Текст книги "Формула преступления"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ну, Пухля, еле поймал! Даже за ограду пришлось лезть, чуть не свалился в Мойку. Мы так не договаривались… Ой, пардон, мадам… Прошу извинить за вторжение…

– Совершенно неизвестный мне господин… – невозмутимым тоном обратился Родион. – Вы готовы подтвердить перед присяжными, что указанная дама выбросила из окна этот предмет?

Тухля был готов подтвердить даже, что земля плоская, так обрадовался, что его вытащили из каторги: нравоучения Юленьки тянулись без остановки. Но когда рассмотрел хозяйку дома, кажется, забыл все на свете. Что поделать, красивая женщина и философа дураком сделает. А Тухле много не надо. Почувствовав перемену, Евгения Павловна ожила и смогла улыбнуться:

– Маленький хитрец, у вас все равно ничего не выйдет…

– Мне ничего и не нужно, – ответил Родион. – Дела о смерти Вальсинова нет, вам опасаться нечего. А моя страсть к истине или, если хотите, любопытство – полностью удовлетворено. Одно интересует: за что вы так с дочерью? Кто же «соломенную вдову» замуж-то возьмет…

Преображение красивой женщины случилось стремительно. Она вскочила так резко, что звякнули бокалы, а Тухля отшатнулся. Лицо ее раскраснелось, казалось, кипевшая ярость вот-вот окатит паром.

– За что?! – закричала она. – Да что вы можете понимать, сопливый логик, в жизни женщины? Куда вам понять, что такое жить с человеком старше на двадцать лет, которого ненавидишь и презираешь всей душой! Что такое молодой девушке оказаться в лапах почти старика, потому что приданого – только милое личико! Что такое ложиться с ним в постель и родить ребенка, которого ненавидишь искренно и безотчетно! А потом наблюдать, как дочь крадет твою последнюю любовь и счастье. Вы этого не поймете! Я ни о чем не жалею. Вы слышите?! Пусть теперь Мария испытает в чужой семье все муки, что достались мне. Пусть получит свой ад. Старуха с дочками из нее все соки выпьют, уж будьте уверены. А ему… Раз моя любовь оказалась ему не нужна… Что ж, пусть так и будет. Кое-что я получила…

Прижимая веер к груди своей, Тухля выглядел как зачумленный, быть может, тайно и окончательно влюбляясь в фурию. Чего от него еще ждать! Мужчина как воск – поднеси ему красоту, раскаленную желанием, тут и растает.

– Прекрасная Чума! – пробормотал он в восхищении.

Быть может, Евгения Павловна не оценила ситуацию во всей глубине. Быть может, помани пальчиком, Тухля позабыл бы про дружбу и кинулся с кулаками на Родиона. Быть может. Но она сказала:

– Прошу вас, идите-ка вон оба… Тошно мне… – и вышла.

…Помрачнев, как только способен мальчишка его лет, Коля заявил:

– Я сразу понял, кто убийца. Только вас прерывать не хотел.

От детской наглости Лебедев немного растерялся:

– Вот как?.. Ладно, в следующий раз поймаю, господин умник.

– Позвольте, Аполлон Григорьевич, неужели Ванзаров все так и оставил?

– Проявите вашу фирменную догадливость.

– Я… ну… А что вы скажете? – нашелся юный чиновник.

– Скажу, что со мной хитрить не надо, да. Я вас всегда перехитрю… Родион заставил Столетову написать собственноручное признание и завернул в него стреляющий веер. Обещал пустить в ход, если с ее мужем что-нибудь случится, даже если он случайно поперхнется куриной костью за обедом.

– Значит, ей пришлось беречь ненавистного супруга как зеницу ока?

– Что может быть хуже?

– А как же спор?

– Какой вы, Гривцов, любопытный. Прямо весь в Ванзарова… – в строгом тоне великого Лебедева проскользнула теплая нотка. – Эти два героя для храбрости решили слегка… ну, сами понимаете. И так нахрабрились, что дружок Родиона полез кукарекать не куда-нибудь, а на памятник императрице Екатерине. Представляете картину: матушка-императрица в окружении лучших умов своей эпохи, а прямо перед ее носом упитанный юнец, растопырив локти, кукарекает во все горло? Говорят, публика аплодировала. Хорошо, что его сняли городовые. Если бы подоспели жандармы или охранка, могли припаять политическое выступление. И кукарекал бы несчастный в Сибири лет пять. А так все закончилось в участке жутким скандалом. Только во всей этой кутерьме Родион потерял веер с признанием. К счастью, Столетова об этом не знает. Никогда так не поступайте. Очень пагубная слабость – пить шампанское после водки.

Судя по загадочно-восторженному выражению лица мальчишки, воспитательный эффект пропал зря. Гривцов всей душой был с Ванзаровым. Он так замечтался, что Лебедеву пришлось подтолкнуть:

– Дальше играем?

– О да! Всегда готов…

– И помните, теперь от щелбана уже не увернетесь, да. Значит, случилось это в июне…

Ужасные сердца

Сведения о том, как выглядят врата ада, за последние века поступали противоречивые. Надежных очевидцев нет, а те, что уцелели, путаются в показаниях. Достоверности не хватает. Многие горячие головы рисуют фантастические картины, забавные, как детские страшилки. А между тем стоит оглядеться, и сделаешь поразительное открытие: ворота в ад хорошо известны любому жителю Петербурга. Через них множество раз отправлялся он в краткие путешествия. И возвращался обратно. Ворот этих в столице не менее четырех. И только по глупому недоразумению называются они пригородными вокзалами. Хотя каждый, кто хоть раз отправлялся летом на дачу, знает, что это не что иное, как адские врата. Муки, которые приходится терпеть, только начало испытаний, поджидающих дачника в конце пути.

Вот, к примеру, Финский вокзал. В назначенный час каменное строение с приземистым куполом под шпилем буквально раздувается от напирающей толпы. Муравейник по сравнению с ним – место одиноких раздумий. В зале ожидания не протолкнуться от суетливых муравьишек. Каждый тащит столько поклажи, что удивляешься, как еще жив. В руках – по громадному свертку, при этом ухитряется нести еще какие-то коробки, а за спиной болтается заплечный мешок. Кто же этот трудяга?

Конечно, заботливый отец семейства, что везет заказы и гостинцы отдыхающим на дачных просторах женушке и детишкам. Весь летний сезон в конце недели, а то и каждый день штурмует он врата ада и терпит на земле все, что его ожидает в будущем. Нет числа мукам. Дышать нечем, пот льет в три ручья, воздух раскален жарой и теснотой. Все толкаются, суетятся, ругаются и спешат на поезд, чтобы оказаться к ужину на семейной веранде. Чем после Финского вокала покажется ад? Курортом, не иначе.

Ну так вот.

Вечером июньской пятницы суета на Финском вокзале бурлила ключом. Господа, покинувшие конторы и присутственные места, брали штурмом пригородный поезд на шесть двадцать. Паровозик пускал клубы пара и нетерпеливо фыркал. Толчки в бок, удары корзиной по затылку, отдавленные ноги и даже порванные пиджаки были привычными пустяками для опытных путешественников. Ругань и ссоры вспыхивали и тут же гасли. Господа обменивались краткими, но емкими выражениями, на чем и расходились. На серьезное выяснение отношений не было ни сил, ни времени. Мгновенные стычки разнимал поток толпы, унося противников в разные стороны. Никто всерьез не принимал этот кавардак, резонно полагая, что не потолкаешься – не поедешь. Многие даже получали своеобразное удовольствие от всей этой суеты. Раскрасневшиеся, но счастливые муравьи заполняли вагоны, деловито распихивали свертки, усаживались на лавки, открывали окна настежь и выпускали победный выдох. Чем не развлечение после конторской скуки.

Среди этого водоворота виднелся гранитный утес. Был он не столь уж гигантского роста, скорее даже обычного, облачен в скромный, но летний костюм светлого материала, голову покрывала легкомысленная соломенная шляпа с темно-синей ленточкой. Ничто не казалось в нем особенным или выдающимся, совершенно средний городской тип. Но каждый дачник удивленно останавливал взгляд, еще не понимая, что так его поразило. Когда же в распаренные мозги доходила причина, господина награждали презрительным, а то и осуждающим взглядом.

Действительно, выглядел он белой вороной среди отборно-черного воронья. А все потому, что не было у него ни котомки, ни чемодана, ни саквояжа, ни коробки, ни даже маленького фунтика с пирожными или конфетами. Руки господина были преступно свободны от всякого груза. Одну вальяжным образом он засунул в карман брюк. А другая… Да, собственно, другая ничего и не делала вовсе.

Такая неслыханная наглость – не иметь багажа на дачном вокале, – конечно, вызывала всеобщий интерес и кривые взгляды. Юноша мало обращал на них внимания. Вернее – был глубоко равнодушен к общественному мнению.

Ценой слишком больших жертв был добыт выходной в субботу, пришлось обещать господину Вощинину, что отслужит дежурным чиновником по сыскной полиции три воскресенья подряд.

Получив увольнение, Родион надеялся с приятностью провести выходные: не он напрашивался в гости, а его приглашали так настойчиво и ласково, сулили такие незабываемые дни в полной лени дачных удовольствий, что пришлось поддаться. Предстояло редкое удовольствие: полное безделье, когда заботливые хозяева только и делают, что суетятся вокруг, меняют блюдечко с вареньем, а тебе остается снять пиджак, ослабить галстук и насладиться чистым воздухом в удобном кресле до полного расслабления.

Что-то подобное рисовало буйное воображение. И хоть к дачной жизни Ванзаров был равнодушен, но пропустить случай не смог. На его робкие попытки захватить гостинцы заботливые хозяева ответили решительным отказом. Видеть Родиона на даче – уже огромное счастье. Какие еще подарки! И хоть в грехе гостеприимства приятель Макарский замечен не был, но, видно, женитьба меняет человека безвозвратно. Оказаться беззаботным гостем на чужой даче – настоящее развлечение для холостого мужчины. Надо пользоваться, когда дают.

Между тем, пока мы тут болтали, Родион отстоял очередь к кассе, получил билет, протиснулся сквозь галдящую толпу, удивляясь, как приличные люди могут доводить себя до такого исступления, и кое-как забрался по крутой лесенке в вагон третьего класса. Недорогой билет был куплен не из любви к народу, а из экономии. На жалованье чиновника полиции первый класс – недостижимая роскошь. Протиснувшись к самому окну, несколько полноватый юноша оказался зажат между стенкой вагона и разгоряченным господином в клетчатом пиджаке. И снова его обдали презрением за отсутствие багажа.

Когда волнение посадки улеглось, пассажиры занялись осматриванием друг друга. Публика в вагоне собралась вполне приличная, как видно, привыкшая экономить на билетах. Нашлись знакомые по регулярным вояжам, завязались разговоры, а в дальнем конце вагона угощались чаем из термоса. Прелести железнодорожной жизнь, в общем.

Родиона принципиально не замечали. Соседи оскорбились вызывающе легким видом и отгородились стеной презрения. От этого Ванзаров страдал куда меньше, чем от духоты.

Раздался паровозный гудок, состав дернулся и медленно поплелся по ухабистым рельсам. Из окна потянуло свежим ветерком вперемешку с паровозным дымом. Родион вдохнул полной грудью и за отсутствием других развлечений стал незаметно рассматривать пассажиров, пытаясь разобрать, что скрывается за обычными человеческими лицами. Это упражнение («молниеносные портреты») он считал крайне полезным для сыщика. Как важно с одного взгляда оценить человека, понять, кто перед тобой и что от него ждать. Для такой тренировки вагон дачного поезда – самое подходящее место.

Самые разные типы и характеры. Вот только подметив склонности человека, никогда не поймешь, на что он способен. Сидит добродушный господин, весельчак и балагур, а у него в дачном сарае – коллекция трупов. Под внешностью тихого обывателя может скрываться обыкновенное чудовище. Ведь понятие зла каждый выбирает по собственной мерке. Для кого муху прихлопнуть невозможно, а другому старушку топором разделать – милое развлечение. Нет такой моральной цепи, чтобы сдерживала кровожадность человека. Вот и рвутся к свободе приключений. И ведь никакой вины не чувствуют. На самом деле не видят ничего страшного в убийствах. Цепочка уж больно хлипкая. Так и хочется ее дернуть и посмотреть, что же будет. И ведь сам не знаешь, как поступишь, если будешь уверен в безнаказанности. Уж больно сильно искушение проверить, насколько глубоко позволено человеку окунуться в зверство. Есть ли дно и граница…

Пока опасные мысли бродили по извилинам, поезд доковылял до станции Шувалово, тяжело выпустил пар и остановился. В окне показалась пригородная платформа с одуревшим от жары дежурным.

Ванзаров опомнился, что разглядывает свою остановку, подскочил, чуть не сбив соседа, торопливо извинился и, возбуждая негодование, пробился к выходу. Как раз успел спрыгнуть с подножки. Поезд отправился развозить дачников, а он попал в объятия. Его хорошенько тиснули и пообещали, что жена будет безумно счастлива. Ответив взаимностью, Родион невольно оценил однокашника. Считаные месяцы семейной жизни оставили на Лешеньке Макарском неизгладимый след. Сразу видно: остепенился, успокоился и совершенно счастлив. Что, в общем, немало.

Дачный домик, снимаемый на лето супругами Макарскими, оказался от станции на расстоянии приятной прогулки. Алексей развлекал рассказами о милых происшествиях в дачном бытии, пока не передал гостя в руки очаровательной супруги. Милая Марта встретила Родиона с таким искренним радушием, что Ванзаров смутился. Все-таки еле знакомы. Но тут даже «мгновенный портрет» не потребовался, и так ясно: девушка умная, волевая, взяла власть в свои руки и будет вить семейное гнездышко стальными пальчиками. В общем, как обычно.

Родиона немедленно усадили за стол, над которым свешивались ветви яблонь, а закуски теснились к самовару. С дороги следовало отдохнуть за чаем, ужин будет позже.

Макарский вдруг вспомнил, что ему нужно удалиться по срочному делу. Если гость не возражает, он предоставит его заботам супруги? Такая суетливость и услужливость были совсем не в характере приятеля. А ведь недавно, как нормальный человек, падал лицом в тарелку салата! Как все-таки меняет мужчину женитьба…

Углубиться в эту печальную тему Ванзарову не пришлось. Марта завела типично женский разговор, смысл которого понять невозможно: что-то такое о мировой экономике, новинках искусства и политике Англии на Балканах, так что Родиону оставалось время от времени кивать и со всем соглашаться.

Четверть часа тянулись долго, будто целый век. Наконец Макарский откинул ветку яблони и плюхнулся в плетеное кресло. При этом имел вид чрезвычайно довольный, хоть несколько загадочный. Родион даже подумал, что приятель запас какое-нибудь развлечение в духе университетских экспериментов и сейчас они вместе улизнут от прекрасной Марты. Но Лешка как ни в чем не бывало налил чаю и стал слушать жену, изредка поддакивая. Не ожидая такой подлости, гость принялся заедать тоску отменным вареньем.

Светская беседа приняла столь интересный оборот, а воздух был столь чист и мягок, что Родион ощутил признаки дремоты. Взор его подернулся дымкой, а во всем теле наступила приятная расслабленность. Но тут около стола нарисовался господин во фраке, словно из воздуха. Без всякого сомнения, принадлежит к когорте дворецких, причем когорте отборной. Каждая пуговица идеально чистой сорочки кричала о достоинстве и прочих добродетелях. А строгость физиономии не поддавалась описанию. Идеальный дворецкий, воплощение всех добродетелей, которыми должны обладать слуги из хорошего дома. Не иначе.

Дворецкий величественно поклонился, что выразилось в легком изгибе талии, и спросил, имеет ли честь видеть господина Ванзарова. Названный господин, сбросив сонливость, отпираться не стал: да, это он, во всей красе.

– Велено передать. – Дворецкий протянул запечатанный конверт. Без подписи и почтового штампа.

Получатель все же уточнил, не перепутан ли адрес. Но дворецкий уверил: письмо доставлено правильно. Более того, имеет честь дождаться ответа. В безвыходной ситуации оставалось только взять нож для масла и взрезать плотную бумагу. Внутри нашелся листок, на котором корявым почерком было нацарапано:

«Господни Ванзаров! Прошу следовать за моим слугой. Вопросы ему не задавайте, он все равно ничего не знает, полный дурак, хоть и представительный. Обещаю дело для вас выгодное и легкое. Не пожалеете. Не тяните, а давайте сразу без долгих размышлений и сборов. Вопрос срочный. Жду непременно».

Подписи не было. Столь энергичное послание вызвало массу вопросов. Только задать их было некому. Супруги Макарские изучали содержимое чашек, а слуга был молчалив и неприступен. Быть может, другой чиновник, вырвавшись на отдых, послал бы это письмо на растопку самовара, но Родионом владела пагубная страсть: любопытство. Страсть эта не давала покоя и вместо дохода приносила одни неприятности. Справиться с ней было невозможно, сколько ни старайся. Как будто другие страсти легче! Что-то не встречали мы победителей пьянства или игры на рулетке. А потому, отставив вазочку варенья, Ванзаров изъявил желание прогуляться. Друг с женой всячески поддержали его желание, обещав дожидаться к ужину.

Дворецкий указал следовать за ним.

Сквозь хилые заросли кустарника дорога вывела на огромную поляну со следами вырубленного сада. Посреди нее возвышался… как бы это сказать, не дворец, а фантазия русского мужика об английском фамильном замке. Нечто каменное с зубчатыми башенками и конусами островерхих крыш. Двухэтажная крепость изукрашена статуями и каменными завитушками, словно корабль, облепленный ракушками. Впрочем, дальнее крыло еще стояло в строительных лесах. Земля, из которой выкорчевали пни, поросла чахлой травой, прямо по разметке будущего европейского парка. Там и сям торчали цементные статуи аллегорий, среди которых угадывались Разум, Вера и Милосердие. Все это великолепие окружал деревенский забор, в тени которого дети рвали лапки у лягушки, а седой козел, привязанный к доске, меланхолично жевал газету, как видно, прогрессивного направления. Родион позволил себе насладиться невиданным зрелищем сполна. Дворецкий ждал безмолвно.

Внутри дом был не менее занятен, чем снаружи. Неограниченные возможности разметали по стенам бронзу подсвечников, хрусталь люстр и разноцветие картин, а под ноги – неописуемые ковры. Про мебель и говорить нечего: полированная роскошь, да и только.

В конце мраморной лестницы визитера попросили подождать перед дубовой дверью, какой позавидовал бы и премьер-министр. Когда же она распахнулась, дворецкий церемонно изогнулся.

Навстречу шагнул хозяин. «Мгновенный портрет»: крепкий, приземистый господин с отполированным черепом источал столько энергии, что хоть лампочку зажигай. Тело его было такой ширины, что огромная цепочка часов натянулась по жилетке в струну. Мясистые пальцы предназначались самой природой рвать и хватать, так что обручальное колечко терялось в складках кожи. Зато перстень, украшенный брильянтом с орех, горел немигающим глазом. Одним словом, хищник. Силен и опасен, как старый носорог. Вставать у него на пути не стоит. Раздавит и не заметит. В жизни всего добился сам, потому гордится волей и животной хитростью. Этот уникальный человеческий экземпляр внимательно осмотрел юношу.

– Уж больно молод что-то, – с сомнением пробурчал он. – Не нашли чего получше…

В такой ситуации церемонии излишни. Заложив руки за спину, Ванзаров строго заявил:

– Изложите, в чем дело. И побыстрее. Я сюда отдыхать на свежем воздухе приехал, а не в кабинетах торчать.

К такому обращению господин был непривычен. Нахмурившись, грозно порычал:

– Да ты кто таков?!

– Чиновник сыскной полиции. И прошу не «тыкать». Если у вас нужда, извольте в приемные часы на Офицерскую улицу. Всего доброго…

И развернувшись, направился к двери.

– Господин Ванзаров!.. Да погодите же!.. Родион Георгиевич, прошу вас…

От самоуверенной наглости не осталось и следа. Хищник признал в полноватом юноше равного. Ну, или почти равного. Во всяком случае, зубы и когти спрятал, прикинувшись милым и пушистым. Гостю было предложено располагаться в кожаном кресле размером с бричку, а затем всяческие напитки и сигары. От подобной чести Родион отказался. Хозяин представился Филиппом Филипповичем Сундуковым. Имя это чиновнику полиции ничего не говорило. Очевидно, владелец новенького замка сторонился публичности. Большие деньги не любят славы, а любят тишину.

– Простите мою оплошность, – сказал он и даже улыбнулся. В сочетании с голым черепом улыбка выглядела оскалом. – Мне ведь рекомендовали вас как опытного и проницательного сыщика…

«Так и есть!» – душа Родиона возликовала, но внешне он остался невозмутим.

– …Вот и не разглядел сразу. А теперь вижу: характер. Такой мне и нужен. Сговоримся…

Согласившись с оценкой своего характера, Родион терпеливо ждал, ничем не выражая интереса.

Сундуков поерзал и, видя, что помощи не дождаться, начал сам:

– О себе рассказывать не буду, что захотите узнать – и так разыщете, а что знать не положено, то и копать не надо. В этой жизни для меня мало что недоступно. Честно скажу: могу купить, что захочу. Капиталец собрался такой, что лишний раз говорить о нем не стоит. Не поверите, если правду скажу, решите, хвастает Филипп, врет. Но и сами видите, какая красота вокруг. А во сколько это обошлось! Деньги, Родион Георгиевич, это такая сила, что все может покорить. Все мне подвластно, ни в чем не знаю отказа…

Так и подмывало вставить: «Я царствую! Послушна мне, сильна моя держава». Но мудрость зажала рот. Всякое бывает.

А Сундуков не унимался:

– … Долго трудился, чтобы всего этого достичь, но теперь могу позволить себе любой каприз. Вы еще человек молодой, так запомните совет: главные друзья мужчины – сторублевые банкноты. И не верьте другому. Это в поговорке «не имей сто рублей…», а в жизни все иначе. Богатство – основа счастья мужчины. Его сила и гордость. Накопить трудно, но еще труднее сохранить. Понимаете, о чем я?

Нет, не понимал Родион. Не было у него богатства, копить не собирался, а тем более сберегать. Да и какое богатство в полиции! Закон и порядок, да и только.

– Так вот, пришло такое время, когда думать мне надо, что дальше будет, кому состояние передать. И вот тут…

Дверь распахнулась, и в комнату словно вихрь ворвался. С радостным криком в кабинет вбежал мальчик в коротких штанишках и бархатной курточке. За ним неторопливо вошла девочка, на вид постарше. Нянька осталась за порогом, не решаясь войти. Малыш устроился на коленях Сундукова и заявил, что у него важное дело. В одно мгновение Филипп Филиппович растаял, как леденец, превратившись в нежно любящего отца. Потрепал курчавую головку, погладил по спинке и внимательно прислушался.

– Папа, папа! Мальчишки деревенские шоколаду не пробовали! Вот смешные! Давай куплю! Я им обещал! – лепетал ребенок, задыхаясь и тяжело дыша. Но причина была не в спешке. Синева губ и темные круги вокруг глаз говорили о непорядке с сердечком.

Сундуков вынул пухлое портмоне и, не глядя, сунул купюру. Родион невольно отметил красненькую. [7]7
  10 рублей.


[Закрыть]Сын порывисто обнял батюшку за бычью шею, чмокнул и заспешил к двери. Девочка, выжидавшая в стороне, подошла и серьезно сказала:

– Папенька, я собрала с няней ягоды. И продала их дачникам. Заработала рубль. Вот… – Она показала монету.

– Умница, иди играй. Видишь, у меня разговор важный. Ступай.

Спрятав денежку, дочка поклонилась и вышла вслед за братом. На него походила скорее общими чертами сундуковской породы.

– Вот ради кого стараюсь! – светился гордостью отец.

Тут следовало ввернуть какой-нибудь комплимент, но Родион не знал, как хвалить детей. И невежливо промолчал.

– Сынок мой драгоценный, Альбертик, наследник мой, надежда и опора моя. Будущий хозяин всего. Понимаете?

Чиновник полиции решительно ничего не понимал. В первую очередь зачем он понадобился. Но терпеливо молчал, что всегда вызывает уважение в собеседнике. Филипп Филиппович передвинулся ближе, словно теперь начнется самое важное.

– В воскресенье у Альбертика день рождения, шесть ему исполнится, герою моему. Так что приготовил подарок: объявлю, что составил духовную, [8]8
  Завещание частного лица.


[Закрыть]назначаю его единственным наследником всего…

Родион едва успел подумать, что такой подарок ребенок вряд ли оценит, как любящий отец продолжил:

– Поздравить Альбертика прибудут наши родственнички, негодяи и подлецы отменные, все как на подбор, да вы сами увидите. Так вот, мне надобно за ними присмотреть…

– Желаете, чтобы поработал охранником? – ледяным тоном спросил Родион. Хоть рот открыл, а то все молчком, умник.

Сундуков даже скривился, дескать, и не думал так унижать значительную персону.

– Была бы нужна охрана – роту полиции выписал бы. Мне мозги ваши нужны и умение анализировать.

– Как полагаете их использовать?

– Побудьте с нами, присмотритесь, послушайте, а выводы сообщите. Мне сказали, в людях тонко разбираетесь. Лучший сыщик в сыскной. Разве не так?

Что поделать, слаб человек, лесть любит. И Родион не исключение. Поддалось что-то у него в душе на доброе слово. Только спросил, что за причина такого странного поручения.

Филипп Филиппович заметно помрачнел:

– Чувство у меня появилось нехорошее. А чутью своему верю слепо, иначе бы ничего не достиг. Затевается что-то против Альбертика моего, сердцем отцовским чую. Зла ему желают. Но вот кто эта гадина – не знаю. Потому и прошу разгадать, откуда может беда грозить.

– Подозреваете кого-то конкретного?

– Если бы знал, не стал бы и беспокоить.

– Извините, обязан спросить: подозреваете, что ребенка могут убить?

Сундуков глянул так недобро, что у Родиона засосало под ложечкой:

– Пусть попробуют, в порошок сотру…

– Мне трудно предположить, что за вред могут причинить пятилетнему ребенку в вашем доме.

– Понимаю. Поверить нелегко. Фактов у меня нет, какие вы у себя в полиции любите. Факты не нужны. Я сердцем чую. Разберитесь, нащупайте, откуда может ветер дунуть. А если скажете, что пустые твои тревоги, Филипп, то и слава богу.

В обязанности полиции, конечно, входит предупреждать преступления. Но здесь даже не пахло преступлением. Глупость мог совершить сам Сундуков, устроив расправу по глупому подозрению. Скорее всего, чистейшая ерунда, страхи любящего отца. Или что-то недоговаривает? Так стоит ли тратить драгоценные выходные, чтобы следить за невинными родственниками?

Пока Родион пытался выбрать между любопытством и ленью, Сундуков отошел и вернулся с пачкой новеньких десятирублевок, перетянутых банковской ленточкой.

– Аванс за труды, – сверток лег на край стола. – Завтра, когда выводы доложите, окончательный расчет. Столько же. Дело чистое, аналитическое, вы мне услугу, я вам – благодарность. Никакого касательства к вашей службе.

Стопка манила. Виделся в ней отпуск-мечта с поездкой в бессмертную Элладу. Еще книжный шкаф, набитый редкими томами, на которые только засматривался, и… Да мало ли на что молодому человеку потрать целое состояние. А две тысячи для коллежского секретаря за пару дней непыльной работенки – просто клад немыслимый.

И Родион сдался. Вольный гений поработился злату, так сказать.

– Мне необходимо знать, кто к вам приедет, краткие сведения о подозреваемых… то есть родственниках, их биографии, отношение к Альберту и так далее, – сказал он.

– Нет, не нужно вам знать ничего. Рассмотрите чистым взглядом, может, и заметите то, чего я не вижу.

Убедившись, что сделка состоялась, Сундуков перешел к деталям:

– Что вы из полиции, знать никто не должен. Скажем, мой деловой партнер… С этим вижу проблемку. Для партнера у вас одежка не подходит. Одно слово – обноски… [9]9
  Что за наглость! Между прочим, лучший летний костюм Родиона.


[Закрыть]Ну, ничего, быстро исправим…

На серебряный звон колокольчика явился господин в черной жилетке с портновской меркой. Надо же, какое совпадение! Гость был обмерен снизу доверху. Портной молча поклонился и исчез тенью. Надо понимать, костюм родится за ночь. Просто чудо. Хотя какое чудо деньгам не подвластно.

– Завтра жду пораньше, часикам к девяти, – Филипп Филиппович протянул ладонь. – Очень на вас надеюсь. Осветите окруживший меня мрак, как фонарь маяка.

После такого напутствия обратную дорогу Родион нашел сам.

Супруги Макарские накормили его отменным ужином, рассказывая, как бы случайно, какой Сундуков благодетель, вся округа на него чуть не молится. Ванзаров и вида не подал, что знает, благодаря кому потратит выходные зря. Хотя не совсем зря. Пачка во внутреннем кармане делала жертву менее горькой. Он только мстительно отказался от водки, а пить одному под ласковым взглядом женушки у Лешеньки не вышло. Точнее – не пошло. Так ему и надо.

Дорогому гостю постелили на самом лучшем диване, окна комнаты выходили в яблоневый сад. Ворочаясь на новом месте, Родион прикидывал, что дельце совсем пустяковое, заодно великолепная тренировка техники «мгновенного портрета». Преступника ловить не надо, а только логически определить, кто может готовить пакость. Плевое занятие для лучшего сыщика столицы. Комплимент приятно ласкал гордость, так что он невольно повторял слова Сундукова, пока не заснул совсем.

Утреннее солнце еще не успело выбраться из-за леса, а Родион из постели, как на пороге объявился вчерашний портной. Из массивного свертка был извлечен отменный костюм, да еще сорочка с модным галстуком и даже щегольские ботинки. Портной не ушел, пока господин Ванзаров не изволил переодеться. Одернул низ пиджака, разгладил лацкан, чуть натянул рукав и остался доволен работой. А уж как был доволен Родион! Впервые видел в зеркале модного господина, который ему нравился. Прямо франт. Ну а госпожа Макарская так зашлась от восторга, чуть молочник не выронила. Наверное, пожалела, что такого красавца упустила. Что с женщинами делает хорошо пошитый пиджак! Ну, не в этом дело…

Просив не ждать к обеду и ужину, Родион отправился в замок.

Там полным ходом шли приготовления к празднику. Слуги бегали с корзинами провизии, горничные вытряхивали перины и постельное белье, повара чистили кур и капустные кочаны. А посреди хаоса незыблемо возвышался Сундуков, следя и покрикивая: «Смотрите у меня, ротозеи, чтоб все было как на царском приеме! Иначе голов не сносить». Так грозен был его окрик, что казалось, он и правда имеет власть карать и миловать. Хотя логика подсказывала, что домашнего палача с плахой даже его богатство не осилит. Не те времена, знаете ли, просвещение, личная свобода и все такое. Разве по шее дадут, да и то легонько, не батогами, а плеткой. Прогресс налицо.

Приближение раннего гостя Филипп Филиппович заметил издалека, прищурился, оглядел так и сяк и остался доволен.

– А ведь каков красавец! Хорош, шельма! – сказал он добродушно, похлопывая Ванзарова по плечу. – Ванзаров, вам годков… двадцать два, наверно…

– Двадцать три, – поправил гордый юноша.

– Вот и отлично! Лет семь еще послужите, связями обзаведетесь, чины получите, а у меня как раз невеста подоспеет. Девице замуж выходить в девятнадцать самое милое дело. А мужчине – как раз к тридцати. Идеальная пара.