Текст книги "Мое самоубийство"
Автор книги: Анри Роорда
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
ИНДИВИДУУМ И ОБЩЕСТВО
Всем хорошим во мне я обязан обществу. В современном мире, рассчитывая только на свои силы высшего позвоночного, не сумел бы себя прокормить и защитить. Индивидуум, способный жить один в пустыне, прежде сформировался в социальной среде, которая снабдила его всеми необходимыми средствами.
Не родись я среди людей, я бы не умел говорить. Это люди научили меня думать. Все то прекрасное, за что я полюбил жизнь мне открыло общество. Я знаю: для своего сохранения оно нуждается во лжи и насилии, но это его писатели рассказали мне о справедливости и пробудили во мне мятежный дух. Всем, чем я обладаю, – будь то идеи, радости или одежда – я обязан другим.
Но общество быстро отбирает у нас все, что дает. Поселив в нашем сознании волнующие образы, оно мешает нам – своими законами и моралью – удовлетворять наши желания и, зачастую, самые насущные потребности. Сначала воспитатели прививают нам вкус к прекрасному, а потом общество уродует нашу жизнь, превращая нас в машины.
Общество сильнее: оно легко избавляется от индивидуумов, которые ему мешают. Но в своем противостоянии зачастую прав индивидуум: он – представитель уже иного – лучшего – общества. Иногда, восставая против общества, мы исполняем свой общественный долг.
Чтобы жизнь продолжилась, людей обязывают ежедневно, по много часов, быть машинами. Если бы только машинами! В роботов и маньяков превращают тех, чья задача – обогащать внутренний мир подростков. Вот уже тридцать три года я преподаю школьникам элементарную математику. Каждый год, каждый день, я твержу неизменные правила и формулы. (Что до моих отступлений, то они, разумеется, нарушают Регламент.) Некоторые фразы мне приходилось произносить так часто, что иногда от отвращения у меня сводит скулы.
Государство не дает учителям возможность вносить в свою работу что-то новое и тем самым омолодить свое мышление. Стремится ли Государство к тому, чтобы молодежь воодушевлялась? Нет, воодушевление опасно.
А я люблю порывы, начинания, движение.
«Ах, первые цветы! Ваш аромат так дивен!»33
Строка из стихотворения Поля Верлена «Никогда вовеки» из сборника «Сатурнические поэмы» (1902).
[Закрыть]
Изо дня в день я должен рассказывать детям, которых мне доверили, о том, что займет в их жизни так мало места! В глубине души я не осуждаю «лентяев», на которых все это наводит скуку. Чтобы привлечь их внимание мне приходится повышать голос и портить себе настроение. Неправильно, что в Школе дают всем подряд слишком много специального материала, интересного лишь некоторым. Ребенок, говорят нам, должен научиться повиноваться. Ладно! Но пусть сначала взрослые научатся разумно командовать.
Я был создан для того, чтобы любить дело, которым занимаюсь; и от моей сердечности было бы наверняка больше толка, если бы я учеников не наставлял, а увлекал. Перспектива повторять одно и то же угнетала бы меня меньше, если бы те, кто мне платит, сказали: «Делитесь с детьми самым лучшим из того, что вы знаете». Ведь я не чиновник, гордящийся тем, что он – «шестеренка» социальной машины. Истины, которым я учу, должны меня вдохновлять.
ПРИЛИЧНЫЕ ЛЮДИ, ПРАВИЛЬНЫЕ ГРАЖДАНЕ
Сколько раз я, не без стыда, сравнивал себя с приличными людьми, с теми, кто каждый день просто выполняет свой долг, кто бережлив и умерен, кто дает хорошее образование своим детям. Глядя на таких людей, я говорил себе: «Вот как мне следовало бы жить».
У меня нет ни капли смешного презрения отдельных представителей «богемы» к буржуа. Некоторые добродетели, присущие порядочным людям, просто бесценны. Их отсутствие может привести к тому, что будут совершаться самые серьезные ошибки. Порой скромные служащие и мелкие лавочники тридцать или сорок лет подряд прилагают все усилия и отказывают себе в малейших удовольствиях ради того, чтобы их дети позднее заняли более высокое положение. Думая об этом, легко и расчувствоваться. (Правда, я вообще подвержен эмоциям и склонен к слезливости). Но я пишу эту последнюю книжечку, дабы объясниться, а еще – заранее опротестовать чересчур суровое осуждение, которому меня подвергнут. Я испытываю потребность защитить эгоистичного индивидуума от предписаний Морали.
Именно приличные люди, ревнители порядка, обеспечивают стабильность социального строя. Важно, чтобы их было много. Именно они основывают семьи. Они по своему образу и подобию производят детей, а те – в свою очередь – будут воспроизводить себя; и так жизнь продолжится. Им сказали: «Плодитесь и размножайтесь!» И они подчиняются.
Достойны ли безусловного восхищения эти почтенные господа, так хорошо играющие свою роль добропорядочных граждан? Не станет ли жизнь пресной, если общество будет состоять лишь из подобных людей? Возможно, именно недостаток воображения позволяет им быть столь однообразно добродетельными. Они живут с осторожностью, допуская в свою жизнь лишь то, что дозволено; они следят за своими словами и действиями; им не свойственны сильные порывы; им неведомы восторг и восхищение. И почтительность часто делает их глуповатыми.
Время от времени в мире должен происходить беспорядок, дабы могло родиться нечто новое. А беспорядок всегда провоцируют граждане неправильные, воодушевленные и даже опьяненные словами.
Таких людей я понимаю. К их слабостям я снисходителен. Мне тоже необходимо жить с упоением. В моей жизни должны быть чудесные минуты. Подарить их мне могут поэзия и музыка. Я ликую, думая о предстоящей работе. Как браться за дело, если с самого начала тебя не волнует красота того, что собираешься создать? Иногда большую радость доставляли мне хорошее вино и вкусная еда. Есть вина столь благородные, что смакуя их, так и хочется сказать кому-то спасибо.
Наконец, я чувствую себя сильным, бесстрашным и исполненным уверенности в те крайне редкие моменты, когда мне улыбается Женщина.
Очевидно, Великий Механик не слишком усердствовал, создавая мою внутреннюю машинку. И забыл установить регулятор. Этим объясняются беспорядочные движения моей души. Я никак не мог уподобиться тем осторожным, терпеливым и предусмотрительным людям, которые уже в 20 лет копят на старость. Для меня жизнь нормальная – это жизнь радостная. Как личность безрассудная, я не хочу принимать во внимание все условия этой Задачи. Я не был создан для жизни в мире, где нужно жертвовать молодостью ради того, чтобы готовиться к старости.
ТО, ЧТО ДЛИТСЯ СЛИШКОМ ДОЛГО
Ко мне снова зашел Филипп. И сказал следующее:
– Иногда что-то внутри нас длится слишком долго. Вчера в кафе я увидел, как один старик потянулся трясущейся рукой к корсажу юной девушки, которая принесла ему кружку пива. Это было отвратительно. Я твердо решил умереть прежде, чем стану похожим на того мерзкого старика. Ибо нам всем грозит одна и та же опасность. Сердце не хочет забывать. Есть возраст, когда наша потребность в любви объясняется стремлением к продолжению рода. Но позднее, когда человек уже не способен выполнять эту полезную функцию, его все еще могут обуревать желания, которые потеряли всякий смысл. Впрочем, я не очень хорошо понимаю, кто отвечает за дисгармонию, от которой страдает индивидуум: общество или природа. Вопрос, в общем-то, тщетный, так как все переплетено. Я тебе говорил, что каждый день хожу искать немного нежности у Адриенны. Она позволяет мне подолгу смотреть ей в глаза и робко поглаживать плечо. Я мог бы часами созерцать восхитительную линию ее затылка. Когда она рядом, я обретаю уверенность и даже веру; я знаю, что в жизни существует что-то бесконечно хорошее. Нет ничего лучше «свободной любви», осуждаемой порядочными людьми. Я заметил это слишком поздно. Долгое время я жил несбыточными мечтами и сжимал в объятиях одну пустоту. Видя мою робость, Адриенна иногда ободряюще улыбается. Готовый уже потянуться к ней, я замираю в нерешительности: мне становится неловко. Она молода, а я уже нет. Я гожусь ей в отцы... Понимаешь?
– Да, понимаю.
– Другому было бы достаточно погладить ее мягкую кожу. Я же, я истосковался по нежности. Подумай, как часто мужчина и женщина украдкой обмениваются взглядами, встречаясь на улице или в каком-то общественном месте. Скованный моралью или робостью, человек подавляет свои инстинкты: в мире миллионы голодных сердец. В полной темноте, где не будут видны мои седые волосы, я хотел бы страстно сжать в объятиях женщину, которая испытывала бы те же чувства, что и я. Это невозможно. Все мы обречены на одиночество. Один французский врач даже сказал: «Большинство людей умирает от тоски». Но жизнь все равно продолжается. Природе нужно сближение полов лишь на короткое время, и тщетно человек будет искать в любви долгого счастья. Человеку не избежать печали, потому что он обладает воображением, потому что он мыслит и потому что он уже не животное.
– Филипп, ты прав. Есть сердца, которые глупая мораль обрекает на слишком короткую юность и слишком долгую старость. Старость никчемна. Если бы я сотворил этот мир, я поместил бы любовь в конец жизни. Тогда до последнего мгновения людей поддерживала бы смутная чарующая надежда.
ПОСЛЕДНИЕ МЫСЛИ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ
Всё дело в физиологии. Доводы, побуждающие меня уйти, были бы недостаточными для кого-то другого. Видимо, не всем свойственно чувствовать так, как чувствую я. Желая меня удержать, друзья предлагали мне свою помощь. Но я так свыкся с мыслью о близкой смерти, что отказался. Перспектива новой жизни, в которой опять будут тяготы и, возможно, унижения, меня не прельщает. Надо полагать, во мне износилась какая-то важная пружина. А значит, приведенные мною доводы объясняют отнюдь не всё. Истина в изложении писателя, претендующего на искренность, всегда «подправлена».
Иногда жизнь, отклоняющаяся от нормы, естественным образом заканчивается самоубийством. Вот и всё.
Скоро я убью себя, хотя и не заслуживаю такого наказания. Уверен, что у меня было меньше гадких намерений, чем у добропорядочных и преуспевающих граждан, которые никогда не подумали бы о самоубийстве. Прекрасные стихи, которые я читал, делали мои мысли чище. Каждый день поэзия дарила мне минуты волнения. Мне бы так хотелось остаться на земле!
Даже не имеющий злобы, может причинить очень много зла. Я хотел бы попросить прощения у одного человека, но мне никогда не найти нужных слов.
В течение дня мое настроение часто меняется. Бывают моменты, когда я забываю, что скоро умру. Тогда я улыбаюсь и напеваю любимые мелодии, ведь во мне еще осталось много радости. Уничтожить все это было бы расточительством. Но я никогда не умел экономить.
Мне приятно писать эту книжку о моем Самоубийстве. Пока я над ней работаю, мои мысли чисты, как у ребенка.
Многие считают самоубийство преступлением против морали. Но они даже не задумываются, что есть аморальность двух видов: одна свойственна преступникам, а другая – честным людям.
Для жизни необходима хотя бы толика бесстыдства.
Один философ сказал: «Не знаю, что значит быть подлецом, но душа порядочного человека – это что-то ужасное»44
«Душа порядочного человека...» – искаженная цитата фразы из письма, которое франкоязычный политик, философ и писатель Жозеф де Мэстр (1753-1821) адресует кавалеру де Сен-Реалю. В оригинале: «Не знаю, какова жизнь негодяя, я никогда им не был; но жизнь порядочного человека – омерзительна». Цит. по: Joseph de Maistre Lettres et opuscules inédits, éd.A.Vaton, 1853.
[Закрыть].
С того момента, как я спрятал под матрасом заряженный револьвер, будущее меня больше не страшит.
Я очень люблю жизнь. Но чтобы наслаждаться спектаклем, нужно занять хорошее место. А на земле хороших мест мало. Правда, и зрители – в основном – не очень привередливы.
Иногда мне кажется, что мое самоубийство смахивает на фарс. Ах, ну почему граница, отделяющая пустяки от серьёзных вещей, не слишком четко обозначена?
Несчастен ли я, или же слова отчаяния, которые я говорю себе, заставляют меня в это поверить? Нам не дано отличить наши реальные беды от воображаемых. Что есть реальность? И что ею не является?
Музыка меня умиротворяет. Я чувствую, что она меня прощает. Уверен, меня простили бы и все поэты (разумеется, речь идет не о патриотах, которые сочиняют поэмы для Государства).
Последние несколько дней многое перестало меня интересовать. Всё, относящееся к литературе, кажется мне тщетным; теперь мне было бы трудно принимать участие в жарких дискуссиях. Да и все разговоры я нахожу скучными как никогда.
Зато у меня складывается верное представление о бесконечно ценных вещах, которые я скоро потеряю. Мне кажется, теперь я лучше различаю то, что в жизни действительно имеет значение. Я счастлив, что вижу небо, деревья, цветы, животных, людей. Счастлив, что ВИЖУ. Счастлив, что все еще жив. И мне хотелось бы еще раз коснуться груди Алисы, чтобы не чувствовать одиночества.
«Чтоб, как лампаде, сердцу догореть,
Иль, как часам, остановиться,
Чтобы я мог так просто умереть,
Как человек на свет родится»55
Строки из стихотворения Сюлли-Прюдома «Агония» из сборника «Уединения» (1869). Перевод И. Ф. Анненского. Цит. по Анненский И. Ф. Избранные произведения. – Л.: Художественная литература, 1988. – С. 228-229.
[Закрыть]
Более двадцати пяти лет я был страстно увлечен проблемой, которую считал крайне важной. Сегодня я понял, что заблуждался: я интересовался ею не потому, что признавал ее значимость; но, несомненно, придавал ей значимость, поскольку ею занимался.
Понаблюдайте за теми, кто долгое время занят национальной обороной, общественной гигиеной, школами или «искусством для народа»: каждый – жертва одной и той же иллюзии; каждый решает свою задачу рьяно, не придавая большого значения тому, что делают другие.
Реальную значимость проблем оценить невозможно.
Без меня, вселенная будет куда менее значимой.
Поскольку у меня больше нет настоящего дела, временами я чувствую себя как на каникулах.
Я игрок, который был бы рад играть и дальше, но не хочет принять правила игры.
Те, кто продолжают жить, весьма лицемерны. Возможна ли общественная жизнь безо лжи? Нет.
Ложь, лицемерие – вот, наверное, самое главное отличие человека от животного.
Я очень люблю вино. С ним моя усталая душа на какое-то время молодеет. Порок – это чрезмерная любовь к чему-то.
Добродетельные люди бывают двух видов. Одни с легкостью противится искушениям, поскольку их желания слабы; другие сознательно идут против своей природы. Вторые встречаются редко. Среди них есть безумцы, которые истязают себя, чтобы доставить удовольствие Богу. А есть люди исключительной доброты, которые жертвуют собой из любви или жалости. Лишь рядом с ними я чувствую свое несовершенство.
Другие не лучше меня. Эти осмотрительные люди не способны любить безрассудно. Они идут по жизни долго, не падают, ибо не отклоняются ни влево, ни вправо. Они преуспевают, поскольку ловки, как эквилибристы.
Зачем быть добродетельным? Чтобы жизнь продолжалась. А зачем нужно, чтобы жизнь продолжалась? На все человеческие «зачем» и «почему» не сумел бы ответить и Бог. Самое большее – сказал бы, что сотворил мир, ибо не мог поступить иначе; и снял бы с себя всякую ответственность.
Ведь все мы одинаковы.
В маленьком сборнике «мыслей» философа Шарля Секретана66
Шарль Секретан (1815-1895) – швейцарский юрист, преподаватель, протестантский теолог и философ.
[Закрыть] я нашел такие слова: «В любви божьей твари к Богу достигается цель творения».
Желай Бог одного лишь обожания, он использовал бы менее жестокие средства. Я мог бы любить лишь Бога гуманного.
Мое самоубийство строго осудят. Но что для меня может значить общественное мнение, если люди в большинстве своем – посредственны и не очень умны?
О, нет! Добропорядочные граждане ничуть не лучше меня. Я утверждаюсь в этом мнении, когда сравниваю себя с теми, кто перед толпой говорит от имени Государства. Как все это осмотрительно! Как пошло! И, зачастую, как подло!
Прогуливаясь, я внимательно рассматривал прохожих. И угадывал их образ жизни, привычки, склад ума. Я размышлял о том, на что они не способны.
Индивидуум – это все. Чтобы вещь была красивой, прежде всего, должен существовать человек, способный воспринимать ее красоту.
У меня сложилось о жизни совершенно ложное представление. Я придавал слишком большое значение всему исключительному: воодушевлению, восторженности, упоению. А почти вся человеческая жизнь уходит на дела ежедневные и однообразные, на часы ожидания, часы, когда ничто не происходит. Обычный человек это тот, кто способен прозябать.
Мое преступление в том, что я не жалел несчастного человека, которого видел каждый день, а ведь меня так легко растрогать!
Миг, когда я покончу собой, близок. Я настолько полон жизни, что не чувствую приближения смерти.
Мне случается смотреть с завистью на обычных прохожих, ибо они будут жить дальше.
Мне вспоминается карикатура из журнала «Асьет о бёр»77
«Асьет о бёр» (L'Assiete au beurre) – французский иллюстрированный сатирический журнал, выходивший с 1901 по 1936 годы.
[Закрыть], на которой был изображен адвокат, защищающий преступника перед судом присяжных. Этот адвокат говорил: «Да, господа, мы крали, мы насиловали, мы убивали. Но все это совершалось во имя Бога, Царя и Отечества». И подумать только что в некоторых странах есть люди хорошо воспитанные, добродетельные, всеми почитаемые, христиане, и при всем том – империалисты! Они даже не замечают, сколько гнусности в их патриотизме.
Определенно, я как человек аморальный, не дорожу уважением добропорядочных граждан.
Я пущу себе пулю в сердце. Наверняка будет не так больно, как в голову.
Я не боюсь того, что со мной случится потом, ибо у меня есть вера: я знаю, что не предстану пред Высшим Судией. «Потешные суды»99
«Потешные суды» (Les tribunaux comiques, 1881) – произведение французского писателя и драматурга Жюля Муано (1815-1895).
[Закрыть] есть только на земле.
Но все же я буду волноваться. Для пущей беспечности сначала выпью старого портвейна.
Возможно, я промахнусь. Если бы законы придумывались людьми милосердными, они бы облегчали самоубийство тем, кто хочет уйти.
Ко мне вновь приходили друзья: предлагали помочь, излечить. Я отказался, поскольку хорошо знаю, ничто не сможет избавить меня от желаний, образов и мыслей, которые я ношу в себе уже сорок лет.
Надо будет принять меры предосторожности, чтобы выстрел не оказался слишком громким для чувствительного сердца.
Факсимиле записки, оставленной автором накануне своего самоубийства в Лозанне 7 ноября 1925 года.
6 ноября 1925 года
Дорогой друг,
Вчера я тебе солгал. Я вынужден быть осторожным; не хочу, чтобы помешали моему самоубийству. Когда ты получишь эту записку, я буду мертв (если, конечно, не промахнусь).
Я исчерпал все в себе и вокруг себя, и это непоправимо.
Прощай.
А.Р.
