Текст книги "Эскапада"

Автор книги: Анри де Ренье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Анри де Ренье
Эскапада

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

1

Лошади перестали тащить. С самого начала подъема они трудились, натянув постромки, и от усилия у них проступал пот на лоснящихся крупах и мускулистых ляжках; За ними колыхалась тяжелая карета на широких колесах, которые то двигались по впадинам колей, то плющили их неровные края. Иногда, наехав на препятствие в виде большого камня, приподнятый кузов на мгновение накренялся, но тотчас снова продолжался медленный подъем, который с трудом совершала запряжка под щелканье бича кучера и ругань форейтора. Наконец, достигнув вершины косогора, лошади остановились. Всадник, обогнавший было их, подъехал к дверцам кареты.

Это был здоровяк, уже немного в возрасте, но плотный и с приветливым лицом. Он был одет в ливрею, состоявшую из коричневого кафтана с голубыми отворотами и обшлагами, плаща цвета древесной коры и дорожной меховой шапки. Еще только начинался февраль и мороз давал себя знать. Руками в длинных перчатках всадник держал поводья своей лошади, крепкого иноходца, к седлу которого были прикреплены кобуры, откуда виднелись рукоятки двух кавалерийских пистолетов. Эта предосторожность могла оказаться нелишней, так как на дорогах королевства происходили иногда нежелательные встречи, и неплохо иметь при себе вещь, способную заставить относиться к вам с уважением, когда местность пустынна, вечереющий день возвещает о приближении ночи, и вы конвоируете по горам и долам карету с женщинами.

А таково как раз и было положение нашего героя. Когда карета взъехала на косогор, сумерки начинали заметно сгущаться. Было, должно быть, около пяти часов вечера, что в это время года означает конец дня. Истекающий день был скорее хорошим, лошади бежали мирной рысью, и с утра карета без приключений катилась по дороге то ровной, то гористой, то покатой, тянувшейся то мимо лугов, то мимо полей, вспаханных или под паром, то мимо перелесков из молодняка или старых деревьев. Довольно долго ехали по берегу реки, которую в заключение пересекли по горбатому мосту. По мере продвижения вперед путники замечали деревни и хутора, проезжали села и местечки, видели шпицы колоколен, но в последние часы характер местности изменился. Дорога стала более трудной и более каменистой; на всем окружающем лежала печать дикости и запустения. Наконец, карета подъехала к тяжелому подъему, который и одолела благодаря крепости ободьев, прочности колес и кузова, искусству кучера и форейтора, силе лошадей и покровительству богов. О если бы они продолжали и впредь оказывать его путешественникам, и все шло бы хорошо до самого конца; однако становилось поздно, место было на редкость глухое, и давно уже пора было добраться до ночлега!

Между тем не было впечатления, что жилье близко. С гребня, на котором остановилась карета, открывался вид на пустынное пространство, которое вскоре будет окутано ночным мраком и которое выглядело далеко не приветливо, скорее неприязненно. Покуда хватал взгляд не видно было и признаков жилья. Дорога спускалась в довольно глубокую лощину, всю покрытую перелесками и густым кустарником, устилавшим также противоположные склоны. Дорога эта была пересечена оврагами, вокруг которых делала многочисленные извивы, прежде чем достигнуть глубины лощины; чтобы взобраться оттуда на вершину холма, замыкавшего лощину с противоположной стороны, лошадям необходимо будет проявить много выдержки и затратить большие усилия, Карете тоже необходимо будет подвигаться с осторожностью, как вследствие плохой дороги, так и по причине надвигающейся темноты. Что же касается всадника, то ему придется быть на чеку, чтобы не оступилась его лошадь. Эта мысль очень способна была привести его в беспокойство, поскольку он считал делом чести, чтобы поездка совершилась без приключений, и чтобы лица, вверенные его попечению, благополучно прибыли к цели. До сих пор все шло хорошо, но запоздание и пустынность места, в котором они находились, наполняли нашего всадника тревогой. На последнем ночлеге в харчевне от глаз его не укрылось несколько странных и подозрительных фигур, которые были словно посажены там для наблюдения, и о которых он не проронил ни слова из боязни без нужды напугать путешественниц. Пока лошади переводили дух, а кучер и форейтор наскоро подкреплялись, всадник, погруженный в такие размышления, подъехал к карете, окно которой только что опустилось и в нем показалось женское лицо.

Обладательница его не могла внушить иного чувства, кроме почтения, ибо оно было широкое, с довольно мясистым носом и маленькими глазками, выглядывавшими из-под высоко поднятых бровей. Под верхней губой, покрытой легкой растительностью, обрисовывался маленький рот, цвет лица был еще свежий, и все оно дышало крепостью и здоровьем, Голова с этим лицом была водружена на туловище, весьма щедро одаренном природой, позаботившейся не столько об украшении его мощными пропорциями, сколько о солидности постройки. Эта степенная матрона одета была просто, и вся ее осанка выражала мудрую осмотрительность и большую серьезность. Чувствовалось, что она принадлежит к числу людей с положением, и что достоинством своих манер и благопристойностью поведения она старается показать, что сознает всю честь этого. Том ее голоса был поэтому солиден и учтив, когда она обратилась ко всаднику в коричневой ливрее со следующим вопросом:

– Ну что, мсье Аркнэн, скоро мы приедем? Признаюсь, что я начинаю чувствовать некоторое нетерпение, тем более что мне не очень нравится разъезжать ночью по глухим дорогам, а барышня начинает уже дремать. Это свойственно ее возрасту, мсье Аркнэн, как нашему возрасту свойственно, напротив, проявлять бдительность. Счастье еще, что г-н барон выслал вас нам навстречу, иначе я не чувствовала бы себя особенно спокойно среди этих полей, где нам не придет на помощь ни Бог, ни черт!

При этих словах г-н Аркнэн, доверенный слуга г-на барона де Вердло, гордо выпрямился и, хлопнув рукой по кобурам пистолетов, ответил: – Вы совершенно правы, что не боитесь, мадемуазель Гогота, ибо у меня есть чем внушить почтение любому встречному, и уверяю вас, что в защиту чести барышни и вашей я ни секунды не поколеблюсь всадить две пули в тело первого, кто посмеет отнестись к вам недостаточно почтительно. Эти игрушки знают, что находятся в руках такого старого солдата, как я, и они заряжены на славу, глядите-ка!

И г-н Аркнэн вытащил из кобур два прекрасных пистолета с нарезными дулами и замками и очень удобными рукоятками. При виде их м-ль Гогота с ужасом вскричала:

– Боже мой! Мсье Аркнэн, вы видно хотите застрелить меня! Спрячьте эти смертоносные орудия. Ну кому придет в голову оскорбить двух слабых женщин? Нужно быть вконец испорченным, чтобы пожелать им зла, честное слово! Однако же, благодарю вас, мсье Аркнэн, за вашу готовность защищать нас. Ах, если бы все мужчины были подобны вам, мсье Аркнэн, как трудно было бы остаться девушкой.

И м-ль Гогота Бишлон – иначе Маргарита или Марго Бишлон, – камеристка г-жи маркизы де Морамбер, жеманно вздохнула: в каждой харчевне, на каждой станции, на каждом привале, м-ль Гогота Бишлон благосклонно принимала легкое ухаживание мсье Николая Аркнэна. Очевидно, что эта Гогота и этот Николай нравились друг другу; впрочем оба они были исполнены самых честных намерений. М-ль Гогота любовалась представительной внешностью мсье Николая Аркнэна, очень стройного в своей коричневой ливрее, молодцевато сидящего в седле на большой гнедой лошади, опираясь на стремена подошвами высоких ботфорт и с пистолетами у седельной луки. Мсье Аркнэн, с своей стороны, с интересом рассматривал м-ль Гоготу, комфортно расположившую на подушках кареты свою внушительную и дородную персону, но не забывал поглядывать также и на другую путешественницу, которая во время этого разговора оставалась безмолвной.

Тоненькая и деликатная, она совсем почти исчезала за телесами изобильной м-ль Маргариты Бишлон. В это время м-ль Анне-Клавдии де Фреваль шел семнадцатый год; она являла взору все красы прелестной и здоровой молодости. Единственный упрек, который можно было бы сделать ей, заключался в том что, с первого взгляда, ее молодость немного слишком внушала представление о хрупкости. Хотелось бы быть более спокойным за будущее такой красы. М-ль де Фреваль была среднего роста и безукоизненного сложения. Все ее движения были живые и порою даже немного резкие, но несмотря на это они сообщали ей бесконечную пленительность, которой не уменьшала даже некоторая худоба ее, объяснявшаяся скорее возрастом, чем природными данными Так что, при более внимательном рассмотрении создавалось впечатление, что со временем она станет сильной и крепкой, но и в крепости своей сохранит нечто от теперешней деликатности. В настоящий же момент м-ль де Фреваль была сама грация. Лицо ее отличалось необычайной приятностью. Темные глаза под красивыми черными бровями оживляли его нежный и безупречно свежий румянец. Маленький тонкий нос, смелый подбородок, полные губы, дополняли впечатление. Темноглазая, чернобровая, блондинка по цвету кожи, мадемуазель де Фреваль была светлой блондинкой также и по цвету волос. Без пудры они окружили бы ее лицо широким золотым ореолом, пышность которого составила бы резкий контраст со скромностью ее костюма; однако, несмотря на кажущуюся бедность платья, она всем своим видом производила впечатление девушки знатной. Об этом свидетельствовали также карета, в которой она ехала, и сопровождавшие ее люди, ибо м-ль Гогота Бишлон, равно как и г-н Николай Аркнэн находились очевидно в ее распоряжении и были обязаны присматривать за ней. Впрочем, м-ль Анна-Клавдия де Фреваль была создана для того, чтобы быть окруженной повиновением. Это чувствовалось по звуку ее голоса и по фамильярному тону, которым она обратилась к г-ну Аркнэну, смягчая его очаровательной улыбкой:

– Что же, Аркнэн, мы собираемся заночевать здесь? Сколько еще лье осталось нам до Вернонса.

Г-н Аркнэн почтительно поднес руку к шапке:

– Вернонс, сударыня, находится по ту сторону долины. Мы увидим его с высоты лежащего перед нами пригорка, который здесь обыкновенно называют Рэдон. Если я говорю, что мы увидим его, то это только оборот речи, так как скоро наступит ночь, а подъем на Рэдон не из легких. Не говоря уже о том, что начиная отсюда и до глубины долины дорога очень неважная. Но это пустяки! У нас есть отличные фонари, да и луна скоро взойдет. А когда мы приедем в Вернонс, то самая трудная часть дороги будет сделана, и нам останется только выехать пораньше утром, чтобы еще засветло приехать в замок, где г-н барон сгорает от нетерпения видеть нас.

Произнеся эти слова, г-н Аркнэн поплотнее уселся в седло и подал знак кучеру и форейтору. Лошади достаточно передохнули. М-ль Гогота Бишлон с сухим шумом захлопнула окно кареты. Бичи защелкали, колеса завертелись, и карета начала спускаться, скрипя рессорами и осями.

Г-н Аркнэн был прав: дорога, действительно, была неважная и даже скверная, так что, когда спустились в лощину, стало совсем темно. Правда, мрак не был очень густым. Слабое сияние на горизонте возвещало о близком восходе луны. Дорога была видна довольно отчетливо, но окрестности все больше и больше тонули во мраке. Дальше дорогу обступили деревья, и она потянулась под их ветвями. Так доехали до места, где она суживалась, огибая овраг. В этот момент на небе появилась почти полная луна, которую до тех пор скрывали облака. Вся дорога осветилась. Но тут вдруг лошади резко рванули в сторону и сразу остановились, так что карета чуть было не опрокинулась, раздались крики и ружейные выстрелы, на которые г-н Аркнэн стал было отвечать выстрелами из своих пистолетов, но чья-то сильная рука уже схватила его за сапог и заставила выпустить стремена. Все же, падая с лошади, он успел разглядеть полтора десятка людей, одни из которых возились около него, другие хватали под уздцы лошадей упряжки, третьи окружали карету. Все эти люди, вооруженные мушкетами, были в черных масках. Лишь у одного из них, который производил впечатление главаря шайки, лицо было открыто. Высокий ростом и статный, он был одет с некоторой изысканностью.

Это он приблизился к карете, неподвижно стоявшей поперек дороги. При шуме выстрелов кучер соскользнул с козел, а форейтор спрятался под брюхо лошади. Единственное сопротивление было оказано г-ном Аркнэном, разрядившим свои пистолеты, пули которых, впрочем, никому не причинили вреда. Поэтому стычка быстро закончилась, тем более что большое облако вдруг снова закрыло лунный диск. Разглядеть что-нибудь можно было лишь после того, как разбойники зажгли факелы, которые были у них, и при свете которых главарь постучал пальцем в окно кареты, в котором можно было различить перепуганное лицо м-ль Гоготы Бишлон. При виде его главарь звучно выругался и расхохотался:

– Черт побери, сударыня, как ни велико почтение, питаемое мною к полу, к которому вы принадлежите, вы вовсе не являетесь тем, на кого я рассчитывал, устраивая здесь засаду; и если бы бедные люди, которыми я командую, не были кротки, как барашки, то можно было бы опасаться, что из досады они наделают вам неприятностей, но я ручаюсь за них, и вы не пострадаете от их разочарования. О величине его вы можете судить, если я сообщу вам, что, вместо двух почтенных дам, мы рассчитывали найти в этой карете финансовую особу г-на генерального откупщика Ле рон д'Эстернэ, кошелек которого наверное набит гораздо туже, чем ваш. Мне дали знать о проезде этого откупщика, но я не могу поверить, чтобы прелестное личико, которое я замечаю в глубине этой кареты, получало иные дани, кроме тех, что воздаются красоте восхищением, которое она внушает.

При этих словах атаман разбойников галантно поклонился м-ль де Фреваль и продолжал, держа шляпу в руке:

– Поэтому великодушно извините меня, сударыни, за то, что я побеспокоил вас в вашем чинном путешествии, но прежде, чем вы снова тронетесь в путь, разрешите мне спросить вас, нет ли при вас чего-нибудь, чем вы могли бы немножко вознаградить этих бравых людей, потерявших понапрасну день, поджидая вас?

М-ль Гогота Бишлон зашарила под юбками в поисках за жиденьким кошельком, который доверила ей при отъезде г-жа маркиза де Морамбер; слушая речь атамана она дрожала всем телом перед господами разбойниками, между тем как м-ль де Фреваль при виде их не проявляла ни малейшего волнения. Она спокойно рассматривала человека, командовавшего ими, который готов уже был швырнуть полученное им подаяние в руки одного из бандитов, как вдруг этот бандит круто повернулся и повалился ничком наземь, сраженный пулею, и в тот же момент мушкетная стрельба перемешалась со стуком копыт, бряцаньем сабель и криками, среди которых можно было различить: «драгуны, драгуны».

Вокруг кареты завязалась очень горячая схватка. Дрались грудь с грудью. Разбойники, настигнутые отрядом драгун, защищались храбро. Королевская кавалерия пыталась использовать преимущества, проистекавшие от внезапности нападения, а также свое численное превосходство. Обе стороны яростно бросались в атаку. В карете, одно из стекол которой разбилось вдребезги, м-ль Гогота Бишлон лишилась чувств. М-ль де Фреваль, заботливо поддерживая ее, не упускала ничего из открывавшегося перед ней зрелища. Освещенные луной, которая снова показалась во всем своем блеске, группы сражающихся нападали друг на друга. Воздух был наполнен криками, руганью, стонами. Полупогасшие факелы дымились на земле. Иногда раздавалось ржанье лошади, которая лишившись своего седока, натыкалась грудью на сражающихся, вставала на дыбы и гарцевала под деревьями. В течение всей этой свалки м-ль ле Фреваль не спускала глаз с атамана разбойников. Прислонясь к дереву и забаррикадировавшись трупом павшей лошади, он защищался против четырех или пяти драгун, которые наседали на него, и которых он держал на почтительном расстоянии точными движениями своей шпаги. Он потерял шляпу, и лицо его было прекрасно от ярости и отваги. Вдруг м-ль Де Фреваль увидела, что он нанес страшный удар шпагой одному из нападавших на него, одним прыжком вскочил в седло лошади, с которой только что сшиб седока, напугал лошадь другого своего противника, ранил третьего выстрелом из пистолета, перепрыгнул через ров, окаймлявший дорогу, и исчез в кустарнике. Увидя это, разбойники, стойко державшиеся до тех пор, прекратили сопротивление. Они пустились удирать кто куда может, и вскоре на поле битвы остались одни только мертвые и раненые, так как драгуны пустились в погоню за беглецами. Между тем офицер, командовавший отрядом, считая, что сражение выиграно, соскочил с лошади и направился к карете, где м-ль де Фреваль растирала виски м-ль Гоготы Бишлон, чтобы привести ее в чувство. Что касается кучера и форейтора, спрятавшихся под кузов кареты, то они вылезли оттуда лишь после тог, как поднялся на ноги г-н Аркнэн, не рискнувший сделать это во время стычки.

Тот же Аркнэн объяснил офицеру общественное положение путешественниц, на выручку которых так кстати подоспели королевские драгуны. Г-н Аркнэн, кроме того, похвалялся тем, что он первый пустил в ход пистолеты. Разве не его выстрел повлек за собой мушкетный огонь разбойников, и разве не эта стрельба послужила драгунам сигналом к вмешательству? Поздравляя их с тем, что они явились так своевременно, г-н Аркнэн не в меньшей степени поздравлял самого себя с тем, что послужил причиной их появления, радуясь не столько своему собственному избавлению, сколько избавлению особ слабого пола, сидевших в карете. Бог знает, чему подверглись бы эти женщины со стороны этих гнусных рож, какие грязные оскорбления пришлось бы им претерпеть от них! Ведь столько рассказывают о дерзких нападениях на большой дороге. М-ль Гогота Бишлон могла еще, пожалуй, дешево отделаться, посколько она, наверное, не является больше девственницей, но м-ль де Фреваль находится в совсем другом положении, и подобный ущерб мог бы иметь для нее самые при скорбные последствия. Что сказали бы г-жа маркиза де Морамбер и г-н барон де Вердло, если бы в дороге стряслось несчастье над молодой барышней, вверенной его, Аркнэна, попечению? Да и ему, Аркнэну, какую мину пришлось бы скорчить, если бы он доставил в замок одну только пустую карету, так как подчас случается, что господа разбойники не только обесчещивают девушек, но уводят их с собою пленницами в свои берлоги и вертепы, чтобы пользоваться ими для своего удовольствия и заставлять служить себе. А разве молодость м-ль де Фреваль не является приманкой для этих несчастных? Каким только опасностям не способны были подвергнуть ее прелести слабого тела и очаровательного личика! Это мнение, впрочем, всецело разделял также и офицер, который, слушая г-на Аркнэна, внимательно смотрел внутрь кареты. Луна в то время достигла полного блеска, и то, что он увидел при ее свете, являлось наиприятнейшим зрелищем, какое только можно вообразить. М-ль де Фреваль, по-видимому, не обнаруживала никакого беспокойства в опасной обстановке, в которой она только что находилась. Она казалась всецело погруженной в глубокую задумчивость, и производила такое впечатление, точно она витает где-то за тысячу лье от происходящего вокруг нее. Уши ее оставались глухими к словам, глаза явно не видели предметов, на которые смотрели, и все ее внимание было направлено на мысли, очень далекие от окружающего. Эта рассеянность м-ль де Фреваль позволяла офицеру разглядывать ее с почтительным восхищением. Разумеется, если бы он был разбойником, он не пренебрег бы такой свеженькой добычей, но он был дворянином, а не бродягой с большой дороги. Армейский офицер короля Людовика XV, лейтенант одного из его полков, он, как таковой, умеет быть галантным с барышнями, но в то же время он должен быть почтителен к тем, кто заслуживают почтения. М-ль де Фреваль принадлежала как раз к числу последних, свидетельством чему был интерес, проявляемый к ней г-жей маркизой де Морамбер и г-ном бароном де Вердло. Поэтому офицер обратился к ней с почтительной речью:

– Разрешите, сударыня, представиться вам: Жан-Филипп де Шазо, лейтенант королевских драгун, из роты Дурадура, и поздравить себя со случаем, позволившим мне быть вам полезным; но не свои почтительные чувства желал бы принести я к вашим ногам, я желал бы сложить у них голову вожака этих бандитов, которые осмелились потревожить ваш путь, и дерзость которых заслуживала бы примерного наказания. Увы, какое рвение мы ни прилагаем для их преследования и для очищения от них королевства, они наводняют его своими преступлениями! Да что я говорю? Их наглость растет с каждым днем и переходит все границы. Они не только без всякого зазрения совести очищают карманы путешественников, но, при случае, не останавливаются даже перед убийством. Наши провинции и наши города кишат ворами, карманниками, грабителями, мошенниками, контрабандистами. Вдобавок, они всюду находят каких-то таинственных потакателей и соучастников. Всюду они поддерживают полезные сношения, обеспечивающие им безнаказанность и поощряющие их постыдное ремесло. Вследствие этого они создают во многих местах настоящие шайки, умело организованные и возглавляемые отважными вожаками, разрушающими наши планы преследования либо при помощи стратегических хитростей, либо при помощи открытого вооруженного сопротивления, как это было сделано шайкой, только что счастливо рассеянной моими драгунами. Мы, впрочем, уже не первый раз схватываемся с этой шайкой. Я твердо надеюсь, что в один прекрасный день мы уничтожим ее начисто, и что нам удастся захватить в плен ее главаря. Это отчаянная голова, и он способен стать знаменитостью, если мы не примем против этого меры. Говорят, что он человек благородного происхождения и служил в армии, но на этот счет у нас нет достоверных сведений. Как бы там ни было, он храбрец. В то время, как его люди маскируются, чтобы их нельзя было узнать, он сражается с открытым лицом, и оно обладает той замечательной особенностью, что черты его каждый раз кажутся различными, как если бы этот черт имел в своем распоряжении природные маски и последовательно надевал бы их в силу какой-то исключительной привилегии, которой он обязан прозвищем «Столикий атаман». Но сейчас он обезврежен. Шайка его сильно потрепана в многочисленных стычках с королевскими войсками, и я не буду удивлен, если она окажется надолго парализованной после сегодняшнего дерзкого выступления. Так что это вы, сударыня, будете очаровательным поводом счастливой новости, которую я возвещу по нашем прибытии в Вернонс, до которого, для большей безопасности, я буду иметь честь эскортировать вас с частью моих ребят, тогда как другие останутся здесь, чтобы предать земле павших и оказать помощь раненым.

Во время этой речи, на которую м-ль де Фреваль ответила краткой благодарностью, кучер взобрался на козлы, а форейтор сел верхом на одну из лошадей eпряжки. Г-ну Аркнэну была дана лошадь одного из убитых в стычке драгун, и карета снова тронулась в путь Г-н де Шазо ехал верхом у дверцы кареты; но временами он наклонялся в надежде увидеть профиль м-ль де Фреваль, от которой он ожидал ответного взгляда, но не встречал его. М-ль де Фреваль снова погрузилась в рассеянность и задумчивость. Г-н де Шазо, видя, что от нее ничего не добьешься, намотал это себе на ус. Пожав плечами, он пришпорил лошадь и поехал во главе отряда, все время глядя в серебряное лицо месяца, которое прикрывалось иногда скользящею черною маскою легкой тучки.