Текст книги "Средневековые города и возрождение торговли"
Автор книги: Анри Пиренн
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Хотя нет точных данных, тем не менее можно представить себе состав городского населения. Оно состояло из клириков кафедральной церкви и других церквей, сгруппированных поблизости; из монахов монастырей, которые, особенно с X века, основывались в большом числе в центре диоцеза, из учителей и студентов церковных школ; наконец, из слуг и ремесленников, свободных и рабов, которые были необходимы для нужд религиозного культа и для ежедневного существования клира.
Почти всегда в городе можно найти еженедельный рынок, туда окрестные крестьяне приносили свои продукты. Иногда бывали здесь ежегодные ярмарки. В воротах со всякого, кто приходил или уходил, собирали рыночные пошлины. За стенами находился монетный двор. Здесь также можно было встретить известное число держаний, занятых вассалами эпископа, его адвокатом или его кастелланом. Ко всему этому надо, наконец, добавить житницы и амбары, где хранилось зерно, получаемое с монастырских доменов в известные периоды от крестьян держателей. В большие годовые праздники жители диоцеза приносили в город много оживления непрерывным шумом и движением, продолжавшимся несколько дней.[50]50
50 Города IX и X века еще не изучены в должной степени. Что о них сказано здесь и дальше взято из различных пунктов капитуляриев так же, как и из некоторых скудных текстов в хрониках и в житиях святых. Для городов Германии, к несчастию гораздо менее многочисленных и менее важных, чем города Галлии, читатель должен обратиться к интересной книге S. Rietschel. Die Civitas auf deutschen Boden bis zum Ausgange der Karolingerzeit. Leipzig, 1894.
[Закрыть]
Весь этот маленький мирок принимал епископа как духовного и светского главу. Религиозный и светский авторитет объединялись или, лучше сказать, смешивались в его лице. С помощью совета, составленного из священников и каноников, он управлял городом и диоцезом в согласии с правилами христианской морали. Его церковная кафедра, управляемая через архидиакона, расширила особенно сферу своего действия благодаря бессилию или скорее благосклонности государства. Не только все клирики были подчинены этой власти во всех отношениях, но ее компетенция простиралась также и на некоторое число дел, касающихся светского общества – браки, завещания, гражданские дела. Область светского суда, который возглавлялся или кастелланом или адвокатом, расширялась подобным же образом. После правления Людовика Благочестивого, его юрисдикция расширилась благодаря постепенным нарушениям, которые находят себе объяснение и оправдание во все возрастающем хаосе государственного управления. Этот хаос был вызван не только иммунитетными грамотами.
Совершенно очевидно, что внутри городской черты каждый попадал под юрисдикцию епископа, и она заменяла фактически юрисдикцию, которой владел граф в теории над всеми свободными.[51]51
51 Я постараюсь естественно охарактеризовать только общее положение. Я знаю, что должны быть сделаны многочисленные исключения. Но они не могут изменить общее впечатление, которое получается от изучения ценных данных.
[Закрыть] К тому же епископ использовал слабо очерченную полицейскую власть, в силу которой он наблюдал за рынками, регулировал сбор пошлин, имел заботу о мостах и валах. Одним словом, тут не было ни одной области администрации города, куда бы епископ, в силу ли закона или прерогативы, не вмешивался, как страж порядка, мира и общего блага. Теократическая форма правительства совершенно заменила муниципальный режим античности. Население управлялось епископом и не претендовало более на свою долю власти в этом правительстве. Иногда бывало, что смута вторгалась в город. Епископов осаждали в их дворцах, и они были вынуждены бежать. Но было бы преувеличением находить в этих событиях последние следы муниципального духа. Они скорее объясняются интригами или личным соперничеством.
Было бы совершенно ложно считать эти события за преддверие коммунальной революции XI и XII века. Более того, они бывали очень редко. Все указывает, что епископская администрация была в общем благодетельна и популярна.
Эта администрация, как выше было указано, не совпадала с городской чертой; она простиралась на всю епископию. Город был ее центром, а диоцез был ее областью. Городское население не пользовалось особо привилегированным положением. Режим, под которым оно жило, было режимом общего права. Рыцари, сервы и свободные, которых он захватывал, отличались от своих собратьев за чертой города только тем, что были сгруппированы в одном месте. Каких-либо особых законов и автономии, которой пользовалась буржуазия средних веков, здесь не было видно. Слово civis, которым современные тексты обозначали жителей городов, было простым топографическим обозначением, но оно не имело юридической значимости.[52]52
52 S. Rietschel. Die Civitas auf deutschen Boden bis zum Ausgange der Karolingerzeit, 93.
[Закрыть]
Эти города были крепостями так же, как и епископскими резиденциями. В конце римской империи они опоясывались стенами, как защитой против варваров. Эти стены существовали почти повсюду, и епископы старались поддержать их или реставрировать с тем большей охотой, что набеги сарацинов и норманов давали убедительное доказательство, в течение IX века, нужды в защите. Старые римские укрепления продолжали защищать города от новых опасностей.
Их форма осталась при Карле Великом та же, что была при Константине. Как общее правило, город имел форму правильного четырехугольника, окруженного валами, с башнями на углах, и сообщающегося с внешним миром через ворота, обычно числом четыре. Пространство, таким образом замкнутое, было очень ограничено и в длину по бокам редко превышало от 4 до 5 сот ярдов.[53]53
53 Blanchet. Les enceintes romaines de la Gaule. Paris. 1907.
[Закрыть] Кроме того, оно далеко не все было застроено; между домами можно было найти возделанные поля и сады. Предместья (Suburbium), которые в Meровингскую эпоху простирались за валы, исчезли.[54]54
54 L. Halphen. Paris sous les premiers Capetiens. Paris, 1909; 5.
[Закрыть] Благодаря своей защите города смогли почти повсюду победоносно противодействовать нападениям с севера и с юга. Достаточно здесь упомянуть о знаменитой осаде Парижа норманами в 885 году.
Епископские города естественно служили убежищем для окрестного населения при приближении варваров. Сюда приходили монахи даже издалека искать убежища, как, например, монахи из Сен Вааста в 887 году скрывались в Бове, а монахи из Сен Кентена в Лане.[55]55
55 L. H. Labande. Histoire de Beauvais et de ses institutions communales. Paris. 1892, 7. Vogel. Die Normannen und das frankische Reich. Heidelberg. 1906. 271.
[Закрыть]
Среди необеспеченности и хаоса, что придает такой плачевный характер второй половине IX века, на города выпала настоящая миссия быть защитой. Они были, в подлинном смысле этого слова, спасители общества, на которое нападали, облагали данями, терроризовали. Вскоре, по другой причине, они не были в состоянии выполнить эту роль.
Известно, что анархия IX века ускорила разрушение франкского государства. Графы, которые были самыми крупными собственниками в своих округах, использовали существующие условия, чтобы достичь полной автономии, сделать свою службу наследственной, соединить в своих руках, вместе с частной властью, которой они пользовались над своими доменами, публичную власть, которая была им делегирована, и в конце концов слить под своим правлением в верховном суверенитете все графства, которые они могли притянуть сюда. Каролингская империя была таким образом разделена, с средины IX века, на большое число территорий, подчиненных многим местным династиям и связанных с королем только хрупкими узами феодального оммажа. Государство было слишком слабо, чтобы сопротивляться этому разъединению. Это разъединение совершалось, бесспорно, вследствие насилия и угрожающего вероломства. Тем не менее оно было благоденственно для общества. Захватывая власть, феодалы немедленно принимали обязательства, которые общество на них налагало. Их очевидный интерес был в том, чтобы защищать и покровительствовать земле и народу, которые становились их землей и их народом. У них не было недостатка в работе, которую только себялюбивая забота о власти на них налагала. По мере того, как росла и укреплялась их власть, они все более и более занимались тем, чтобы получить верховенство над организацией, которая обеспечивала общественный мир и порядок.
Первая нужда, которая обнаружилась, была нужда в защите против сарацииов и норманов, как и соседних сеньоров. Укрепления, вследствие этого, появлялись всюду с начала IX века.[56]56
56 До прибытия норманов здесь не было ни одного или почти ни одного «укрепленного места вне епископских городов. Hariulphe. Chronique de Tabbaye de Saint Riquier. Paris, 1894; 118.
[Закрыть] Современные тексты дают нам много различных наименований: castellum, castrum, oppidum, urbs, municipium; самое обычное и в некоторых случаях самое техническое из этих названий – это burg; слово, происшедшее от германского корня и попавшее в латынь поздней империи и сохранившееся во всех современных языках: borgo (в итальянском языке); bourg (во французском); borough (в английском); burg (в немецком).[57]57
57 О значении этих слов К. Hegel. Neues Archiv der Gesellschaft fur altere deutsche Geschichtskunde, 1892. vol. XVIII и Des Marez. Le sens juridique du mot oppidum. Festschrift fur H. Brunner. В. 1910.
[Закрыть]
От этих бургов раннего средневековья в наше время не осталось следов, письменные источники, к счастью, делают возможным представить точную их картину. Они были укреплены стенами небольшой длины, обычно в форме круга и окаймлены рвом. В центре можно было найти крепкую башню и укрепление, последний оплот защитников в случае нападения. Постоянный гарнизон из рыцарей (milites castrenses) здесь находился; он был под начальством кастеляна (castel-Janus). Феодал имел дом (domus) в каждом из бургов своей земли, где он останавливался со своей свитой во время постоянной смены своей резиденции, к чему принуждала его война или административные обязанности. Очень часто капелла или церковь, прикрываемая постройками, необходимыми для духовенства, поднимала свою колокольню над зубчатыми стенами укрепления. Порой здесь можно было найти рядом с ней дом, предназначенный для судебных собраний, члены которых в определенный период собирались в бург с разных концов. Наконец, что было всегда налицо, там стояли амбары и погреба, где сохранялись запасы, получаемые с окрестных зависимых доменов, на случай осады и приезда феодала. Натуральные оброки, взимаемые с крестьян округи, обеспечивали, с своей стороны, существование гарнизона. Поддержание в исправности стен возлагалось на тех же самых крестьян, которых сгоняли на работу согласно установленной барщине.[58]58
58 H. Pirenne. Les villes flamandes avant le XII siecle. Annales de l'Est et du Nord. 1905. vol. I, 12.
[Закрыть]
Если идти из одного графства в другое, то картина, которая была нарисована, естественно разнилась в деталях, но основные черты можно встретить всюду те же самые. Сходство между бургами Фландрии и бургами англо-саксонской Англии поразительно.[59]59
59 F. W. Maitland. Township and Borough. 1898. Читатель сравнит также города запада с городами, выстроенными в X в. для защиты против славян вдоль Эльбы и Саала Генрихом Птицеловом. D. Schafer. „Die Milites agrarii des Witukinds", Abhandlungen der Berliner Akademie, 1905; 572. Для социальной роли городов мы ограничимся цитатой следующего текста, который кажется чрезвычайно характерным; дело идет об основании в 996 году Като-Камбрези: „ut esset obstaculum latronibus prae– sidiumque libertatis circum et circa rusticanis cultoribus". „Gesta episcoporum Cameracensium" – Monumenta Germaniae historica, v. VII, 450.
[Закрыть] Но это сходство, бесспорно, доказывает, что одни и те же нужды в своем развитии вызывают повсюду одни и те же результаты.
Как видно, бурги были больше всего военными учреждениями, но к этой основной их функции рано уже присоединилась другая – быть административным центром. Кастелан перестал быть только начальником рыцарей гарнизона. Феодал передал ему финансовую и судебную власть над более или менее обширным округом за стенами бурга, по округам, которые в X веке носили имя кастелянств. Кастелянство тяготело к бургу, как епископский округ – к городу. В случае войну, его обитатели здесь находили убежище; в мирное время здесь они принимали участие в судебных собраниях или сюда они платили оброки, которые на них были возложены. Тем не менее бург не носил городского характера. Его население, кроме рыцарей и клириков, которые составляли его существенную часть, состояло только из людей, находившихся у них на службе, и число их было очень незначительно. Это было население крепости, а не города. Никакая торговля, никакая промышленность не были возможны или мыслимы в таких условиях. Население это ничего не производило, жило на доходы с окрестной страны и не играло никакой роли в хозяйстве, кроме роли простого потребителя.
Отсюда можно сделать здравое заключение, что период, открывающийся Каролингской эпохой, не знал городов ни в социальном смысле этого слова, ни в экономическом, ни в правовом. Города и бурги были просто укрепленные места и штаб-квартиры администрации. Их жители не пользовались никакими особыми законами, никакими особыми учреждениями, образ их жизни не отличался от образа жизни остального общества.
Торговая и промышленная деятельность была совершенна им чужда. Во всех отношениях они были связаны с культурой того времени, базирующейся на сельском хозяйстве. Группы общества, которые в городах и бургах формировались, имели небольшой удельный вес. При недостатке заслуживающих доверия данных, невозможно дать точную картину, но все указывает, что население бургов никогда не состояло более чем из 500 человек и население городов, вероятно, не превышал суммы в 2000–3000 человек.
Бурги, как бы то ни было, сыграли существенную роль в истории городов. Они были, так сказать, ступенью развития. Кругом их стен, города могли получить свое оформление после экономического подъема, первые симптомы которого появились в X веке.
Глава IV. Оживление торговли
Конец IX века был моментом, когда экономическое развитие западной Европы, последовавшее за закрытием средиземноморской торговли, достигло своей низшей точки. Это был момент, когда социальная дезорганизация, причиненная вторжением варваров и сопровождаемая политической анархией достигла максимума. X в. – век стабилизации и мира. Оставление Нормандии за Роллоном (912) обозначало конец скандинавских вторжений; на востоке Генрих Птицелов и Оттон I задержали славян на Эльбе, венгров в долине Дуная (934–955). Тогда же феодальная система, окончательно заменившая монархию, была установлена во Франции на развалинах Каролингской империи. В Германии, наоборот, несколько более позднее развитие общества позволило королям Саксонской династии оказать сопротивление светской аристократии. Они имели влияние на епископов и использовали его для усиления монархии. Присваивая себе титул римского императора, они претендовали на всеобщий авторитет, который был у Карла Великого.
На Европу перестали нападать дикие орды. Время нуждалось в мире, самом главном и основном условии жизни общества. Первый общий мир был объявлен в 989 г. Частые войны, самый тяжкий бич этих смутных времен, были энергически прекращены графами Франции и прелатами Германии. X век видел в контурах картину, которую представляет XI век. Известная повесть об ужасах 1000 года в этот момент не лишена символического значения. Несомненно ложно, что люди ожидали конца мира в 1000 году, но столетие, начинающееся с этой даты, в противоположность прежнему, характеризуется подъемом деятельности, давно подавленной кошмаром апатии. В каждом домене можно было видеть взрыв энергии и оптимизма. Церковь, оживленная Клюнийской реформой, начала очищаться от злоупотреблений, которые разъедали ее дисциплину, и рвать те путы, которыми ее связывал император. Мистический энтузиазм, которым она была охвачена, воодушевил ее соборы и направил ее на героическое предприятие, на Крестовые походы, которые столкнули западное христианство с исламом. Норманнские рыцари ведут борьбу с Византией и мусульманами на юге Италии и образовали государства, из которых позднее возникло сицилийское королевство. Другие норманы, с которыми были связаны фландрцы и северные французы, завоевали Англию под начальством герцога Вильгельма.
По ту сторону Пиринеев христиане прогоняли сарацинов Испании; Толедо и Валенсия попали в их руки (1072–1109).
Такая предприимчивость свидетельствует не только об энергии и силе духа, но и о здоровье общества; она была бы невозможна без врожденной силы, которая составляет одну из характерных черт XI в. Плодовитость семей в то время характеризует и дворянство и знать; молодежи много; ей тесно на западе, она хочет пытать свою судьбу заграницей. Армии полны наемников, coterelli или brabantiones предоставляли себя всякому, кто хотел воспользоваться ими. Из Фландрии и Голландии отряды крестьян снимались с XII в., чтобы осушать топи на берегах Эльбы. Всюду были налицо крупные армии; отсюда же проекты росчистей земли, и устройства плотин на реках. Не видно, чтобы от римской поры до XII в. площадь культурной земли возрастала так стремительно. Монастыри вели хозяйство почти всегда на старых поместьях и ничего не делали, чтобы уменьшить леса; пустыри и болота находились в пределах их поместий. Совсем другое вышло, когда рост населения позволил эти непродуктивные земли лучше использовать[60]60
60 О росте населения в течение XI века Lambert de Hersfeld, Annales, ed. О. Holder-Egger, Hanover, 1894, 121. Suger. Recueil des Historiens de la France XII, 54; Herman de Tournai, Monumenta Germaniae historica, v. XIV, 344. 1212
[Закрыть]. Около 1900 года начался период переделов, продолжавшихся до конца XII века. Европа колонизовалась вследствие роста населения. Сеньоры и крупные собственники наперерыв основывали новые города, куда собирались «младшие дети» в поисках наделов. Стали сводить большие леса, во Фландрии около 1150 г. появился первый polders (земля, окруженная плотиной, отвоеванная у моря)[61]61
61 Pirenne, Histoire de Belgique, v. I, 4 ed. 148; 300.
[Закрыть]. Орден цистерцианцев, основанный в 1018 г., принялся за расчистку земли. Легко представить себе, что рост населения и прилив возобновленной общей деятельности, причиной и результатами которой он был, сначала подействовал благодетельно на сельское хозяйство. Но это условие вскоре будет иметь такое же действие на торговлю.
XI столетие ставит нас лицом к лицу не только с усилением земледелия, но и с торговым оживлением; последнее получало импульс из двух центров: один лежал на юге, другой на севере: Венеция и Фландрия. Соприкосновение с иностранной торговлей, поддерживаемой в этих двух пунктах, повело к ее дальнейшему расширению. Это же могло произойти и в другом месте. Торговая деятельность могла оживиться в силу направления всей экономической жизни. Как торговля Запада исчезла вместе с падением ее внешних рынков, так она возобновилась, когда рынки открылись. Венеция, влияние которой ощущалось с самого начала, имела признанное, особое место в экономической истории Европы. Подобно Тиру, она проявляет исключительно торговый характер. Венецию основали беглецы, спасавшиеся от гуннов, готов, лангобардов; они искали убежища на бесплодных островках, как Риальто, Оливоло, Спиналюнга, Дорсодуро[62]62
62 L. M. Hartmann. «Die wirtschaftliche Anfange Venedigs». Vierteljahrschift fur Social und Wirtschaftsgeschichte, 1904, v. II.
[Закрыть]. Чтобы существовать в этих болотах они должны были использовать всю свою изворотливость и бороться против самой природы. Всего нехватало; даже пресной воды для питья. Но достаточно было моря, чтобы могла просуществовать та группа людей, которая умела использовать обстановку. Рыболовство и добыча соли доставляли непосредственные средства существования венецианцам. Они оказались способными обеспечить хлеб обменом своих продуктов с жителями соседнего побережья.
Таким образом, самые условия, среди которых жили венецианцы, вынуждали их к торговле. Они имели энергию и талант обратить в свою пользу те неограниченные возможности, которые им предоставляла торговля. В VIII веке население Венеции так увеличилось, что был создан новый морской диоцез.
В эпоху основания города вся Италия принадлежала Византийской империи. Благодаря островному положению Венеции, завоеватели, которые последовательно господствовали над полуостровом, сначала лангобарды, потом Карл Великий, наконец, позднее германские императоры – не были в состоянии увенчать успехи свои попыткой овладеть Венецией. Она оставалась, в силу этого, под господством Константинополя, составляя таким образом у конца Адриатики и подножия Альп изолированный форпост византийской культуры. В эпоху отделения западной Европы от Востока, Венеция продолжала быть его частью. Венеция не переставала оставаться в орбите влияния Константинополя. Через водный путь она была подчинена притягательной силе этого большого города и сама росла под его влиянием.
Константинополь самый большой город в XI в. на Средиземном море; его население около 1 000 000; оно было очень деятельно.[63]63
63 A. Andreades. De la population de Constantinople sous les empereurs byzantins, Rovigo, 1920. До сих пор нет экономической истории Константинополя. За отсутствием лучших работ можно указать Brentano. Die bizantinische Volkswirtschaft. Leipzig, 1917.
[Закрыть] Оно не довольствовалось, подобно населению республиканского и императорского Рима, тем, чтобы потреблять не производя; оно с ревностью, которую фискальная система стесняла, но не задушила, отдавалось торговле и промышленности.
Константинополь был большим портом и первостепенным промышленным как и политическим центром. Здесь можно было найти всякого рода образ жизни и всякого рода форму социальной деятельности. В тогдашнем христианском мире он представлял картину, похожую на картину больших современных городов со всей их сложностью, со всеми их изъянами и со всей утонченностью городской культуры. Непрерывное мореплавание ставило его в соприкосновение с берегами Черного моря, Малой Азии, Южной Италии, с берегами Адриатики. Военный флот обеспечивал Константинополю господство на море, без чего он не был бы в состоянии жить. Пока он был могуществен, он был в состоянии, перед лицом ислама, сохранять свое господство над всеми водами восточной части Средиземья.
Легко понять, как Венеция использовала связь с миром, столь отличным от Запада. Этому миру она была обязана не только успехами своей торговли, но от него она узнала высшие формы цивилизации, совершенной техники, деловой предприимчивости, политической и административной организации, которые ее выделяли в Европе средневековья. Она снабжала продовольствием Константинополь с VIII века. Ее корабли везли туда продукты смежных стран: пшеницу и вино из Италии, лес из Далмации, соль с лагун и, невзирая на препятствия папы и императора, рабов, которых она легко себе доставала среди славянских народов на берегах Адриатики; оттуда везли обратно драгоценные ткани византийских мастерских и специи, которыми Азия снабжала Константинополь; в X в. деятельность порта получила чрезвычайные размеры.[64]64
64 R. Heynen. Zur Entstehung des Kapitalismus in Venedig. Stuttgart. 1905,15.
[Закрыть] Жажда наживы стала чрезвычайной; вместе с ростом торговли, совесть не имела значения для венецианца. Их религия – религия деловых людей; для них мало имело значения, что мусульмане – враги Христа, если тут была замешана выгода. Их купцам, начавшим посещать Восток с IX века, торговые договоры обеспечивают привилегии на рынках Востока: Алеппо, Каир, Дамаск, Палермо, Кайруан.
К концу XI века власть Венеции и ее богатство сделались громадны. При доже Петре II Орсеоло она очистила Адриатику от славянских пиратов, подчинила Истрию и имела военные отряды в Царе, Веглии, Арбе, Трау, Спалато, Курцоле и Лaгосте.
Павел Дьякон превозносит блеск и славу золотой Венеции, а Вильгельм Апулейский восхваляет город „богатый деньгами и людьми" и объявляет, что „ни один народ в мире не смел так в морской войне, не искусен в управлении флотилиями на море".
Мощное экономическое развитие, которого Венеция была центром, должно было сообщаться Италии, которую только лагуны отделяли от Венеции: здесь она получала пшеницу и вино для потребления и вывоза, здесь она думала создать рынок для восточных товаров, которые ее моряки выгружали в большом количестве на набережных По. Она вступила в сношение с Павией, которая скоро была воодушевлена ее заразительной активностью.[65]65
65 R. Heynen. Op. с, 23.
[Закрыть] Она получила от германских императоров право свободного торга с соседними гражданами, затем со всей Италией, так же как и корабельную монополию на все товары, которые приходили в ее порт.
Торговля быстро проникла из Павии в соседние города. Все это заставляло спешить принять участие в торговле; Венеция давала городам выдающийся пример и заинтересовывала их в развитии торговли. Дух предприимчивости развивался последовательно в одном месте за другим.
Это были не только продукты земли, которые составляли предмет торговли с Венецией; и промышленность начала зарождаться рано, уже в IX в. Лукка обратилась к производству сукон и продолжала его много позже. Вероятно, мы бы знали гораздо больше о начале этого экономического оживления Ломбардии, если бы наши источники не были так скудны.[66]66
66 К. Schaube. Handelsgeschichte der romanischen Volker, 61.,
[Закрыть]
Самое сильное влияние в Италии венецианское, но оно не было исключительным; юг Италии за Сполето и Беневенто, до появления норманов в XI в. был под властью Византии. Бари, Таренто, Неаполь и Амальфи поддерживали связи с Константинополем, как и с Венецией. Они были центром обмена и не колебались торговать с мусульманскими портами.[67]67
67 W. von Heyd. Histoire du commerce du Levant au Moyen age, v. I, 98.
[Закрыть]
Их флот нашел потом конкурентов среди жителей береговых городов, расположенных на севере. В начале XII в. мы видим, как обращается к морю Генуя, а затем Пиза; сарацины в 935 г. разграбили Геную, но приближался момент, когда она в свою очередь перешла в наступление. При этом не могло быть вопроса о заключении ею торговых сделок, как это делали Венеция или Амальфи, с врагами веры. Мистическая, чрезвычайная совестливость людей Запада в религиозных вопросах не позволяла это сделать; в течение столетий скопилось слишком много ненависти. Море можно было открыть только силой оружия.
В 1015 – 16 гг. была предпринята экспедиция Генуей вместе с Пизой против Сардинии. В 1034 г. они овладели временно Боной на берегу Африки; пизанцы в свою очередь победоносно вступили в порт Палермо в 1062 году и разрушили его арсенал.
В 1087 г. флоты обоих городов, воодушевляемые папой Виктором III, напали на Медию.[68]68
68 W. von Heyd. Op. cit., 121; К. Schaube. Op. cit., 49.
[Закрыть] Все эти экспедиции были обязаны так же много религиозному энтузиазму, как и авантюризму. С совершенно отличной от венецианцев точки зрения генуэзцы и пизанцы считали себя воинами Христа и церкви, противниками ислама. Они верили, что они видели архангела Гавриила и св. Петра, ведущими их в битву с неверными, и это было после убийства священников Магомета и грабежа мечети в Медине, что они подписали выгодный торговый договор. Собор в Пизе, выстроенный после этого триумфа, удивительно символизировал мистику воителей и земные блага, которые им приносило мореплавание. Колонны и драгоценные мраморы, привезенные из Африки, служили для его украшения; казалось, этим блеском они хотели выразить месть христианства сарацинам, богатство которых вызывало неприязнь и ненависть. Эти чувства выражает современная поэма, полная энтузиазма.[69]69
69 E. Du Merii. Poesies populaires latines du Moyen age. Paris. 1847, 239.
[Закрыть] Церковь будет вечно сиять, украшенная золотом, драгоценными камнями и одеяниями.
Под контратакой христианства, ислам мало-помалу отступает, начиная с первого крестового похода. В 1097 г. генуэзский флот пристал к берегам Антиохии и привез крестоносцам подкрепление и помощь. Два года спустя, Пиза посылает корабли «по распоряжению папы» освобождать Иерусалим. С тех пор все Средиземье было открыто, вернее, вновь открыто для западного мореплавания. Как в римскую эру, пути сообщения были восстановлены от одного конца Средиземья до другого. Империя Ислама, поскольку дело касалось моря, пришла к концу. Политические и религиозные результаты крестовых походов были эфемерны.
Иерусалимское королевство и княжества Эдессы и Антиохии были вновь завоеваны мусульманами в XII в., но море осталось в руках христиан. Они одни неоспоримо над ним господствовали. Все мореплавание в портах Леванта постепенно перешло под их контроль. Их торговые учреждения множились с удивительной быстротой, в портах Сирии, Египта, островов Ионийского моря. Завоевание Корсики (1091 г.), Сардинии (1022 г.). Сицилии (1058–1098 г.) отняло у сарацин базы операций, которые с IX века были способны держать Запад в блокаде. Флот Пизы и Генуи делал морской путь открытым. Они патронировали рынки Востока, откуда шли продукты Азии, караванным или морским путем через Красное море и Персидский залив, и посещали в свою очередь рынок Византии. Пленение Амальфи норманнами в 1073 г. положило конец торговле этого города и освобождало их от его соперничества.
Но успехи Генуи и Пизы вызывали зависть Венеции. Она не могла войти с новопришельцами в долю в торговле, где она имела монополию. Не имело значения единство веры, нации и языка; поскольку они стали соперницами, они были в глазах Венеции врагами. Весной 1100 года венецианская флотилия, встав вдали от Родоса, чтобы подождать флот, который Пиза послала в Иерусалим, напала неожиданно и потопила безжалостно большое число кораблей.[70]70
70 K. Schaube. Op. cit., 125.
[Закрыть] Так начался конфликт между морскими городами, длившийся во все время их процветания.
Средиземье не знало более того римского мира, который ему обеспечила некогда империя цезарей. Расхождение интересов питало враждебность, иногда тайную, иногда открытую между соперниками, которые боролись за первенство. Распри итальянских республик средневековья удвоились в новое время, вследствие затянувшихся споров государств, берега которых омывает Средиземье. С течением времени торговля должна была стать еще более распространенной. В начале XII в. морская торговля распространилась и на берега Испании и Франции; после длительной летаргии, наставшей в конце Меровингского периода, оживился снова Марсель; открытие моря было выгодно для Барселоны в Каталонии, откуда короли Арагона вытеснили мусульман. Италия несомненно заняла главное место среди этого первого экономического оживления. Настал необычайный расцвет Ломбардии, куда от Венеции (Восток) и от Пизы и Генуи (Запад) сходилось все торговое оживление Средиземья и где оно сплеталось в целый клубок. На этой удивительной равнине процветали города и деревни.
Плодородие почвы делало возможным для них неограниченную экспансию; в то же время легкость получения рынков содействовала ввозу сырья и вывозу изделий. Здесь торговля вызывала появление промышленности, а когда она развилась, Бергамо, Кремона, Лоди, Верона и все старые города, все римские старые муниципии ожили и расцвели сильнее, чем в эпоху античности. Их усиленная производительность, их свежая энергия содействовали их расширению. В южной Тоскане был подъем; на севере были проложены новые дороги через Альпы. Через проходы Сплюген, Сен Бернар и Бреннер купцы могли принести в Европу то самое здоровое оживление, которое к ним приходило с моря.[71]71
71 Schulte. Geschichte der Handelsbeziehungen zwischen Westdeutschland und Italien. Leipzig, 1900, v. I, 80.
[Закрыть] Они следовали по тем естественным дорогам, которые указаны течением рек – по Дунаю на восток, по Рейну на север, по Роне на запад. В 1074 г. итальянские купцы, несомненно ломбардцы, упоминаются в Париже.[72]72
72 K. Schaube. Op. cit., 90.
[Закрыть] В начале XII века ярмарки Фландрии всегда привлекали значительное число итальянцев.[73]73
73 Galbert de Bruges. Histoire du meurtre de Charles le Bon, Comte de Flandres, ed. H. Pirenne. Paris, 1891; 28.
[Закрыть] Ничего нет более естественного, чем появление южан на Фландрском берегу. Это был результат тяготения, которое обнаруживала одна торговля к другой.
Было уже указано, что в эпоху Каролингов, Нидерланды давали пример торговой активности, которую нигде нельзя было найти в другом месте.[74]74
74 См. главу II.
[Закрыть] Это легко объяснить большим числом рек, которые текли по стране и которые здесь соединяли свои воды перед впадением в море: Рейн, Маас, Шельда. Англия и Скандинавия были так близко, что страну широких и глубоких морских рукавов моряки посещали уже в ту раннюю эпоху. Этому же были обязаны своим значением порты Дюрстеда и Квентовика, однако их значение было преходяще: оно не пережило эпохи норманнских вторжений. Чем легче был доступ в страну, тем более она обогащала воителей и тем более она терпела от их вторжений. Географическое положение, которое Венеции обеспечило успех, здесь обрекало страну на разорение.
Вторжения норманнов были только первым проявлением нужды в переселении, чувствуемой скандинавскими народами. Переполнявшая их энергия толкала их вперед, в западную Европу и в Россию, на грабеж и завоевание. Они не были более пиратами. Они хотели подобно германским племенам в отношении к Римской империи осесть в более плодородных странах, чем была их родина, и здесь создать колонии для избыточного населения своих стран, которого не могла прокормить родина. На восток шли шведы, осаживавшиеся вдоль естественной дороги от Балтики до Черного моря, Невой, Ладожским озером, Ловатью, Волховом, Двиной и Днепром, на запад – датчане и норвежцы, которые колонизовали королевства англосаксов на север от Гумбера. Во Франции Карл Простой им уступил Нормандию, названную по их имени. Эти успехи имели своим результатом ориентацию в новом направлении деятельности скандинавов. С начала X в. они обратились от войны к торговле.[75]75
75 W. Vogel. "Zur nord und westeuropaischen Seeschiffart im fruheren Mittelalter«. Hansische Geschichtsblatter. 1907, v. XIII, 170. A. Bugge. „Die Nordeuropaischen Verkehrswege im fruhen Mittelalter“, Vierteljahrschrift fur Social und Wirtschaftsgeschichte, 1906, v. IV, 227.
[Закрыть] Их корабли плавали бесстрашно и не имея соперников по северным морям. Достаточно обратиться к красивым рассказам саг, чтобы составить понятие о мужестве и искусстве моряков-варваров, о приключениях и подвигах, о которых эти саги повествуют. Каждую весну, с открытием моря, они отправлялись в путь: они показывались в Исландии, Ирландии, Англии, Фландрии, при устье Эльбы, Везера и Вислы, на островах Балтийского моря, на берегах Ботнического и Финского заливов. У них были колонии в Дублине, Гамбурге, Шверине, на Готланде. Благодаря им поток торговли, которая направлялась от Византии и Багдада и пересекала Россию через Киев и Новгород, направился на берега Северного моря и здесь оказал свое благодетельное влияние. Во всей истории едва ли есть более любопытное явление, чем эффект, оказанный на северную Европу высшей цивилизацией – греческой и арабской, которой скандинавы были посредниками. В этом отношении их роль та же на севере, что Венеции на юге. Подобно ей, они установили связь между Востоком и Западом. И, как коммерческая деятельность Венеции в короткий срок вовлекла в нее Ломбардию, так скандинавское мореплавание принесло экономическое пробуждение берегам Фландрии.
