодарный… Тьфу!

Вечер в «Старой жабе» не задался с самого начала. Уже при входе в одно из самых любимых свободными ходоками заведений сосед заворочался и забормотал что-то о тяжелой атмосфере. На мою же просьбу пояснить, что он имеет в виду, дух только неопределенно хмыкнул. «Сам поймешь», – проговорил он нехотя, и я, потянув на себя ручку массивной входной двери, вошел в зал с низкими закопченными потолками и чисто выскобленными полами из каменного дуба. К моему удивлению, несмотря на недавно окончившийся дневной перерыв, вся чертова дюжина столов была занята, и лишь у длинной стойки оставалось несколько свободных мест. Туда-то я и направился, на ходу отмечая слишком тихие застольные разговоры и общую подавленность. Действительно тягостно как-то.

Устроившись на высоком и тяжелом табурете у стойки, я кивнул в ответ на приветствие Тагира, принял у него из рук литровую кружку пива и, оглядевшись по сторонам, вновь перевел недоумевающий взгляд на хозяина трактира.

– Траур у нас. Зельевары и алхимики заключили мертвый ряд^[6] с цехом ходоков. Отныне все они закупаются только у ваших коллег… по жестким ценам, – поняв меня без слов, пояснил Тагир, и я тихо выругался. Ведь Зюйт же предупреждал! Как я мог об этом забыть?!

– У нас других проблем хватало, – тут же подал голос сосед. Успокоил, называется…

– Полагаю, это не все новости? – произнес я, и хозяин «Старой жабы» кивнул.

– Разумеется. Синдик Робар заявил, что приостанавливает набор в цех ходоков. Дескать, пока их и так достаточно.

– А вот это уже совсем плохо, – приуныл я. – Значит, решил дождаться, пока у нас в карманах одна медь останется, а потом вломит такие условия, что…

– Верно мыслишь, Гренадер, – нарисовался рядом Толстый Андрэс тихо и незаметно… ну что тут скажешь, не зря же он из «золотого десятка свободных» не вылезает! – Прижал нас Робар. И сильно. Общество решило дождаться возвращения из выхода всех наших: будем большой круг собирать да думу думать. Так что, если были мысли в Пустоши сходить, погоди. Ты нужен будешь на совете.

Это понятно. В круге должны присутствовать все ходоки, заработавшие собственное прозвище, такова традиция. Но тот факт, что Андрэс счел необходимым отдельно упомянуть о необходимости моего присутствия… хм, да если еще учесть принятое ходоками «имянаречение» Руса Браконьера, то есть все основания полагать, что… вот ведь!

– Ты о чем, Дим? – В тоне соседа сквозило непонимание.

– Дать прозвище ходоку может либо его команда числом не меньше трех человек, либо стольник круга.

– Это еще кто такой? – удивился дух.

– Свободные ходоки, не входящие в цех, для решения некоторых вопросов избирают из числа наиболее опытных участников круга дюжину стольников, или, как еще называют таких выборных, застольную дюжину. Их решение – закон для всех свободных ходоков, но какие именно вопросы будут находиться в ведении дюжины – решает весь круг. Как только решение проблемы найдено, дюжина слагает с себя полномочия. В общем-то, право имянаречения у стольников – это такая же временная привилегия, как, например, и право призвать на помощь в решении поставленной перед дюжиной задачи любое количество свободных ходоков.

– Хочешь сказать, что тебе прочат место стольника в созываемом круге? – протянул сосед.

– Других вариантов не вижу, – пожал я в ответ плечами.

– А ты не слишком молод для такого назначения? – мягко поинтересовался дух.

– Полагаю, что ответ кроется в моих связях, – честно признал я. – Без них не видать мне места за столом, как своих ушей, еще лет десять-пятнадцать.

– Может, я чего-то не понимаю, но при чем здесь твои гипотетические связи? – недоуменно спросил сосед.

– А если подумать? Чуть-чуть, – фыркнул я. – Застольную дюжину изберут для решения проблемы с цехом ходоков и грядущим уменьшением заработков на заказах зельеваров и алхимиков. А кто из свободных может похвастаться хотя бы шапочным знакомством с главами всех цехов, как бывшими, так и нынешними? О Церкви и связях в Ратуше я и вовсе молчу. Или нужно напомнить, кто занимает там должность первого советника?

– Торможу, – искренне покаялся дух, но тут же оживился. – Кстати, а ты знаешь, что кое-кто в зале буквально горит желанием с тобой пообщаться?

– И кто же? – насторожившись, услышав насмешливые нотки в тоне соседа, я делано лениво окинул взглядом зал трактира и… «споткнулся» о выразительный взгляд зеленых, как весенняя трава, глаз в обрамлении пушистых ресниц. Требовательный такой взгляд. А если учесть, что его обладательница в этот момент весьма выразительно поигрывала гардой-корзиной легионерского палаша… Вот ведь! Эх, и делать вид, что не заметил, уже поздно. Ну да ладно. Как там говорил сосед: «Повинную голову меч не сечет»? Проверим.

– «Ave, Caesar. Morituri te salutant!» – Торжественный тон, которым дух произнес эту абракадабру, мне не понравился.

– Что это было, сосед? – спросил я, слезая с высокого табурета, и, глубоко вздохнув, направился к не перестающей сверлить меня грозным взглядом девушке в зеленом охотничьем костюме.

– «Слався, Цезарь. Идущие на смерть приветствуют тебя», – отозвался дух и добавил: – Только не спрашивай, кто такой этот Цезарь, все равно ответить не смогу. Не помню.

Сказал и… исчез из моего сознания. Бросил на растерзание этой… тигрице и сбежал. Вот чуйка у этого духа, а?! И не скажешь, что он ее впервые видит! Гад…

– Здравствуй, Белла. Давно не виделись, – улыбнулся я, оказавшись рядом с первой красавицей свободных ходоков. Она холодно улыбнулась и… Хлоп! Мгновенно заалевшую от удара маленькой, но сильной ладошки щеку обожгло болью. Вот и поздоровались.

Глава 2

Белла Ройн. Ласка Белла, как ее называют ходоки, готова была взорваться, словно котел с испорченным огненным зельем. А ведь день так хорошо начинался! Но нет, ей обязательно должен был встретиться этот паршивец Дим. От одного вида придурковатой улыбки этого… этого негодяя Беллу чуть не затрясло. А уж когда он подошел к ней и как ни в чем не бывало поприветствовал, у девушки окончательно зашел ум за разум. Ничем иным свои дальнейшие действия она объяснить не могла. Пощечина, отвешенная Гренадеру, прозвучала просто оглушительно, Белле показалось, что этот звук был слышен на весь зал. И поднявшийся следом гул, свист и гогот ходоков только подтвердил это предположение. Вспыхнув как маков цвет, она развернулась на каблуках и быстро, но не бегом, сохраняя достоинство, вышла вон из трактира, оставив за спиной застывшего посреди зала мальчишку, осыпаемого шутками зрителей.

Деревянной походкой дойдя до конца улицы, девушка замерла на перекрестке, глубоко вздохнула и, наконец сумев немного расслабиться и согнать предательский румянец, огляделась по сторонам. Открытая веранда небольшой кондитерской, от которой пахнуло заманчивыми ароматами ванили, корицы и миндаля, привлекла внимание Беллы. На миг задумавшись, девушка решительно кивнула, отчего ее черные, словно вороново крыло, волосы, стянутые в низкий хвост, хлестнули по спине, и направилась к кондитерской. После встречи с Димом ей определенно требовалось что-то, способное поднять настроение. А что может быть лучше для такой цели, чем свежайшие пирожные с заварным кремом?

Девушка устроилась за столом на открытой веранде и, заказав у моментально подлетевшей к ней разносчицы, веселой рыжей девчонки, сласти и освежающий травяной сбор, уставилась куда-то в пространство. Впрочем, ненадолго. Уже через минуту рыжеволосая пышка отвлекла Беллу от размышлений и, поставив перед ней заказ, задорно улыбнувшись, помчалась к другим гостям.

– Беллс! – Вот… так она и знала, что этот мальчишка не успокоится!

Девушка вернула так и не надкушенное пирожное на тарелку и подняла взгляд на стоящего перед ее столиком Дима.

– Гренадер, иди куда шел, – буркнула она.

– Так уже, – неловко улыбнулся Дим и, чуть потоптавшись на месте, уселся напротив. Рука Беллы против ее воли подвинула тарелку с пирожными поближе к хозяйке. А нечего на них так смотреть!

– Уйди, Дим. Просто уйди, – попросила девушка.

– Не могу, – так же тихо ответил тот. – Позволь хотя бы объясниться.

– У тебя на это было полтора года, но ты предпочел заниматься другими делами.

– Как и ты, – парировал Дим. – Иначе почему ни в один из ста сорока шести визитов за прошедшие полтора года я ни разу не смог застать тебя дома?

– Пф. – Белла откинулась на спинку стула и, скрестив на груди руки, с недовольством посмотрела на Гренадера. Уел. – Что ж, допустим, у нас обоих не было времени на встречи. Почему сегодня должно быть иначе?

– Беллс! Пожалуйста! – Дим подался вперед с такой силой, что стоящая на столике посуда задребезжала от удара его торса о стол.

– Ладно. Пять минут, Гренадер, – поджав губы, произнесла девушка. – У тебя есть пять минут и ни секундой больше.

– Мне хватит, – резко кивнул он и, порывшись в одном из своих подсумков, протянул Белле сложенное треугольником письмо. Девушка с подозрением взглянула на бумагу и протянувшую его руку, но после недолгого раздумья все же взяла послание. Развернув сложенную треугольником дешевую бумажку, она вздрогнула, увидев знакомый почерк, и… погрузилась в чтение. Письмо было коротким, но даже этих нескольких строк, написанных карандашом, хватило, чтобы по щекам девушки покатились непрошеные слезы. А в следующую секунду невесть как успевший выскользнуть из-за стола Дим уже бережно прижимал к себе содрогающуюся в рыданиях Беллу.

Я обнимал плачущую Беллс, прижимая ее к своей груди, гладил по волосам и шептал какую-то чушь, пытаясь успокоить рыдающую девчонку, в которой сейчас вряд ли кто-то смог бы узнать неистовую Ласку, всегда гордую и неприступную, как Зимний Пик.

Сквозь рыдания до меня донеслись какие-то слова, почти шепот, срывающийся и неверный, будто порыв ветра. А когда прислушался… по спине продрал мороз. Руки разжались сами собой и обессиленно упали. Не ожидал я такого. Совсем не ожидал. А в следующий миг Беллу прорвало, и то, что она только что еле слышно шептала, вдруг вырвалось из нее в полный голос:

– Почему он?! Почему не ты?!

– Извини, – сухо ответил я, поднялся с колен и, поправив перевязь с палашом, вышел на улицу. Больно, черт! Как же больно! Я думал, что нежелание Беллс… Ройн видеть меня причиняет боль? Но по сравнению с тем, что я ощущаю сейчас, то была щекотка.

Я сошел с крыльца кондитерской, а в голове бился ее крик, бился, и в такт его ударам о стенки черепа в груди разрасталась пустота. Холодная и пугающая. «Почему не ты?!»

Потому что он так приказал? Потому что с развороченным брюхом он не мог идти, а Лей и Бран, которые могли бы нести Дея, уже два дня как служили кормом крысолакам в подземельях северной части руин? Потому что понимал, что от полусотни сбившихся в стаю бредней нам вдвоем не отбиться и не уйти?

– Дим, очнись. – Требовательный голос соседа во мгновение ока разметал мои суматошные мысли.

– Что? – Я вдруг понял, что стою на пороге кондитерской и бессмысленно пялюсь куда-то вдаль.

– Ага, ожил, уже хорошо. А теперь возвращайся на веранду, оплати счет Беллы и тащи ее домой, – все так же холодно, не терпящим ни малейших возражений тоном потребовал дух. Да что он себе… – Быстро, я сказал!

Я был так ошарашен всем происшедшим, что даже не возразил. Послушно развернувшись на месте, вновь вошел в кондитерскую и, протопав на веранду, оказался рядом со столиком Бел… Ласки. Бросив короткий взгляд по сторонам и убедившись, что происходящее здесь не стало предметом интереса немногочисленных посетителей, я положил на стол серебряную монету и, подхватив тихо плачущую девушку на руки, двинулся к выходу. Никто не попытался меня остановить, никто не тыкал пальцем вслед, и это было хорошо.

Оказавшись на улице, я свистом подозвал извозчика, к счастью, в этот момент проезжавшего мимо, и, устроив на диване по-прежнему не реагирующую на происходящее Ласку, продиктовал адрес. Дорога до ее дома заняла не больше пяти минут, так что вскоре я уже стучал ногами в дверь дома Ройнов. Отворивший ее слуга, увидев мою физиономию, хотел было захлопнуть дверь прямо перед моим носом, но, узрев мою ношу, молча посторонился.

То, что в этом доме мне не рады, я понял давно. Еще на втором десятке визитов сюда, когда слуги прекратили даже отговариваться отсутствием «младшей хозяйки» и просто перестали пускать на порог. Вот и сейчас, стоило оказаться в холле, как возникшие из ниоткуда двое дюжих охранников отобрали у меня мою ношу, и тот же слуга вновь отворил за моей спиной входную дверь. Молча. Что ж… пусть так. Я отвесил короткий поклон стоящему на лестнице хозяину дома, внимательно следящему за мной холодным взглядом, и, не дождавшись ответной реакции, покинул дом Ройнов.

Путь до постоялого двора, комнату в котором я так до сих пор и не удосужился сменить на более приличное жилье, прошел в тишине. Дух молчал, я тоже. А о чем тут говорить?

– На самом деле есть о чем, – подал голос сосед. – Но я не думаю, что ты сейчас в состоянии разговаривать. Так что я подожду, пока ты немного успокоишься, а вот пото-ом…

– И на том спасибо, – вздохнул я.

– Возьми у Арса бутыль чего-нибудь покрепче, завались в комнату и нажрись до поросячьего визга, – неожиданно посоветовал дух.

– Думаешь, поможет?

– Сегодня вряд ли. А вот завтра… – непонятно отозвался сосед, но… я не стал забивать себе голову и просто последовал его совету. Зря!

Утро было… мрачным, холодным, полным слабости и боли. А стоящий у постели, неизвестно чьей доброй волей, таз распространял такие миазмы, что… И почему я не сдох вчера?!!

Кое-как справившись с бунтующим организмом, я умылся и, одевшись, сполз в обеденный зал. Арс встретил меня насмешливым взглядом, но хоть комментировать мое состояние не стал. Вместо этого дождавшись, пока я устроюсь за столом и подставлю лоб прохладному ветерку, залетающему в окно и, кажется, чуть облегчающему своим прикосновением мое состояние, хозяин постоялого двора чуть позвенел какими-то склянками, буркнул нечто невнятное одной из разносчиц, и… через пять минут стол передо мной был заставлен посудой. От шкворчащей на сковороде яичницы с салом меня перекосило. При виде графина с весьма мутным содержимым чуть не вывернуло, а издевающийся Арс еще и устроился напротив с двумя кружками, одну из которых он тут же наполнил пенным содержимым стоящего на столе кувшина. Пиво… Брр…

– Это квас, – заметив мой взгляд, усмехнулся хозяин постоялого двора и невозмутимо подвинул к себе сковороду с яичницей. – А это мой завтрак. Тебе же… вот.

Он указал на стоящий чуть в стороне горшочек, накрытый хлебной крышкой, и графин с какой-то мутной гадостью, сильно напоминающей своим видом тот перегон, на употребление которого я перешел к концу вчерашней попойки. От этого воспоминания меня передернуло, и к горлу подкатил комок. Честно говоря, есть в таком состоянии мне не хотелось совершенно, но под потяжелевшим взглядом Арса я смог справиться со своим организмом и через минуту все же подвинул к себе указанный горшок. Сняв с него крышку, я осторожно принюхался к содержимому, и, как ни удивительно, организм, кажется, этот запах вполне устроил. Может, попробовать?

– Сначала выпей это. – Хозяин постоялого двора перелил содержимое графина в стакан и протянул его мне. – Давай-давай, лечись!

Вопреки моим подспудным ожиданиям, в графине оказался вовсе не «перегон», а…

– Кое-кто утверждает, что для избавления от похмелья нет ничего лучше огуречного рассола, – проговорил Арс, с усмешкой наблюдая, как я опрокидываю в себя содержимое стакана, и закончил: – Дилетанты, вот что я тебе скажу, Дим. Лучшее средство от похмелья – это рассол квашеной капусты и хорошая мясная солянка или уха, но обязательно острая, жирная и горячая. Лекарства надо принимать в комплексе. Так что давай, работай ложкой и учись, пока я жив, а то, гляжу, дед твой эту сторону жизни в обучении стороной обошел. Железом махать, зелья да эликсиры варить – это дело, конечно, правильное и полезное. Но ведь и пить уметь надо! А уж лечиться и подавно. Главное, не увлекаться.

– В смысле? – не понял я.

– Сегодня сидишь здесь. Никуда не ходишь, ничего не делаешь. Сидишь и пьешь квас, до самого обеда, – неожиданно резко отозвался Арс. Кому другому я бы такого тона, пожалуй, не спустил, но с хозяином этого постоялого двора мы знакомы уже лет десять, и еще три года я здесь живу. Можно сказать, под присмотром Арса я прошел весь путь от «малька» до собственного прозвища и, кажется, в скором времени предстоящего мне стольничества. Да и сам он тоже из свободных ходоков, точнее, из тех счастливчиков, что смогли не только голову в Пустошах сохранить, но и собственным делом в Ленбурге обзавестись. Именно поэтому я и не стал обращать внимания на его тон.

– В уборную-то хоть отлучаться позволишь? – слабо улыбнулся я, чувствуя, как проясняется в голове, и, не дожидаясь ответа, налег на солянку. Действительно помогает!

– Даже если я тебе это запрещу и прикую к этой лавке, ты и ее туда утащишь, – усмехнулся Арс и пояснил: – Квас на травах, очищающий, так что в сортир будешь бегать исправно, каждые полчаса, уж ты мне поверь. Зато к обеду будешь в полном порядке.

– Понял. Спасибо, Арс, – искренне поблагодарил я хозяина постоялого двора, на что он только рукой махнул.

– Было бы за что! Все вы, молодые оболтусы, одну и ту же дурь творите. И невдомек вам, что главное в хорошей попойке не соревнование, кто больше выпьет, а закуска и компания! Ничего, подрастешь – поймешь… если не сопьешься, конечно. – Арс поднялся из-за стола и, махнув мне рукой, ушел к своему любимому табурету за стойкой.

– Ну вот, мозги мы тебе прочистили, а теперь рассказывай, что там у тебя за история с этой… Лаской. Сосе-эд!

Глава 3

Рассказ апатичного с похмелья Дима не стал чем-то удивительным для меня. Уж не знаю по какой причине, но… это казалось знакомым, правда, смутным, как утренний сон, который забываешь почти сразу по пробуждении, и лишь случайное совпадение с ним в течение дня заставляет удивленно вскинуть голову. Так и здесь. Рассказ про уходящую от преследования группу… погибших при отходе бойцов, ранение напарника, сковывающее любое продвижение вперед и уменьшающее шансы на выживание до нуля. Правда, было и то, что выбивалось из этого ряда. Белла и Санна. Такие же участницы команды ходоков, которых попросту не взяли с собой в руины, поступив с ними примерно так же, как недавно Дим поступил с Граммоном. Подыскали неплохое убежище, зачистили его и оставили девушек дожидаться возвращения основной части отряда. Решение, как пояснил Дим, было общим и вполне в традициях ходоков. Брать с собой женщин туда, где, по бытующим среди ходоков слухам, велика возможность наткнуться на логово кровососов, отчего-то предпочитающих женское общество и чующих присутствие дам за километр, было сущей глупостью, а наткнуться вместо них на крысолаков оказалось тотальным невезением. Именно эти твари вцепились в группу, когда она, набив заплечники трофеями, уже двигалась на выход из подземелий, и именно они порвали Лея и Брана.

Дей погиб позже, уже на поверхности, среди развалин домов. Ни Дим, ни сам командир отряда даже не успели понять, откуда вдруг вылез тот бредень. Точнее, как раз Дей что-то успел почуять и даже почти развернулся в сторону возможной опасности, когда тварь просто врезалась ему в брюхо. Кожаный доспех, и до того изрядно потрепанный крысолаками, не выдержал удара твари, а рывок костлявых, но сильных когтистых лап закончил дело, вмиг разворотив Дею живот, да так, что никаким эликсиром не зальешь. Понятно, что долго бредень не прожил, но перед смертью он успел подать голос, созывая собратьев. И Дим и Дей прекрасно поняли, что это означает. Может быть, если бы убежище Беллы и Санны находилось не так далеко, Дим и рискнул бы, залился дедовыми эликсирами, взвалил на себя командира и попытался добраться до убежища. Но даже в этом случае шансы на то, что он притащил бы Дея живым, стремились к нулю. Слишком поганая рана. И Дей приказал своему подчиненному уходить.

– Я отказался. – В тоне Дима не было и намека на эмоции. Только констатация факта – факта, с которым он давно смирился. – А Дей обозвал меня сосунком. Он не орал, хрипел… уж не знаю от чего больше, от боли или от гнева, а я все пытался убедить его… дотащить до какого-нибудь дома, скрыться от бредней… Тогда он просто обвел рукой руины и спросил, где именно я хочу выкопать нам братскую могилу. В северной части практически нет хотя бы мало-мальски уцелевших зданий, именно поэтому убежище для девочек нам пришлось делать так далеко. Я понимал все, что он говорил, но принять… принять не мог. И Дей навел на меня арбалет. Сказал, что лучше сам убьет такого идиота, чем доверит мне вывести наших девчонок из Пустошей. Напоминание о них меня отрезвило… и Дей это понял. Попросил у меня карандаш и бумагу для зарисовок. Письмо он дописывал под скрип когтей бредней о камни. Потом опять навел на меня арбалет и, взяв слово, что я верну девчонок домой в целости и сохранности, велел убираться.

Да только когда Дим вернулся к сокомандницам, те встретили его неласково. Наговорили с горя гадостей и… ушли, так что опешивший от такого приветствия носитель даже письма отдать не успел. В принципе, их можно понять, Санна крутила роман с Браном, а Белла, еще недавно благосклонно принимавшая знаки внимания от самого Дима, как оказалось, давно положила глаз на Дея. Собственно, весь ее флирт с юным ходоком был игрой на нервах невозмутимого, как скала, командира отряда, о чем она и сообщила пребывающему в тотальном изумлении от такой подставы Диму. В общем, та еще «Санта-Барбара»…

Мой носитель вел девчонок до самого Ленбурга, стараясь не показываться на глаза. Подходить к ним и тем более пытаться завести беседу он не стал, хватило одной попытки. Санна запустила в него огненную бомбу, и Дим решил дать им остыть. Так прекратил свое существование его третий отряд. Впоследствии мой носитель с ослиной упертостью пытался передать письмо Дея Белле, а та избегала его всеми возможными способами. К великому удивлению Дима, в доме Ройна, куда он регулярно наведывался, надеясь на встречу с девушкой, ему было сказано, что любой предмет, который он попытается передать Белле через домашних, тут же отправится в топку, а общие знакомые на все вопросы о девушке только разводили руками. «Не видели, не знаем, уехала… не сказала». Вот и пришлось бедолаге таскать с собой эту записку почти полтора года! И ведь ни разу не забыл, не «оставил в другом подсумке» и даже не потерял. Честное слово, иногда верность носителя своему слову меня почти пугает. Вот как в этом случае: пообещал другу передать письмо – и таскает его с упорством, достойным лучшего применения. А его сто сорок шесть визитов?! И ведь ни словом не соврал! Он действительно сто сорок шесть раз наведывался в дом Ройнов, стабильно получая от ворот поворот, но упертости Дима, пожалуй, может позавидовать только его злопамятность. Впрочем, это уже совсем другое дело.

Разумеется, за прошедшее время он успел успокоиться и даже смириться с отношением Беллы, но вчерашняя ее выходка напрочь выбила моего носителя из колеи! Фактически прямым текстом заявив Диму, что тот должен был сдохнуть вместо ее Дея, Ласка просто убила паренька, который где-то в глубине души все еще лелеял робкую надежду на то, что когда-нибудь… М-да, что тут скажешь? Первая любовь – страшная штука.

Но мой совет, как ни странно, оказался весьма кстати. Точнее, еще более кстати, чем я сам рассчитывал, когда предложил Диму нажраться в хлам. Думал-то, что апатичного с отступающего похмелья носителя будет проще разговорить, и только, а то, что я наблюдаю сейчас в его душе… Она очищается! Нет, вовсе не каким-то абстрактным и малопонятным мне светом, сейчас душа Дима просто избавляется от лежащей на сердце тяжести, с каждым сказанным слогом, словом, предложением. И я вижу это, хотя еще вчера даже не подозревал об ее наличии, словно тень закрывала от меня некоторые воспоминания и чувства Дима. Вернее, те из них, что касались рассказанной им истории… и Беллы.