Текст книги "Формула преступления"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Издав победно-торжествующее мычание, Родион оглянулся на друга. Но Тухля благоразумно удалился за спины официантов. Лишившись точки опоры, юный сыщик вынужден был ухватиться за край кресла и, глядя на официантов, строго приказал:

– Опц… упс… оц… оце… пить все… Для увольнения… уставления… уста… новления личности жертвы…

– Что его устанавливать, – ответил кто-то из толпы.

– Знаете личность уб…уб… трупа? – строго спросил Родион.

Наперебой полетели подсказки:

– Чего там знать…

– Жених со свадьбы. Из малого зала…

– Ихним уже сказали…

– Где этот зал?! – опять-таки грозно вопросил Родион и взмахнул так, будто ему уже вручили шашку.

Юного полицейского приняли под локотки и довели до распахнутых дверей. Середину овального зала, предназначенного для дружеских застолий, занимал стол в праздничном убранстве. Во главе его сидела невеста. Она, не мигая, уставилась куда-то в центр стола. Над ней хлопотала дама в ослепительно обнаженном наряде, утешая и обмахивая веером. Справа от невесты расположился дородный господин, занятый рюмкой водки. Рядом с ним молодой человек катал по скатерти хлебный шарик. На другой стороне стола сидела пожилая дама в черном, а рядом с ней две барышни, тоже в черном. Поблизости притихла парочка гостей.

На мгновение Родион взглянул на происходящее как бы со стороны: пьяный юнец врывается на чью-то свадьбу, чтобы… Дальше Родион четко не знал, что он должен делать. Но что-то – обязан. А потому, обведя строжайшим взглядом гостей, взиравших на него с изумлением, потребовал всех арестовать до выяснения личностей. Отдельные междометия переводил верный Тухля.

– Там господина полицейского просят, – доложил официант в вежливом поклоне.

Развернувшись, как груженая баржа, Родион отправился к креслам. И чуть не снес господина в строгом сюртуке с докторским саквояжем. Действительно, это оказался доктор, вызванный на подмогу. Но подмога опоздала. Он только спросил, отчего господин полицейский решил, что здесь произошло убийство.

Иронически усмехнувшись, Родион указал на струйку крови.

– Ничего необычного при апоплексическом ударе, – пояснил доктор Штольц. – Смерть от естественных причин. Все признаки налицо. Молодой человек переволновался, выпил лишнего, сосудик слабый лопнул – и конец. На каждой десятой свадьбе подобное происходит. Готов дать заключение, а тело можно отправлять в морг.

– Это убийство, – обиделся Родион.

– С чего взяли? Самый обычный удар.

– А, так вы сообщник убийцы? Задержаны до выяснения личности!

Штольц только плечами пожал:

– Делайте что хотите, молодой человек. Но в таком состоянии вам лучше отправиться домой.

– У меня самое нормальное состояние! Тут вам не… это, как его… А это… ну, пыскная солиция… Вот именно! Тело доставить не в морг… а в морг 3-го Казанского участка. Пусть там лежит на полочке, пока я тут с убийцами разберусь… Вот шайка собралась! Тухля, за мной!

Забыв, что он собирался арестовать доктора, Ванзаров направился в обеденный зал, где потребовал лист бумаги. И принялся записывать фамилии и адреса задержанных. Он бы и дальше решительным образом вел розыск, но ощутил, что окружающий мир расплывается перед глазами.

Ванзаров очнулся оттого, что во рту свирепствовала песчаная буря. Организм требовал влаги, и немедленно. Сквозь щелку век, тоже покрытых слоем песка, пробивался слабый утренний свет. Напротив развалилась туша подозрительно знакомых очертаний. Последние сомнения рассеяли музыкальный храп. Тухля умудрился спать головой на ковре, а ногами на подушке. Оглядевшись, Родион обнаружил, что спал в одежде и на пиджаке не хватало пуговицы. Где находится, он понял, но как сюда попал – загадка. Обычно для стимуляции мыслей неплохо подходит процедура «почесать затылок». Что Родион и проделал.

И в этот миг вспомнил все.

Каким героем вчера он выступил, и что творил, и как показал себя во всей красе. Обжигающее чувство стыда, от которого некуда деться и спрятаться, обожгло нестерпимо. Родион смотрел на себя вчерашнего и не мог понять, как сумел достичь таких высот падения. Что натворил! А что он говорил людям! Позор несмываемый. И не послушал доктора – ведь сказали же ему, что смерть от естественных причин. Еще этот спор с Тухлей. Ведь, подлец, заставит его держать слово, придется красть у городового фуражку. А если узнают о его художествах в сыскной – все, конец карьере сыщика. Отправят гнить в канцелярию. Боже, как стыдно! Столько дров наломать, просто какая-то чума!

Казнясь и кляня себя, Родион выкарабкался с дивана и поплелся в столовую. Расположение комнат в этом доме он знал, как в своем. Но улизнуть потихоньку не удалось. В столовой уже ждала Юленька с приготовленным завтраком. Выражение лица у нее было таким страдальчески-прощающим, что захотелось немедленно удавиться.

– Доброе утро, Родион Георгиевич, – сказала она ласково и печально. Как умеют только женщины. Вернее, не женщины, а жены. Ну, вы поняли…

– Я… это…ну, да…то есть… Доброе… – пробормотал он в ответ.

Пожар стыда только усилился.

Чтобы его залить, мудрая Юленька подвинула чашу, полную ледяной воды. Родион припал и благодарно забулькал. Его попросили присесть.

– Ванзаров, ты все еще кажешься умным человеком, – сказал Юленька таким мягким тоном, что ничего хорошего ждать не приходилось. – Хотя прилагаешь немало усилий, чтобы в этом усомнились.

– Бульк? – спросил Родион и тут же схватился за рот.

– Да, именно: сомневаюсь. Но пока остались крохи надежды на твои умственные возможности, объясни мне: что вы за люди такие – мужчины…

Бывшего студента кафедры классических древностей так и подмывало ответить хлестко и мудро, нечто вроде: «Homo sun: humane nihil a me alienum puto». [3]3
  Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо ( лат.).


[Закрыть]Но лик Юленьки не располагал к крылатым выражениям. Вернее – подрезал им крылья. Да и язык наверняка не осилит столько латинских слов. Интуиция подсказывала, что мальчикам лучше помалкивать. Хозяйка дома между тем продолжила:

– …Когда из таких бесполезных, омерзительных и пустых личностей, как ты и твой дружок, к несчастью – мой муж, женщина хочет сделать хоть что-то путное, человекоподобное, женив на себе, почему вы не радуетесь, а предаетесь чудовищному пьянству? Почему опускаетесь до животного ничтожества? Как это объяснить?

Отмалчивался Родион не потому, что не знал ответов. Он резонно опасался получить по лбу, например близким половником. У Юленьки рука тяжелая, а нервы слабые. Не то что у сыскной полиции.

Бульк… Ой, пардон…

– Скажи мне, как можно было назюзиться до такого состояния, чтобы преподавателя латинской кафедры и вашего общего друга Макарского официанты нашли под столом и доставили на извозчике? И это как же надо потерять человеческое обличье? Почему именно накануне главного события в его ничтожной жизни!

Пришлось смолчать. Что-то подсказывало, что в ответ можно получить историю с подробностями, как доставили домой два других бездыханных тела.

Юленька еще бы оттачивала на несчастном чиновнике свой пыл, но тут в дверях показалось упитанное привидение. И все внимание чумы досталось супругу. Родион попятился к выходу. Внимательно слушая попреки, Тухля самым наглым образом показал, как сдирает с головы воображаемую фуражку. Вот ведь гад, все помнит. Не выкрутиться.

Хождения по мукам не кончились, все только начиналось.

Казанский участок встретил появление коллежского секретаря как выход знаменитого комика. Присутствующие чиновники растянули физиономии в благостных улыбках, при этом шушукаясь и обмениваясь замечаниями. И даже городовые позволили себе ухмыляться в усы, а самые дерзкие так и вовсе хихикали в кулак. В общем, слава пришла, но была она несколько вызывающего толка, и еще неизвестно, чем закончится: лавровые венки, ордена или похвала начальства вряд ли ожидали в обозримом будущем. Родион же, стараясь не смотреть в глаза, пробурчал приветствие и стремительно покинул дежурную часть. Как только его спина скрылась в коридорчике, разразились бурные восторги и даже хохот. Обсуждали каждую мелочь: от оторванной пуговицы до запаха перегара, ощущаемого на расстоянии. И пришли к общему мнению: мальчишке достанется на орехи.

Сам же герой народной любви уже стучался к доктору Белкину в медицинскую участка.

– Открыто, входите, кому не лень! – крикнули ему.

Старый доктор Белкин, измученный жизнью и воспитанием жены, пребывал в том счастливом мнении об окружающей действительности, которое спасает от любых невзгод. Он искренно верил, что не может быть так плохо, чтобы не было еще хуже. А потому надо радоваться даже тому, что для радости не предназначено. Например, красивому трупу, падению господина пристава, зацепившегося за порог, или майской грозе. Сохраняя неистребимый оптимизм в душе, Иван Петрович был скуп на эмоции и относился к окружающим как к неизбежному злу, с которым ничего не поделаешь, а потому надо терпеть. Все равно попадут когда-нибудь в его морг. А не в его, так и тоже неплохо. К явившемуся поутру юнцу он не испытывал особых симпатий, но и дураком не считал, в отличие от прочих коллег. А потому наградил вполне искренней улыбкой.

Родион кое-как поздоровался и совсем смутился, не зная, как начать разговор. Доктор пришел ему на помощь, потому что не любил людских страданий без меры, а мучениями юноши уже насладился:

– За вчерашним трупом, голубчик?

Ванзаров благодарно согласился.

– Так его давно нет.

– Как же нет? Его что, потеряли?

Понимая состояние мальчишки, а точнее – ощущая ароматы, исходящие от него, Белкин ввел в обстоятельства.

…Рано утром, когда господин пристав прибыл в участок, ему сразу доложили, что в мертвецкую доставлен свежий труп. Капитан Минюхин осведомился, по чьему распоряжению доставлен гостинец. Оказалось, что это счастье получено стараниями господина Ванзарова. Более того, имеется заключение доктора Штольца, который осматривал тело и признал, что покойный скончался от апоплексического удара, а также частная записка о безобразном поведении чиновника полиции. Тут уж Михаил Васильевич, рассвирепев, как бывший капитан армейской пехоты, топал ногами так, что если бы не первый этаж – точно пробил бы пол. Наоравшись, пристав приказал убрать немедленно «дохлятину» туда, где ей место, а именно – в морг Мариинской больницы. Ретивому же сотруднику сыска было обещано столько бед, что до старости хватит. Приказ Минюхина был исполнен тотчас. Тело с заключением Штольца отправили в недолгий путь.

Такого оборота Ванзаров не ожидал. Мало того что теперь невозможно завести дело, так и труп никто не примет к исследованию. Посмотрят на заключение и засунут куда подальше. Все, нет теперь криминалистической экспертизы и не узнаешь, был ли отравлен несчастный. Тут только Родион сообразил, что не знает, как зовут убитого.

Наблюдая страдания, которые отражались на полноватом лице Родиона, Белкин спросил:

– И на что же вы рассчитывали? Заключение составлено грамотно, Штольц известный доктор, ошибки быть не может.

– Значит, убийства не было? – спросил Родион в полном отчаянии.

– А вы как думали?

– Мне показалось… вернее, я слышал… Я думаю, что его все же убили. Извините, а как труп звали? То есть пострадавшего?

Иван Петрович неодобрительно покачал головой:

– Ай, как нехорошо. Не то плохо, что пьете, а то плохо, что пить не умеете, молодой человек. В работе полицейского это одно из главных умений. Ладно уж, не унывайте, сами были такими… Судя по протоколу Штольца, погибшего звали Вальсинов Ульян Семенович, сорока лет от роду, мещанин. Но почему же вы решили, что его убили? Наружных следов – никаких. Все признаки разрыва сосуда в мозгу.

Не мог Родион признаться, что из-за спора с Тухлей ему отступать некуда, а потому вынужден был изворачиваться:

– Свадьба была странная, словно поминки. Женщины в черных платьях, ни веселья на лицах… Ну, уверен я, что его убили. Может, отравление?

– Возможно. Но этого мы не узнаем никогда.

– Ничего больше придумать не могу…

– Придумать сложно, если бы не эта штуковина… – сказал Белкин и указал на корытце, какое используют хирурги. По стальному днищу звонко перекатывался сплюснутый шарик. Назначение его было столь же очевидным, как и невероятным. Из вежливости Родион все же спросил, что это такое.

– Пуля, – сказал Иван Петрович. – Очень мелкого калибра, кажется, три или четыре миллиметра в диаметре. Никогда не догадаетесь, где ее нашел.

Родион и пробовать не пытался.

– Положил я свежака на стол, вижу, что с одеждой возни много, разрезать да снимать, – приободрился Белкин. – Думаю, дай проверю, отчего из носа кровь пошла. Беру тонкие щипцы – и в носовую полость. Чувствую – стенки нет. Прохожу дальше, уже в лобную долю, и тут натыкаюсь на что-то твердое. Как вам известно, в мозгах ничего твердого нет, одни мысли. Потому нащупываю и аккуратно тяну. Засело плотно. Не выходит, пришлось дернуть, и вот – пожалуйста. Как вынул, тут уж эти прибежали с криками. Еле успел сохранить. Нашему приставу лишнее убийство ни к чему.

– Как же пуля попала в мозг? – слегка опешил Родион. – Не вдохнул же он ее?

– Разумеется, через нос. Причем ствол засунули прямо в ноздрю. Внутри – отчетливый пороховой след.

Вывод совершенно нереальный: в людном месте, при множестве свидетелей кто-то засовывает пистолет в нос жениху – пусть крохотный, но пистолет. А ведь в ноздрю еще попасть надо. При этом Вальсинов не сопротивляется и не зовет на помощь, а ждет, пока ствол не окажется в нужном положении: пуля должна войти под очень острым углом. После чего принимает выстрел и тихо гибнет. Никто ничего не слышит и не видит. Абсурд. Но пулька упрямо выставляла полированные бока.

– Хоть и маленькая, но при таком попадании достаточная. Жертве разорвало сосуды, как при внезапном апоплексическом ударе. В этом Штольц был прав. Он же череп не вскрывал. Да и никто из гражданских не проявил такой внимательности. Если бы труп к нам не доставили… То, что я обнаружил, – чистая случайность. Обычно никто не начинает осмотр с носа…

Родиону потребовалась минутная пауза, чтобы оценить ситуацию: не может открыть дело, но обязан найти преступника хотя бы для того, чтобы выиграть спор. А то, что дела нет, никто ведь не знает. Придется блефовать. Но для очистки совести спросил:

– Иван Петрович, а что за оружие такого размера? Какой марки пистолет?

Доктор задумчиво покатал пульку по судку, от чего раздался довольно мерзкий скрежет.

– Поверите ли, юноша, ума не приложу. Даже для дамского «браунинга» мелковато. Что-то экзотическое или самодельное. Не силен я в оружии. Тут нужен криминалист.

Поблагодарив милейшего Белкина, оказавшегося столь внимательным, Родион направился в «Пивато».

Кажется, сегодня его появление производило фурор везде. Официанты затихли, а к дорогому гостю выбежал сам распорядитель Шабельский. Льстиво приветствовав, сообщил, как рад видеть господина чиновника. На всякий случай Ванзаров решил делать вид, что из вчерашнего ничего не помнит. И так хуже некуда. Он хмуро сообщил, что желает осмотреть место вчерашнего происшествия.

– Разумеется! Мы не прикасались, все оставлено как было, – заспешил Шабельский.

Несколько удивившись предусмотрительности, Родион спросил, откуда такая помощь следствию.

– Так вы же вчера приказали! Мы исполнили в точности.

Следовало за себя порадоваться: во хмелю, а дело помнит. Но радоваться не хотелось, а было такое чувство, что это не конец сюрпризам.

Его с почетом препроводили к нише, где вчера было найдено тело. Одна из веток пальмы была сломана. Ванзаров внимательно осмотрел ее: возможно, это улика.

– Вы же собственноручно деревце обломали! – пояснил Шабельский.

– Так требовалось для следствия, – строго ответил Родион, хотя внутренне содрогнулся от стыда.

Тут он заметил на ковре пуговицу от мужского пиджака, собрался было и ее записать в улики, но вовремя сообразил: это же его собственная пуговица! Молча подобрав находку, он занялся креслами. Тщательный осмотр ковра, пола, штор и даже кадки пальмы не дал ровным счетом ничего. Гильзы не оказалось. И вообще никаких следов. Заведение держали в образцовой чистоте. А вот в обеденном зале запахи оставленных блюд навеяли утренний дурман. Стиснув зубы, Родион прошел в обеденный зал, обшарил скатерть, стулья и даже залез под стол. Ничего, кроме крошек и объедков, не попалось. Конечно, вряд ли убийца сбросил пистолет после выстрела. Слишком полезная вещица.

Отряхнув колени, Родион попросил созвать официантов, обслуживавших свадьбу. Четыре молодца, одинаковых с лица и фрака, выстроились в шеренгу под бдительным присмотром Шабельского: как бы чего не сболтнули лишнего. И молодцы, тщательно отводя взгляды от нитки без пуговицы, а носы от выдыхаемых паров, постарались на славу: на все вопросы ответы насколько правильные, настолько и бесполезные.

Общая картина получалась ясной. Свадьба приехала без опозданий, как и заказывали: около восьми вечера. Гостей было мало, особого веселья что-то не замечалось. Официантов удивило, что никто не крикнул «горько». Молодые сидели рядом, словно чужие. Сначала краткий тост сказал отец невесты, потом мать. Гости поднимали бокалы, но пили тоже мало, в основном закусывали, и даже разговоров особых не вели. Казалось, что в воздухе висит странное напряжение. К тому же мать жениха и его сестры были в траурном платье. Честно говоря, такой свадьбы никто не припомнил.

После второй перемены блюд гости стали подниматься из-за стола. Только невеста все время оставалась на месте. Ее мать привлекала внимание сильно открытым платьем, видно, кровь горячая, все время обмахивалась веером. Наблюдательным официантам показалось, что молодая вообще не смотрела на жениха, зато бросала взгляды на юного господина рядом с ее папашей. Когда Вальсинов вышел из-за стола и как оказался в креслах – сказать не смогли, якобы внимания не обратили. Тем более спинки высокие, человека почти не видно. Да и пальма прикрывала. Пока ее не сломали.

– Кто-нибудь подходил к жениху? – спросил Родион, пропуская колкость.

Но внятного ответа не получил. Холл находится так, что из обеденного зала не видно. Те, кто обслуживал у стола, не могли видеть, что происходит там. А носившие подносы по сторонам не смотрели. Не до того. Можно считать, рядом с убитым никого не видели. Или не заметили.

– А кто первым обнаружил тело?

Признался один из молодцов, назвавшись Никитой. Родион просил не жалеть подробностей. Но их нашлось немного. Пробегая в который раз с подносом, Никита заметил руку, безжизненно свесившуюся из кресла. В ресторане всякое бывает, человек может перебрать, может дурно сделаться. Никита подошел и вежливо осведомился, не нужна ли помощь. Сидевший в кресле не ответил. Тогда Никита зашел с другой стороны, увидел остекленевшие глаза да струйку крови на манишке и сразу кинулся за помощью. Официанты быстро собрались у кресел, но близко не подходили.

– Это вы, Никита, сообщили родственникам о несчастье?

Парень от этой чести отказался, передав ее метрдотелю.

– Это так полагается, – встрял Шабельский. – Сами понимаете, такая неприятность. Тут обхождение нужно. Наш Михаил Александрович от этого так перенервничал, что сегодня слег. Но если потребуется…

Родион милостиво разрешил не беспокоить, но спросил, что случилось дальше.

– А ничего, – ответил Никита. – Пока вы с приятелем не подошли.

– Неужели никто из родственников не пытался узнать, что произошло?

Оказалось, никто из гостей даже из-за стола не вышел. Как видно, боялись трупа.

– Откуда же узнали, что Вальсинов мертв?

На это Никита не нашелся, что сказать. Впрочем, как и его напарники.

Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Выстрела никто не слышал, а чтобы мелькнул пистолет – тем более не заметили. Что, в общем, сюрпризом не стало. Родион направился к выходу, но его придержал метрдотель:

– Господин Ванзаров, вы довольны, как вас вчера доставили, жалоб нет?

Вот, значит, какие подробности всплывают из хмельного забытья. Все оказалось проще некуда. Господин чиновник заверил, что всем доволен. Хотя боялся сгореть со стыда.

– В таком случае закрывать нас не будете? Претензии сняты?

Боясь выяснить, чего еще накуролесил в полном беспамятстве, Родион поклялся, что ноги его не будет в «Пивато» в ближайший век. Или дольше. Выскочив на Большую Морскую улицу, он понял, что делать больше нечего. Загадка не раскрыта, и надвигается фуражка городового. Осталась крохотная зацепочка: если кто-то желал Вальсинову смерти, зачем так торопиться? Зачем убивать прямо на свадьбе, рискуя быть пойманным на месте преступления? Ответов не было. А логика молчала.

И тут, засунув руку в карман пиджака, Ванзаров обнаружил смятый листок, список присутствовавших на свадьбе гостей. Буквы наползали одна на другую, строчки шли вкривь и вкось, но фамилии и адреса разобрать можно. Напротив троих накорябаны кривые галочки. Что означают? Он не мог вспомнить. Но интуиция подсказывала начать именно с них.

Темная прихожая пропиталась душным запахом лекарств настолько, что казалось, даже обои источают аромат валерьянки с винным уксусом. К стенам жались короба с хламом, тряпье навалено кучами, так что приходилось внимательно смотреть под ноги, а по углам волновались паруса паутины. Дух запустения и убожества прочно поселился в квартире. Бедность эта была того особого свойства, когда ею гордятся и выставляют напоказ: дескать, смотрите, какие мы нищие, но гордые. И, высоко подняв голову, несем свою нищету. Пусть в лохмотьях, но душа наша спокойна. При этом не желают ударить палец о палец, чтобы заработать на хлеб. С такими бедными, но гордыми Родиону уже доводилось встречаться.

Его проводили в крохотную комнатенку, забитую рухлядью. Давно не стиранные занавески пропускали такой серый свет, от которого и воздух казался серым, впрочем, может быть, он был серым от пыли. В углу комнаты на дряхлом комоде устроилась девица не старше лет восемнадцати. Она не поздоровалась и вообще никак не проявила понимания, что в доме чужие. Только смотрела широко выпученными глазами. С губы медленной сосулькой спускалась густая слюна.

Ванзаров растерялся, не зная, что делать: то ли поклон отвесить, то ли сделать вид, что ничего не заметил. Выручила Елизавета. Утерев слюни, так что голова младшей сестры дернулась, просила садиться. Где угодно. Родион потоптался и остался стоять: касаться этой мебели было неприятно.

– Зачем пришли? – спросила старшая сестра так равнодушно, словно ответ ей был заранее безразличен.

Необходимо быстро оценить, кто перед ним. Портрет получался простой. Елизавете Семеновне наверняка под тридцать. Перспектив на замужество никаких. С таким лицом – как у вялой коровы – ее возьмут только в придачу к очень большому приданому, а приданого нет. Высокая, нескладная, руки словно кривые метелки. Платье все то же, словно она не переодевалась со вчерашнего вечера, – какая-то дешевая черная материя. Но вот голос ее… Этот голос Родион сразу узнал. И вспомнил, для чего метил галочками список.

Откашлявшись, Ванзаров объяснил, что в связи с нежданной смертью господина Вальсинова полиция проводит проверку. Это их обязанность.

Елизавета Семеновна даже бровью не повела, словно не поняла.

– Господин Вальсинов, ваш брат… – начал было Родион.

– Подлец и негодяй, настоящий негодяй, каких еще поискать, – перебила Елизавета и рубанула напрямик: – Мало мерзавцем назвать, настоящая погибель и чума нашего семейства. Вы не думайте, господин полицейский, что мы всегда так жили. Батюшка оставил солидный капитал, добытый честным трудом. Должно было хватить на достойную жизнь. Если бы не этот подлец, которого я и братом называть не хочу. За десять лет спустил все нажитое отцом, и вот с чем мы теперь остались. Вот в каком убожестве влачим жалкое существование.

– Господин Вальсинов играл в карты? Или на скачках?

– «Господин Вальсинов»! – передразнила Елизавета. – Только подумать! Много чести. А спустил – и не знаю на что. На дружков своих и приятелей. Был капитал, и нету. Ничего не осталось. Даже мыши ушли.

– Свадьба должна была поправить материальное положение вашей семьи?

– Какое там! Обещали сущие крохи, и тех еще не видели. Спасибо, что хоть жениху свадебный костюм пошили. А то бы в обносках под венец пошел, негодяй. Мы-то приличные платья получить так и не сподобились.

– Наверно, Ульян Семенович влюбился… – Родион пытался вспомнить фамилию невесты, но не смог. Не доставать же список.

– В Машку влюбился? – презрительно скривила губы Елизавета. – Да они и виделись-то всего ничего. Тоже мне – роман. Как недели три, еще до Пасхи, первый раз к ним поехали, там и увидел невесту. А ему и все равно. Лишь бы деньги получить.

– Ваш брат старше невесты лет на десять?

– На двадцать не хотите?

– Благодарю. Так он сам нашел… невесту?

Елизавета фыркнула:

– Сам он только деньги спускать может. Нет уж, семейство ее расстаралось.

Молодую цветущую девушку выдают замуж за полное ничтожество, при этом добавляют приданое. Невероятная родительская любовь. Прямо-таки беспощадная. В чем же истинная причина свадьбы? Наверняка ответ на этот вопрос подскажет и причину внезапной смерти жениха. А там и до пистолета добраться недалеко. Нет уж, кричать Тухле петухом. Но пока оставалось выяснить самое главное.

– Раз вы не скрываете своего отрицательного отношения к брату… – начал он, – то я вынужден спросить: это вы его убили?

Осмысленная эмоция прорезалась на коровьем лице. Елизавета даже приподнялась:

– С чего же такую глупость сморозили?

– Я находился за аркой и случайно услышал, что кого-то собирались убить. Как видно, замысел удался.

Дама замерла, закатив зрачки чуть не под лоб:

– Ах, это! У вас там, в полиции, все такие дураки? Это я матушке говорила не про Ульку, а про дружка его. Теперь уж точно от него денег не увидит. Все приданое матушка сама в руки получит, таков уговор. И еще раз повторю: теперь он за все расплатится! Пусть сдохнет, гадина.

Родион спросил, о ком, собственно, идет речь.

– Дружок его сердечный, Лёничка Неведомский, тьфу, гадость. Ему Ульяшка все наши денежки перетаскал.

Стараясь вспомнить фамилию из списка, Ванзаров спросил:

– Он был на свадьбе?

– Еще чего! Чтобы всякую мразь за стол пускать. Улька уговаривал, но матушка сказала: через ее труп. Не пустила эту дрянь. И я ей помогла… Долго еще мурыжить будете?

Не желая злоупотреблять гостеприимством такой милой семьи, Родион откланялся и без промедлений направился в дом на Мойке, где проживали родители невесты.

Медная табличка на лакированной двери благородного дуба сообщала, что здесь проживает «Столетов М. П.», как раз тот, кого пометила всезнающая галочка.

Открыла горничная в чистом переднике, узнала, чего изволит гость, и сообщила, что хозяина дома нет, но госпожа Столетова может принять.

Отчий дом невесты отличался не только богатством, но и тонким вкусом. Мебель, обои и украшения подобраны с большим изяществом. Поменять такую квартиру на собачью конуру с тараканами – на такое способна только безгранично слепая любовь. Никакое иное сумасшествие подобного не осилит. Но ведь любви-то и в помине не было. Что заставило молодую барышню пойти на такой сумасшедший поступок? В этом вопросе логика немного пасовала. Но пока было не до нее.

Гостя встретила безутешная теща в модном платье, сверкающем атласом и с глубоким вырезом. Прошедшие сутки не оставили на ее лице и тени пережитого. Евгения Павловна (Родион проверил имя по шпаргалке) хорошела свежестью и казалась моложе своих лет, вот разве что шея немного выдавала возраст. Пахло от прекрасной тещи чем-то одуряюще-нежным, от чего несчастное сердечко юного мужчины, а не только чиновника, слегка вздрогнуло. И вот так всегда с красавицами: трудно думать о деле, когда такая женщина смотрит на тебя очаровательными глазками. Так, опять отвлеклись…

Полноватый юнец в пиджаке с оторванной пуговицей был окинут быстрым взглядом, милая улыбка стала ему вердиктом.

– Полиция? Зачем к нам пожаловала полиция? – спросила Евгения Павловна и протянула ручку для поцелуя.

Застенчиво краснея, Родион уткнулся кончиком носа в ароматные пальчики, еще больше засмущался и отпрянул назад. Задыхаясь от застенчивости, назвался длинно и полно. Та же ручка указала на кресло, обитое шелком в мелкий цветочек. Родион сел на краешек, а госпожа Столетова опустилась в другое кресло, спиной к окну.

– Что же вас привело, господин коллежский секретарь? – спросила она, наслаждаясь конфузом мальчика.

Ванзаров изложил басню о проверке и спросил, что теща думает о смерти зятя.

– О, это невосполнимая утрата, – ответила Евгения Павловна. – Бедный Ульян. Такая скоропостижная смерть. Не успел насладиться семейным счастьем.

– Быть может, ему помогли.

На хорошеньком личике отразилось удивление:

– Помогли? О чем вы, господин Ванзаров?

– Вальсинова могли убить.

– Но это смешно! Кому нужно убивать совершенно невинного человека?

– Мне бы хотелось это знать.

– Послушайте, но ведь прибывший доктор ясно сказал, что случился удар.

– Врачи иногда ошибаются. Предположим, что Ульяна Семеновича убили. Кто мог желать ему смерти?

Госпожа Столетова даже руками всплеснула:

– И думать не могу. Это невозможно!

– Например, ваш муж мог затаить на него какую-то тайную обиду.

Тут уж Евгения Павловна не удержалась от искристого смеха:

– Мишенька? Это очаровательно! Он сам врач в некотором роде. Как вам такое могло прийти в голову, молодой человек? Вы, наверно, недавно в полиции, еще не набрались опыта.

Родион не стал раскрывать свои карты, колкость пропустил мимо ушей, и так малиново-красных, но вот про странный выбор жениха для обожаемой дочери спросил.

Евгения Павловна задержалась с ответом, словно шагнула на почву несколько зыбкую.

– Может показаться странным, но это ради счастья Маши, – наконец ответила она. – Быть может, это не самая лучшая партия, и Ульян старше ее на несколько лет, и свадьба состоялась по нашему решению, но все ради блага дочери. Поверьте, мать лучше знает, что в конечном счете принесет пользу ее дитяти. Мне кажется, эта тема не имеет отношения к вашей проверке.

– Насколько велико приданое? – спросил бестактный юноша.

Дама усмехнулась, прощая плохое воспитание, и ответила, что вполне достойное. Несколько обтекаемо, но тем не менее.

– Свадьба была устроена излишне скоро. Была острая необходимость?

– На беременность намекаете? – резко спросила Столетова и тут же успокоилась. – Нет, ничего подобного. Мы соблюдаем приличия.

Родиону очень хотелось здесь покопаться поглубже, ведь порою копни приличия хорошенько, такие помои вылезут… Вот только Евгения Павловна была не расположена развивать эту тему. А если женщина чего-то не захочет… Сами понимаете. Оставалось испросить разрешения на разговор с Марией Михайловной.