Текст книги "Смерть носит пурпур"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

19

Молодой человек ничем не отличался от обычного горожанина скромных возможностей, разве усы имел приметные, вороненого отлива. На них заглядывались местные барышни и, прикрывшись ладошками, обсуждали их, хихикая и то и дело стреляя глазками. Ни одно женское сердце не могло остаться равнодушным к такой красоте даже в Царском Селе, избалованном подтянутыми военными. А уж соперничать с кирасирскими усами не каждый решится. Молодой человек старательно делал вид, что ничего не замечает вокруг, а всего лишь приятно прогуливается. Он только разок остановился спросить дорогу к Николаевской гимназии, поблагодарил и пошел в противоположную сторону. Причем старался идти мимо витрин, в которых отражалась и другая сторона улицы, и то, что делалось у него за спиной. Не сказать, чтобы там происходило что-то особенное. Всего лишь какой-то невзрачный субъект маячил позади всю дорогу от самого трактира. Выйдя в Бульварный переулок, Ванзаров вдруг резко повернул назад и пошел прямо на него. Субъект растерялся, не зная, как поступить, тем самым обнаружив, что незнаком с основами филерского дела и слежки за объектом. Пока он пребывал в метаниях, Ванзаров быстро нагнал его и прижал локтем к стене так, что тот охнул и уже не мог сопротивляться

– Милейший, если спросить о чем-то желаете, так не стесняйтесь. Не люблю, знаете ли, когда за спиной ошиваются незнакомые личности.

Пойманный заулыбался щербатым ртом, стянул черную заводскую фуражку и завозился, как поросенок на вертеле, кряхтя и не в силах издать ни звука. Ванзаров милосердно убрал локоть. Мужичонка охнул и втянул голову в плечи, чтобы ловчее заглядывать в лицо.

– Прощения просим, почтенный… Мир шлет вам почет и уважение.

Приветствие высшей марки оставило Ванзарова равнодушным.

– Мир вашему дому, – ответил он, соблюдая положенный этикет и тем самым показывая, что у него нет казенного или того хуже – сыскного интереса к местной воровской общине. На большее субъект рассчитывать и не мог: пожимать друг другу руки им не полагалось. У каждого на то были свои причины. Впрочем, известные обоим.

Что поделать: даже во дворцах живут тараканы. Царское Село не было исключением. Здесь, как положено, имелся свой воровской старшина, который присматривал за порядком. Только вела себя братия тихо и незаметно, не в пример столице. Чтобы не беспокоить по всякой ерунде покой пристава Врангеля, да и не нарываться на неприятности куда большие, чем рейды полиции. По сводкам Ванзаров знал, что в городе в основном совершаются кражи и мелкие мошенничества, чаще всего с гостями из столицы. До ограбления на улицах или убийств дело не доходило.

Субъект, между тем, выражал крайнюю степень улыбчивости, того гляди рот порвется.

– Окажите почтение, не побрезгуйте чаю испить, – проворковал он. – В трактире стол для вас накрыт.

– Пил уже, сыт. Если разговор, здесь прямо поговорим.

Мужичонка заволновался, отчего стал мелко и суетливо елозить рукавами ношеного пальто.

– Это как же на улице? Разве ж можно…

– Мне скрывать нечего. Коли старшине надо, пусть приходит сюда. Жду пять минут.

Дальнейших объяснений не потребовалось. Извиняясь, субъект протиснулся мимо Ванзарова и растворился за углом. Не прошло и минуты, как оттуда появился приятный господин среднего роста. Описать его было бы затруднительно. Он имел счастливую внешность, за которую трудно зацепиться: ничего приметного в ней не было вовсе. Все среднее, обычное, серенькое. И одет он был чисто и невзрачно, как одевается незначительный чиновник. Подойдя, он снял шляпу, представился Петром Никандровичем Мухиным и выразил глубокое почтение. Приложив некоторые усилия, Ванзаров вспомнил его кличку.

– Насколько понимаю, имею честь познакомиться с господином Чехом?

Старшина выразил удовольствие такой осведомленностью, со своей стороны заявив, что фамилия чиновника полиции пользуется у них большой и заслуженной славой.

– Церемонии закончены, у меня мало времени, – отрезал Ванзаров. – Прогуляемся по Бульварному, здесь тихо. Не возражаете?

– Уважаю такой подход. А более того, что не потребовалось долгих разъяснений.

Они пошли рядом, как идут старые друзья, которые мирно беседуют о домашних мелочах, здоровье жен или судачат о начальстве.

– Не стали бы мы вас беспокоить, Родион Георгиевич, нарушая приятность вашего визита в наш милейший городок…

– Господин Чех, ближе к делу…

– Как прикажете…

Дело оказалось необычным. Воровской мир пребывал в глубоком замешательстве. Занимаясь неприметными мошенничествами, о которых не принято сообщать в полицию, Чех и компания столкнулись с тем, что все их блестяще построенные планы в последний момент рушились. Жертва, которая попала в долговую кабалу и по всем признакам не могла из нее выбраться, вдруг расплачивалась и уходила целехонькой. Случился полный скандал: на гастроли в Царское Село прибыл из Варшавы почтенный вор, пан Мазурельский по кличке Барон, провернул блестящую аферу и уже готов был праздновать победу, как ему принесли полный расчет. А ведь вся прелесть аферы в том, чтобы тянуть из жертвы соки, как из мухи, попавшей в паутину. Терпеть дольше такое положение было невозможно. Прямых финансовых потерь пока не было, но над делом господина Чеха нависла угроза: куда сложнее найти и обработать нового клиента, чем потихоньку выдаивать старого.

– Что же вы хотите от меня? – спросил Ванзаров, чтобы не доставить Чеху очередного удовольствия, а заставить его самому произносить вслух просьбу.

– Я так полагаю, господин Ванзаров, вы прекрасно поняли меня.

От такой чести чиновник полиции отказался. Чех слегка занервничал, он не любил, когда приходилось открывать карты. Тем более перед сыщиком.

– Такое обстоятельство… – начал он не вполне уверенно. – Я бы подумал, что господину Ванзарову будет сподручно объяснить человеку, что выдает такие кредиты, перенести свою деятельность куда-то подальше. Пока мы его не нашли. Пусть занимается ростовщичеством где угодно, но только не у нас.

– Почему же вы решили, что это один и тот же человек помогал жертвам ваших махинаций?

От такой прямоты Чех поморщился, как от кислого бульона.

– Опыт подсказывает, что из источника больших денег черпать удобней.

– И вы не знаете, кто этот добрый и бескорыстный человек?

– Добрый! – Чех вежливо усмехнулся такой славной шутке. – Могу только представить, под какие проценты он ссужает деньгами. Каков шельмец! Жаль, что мы не работаем вместе, большие дела могли бы сделать.

– А почему вы решили, что я его знаю?

– О, господин Ванзаров! – Чех уважительно поднял палец. – Разве же мы не понимаем? Для чего же еще столь уважаемый специалист посетил наш город? У нас ведь тишь да гладь, ничего не происходит, пристав от лени совсем оплыл, как квашня. А тут вдруг является сам чиновник особых поручений… Это же как дважды два для тех, у кого голова на плечах…

Ванзаров только было нашел подходящий повод закончить разговор, чтобы Чех остался в полном неведении, как вдруг случилось нечто из ряда вон. В тихий Бульварный переулок выскочило человека четыре городовых, бросились на Ванзарова и, не говоря худого слова, скрутили ему руки, нацепили французские браслеты [3]3
  Наручники.


[Закрыть]и пинками поволокли в пролетку, которая лихо затормозила поблизости. Чеху, который от удивления не успел унести ноги, сунули под нос кулак, пообещав обязательно разобраться с ним в другой раз.

В пролетке Ванзарова прижали к диванчику так, что он и шевельнуться не мог. Впрочем, попытки сопротивления он не оказывал. Четырех человек было многовато, но, если бы Ванзаров захотел, городовым пришлось бы здорово попотеть, чтобы арестовать его. Сдержала его только форма полиции. И, быть может, жалость к служивым, которые получили бы переломы ребер и рук, если бы он ввязался в борьбу. Надо было терпеть до участка, чтобы выяснить, за что его удостоили такой чести.

Из-под тел городовых Ванзаров строго посмотрел на Чеха. Что привело воровского старшину уже в окончательную растерянность. Арест взволновал его меньше всего. Другое тревожило: вдруг господин Ванзаров решит, что это он, Чех, навел, чтобы каплюжники [4]4
  Полицейские, городовые на воровском жаргоне.


[Закрыть]его скрутили? Хотя как каплюжники могут скрутить чиновника полиции?

Абсурдность этой мысли была очевидна, но случившееся казалось Чеху абсурдом еще большим: змея не кусает сама себя. Что тут поделать, воровской старшина не мог и представить. Неужто его тайный враг заплатил полиции столько, что она рискнула арестовать своего? Ну и дела…

И куда бедному вору податься?

20

Чиновник Марков взял привычку приходить домой на обед. Столь правильное поведение мужа радовало супругу Лизочку до глубины души, но причину этого найти она не могла. Вроде бы грешков, которые надо замаливать, за ним и так не водилось. С чего же вдруг он стал таким примерным семьянином? Не просто примерным, а образцовым. Только подумать: содержание аккуратно домой приносит все до копейки, в карточных играх не замечен, скачками не увлекается и на бега не ездит, чтобы проветриться. Даже пьянством не балуется. С ее матушкой держится мило и просто, как с родней. Да и вообще сильно переменился. Стал больше дома бывать, с детьми возится. Словно подменили человека. Лизочка решила, что ее милый Миша повзрослел окончательно, и теперь у нее настоящий муж.

Во время обеда раздался дверной звонок, и в столовую вошел гимназический друг Миши господин Чердынцев. Про него Лизочка что-то слышала, но никогда не видела. С первого взгляда друг детства ей понравился. Сразу видно: столичный шик. Одет, как из журнала. Как его жена будет счастлива. Впрочем, теперь Лизочка счастлива не меньше. Она предложила другу отобедать и, поболтав для приличия, оставила мужчин одних. Чердынцев и манерами, и разговорами произвел на нее самое приятное впечатление. На какой-то миг ей взгрустнулось, что она замужем. Но порочную мысль отогнала сразу же и навсегда.

Марков ел суп, не глядел на гостя. Чердынцев вальяжно развалился на стуле, закинув руку за спинку, посматривал на друга и думал, какое же все-таки счастье, что он вырвался в столицу. Кажется, Царское Село совсем рядом, а вот, поди ж ты, глухая провинция. Ее печать заметна на старом знакомом. Маркову же и дела не было до разглядываний. Он доел суп, выскреб все до капли и смачно облизал ложку.

– Чего тебе надо?.. – спросил он, нарочно тщательно протирая тарелку куском хлеба. – Мне на службу пора.

– Не рад ты меня видеть, Миша, а ведь какими друзьями были…

Театрально рыгнув, Марков не стал напоминать об их детской дружбе, вылитых на затылок чернилах, прилепленных на спину бумажках и прочих милых шалостях, от которых он долго и безутешно рыдал.

– Что было, то прошло. И вспоминать не хочу… Говори, зачем пришел.

– Грубый ты стал, Миша. Ты же на государственной службе, должен иметь обхождение. С таким характером карьеры не сделаешь.

– Обойдусь как-нибудь без твоих советов… – Марков пододвинул к себе тарелку, где горой лежала тушеная баранина с картошкой, и принялся есть жадно, с почмокиванием. Чтобы показать, кто тут хозяин. Он тут хозяин, и в своем доме может вести себя, как ему вздумается.

Чердынцев видел, что его хотят уязвить, но от этого ему стало весело. Он невольно улыбнулся.

– Чему радуешься? – жуя, спросил Марков. – Веселись где-нибудь в другом месте.

– Не пойму, за что ты на меня сердишься, Миша. Столько лет не виделись, а поговорить по душам не хочешь.

– Не о чем мне с тобой разговаривать.

– А у меня есть тема забавная и крайне познавательная. Будет интересно, вот увидишь.

Марков облизал пальцы и неторопливо вытер о скатерть.

– Ну, говори, коли так… Только недолго, у меня пять минут, чтоб на службу вернуться.

– И пяти минут не потребуется. Расскажи мне, Миша, чем это наш драгоценный учитель Федоров занимается. Ты же с ним дружбу водишь.

– И не думал, – ответил Марков. – Мне этот старый дурак еще в гимназии столько крови выпил, что забыть не могу.

– Зачем же ты к нему вчера в гости пришел?

Марков промолчал, взялся за кусок хлеба и принялся его теребить.

– Значит, тебе было надо, – за него ответил Чердынцев. – И какая у тебя может быть нужда? У тебя дом, жена красавица, дети растут. Другой бы только мечтал о такой жизни, а ты все получил. Редкое счастье.

– Шел бы ты, Чердынцев, своей дорогой. И лучше бы лежала она как можно дальше от моего дома.

– Как скажешь! Для друга ничего не жалко. Только вот к делу мы так и не приблизились. Ты ведь знаешь, где я служу, ну, да, в Государственном банке. А учреждение наше такого рода, что туда стекается всякая информация. Особенно теперь, когда грядет великая реформа. Так вот, Миша, стали к нам поступать сведения, что в столице появилось много золота. И берется оно непонятно откуда. Вроде бы на золотых приисках краж не было, а в ювелирных магазинах то и дело золотые слитки являются. С чего бы это?

Струйка кипятка из самовара полилась в заварку, булькая и плюясь брызгами. Марков закрыл краник и наколол сахару прямо в чашку крепкими стальными кусачками. Чердынцев терпеливо ждал. Марков отхлебнул, громко фыркая.

– А мне-то что за дело? – наконец спросил он.

– Есть у нас сведения, что золото это прибывает, ты только представь себе, не с Урала, не из Сибири или Маньчжурии, а прямо из Царского Села. Что за странность?

– Не понимаю, о чем ты, – сказал Марков, совершенно занятый чаем.

Чердынцев шумно потянулся.

– Эх, Миша, друг ты мой гимназический, отрада дней моих суровых, так сказать. Не хочешь помогать по старой дружбе…

– Прощай, Чердынцев. Что было, то быльем поросло. Не о чем вспоминать.

– Зря ты, Миша, дураком прикидываешься. Это у тебя и без того отлично выходит… Только одного не учел: мне все известно.

– Неужели? И что же тебе известно?

Вместо ответа Чердынцев показал вексель ювелирного магазина.

– Ничего не хочешь мне рассказать?

Марков сощурился, будто хотел разглядеть получше, и вдруг быстрым движением, какое от него трудно было ожидать, выхватил лист, разорвал на части, запихал в рот и принялся яростно жевать, запивая чаем. Он давился, хрипел, но глотал отчаянно и упорно. Сильно закашлявшись, он чуть не задохнулся и принялся бить себя в грудь, пока не справился. Наконец, отдышавшись, Марков налил чашку и осушил глотком. Все это было проделано быстро и решительно.

Чердынцев оценил усилия старого товарища аплодисментами.

– Восхитительно. Если научишься глотать шпаги, сможешь выступать в цирке. Я первый куплю билет.

– Уходи, – прохрипел Марков, все еще кашляя. В дверях показалось встревоженное личико Лизочки. На нее замахали так яростно, что заботливая супруга сочла себя обиженной и гордо удалилась.

– Я, конечно, уйду, но твои старания пропали зря, – сказал Чердынцев поднимаясь.

– Не хочу тебе слушать. Уходи, пожалуйста…

– Если думаешь, что, проглотив вексель, ты замел все следы, должен тебя разочаровать: это была всего лишь копия.

– Чердынцев, ты в полиции служишь?

– Фу, какая пошлость. Я служу в Государственном банке, а что…

– Вот и служи на здоровье, – сказал Марков. – А пока ты не из полиции, от всей души моей могу тебе сказать: пошел вон. И не попадайся мне, зашибу. С гимназии у меня кулаки выросли, так что лучше не пробовать. Дверь сам найдешь. Прощай…

21

Аполлон Григорьевич шел в участок в приподнятом настроении. Он был уверен, что вот он войдет, как солнце, и все эти скучные провинциальные чиновники бросятся к знаменитости брать автографы и наперебой предлагать услуги. Не было в Департаменте полиции чиновника, который не знал бы его имени и не произносил с почтением, обожанием или проклятиями. В зависимости от настроения, в каком посчастливилось повстречать звезду. По правде говоря, тех, кто от его имени вздрагивал не только во сне, но и наяву, было значительно больше. Но такие мелочи Лебедев, как истинный гений, не замечал вовсе.

А между тем пристав Врангель был на подъеме. Под его блестящим руководством была осуществлена молниеносная операция, и завершилась она полным триумфом. Злодей не успел и рта раскрыть, как очутился под замком. Его бравые городовые, рискуя жизнью, как он предполагал изобразить в отчете, вступили в неравную схватку с отчаянным злодеем и победили, несмотря на численный перевес оного злодея.

Врангель уже мечтал, как получит награду и будет отмечен начальством, и вообще был в том особом состоянии, которое испытывает человек, долго просидевший взаперти и попавший на свежий воздух. Что и говорить: пристав слегка охмелел от живой полицейской работы. Он был так поглощен новыми или уже забытыми ощущениями, что не сразу разобрал, кто посмел потревожить в миг такого триумфа.

Над ним возвышался господин с брильянтовой заколкой в галстуке и походным чемоданчиком в руке. Выглядел он свежо и импозантно, точно светский щеголь. Пристав решил, что какой-то любознательный путешественник хочет ознакомиться с работой местной полиции. Что ж, им есть чем гордиться, во всяком случае сегодня.

– Что вам угодно? – спросил пристав, не меняя позы.

Такой прием несколько разочаровал Аполлона Григорьевича, но огорчаться он не стал. Все-таки гремело его имя, а не фотографии.

– Статский советник Лебедев к вашим услугам, – сказал он с легким поклоном.

– Очень приятно, господин Лебедев, – ответил Врангель. – Где изволите служить?

Бровь слегка приподнялась, что означало некоторое недовольство.

– В Департаменте полиции, заведую криминалистической лабораторий…

Врангель уже собрался приветствовать коллегу, но его опередил помощник Скабичевский.

– Прошу простить, но не вы ли тот самый автор знаменитой брошюры «Методы определения пятен крови»? – осведомился он.

Этот «грех» Лебедев признал за собой с некоторым удовольствием. Брошюрка вышла дельная. Скабичевский бросился к нему, словно хотел заключить в объятия.

– А не вы ли написали замечательную брошюру «Определение ядов в судебной медицине?».

И от этого Лебедев не стал отказываться. Книжек у него вышла масса. Скабичевский, а за ним и Врангель стали жать ему руку и выражать всяческое восхищение. Восторги Аполлон Григорьевич принимал с достоинством звезды. Чтобы не ударить в грязь лицом, приставу тоже захотелось прихвастнуть. Не без гордости он сообщил, что сегодня им удалось взять опасного преступника, афериста, который скрывался под чужим именем. И господину Лебедеву, как шефу антропометрической лаборатории с картотекой преступников, будет любопытно вывести злодея на чистую воду. От такого развлечения Лебедев отказаться не смог. Его пригласили в тюремную часть.

Полицейский исправник щелкнул замком и отпер металлическую дверь в «сибирку» [5]5
  Одиночная камера.


[Закрыть]. Лебедев только взглянул на заключенного, скованного французскими браслетами, и обратился к приставу.

– Что это значит? – строго спросил он. – Что за цирк вы тут устроили?

Врангель был озадачен: опасный аферист. Задержан с риском для жизни.

– Кто аферист? – Лебедев выставил палец. – Он – аферист?

– Так точно, опасный жулик…

С Лебедевым случилось то, за что его и побаивались: он взорвался. С тех пор в участке завелась поговорка: «кричать, как Лебедев». Аполлон Григорьевич так вопил на пристава, что бедный Врангель слегка оглох. Он требовал немедленно снять наручники и выпустить заключенного. На робкие попытки пристава заявить, что они действовали строго в рамках приказа, Лебедев топал ногами и грозился разнести эту богадельню на куски.

Но тут нашла коса на камень. Врангель отказался выпускать задержанного. Лебедева было уже не остановить. Он побежал в приемное отделение к телефонному аппарату и гаркнул телефонистке номер директора Департамента полиции. Когда адъютант его соединил, Аполлон Григорьевич на удивление мягко приветствовал шефа, тайного советника Добжинского, и даже спросил о здоровье.

– У меня для вас новость, Антон Федорович, – сказал он, как будто готовил приятную шутку. – Царскосельский пристав арестовал Ванзарова и посадил его в «сибирку» в кандалах… Нет, вы не ослышались, именно Родиона Георгиевича… Нет, не кутил. И драк не устраивал. Мы с Ванзаровым расследуем дело… Пристав что думает? Не могу знать… Ссылается на какой-то приказ из Департамента… Могу пригласить его к аппарату… – Лебедев протянул трубку амбушюра. – Вас…

Врангель приставил ушную трубу. Он еще пытался вставлять междометия, но вскоре бесполезное занятие бросил и только отвечал: «Слушаюсь…» Под конец его прошиб пот, он вытянулся в струнку и покраснел, как разрезанный сочный арбуз. Тихо повесив трубу, пристав одним страшным взглядом указал надзирателю бежать со всех ног в «сибирку».

– Как вы могли?! – не унимался Лебедев. – Ванзаров вчера приходил к вам в дом!

Пристав оправдывался тем, что у господина Ванзарова не оказалось с собой документов, а назваться может каждый. Тем более вчера он явился с такой странной просьбой. Им же, в свою очередь, была получена телефонограмма со строгим приказом…

Ванзаров вышел из узилища, потирая затекшие руки. Браслеты оставили красные полосы. Извинения пристава он принял, но пожелал узнать, откуда пришла телефонограмма. Был вызван письмоводитель Осип Птицын. Титулярный советник уже наслушался криков Лебедева, а под его взглядом окончательно оробел. Ванзаров взял его под защиту, взглянул на рукописную телефонограмму, которую ему протянул Птицын, и просил рассказать, как было дело.

Около девяти утра телефонировали из сыскной полиции столицы и передали срочное сообщение: по имеющимся сведениям, в Царском Селе находится известный аферист по кличке Чиж, который выдает себя за чиновника полиции Ванзарова. Следовало описание внешних примет, особо были упомянуты усы вороненого отлива. Сомневаться в достоверности приказа никому и в голову не пришло. Врангель, не удержавшись, заявил, что вчерашний визит господина Ванзарова истолковал так: дерзкий аферист хотел оттянуть силы полиции на охрану дома Федорова, чтобы в другом месте совершить злодеяние. Но теперь испытывает глубокие сожаления. Больше всего пристав страшился возможного нагоняя, вплоть до потери теплого места. Всякое может быть, когда вот так отчитывает директор Департамента полиции. Ванзаров согласился забыть о нелепом случае и не подавать рапорт. Чем заметно обрадовал Врангеля.

Отведя Лебедева в сторону, он спросил: удалось ли изучить конверт.

– Удивляюсь вам, друг мой и коллега! – сказал Лебедев, широко улыбаясь. – Можно сказать, спас вас от кандалов, а вы вместо благодарности волнуетесь о всякой ерунде.

– Надеюсь, теперь вы убедились, что это не ерунда, – возразил Ванзаров. – Значит, в моей ошибке все равно есть доля истины. Вчера я кому-то помешал, когда ходил караулом. Сегодня меня решили убрать более надежным способом. Что говорит о многом.

– Проясните, а то у меня от крика слегка в голове помутилось.

– Кто-то боится, что мы выясним нечто важное, чего не должны узнать.

– И что же это? – спросил Лебедев.

– Понятия не имею. Аполлон Григорьевич, займитесь блесткой.