Текст книги "Эскапада"

Автор книги: Анри де Ренье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Со времени моего последнего письма я неустанно размышляла, дорогой братец, о занимающем нас вопросе и в заключение пришла к выводам, с которыми, я уверена, Вы не преминете согласиться, когда я изложу Вам их. Как я уже сообщала Вам, наша барышня Фреваль не может дальше оставаться в монастыре Вандмон; нам необходимо поэтому подыскать место, где она могла бы быть поселена. Я прекрасно сознаю, что она для нас ничто, и что мы отлично могли бы не принимать в ней никакого участия. Это было моим первым движением, потому что, в конце концов, мы вовсе не ответственны за судьбу этого дитяти греха. Однако, после некоторого размышления я стала думать иначе. Эта малютка более, чем вероятно, является дочерью г-на де Шомюзи, и она может когда-нибудь использовать против нас это обстоятельство. А между тем в благородных семьях существует обычай обеспечивать положение всех их членов, даже незаконных. Иной образ действия отдавал бы мещанством и мелочностью, что было бы недостойно нас. Как бы ни был обесславлен Шомюзи благодаря своим порокам и беспутству, он все же принадлежал к членам нашей семьи. Своим контрастом с нами он только подчеркивал наши достоинства, к которым прибавляет новый блеск путешествие г-на Де Морамбер ко двору владетельного герцога. Это соображение должно определять наше поведение.

Прежде, всего должна сказать Вам, что я довольно долго беседовала с этой малюткой. Свидание происходило в приемной Вандмона. Г-жа де Грамадек предварительно осведомила ее о смерти ее опекуна, так как между нами было условлено, что ей не будет сделано никакого намека на родство ее с г-ном де Шомюзи. Пр известии об этой смерти Анна-Клавдия пролила несколько слез, оттого ли, что она почувствовала действительную горесть от этой утраты, оттого ли, что, по ее мнению, приличия требовали выказать себя чувствительной, или же, наконец, оттого, что она испугалась, как бы эта смерть не внесла какого-нибудь изменения в ее положение. Мне было довольно трудно разобрать, какому из этих чувств она повиновалась, потому что она произвела на меня впечатление девицы очень скрытной, в душу которой проникнуть не легко. Как бы там ни было, она в отлично подобранных словах выразила свою признательность за благодеяния г-на де Шомюзи. Я сказала ей тогда о нашем намерении заняться ею, на что она ответила реверансом самого лучшего тона. Я воспользовалась всем этим, чтобы исследовать ее поближе и рассмотреть повнимательнее, и, должна признаться, она пошла навстречу моим намерениям с видом самым скромным и самым послушным.

По мере того, как я производила это исследование, мысли мои прояснялись, и я говорила себе: «Нет, любезная Анна-Клавдия де Фреваль, несмотря на всю вашу сдержанность и хорошие манеры, я не возьму вас к себе. Вы красивы, робки, хорошо воспитаны, способны к признательности; у вас тысяча достоинств, и г-жа де Грамадек вполне права, приписывая их вам; но, моя красавица, вы есть вы! – и этого мне достаточно, чтобы держаться настороже по отношению к вашей миловидности и вашей молодости. Один Бог знает, сколько ловушек таится под прекрасной внешностью, которой природа украсила вас! Вы слишком красивы, моя крошка, и вы станете еще более красивы, когда отвыкните от кое каких монастырских ужимок и усвоите светские манеры. К тому же, разве вы не дочь греха, и кто знает, какой пожар зажжет однажды в вашем теле огонек, вспыхивающий по временам в ваших глазах? Дочь наслаждения и сладострастия, какой могущественной приманкой окажутся ваши прелести! Понятно, я не виню вас в том, что вы помышляете сделать из них употребление, но кто поручится мне, что они не окажут влияния помимо вашей воли, прежде чем вы успеете отдать отчет в произведенных ими опустошениях? Неужели вы думаете, что я пожелаю подвергать этим опасностям лиц, которые меня окружают? Я не сомневаюсь в их добродетели, как не сомневаюсь и в вашей, моя красавица! Г-н де Морамбер – примернейший из мужей, но разве сама его продолжительная верность не делает его тем более способным исполниться желанием новизны? Мужчина его возраста очень чувствителен к очарованию молодости и очень легко попадается в сети кокетства. Вот видите, как вы опасны. У меня двое сыновей, которые оба приближаются к поре, когда начинает громко звучать голос чувства. Кто поручится мне, что этот голос не пробудите в них вы? Нет, мадемуазель де Фреваль, вы не поселитесь под моей кровлей, и я поищу вам другое пристанище».

Так обращалась я мысленно к этой малютке, а между тем она находится подле меня, даже в этот момент, когда я пишу Вам эти строки. Она сидит на табуретке и занимается вышиванием. Быть может, она мечтает о своем монастыре, где прошли ее счастливые годы, или тревожится по поводу превратностей судьбы? На лице у нее ничего нельзя прочесть. Она мастерски владеет собою и умеет управлять выражениями своего лица. При прощании с г-жей де Грамадек она держалась чрезвычайно благопристойно, и эта благопристойность неизменная черта ее поведения. С тех пор как она здесь, я не могу ни в чем упрекнуть ее. Я вверила ее попечению нашей Гоготы Бишлон и позаботилась за тем, чтобы ее прилично одели. Вы скажете мне, что ее присутствие в моем доме противоречит только что высказанным Вам мною принципам, но разве г-н де Морамбер и его сыновья не находятся в отсутствии? К тому же, она Долго здесь не останется. В надлежащий момент я посажу ее в хорошую карету, дам ей надежных спутников, и она отправится в место, которое выбрано мною для нее, а именно – в Эспиньольский замок, где мой деверь г-н барон де Вердло, выйдет встречать ее и оставит ее жить подле себя.

Таково, действительно, дорогой братец, решение, на котором я остановилась для блага этой девочки и – должна прибавить – также и для Вашего блага.

Недалеко уже время, когда Ваше одиночество начнет тяготить Вас, и когда бремя лет покажется Вам очень чувствительным. Если в недалеком будущем подагра отягчит ваши члены или усталость будет ложиться на Ваше тело, то Вы ощутите потребность в чужой помощи, и вот я подумала, что дочка Вашего брата может оказаться очень приятной для Вас компаньонкой. Она будет Вам обязана всем, и так как сердце у нее, по-видимому, достаточно доброе, то она исполнится признательностью к Вам и пожелает выразить Вам ее в виде забот, которыми она окружит Вас. Заботы эти будут самые разнообразные, ибо воспитанницы Вандмонского монастыря не только образованные девушки, но еще и опытные хозяйки. Они одинаково пригодны как для светских удовольствий так и для ведения хозяйства в доме. Подле Вас будет находиться особа, способная поговорить с Вами или почитать Вам вслух, способная также проверять Ваши счета и наблюдать за всем. Прибавьте к этому, что пансионерки Вандмона умеют шить, стряпать и даже смыслят немного в медицине. Анна-Клавдия будет лечить Вас при случае и, порадовав Ваши глаза, закроет их Вам, когда понадобится, разумеется, очень еще нескоро.

Я уверена, мой дорогой Вердло, что этот проект может только понравиться Вам, и что Вы подпишитесь под ним от всего сердца в память об этом несчастном Шомюзи и ради выгод, которые Вам сулит осуществление моего предложения. Я не сомневаюсь, что г-н де Морамбер даст свое согласие. Не раз мне доводилось слышать его сокрушения по поводу Вашего одиночества, хотя такой образ жизни был избран Вами добровольно. Поэтому он будет счастлив узнать, что судьба посылает нам средство скрасить Ваше положение, – средство, которое искренно кажется мне удивительным. Ведь Вы уже достаточно давно и достаточно твердо обращаетесь с женщинами сурово, так что Вам нечего страшиться молодой девушки, которая, в случае надобности, быстро поймет, что ее наивная стратегия и наивное кокетничанье не произведут на Вас никакого впечатления. Они могут только позабавить Вас, показывая Вам, как неисправим слабый пол, от которого Вы так тщательно отгородились, и это лишь укрепит Вас в Ваших чувствах на его счет. Я знаю, дорогой братец, что Вы обойдетесь с Анной-Клавдией подобающим образом, приняв в соображение ее беззащитное положение и деликатность ее особы. Я убеждена, что придет время, когда она отлично выпутается из всех своих затруднений. Маленькая плутовка очень соблазнительна со своим покорным и порою гордым видом, и она уже одержала победу над нашей Гоготой, которая теперь только ею и клянется. Эта самая Гогота и будет сопровождать ее в Эспиньоли. Пришлите мне Вашего Аркнэна, чтобы он эскортировал карету, так как на дорогах сейчас, говорят, небезопасно. Г-н де Морамбер пишет мне, что он возвратится еще не скоро. Владетельный герцог удерживает его, окружая большими почестями. Я уверена, что Вы разделяете удовлетворение, которое я испытываю по этому поводу, и с которым соединяется также удовлетворение быть преданной Вашей сестрой.

Маркиза де Морамбер

V

Перечитывая эти памятные письма г-жи де Морамбер, полученные им одно за другим, г-н де Вердло каждый раз испытывал удивление, с которым соединялось некоторое чувство любопытства. Первое из этих писем горестно поразило его известием о трагической смерти г-на Шомюзи. Затем, когда г-жа де Морамбер сообщила ему о присутствии в монастыре Вандмон этой воспитанницы и высказала свои предположения насчет возможного отцовства г-на де Шомюзи, изумление его возросло еще более и превратилась в остолбенение, когда г-жа де Морамбер известила его о странном подарке, который она припасла для него, распорядившись по собственному усмотрению и не спросив его согласия. В первую минуту г-н де Вердло решительно воспротивился этой перспективе, нарушавшей все его привычки и противоречившей всем его принципам. Он стукнул палкой по паркету, просыпал на жабо табак из табакерки и в течение более двух часов расхаживал по большой аллее сада, чертыхаясь и жестикулируя. Мимика и возбуждение г-на де Вердло были настолько необычны, что вызвали беспокойство у Аркнэна, и тот решился подойти к барону, который тут же и поведал ему о несчастье, готовом стрястись над ним. При этом признании воинственное лицо сьера Аркнэна расплылось в насмешливой и довольной улыбке, как если бы приезд в Эспиньоли этой молодой барышни был событием одновременно комическим и приятным. Мэтру Аркнэну очень нравилась мысль, что барышню будет сопровождать Гогота Бишлон, которая проведет, значит, в замке по крайней мере несколько дней; равным образом его очень прельщала картина, как он будет гарцевать верхом подле дверцы кареты. Эта поездка будет для него развлечением. Вот почему г-н де Вердло не встретил у Аркнэна отклика на свое недовольство, которое, при всей его искренности, было все же окрашено некоторым любопытством.

На кого, в самом деле, могла быть похожей эта особа, в покровители и охранители которой он так бесцеремонно назначался семейным деспотизмом г-жи де Морамбер? Напрасно г-н де Вердло перечитывал описания ее наружности, сделанные невесткой, он не мог с точностью представить себе ее. Его опыт по части женщин был очень недостаточен для этого. Два лица, наилучше запечатлевшиеся в его памяти, были: маска влюбленной фурии Дю Вернон и угловато-суровые черты его невестки Морамбер. Напрасны были попытки г-на де Вердло поместить между двух этих лиц лицо Анны-Клавдии де Фреваль. Он мысленно рисовал себе его овал или округлость, выбирал для нее глаза, нос, рот, составлял его себе из меняющихся черт, которые он заменял другими, но ни одно такое сочетание не удовлетворяло его. В конце концов, он отчаялся создать какой-нибудь определенный образ и отложил эту работу до момента, когда барышня де Фреваль предстанет перед его глазами. И это бессилие наглядно представить себе то, что ему предстояло еще увидеть, еще более увеличивало у г-на де Вердло нетерпение, к которому присоединялось некоторое замешательство.

Действительно, что он будет делать с этой неизвестной, попечение о которой взваливалось на него с такой бесцеремонностью? Какой тон возьмет он нею? Будет ли этот тон отеческим, шутливым, властным, снисходительным или простым и сердечным? На какой ноге поставить себя с нею? Какой прием оказать ей: радушный, снисходительный или холодный? Все эти вопросы, наряду с вопросом о помещении, очень волновали г-на де Вердло. Сначала он хотел отвести ей комнаты в главном здании, затем рассудил, что это слишком большая честь для особы ее возраста, да еще вдобавок она окажется в слишком близком соседстве с ним. В конце концов, он остановился на квартирке в «старом флигеле» и, приняв это решение, велел приспособить ее для нового назначения.

Накануне дня, в который г-н де Вердло ожидал прибытия кареты, он начал репетировать перед зеркалом жесты и слова, которыми предполагал встретить приезжую. Он колебался между различными позами и изучал их одну за другою с большой тщательностью. Он нарядился в костюм, все части которого были одинакового цвета, затем стал варьировать эти части. Он был озабочен встретить как можно более прилично приближавшееся событие, потому что приезд в Эспиньоли Анны-Клавдии де Фреваль был, несомненно, важным событием. Г-н де Вердло испытывал некоторое тщеславие оттого, что его одного сочли способным прилично разрешить семейное затруднение, вызванное смертью г-на де Шомюзи. На нем одном остановились как на лице, которому по силам выйти с честью из щекотливого положения, в котором семья была поставлена, и он втайне был польщен этим, хотя и напускал на себя вид человека раздосадованного. Словом, ему предстояло разыграть роль, и он надеялся достойно справиться со своей задачей.

Между тем день клонился к вечеру, а Любэн все еще не подавал сигнала о появлении кареты. Это запоздание, не причиняя беспокойства г-ну де Вердло, все же слегка тревожило его; но, вспомнив, что у дверец кареты гарцует Аркнэн, он успокаивался. В присутствии Аркнэна не могло произойти ничего неприятного. К тому же, карета, вероятно, не заставит долго ожидать себя. Тем не менее г-н де Вердло испытывал некоторое нетерпение оттого, что она не показывалась. Он велел поставить против своего прибора прибор для Анны-Клавдии де Фреваль, и ему было бы неприятно сесть за стол одному перед пустым местом. Г-н де Вердло раздумывал об этом, возвращаясь с аллеи, по которой он немного прошелся под вязами, перед тем как совсем стемнело.

При наступлении темноты г-н де Вердло почувствовал, что настроение его положительно портится, как вдруг казачок Любэн примчался в зал, голося во всю мочь пронзительным фальцетом: «Карета, карета!» Услышав этот крик, г-н де Вердло поспешно вышел на подъезд. Через открытые в конце двора ворота, со звоном бубенчиков и хлопаньем бича, при зажженных фонарях, торжественно вкатывала в Эспиньоли карета, предшествуемая Аркнэном, лихо гарцевавшим на своем иноходце.

Это зрелище довело до апогея колебания г-на де Вердло. У него оставался нерешенным один пункт. Должен ли он выйти навстречу приезжей и помочь ей сойти с кареты, или будет лучше подождать, пока она сама, покинув карету, подойдет к нему? Эти колебания г-на де Вердло могли бы продолжаться очень долго, если бы любопытство не взяло в нем верх над чувством собственного достоинства. Надев шляпу, с палкой в руке, он вышел на крыльцо и в этот момент увидел, как Аркнэн, соскочив с лошади, распахнул дверцу кареты, откуда вышла сначала крупная, закутанная фигура, которая, по мнению Вердло, вероятно, и была знаменитая Гогота Бишлон, так подробно расписанная г-жей де Морамбер. Когда м-ль Бишлон опустилась на землю, г-н де Вердло различил на подножке маленькую туфлю, и вскоре м-ль Анна-Клавдия де Фреваль показалась вся целиком в блеске и очаровании молодости, но показалась лишь на мгновенье, освещенная факелом Аркнэна, ибо в темноте она стала лишь смутной тенью, приблизившейся к г-ну де Вердло и сделавшей ему почти невидимый реверанс, в то время как сам он почтительно снимал шляпу перед этим неясным призраком.

Лишь за столом г-н де Вердло получил возможность рассмотреть как следует свою новую сотрапезницу, сидевшую против него. После первых приветственных и благодарственных слов, произнесенных хозяином и гостьей, ему пришлось прежде всего выслушать рассказ и объяснения сьера Аркнэна, который мимикой и жестами картинно изобразил нападение разбойников, стычку с драгунами, и очень удачно передал трескотню мушкетных и пистолетных выстрелов и ржанье лошадей. Отчет об этом нападении был сделан г-ном Аркнэном весьма обстоятельный: он не забыл упомянуть об уморительных страхах кучера и форейтора, а также об испуге м-ль Гоготы Бишлон, которая даже заболела от этого, так что для лечения ее истерики и обмороков пришлось задержаться в Вернонсе; эта задержка и была виной того, что они могли приехать в Эспиньоли только ночью. Рассказав это, г-н Аркнэн не преминул противопоставить робости м-ль Маргариты Бишлон бесстрашие, выказанное м-ль Фреваль. Вид атамана разбойников не заставил ее опустить глаза, и в течение всей стычки, она, не переставая, рассматривала его. Г-н Аркнэн был неистощим относительно этого страшного человека, его грабежей, дерзких нападений, жестокостей. В течение нескольких месяцев он совершил множество убийств в самых различных пунктах провинции, то исчезая, то вновь неожиданно появляясь. В первый раз он устраивал нападение на таком близком расстоянии от Вернонса. Говорили, что шайка, то рассеиваясь, то вновь собираясь, часто держалась в лесах, тянувшихся от Бурвуазэна к Сен-Рарэ, и что в этих местах у нее были потайные убежища, в которых она укрывалась, когда королевские войска слишком теснили ее, как это имело место в настоящий момент. Что касается их начальника, то его прозвище «Столикий» происходило от его способности менять свою наружность посредством искусной гримировки, что избавляло его от необходимости прибегать к черной маске, по примеру своих сообщников. Г-н Аркнэн хвастался получением всех этих подробностей из уст г-на де Шазо, драгуны которого так доблестно обратили в бегство дерзких бандитов. Пока Аркнэн ораторствовал, обнося обедающих блюдами, г-н де Вердло с некоторым любопытством и почтением рассматривал сидящую против него барышню, которая не опустила глаз при виде атамана разбойников. Она не опустила их и при церемонном заявлении г-на де Вердло, что госпожа де Морамбер поручила ему оказать ей гостеприимство в Эспиньолях, где у нее будет помещение, стол и всяческое внимание к ее молодости и несчастно сложившейся жизни. На последнем обстоятельстве – том, что она была дочерью г-на де Шомюзи, и что он умер – г-н де Вердло остановился мало. Он поспешил закончить свою торжественную речь, очень любопытствуя, что ответит на нее эта жемчужина Вандмона и шедевр г-жи де Грамадек. Ответ был совсем коротеньким и очень тщательно обдуманным. Анна-Клавдия поблагодарила г-на де Вердло за гостеприимство, предлагаемое им, и взамен обещала благодарность, послушание и желание по мере сил быть ему приятной. Все это было сказано с большой твердостью и без всякого намека на загадку рождения и необычайность судьбы говорившей, сказано с учтивым выражением молодого лица, на котором просвечивала преждевременная серьезность, и за миловидными чертами которого тлел, казалось, тайный огонек, по временам внезапно вспыхивавший в ее глазах. Сказано тоном мягким и спокойным, неторопливо, но без запинок, причем поза говорившей была самая скромная. Что касается тела Анны-Клавдии, то оно показалось г-ну де Вердло, как и лицо ее, обладающим счастливыми пропорциями, хорошо сложенным и заключенным в кожу, отличавшуюся, если судить по тем частям ее, которые были видны, большой нежностью и необычайной белизной.

Эти и подобные им речи продолжались до того момента, когда м-ль Гогота Бишлон, совсем почти оправившаяся после своих страхов и с лицом, пылавшим от содержимого стаканов, которые заставил ее осушить внимательный Аркнэн, вошла доложить, что комнаты приготовлены и барышня может удалиться туда, когда сочтет удобным. При этом заявлении м-ль де Фреваль встала, и вслед за ней встал также г-н де Вердло, снова чувствуя замешательство. Как они простятся друг с другом? Однако это произошло как нельзя более просто. Анна-Клавдия подошла к нему, протянула щеку, и г-н де Вердло, не соображая, как это вышло, звонко запечатлел на ней неловкий родственный и стариковский поцелуй, в то время как к его щеке прильнули две губы, свежие, легкие и проворные.

Возвратившись, со свечкой в руке, в свою комнату, г-н де Вердло подошел к зеркалу. Он долго рассматривал свою щеку. Ничьи губы не прикасались к ней со времен дьяволической г-жи де Вернон, и, чтобы вновь произошло это, понадобилось совершенно исключительное стечение обстоятельств, понадобилось, чтобы в теле бедного Шомюзи обитал демон плоти и сделал из него то, чем он был, чтобы от случайно встреченной женщины у него родилась дочь, чтобы он был предательски убит из засады, и чтобы эта дочь была вверена ему, Вердло! Все это было почти сказочно. Ему предстояло, следовательно, в возрасте около шестидесяти лет, стать охранителем чести молодой особы, которая смотрит прямо в глаза атаману разбойников и подставляет щеку мужчинам. И эта барышня отныне будет находиться здесь каждый день, будет во все вмешиваться, наполнять Эспиньоли своим присутствием! Г-н де Вердло не знал, следует ли ему ужаснуться перед этой перспективой или прийти в восторг от нее. Все, что он знал в эту минуту, сводилось к тому, что там, в двух шагах от него, в низеньких комнатах «старого флигеля», раздевается шестнадцатилетняя девушка, красивая, свежая, незнакомая, что одну за другою, она снимает с себя части своей одежды, и что, надевши ночной чепчик, она вытянет между простынь свое сильное, здоровое, нежное и гибкое девичье тело.