Текст книги "Архипелаг Кергелен (СИ)"
Автор книги: Аноним Тидеманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Annotation
Факты. Факты. Ничего кроме фактов. Итак... факты. 24 сентября 2017 года я с двумя товарищами отмечал post factum, прошу читателя не путать с postum, день рождения одного из нас троих. Местом действия была выбрана пивная "Пивняша"; прошу читателя извинить тавтологию, но ничего не поделать, факты – вещь упрямая и требуют жертв. Как сказал когда-то один из нас троих, у женщин – все секс: взгляд, прикосновение, поцелуй, а нам нужны факты. И вот, один из двух товарищей, как раз тот, который некогда высказал афоризм о сексе и фактах, сделал мне вопрос... Впрочем, я забежал вперед. Надо сказать, что дело было в Сочи, городе где двое из нас, заседавших в "Пивняше", родились, а третий, день рождения которого мы отмечали post factum, был из "понаехвавшихтут". Но понаехал он в столь почтенном возрасте, кажется ему не было еще и пяти лет от роду, что, если бы не отменное северо-восточное здоровье и обусловленная оным многолетняя безнаказанность в питейных эксцессах, его вполне можно было бы принять за своего. Для полноты картины следует отметить вот какое обстоятельство: остывающее небо прощалось с летом, и грусть его едва заметно овладевала поднебесным пространством. Грустила зеленая еще листва, грустили птицы в подернутом осенью воздухе, грустила пахучая селедка, лениво обгладываемая самоуверенными котами, грустили зевающие псы, грустили сигареты, испуская прощальные струйки дыма из ноздрей своих клиентов, грустили смартфоны в руках своих подопечных, грустил засахаренный кальмар в зубах и пиво в кружке. Грустили и мы, собравшиеся повеселиться. Пиво, хоть и было оно дрянным, делало свое дело, подкрашивая осень весенними иллюзиями, развязывая языки и пояса. Вот в этом-то настроении всеобщей грусти товарищ и сделал мне вопрос: "Скажи, – говорит,– как тебе удается сохранять равновесие в жизни и оставаться всегда спокойным?" Конечно, ни о каком равновесии и спокойствии речи быть не может. Я одеваю штаны с твердым намерением пойти на прогулку и останавливаюсь на полдороги, передумав. Но, зная своего товарища, я понял, о чем он хотел спросить. Его, должно быть, беспокоила амплитуда колебаний собственной биографии, и время от времени ему приходилось, так сказать, наполнять долы и уравнивать горы, чтобы расчистить себе хоть немного свободного пространства. Средства, употребляемые им в этой борьбе, были строго противоположны по своему действию, и душа его, видимо, устала то париться в русской бане, то прыгать в холодный бассейн, а затем снова запекаться в бане, подвергая себя венечному бичеванию. Душа хотела завернуться в махровое полотенце и припасть к холодному пиву с раками, довольно поглядывая через окошко на припаркованные у веранды жизненные достижения. Но не тут-то было. После каждого взгляда в окно, некая сила бросала душу на скамью и хлестала вениками, потом швыряла в сугроб, снова гнала в баню, и так до бесконечности. И поскольку телесными очами невозможно увидеть душу ближнего, то товарищу казалось, будто мне известен некий секрет духовной гигиены, благодаря которому моя душа чувствует себя как первый секретарь горкома КПСС, отдыхающий на служебной даче с раками, пивом и молоденькой секретаршей. Скоро у этого моего товарища будет день рождения. Он расстроился, что в прошлом году мы с первым товарищем, которого день рождения отмечался post factum 24 сентября 2017 г., подарили ему нож, а он, оказывается, хотел книгу. Я постараюсь подыскать ему книгу (ума не приложу, какую), но для подстраховки, а также чувствуя себя в долгу за оставленный без ответа вопрос, решил ответить на него этой притчей, которую назвал "Архипелаг Кергелен". Почему, вы сейчас узнаете.
Тидеманн
Тидеманн
Архипелаг Кергелен
Первая бутылка
Ураган разглаживал траву по земле, разбрасывал по небу бакланов, гнал на берег морских слонов. Пряча в бороду растрескавшиеся до крови губы, Федор Росс бережно нес закоченевшими руками шоколадного цвета бутылку.
– Кыш отсюда, – крикнул он, неожиданно рассвирепев, в толпу пингвинов и больно достал одного из них ногой. Спохватившись, он с тревогой посмотрел на бутылку.
– Из-за вас и разбить можно, – прорычал он бросившимся в рассыпную черно-белым неваляшкам. Он поднялся на утес и занес руку, готовясь метнуть бутылку изо всех сил как можно дальше, но вдруг обмяк весь и сел, задумавшись. Потом снова осмотрел бутылку, пробку, поболтал. Внутри затрепетала свернутая треугольником бумажка – пивная этикетка, на оборотной стороне которой сделанными из пингвиньей крови чернилами было написано: "Спасите. Архипелаг Кергелен". Росс изготовил свою нехитрую капсулу этим утром, едва лишь белоснежное солнце забрезжило над архипелагом. Сначала он просто вывел слово "Спасите". Потом, подумав немного, дописал: "Архипелаг Кергелен". Хотел еще что-то добавить, но, посопев в колючие усы, вложил записку в бутылку и запечатал.
Нет у него столько бумаги и чернил, чтобы описать все. Пять бутылок, да пять этикеток – вот и весь запас. А писать-то есть о чем. На целый роман хватит. Эх, роман, роман – знать бы наперед, какой конец у этого романа.
Ветер потянул Федора за полы кошачьего тулупа, тот крепче обхватил бутылку, завернул в мех, прижал к груди словно малютку. Потом вскочил порывисто и метнул, что было сил. Малютка плюхнулась в волну, вынырнула из-под пенного гребня и растворилась в бескрайнем просторе.
"Нет, не найдут меня, – подумал Росс. – Сколько мусора плавает в мировом океане. Кто там будет вылавливать бутылку, смотреть, что у нее внутри. Лет двести назад такие гостинцы обращали на себя внимание, а сейчас... Никто не приплывет на этот богом забытый прыщ. А когда-то здесь до двухсот человек жило. Метеорологи, геологи, геофизики".
Он махнул рукой, укрылся за камнем. Достал из тулупа бутерброд: кусок пингвиньего мяса в листе кергеленской капусты. Покрутил, осмотрел со всех сторон, и принялся остервенело жевать.
"Если не пошевелюсь, это мой последний паек. Нужно как-то выкрутиться, что-то придумать".
Он задумался, посмотрел на вальяжных морских слонов, на пикирующих в море чаек. Дикая кошка выбежала из зарослей кустарника, схватила у пингвина рыбу и умчалась прочь.
– Так тебе и надо, дурак. Хорошо, что коты тут есть. Кот – животное полезное. Из него тулуп хороший получается. И кролики. Вот, если бы не завезли их сюда, во что бы я одевался? В морского слона одевался бы. Да, до кроличьего тулупа дослужиться бы. Тьфу, о чем это я. Совсем уже с ума сошел.
Федор медленно побрел вглубь острова, рассуждая о том, как ему выпутаться из скандала. Тут он увидел на вершине холма одинокого пингвина в ошейнике. Пингвин деловито шел, брюзгливо оглядывая свои владения. Федор притаился за камнем.
– Ах ты сучий потрох, – протянул он, и выцветшие глаза его загорелись радостным азартом.
Реплика была предназначена щуплому парню, шедшему за пингвином вразвалочку на почтительном расстоянии.
– Ай да Римантас, ай да сукин сын, как идет-то, как идет. Не по пингвиньему ковыляет, а прямо как человек. А может ты, браток, притворяешься? Может, ты такой же как и я?
Дерзкая надежда оживила лицо Федора Росса.
– А вот мы сейчас и проверим, что ты за птица. Пингвин, или еще кто?
Росс вышел из-за камня походкой пингвина. У него хорошо получалось, чувствовался многолетний навык.
– На позитиве, Римантас? – поздоровался он, махнув рукой в приветственном жесте с такой силой, будто хотел вонзить в землю оттопыренный мизинец, большой и указательный пальцы.
– На позитиве, Федя, – сдержанно отозвался Римантас, повторив приветственный жест.
– Ты догадался, конечно, с каким я к тебе делом?
– Хочешь извинится за свое спишизистское высказывание?
– Римантас, мне не за что извиняться. Я хочу объяснить ситуацию.
– Я был лучшего о тебе мнения, Федя. Ты допустил бестактность, тебе нужно просто принести извинения, и все. А вместо этого ты начинаешь вилять, выкручиваться. Нехорошо, Федя. Нехорошо.
– Да послушай ты, Римантас. Я знал этого пингвина с детства. Поэтому и сказал так. Ну что тут оскорбительного? "Такой молоденький пингвинчик, а уже занимает столь высокую должность". Я же хотел сделать комплимент, какой тут спишизизм?
– Такие высказывания возможны в приватной сфере, а ты сказал это на рабочем месте. Ты видел в нем не профессионала, а пингвина, и подчеркнул это. В профессиональной среде мы имеем дело с должностными лицами, а не с людьми, пингвинами или кем-то там еще. Это чистой воды спишизизм!
Росс помолчал немного, видимо на что-то решаясь. Наконец он сказал:
– Послушай, Римантас. Зачем тебе все это нужно? Я ведь не дурак, все вижу. Ты не ходишь по-пингвиньему, когда тебя никто не видит. Значит ты не псих, ты не веришь во всю эту чушь. Зачем притворяться? Думаешь, я тебя сдам? Нет, не сдам. Я хочу предложить тебе подумать вместе, как исправить положение. Ты считаешь, что среди этих психов сможешь жить в безопасности? Ты не видишь разве, что болезнь прогрессирует? Ну, какой из тебя аватар, Римантас? Мы должны объединиться, может еще кого-нибудь найдем, кто притворяется больным. Пятерых будет достаточно, чтобы взять остров под контроль.
Росс осекся. Губы Римантаса задрожали, в глазах появился нездоровый блеск.
– Ты... ты с ума сошел, Федя! Что ты говоришь? Да тебя лечить надо!
– Меня лечить? – расхохотался Росс. – Чтобы я поверил, что ты аватар пингвина? Да ты сам-то в это веришь?
– Не смей! – заорал Римантас что было сил в его в его чахлой груди. – Не смей занижать мою самооценку! Я знаю о своих слабостях! Я работаю над собой! Я многого достиг! Я не по блату получил должность аватара, а своим трудом! Слышишь ты, своим трудом! Я заточен на успех! Я мотивирован! Я мотивирован! Я мотивирован!
Римантас топал ногами, из глаз его лились слезы.
"Вот это я попал в переделку, – подумал Росс. – Он все же сумасшедший. Ай-ай-ай, как неосторожно с моей стороны. Теряю бдительность. Что же делать? Он ведь донесет".
– Слышишь ты, пингвинье дерьмо, – зашипел Росс, стараясь казаться как можно более грозным. – Я, как ты знаешь, пока еще комиссар по тотемизации, а ты, всего-навсего, аватар, причем без году неделя. И если я скажу, что ты в присутствии своего пингвина разгуливаешь походкой homo sapiens, то ты не пингвина изображать будешь, а котов на тулупы свежевать! Если не хочешь закончить жизнь нищим, то на ток-шоу сегодня вечером ты подтвердишь, что я знал этого пингвина с юности.
Росс размашисто пошел прочь. Затем обернулся и бросил для надежности:
– У меня есть свидетели. Помни об этом! До встречи на ток-шоу.
Про свидетелей он, конечно, соврал, но усомниться Римантас не посмеет.
"Кажется, подействовало, – подумал Росс. – Когда дело касается жратвы, у них наступает ремиссия".
На ток-шоу Росс явился в отличной форме. Публика, отделенная от зрителей веревочным экраном, встретила его с воодушевлением.
– Поприветствуем наших гостей! – воскликнул ведущий, едва лишь толстый пингвин в сопровождении Римантаса пересек веревочную ограду студии.
Публика, сидевшая на покатых валунах, поднялась на ноги начала ритмично двигать конечностями, скандируя в такт:
На позитиве – Я!
на позитиве – ТЫ!
на позитиве – МЫ!
на позитиве – ОНИ!
на позитиве – Э!
на позитиве – У!
на позитиве – Ы!
А, Э, И, О, У, Ы!
– Спасибо, спасибо, дорогие друзья! – искрился ведущий. – Сегодня в этой студии мы обсуждаем очень важный вопрос, который, без преувеличения, касается каждого из нас. Поводом к разговору послужил недавний скандал, разразившийся вокруг высказывания, которое одни считают спишизизтским, а сам виновник – комплиментом. Итак, какая разница между невинным комплиментом и спишизистским выпадом? Может ли одна и та же фраза оказаться невинным комплиментом в одной ситуации, и спишизистской инвективой – в другой? Как избежать недопонимания на рабочем месте? Об этом мы говорим с нашими гостями. Давайте поприветствуем Фёдора Росса, комиссара по вопросам тотемизации населения.
Публика взревела в восторге.
– И Римантаса Пингвинаса, – продолжал ведущий, – недавно назначенного на должность аватара верховного...
Его голос потонул в неодобрительном гуле зала.
"Чем-то он им не угодил", – подумал Росс, и мыль эта придала ему бодрости.
– Первый вопрос у меня к Вам, господин Пингвинас. Так как же все было на самом деле?
– Инцидент произошел в кабинете комиссара по вопросам тотемизации, – начал Римантас, – когда к нему на деловую встречу пришел Верховный Пингвин Острова Уэст обсудить модальности Закона о дополнительных мерах по пингвинизации и преодолению негатвиных последствий сегрегации. Едва лишь В.П. переступил порог, как господин Росс вскочил со своего места, обнял В.П. и посадил его к себе на колени со словами: "такой молодой пингвинчик, и уже занимает столь высокую должность".
По залу прокатилось неодобрительное У.
– Это сенсационное заявление, – торжествовал ведущий. – Вы утверждаете, господин Пингвинас, что комиссар Росс не только унизил В.П. спишизистским высказыванием, но, воспользовавшись физическим превосходством, посадил В.П. себе на колени?
– Я ручаюсь за свои слова. Все именно так и произошло.
Угрожающей походкой ведущий направился к Россу.
– Что Вы можете на это возразить, господин комиссар? – обратился ведущий к Федору, заглядывая ему в глаза словно в глубокий колодец.
– Ничего. Все именно так и было...
– Подонок! Негодяй! – полетело из публики. – Проклятый спишизист! В отставку! В от-став-ку, в от-став-ку!
К нему приблизился рослый малый и попытался взять за грудки. Росс, не вставая с седалищного камня, врезал ему ногой под подбородок. Увалень отлетел, сбив с ног костлявую бабу, норовившую выцарапать Россу глаза. От толпы отделилась горстка активистов и двинулась на Росса. В последний момент он схватил за ошейник пингвина и загородился им как щитом. Несчастная птица приняла на себя гнев, предназначенный провинившемуся чиновнику. С пронзительным визгом Римантас бросился спасать хозяина. Толпа отпряла. Росс медленно поднялся, отодвинул обнятого Римантасом пингвина и обвел активистов тяжелым взглядом:
– Кто еще хочет попробовать комиссарского тела?
Активисты опустили глаза.
– Ты? – спросил Росс бородатую женщину?
– Может, ты? – обратился он к гладко подбритому мужчине неопределенного возраста.
– А может, – он приблизил свое лицо к лицу Римантаса, – ты?
Стояла гробовая тишина. Даже ведущий, всегда радующийся скандалам в прямом эфире, опасался вмешиваться.
– А знаете ли вы, – продолжил Росс, обращаясь ко всем зрителям по обе стороны экрана, что мы знакомы с В.П. с самого детства? С его детства, разумеется.
Комиссар схватил пингвина за клюв и с силою потрепал его по голове.
– Так что ничего оскорбительного в моих словах не было.
– У! – ответила аудитория.
– А знаете ли вы, что этот человек, – Росс вытянул руку в сторону Римантаса, – посмевший обвинить меня в спишизизме, не далее, как этим утром сопровождал В.П. к берегу и шел при этом человеческой, а отнюдь не пингвиньей, походкой?
– Э? – пронеслось по толпе. Публика заволновалась.
– И этого человека, да, да, я подчеркиваю, человека, вы называете аватаром? Он, вместо того, чтобы действовать от имени В.П., который, как вы можете видеть, не считает мое обращение фамильярным, самовольно оклеветал меня.
– О! – грянуло из темноты, и несметная толпа, прорвав экран устремилась на аватара. Росс попытался остановить линчеванье, но было поздно. Вокруг изуродованного тела кружился хоровод общественности.
"Кажется, у них сезонное обострение", – с отвращением подумал Росс на склоне холма, куда взбирался, чтобы не видеть побоища.
Вслух же он произнес:
– Так закончилась жизнь Римантаса Пингвинаса.
Он карабкался все выше и выше, но даже сквозь завывание ветра снизу доносилось счастливое:
На позитиве – Я!
на позитиве – ТЫ!
на позитиве – МЫ!
на позитиве – ОНИ!
на позитиве – Э!
на позитиве – У!
на позитиве – Ы!
А, Э, И, О, У, Ы!
Вторая бутылка
Верховный комиссар Острова Уэст по правам пингвинов Рахуй Путчдимон казался Россу весьма удобным попутчиком. Его тройной подбородок, нос пуговкой и влажные губы вселяли уверенность в том, что официальный визит на остров Безутешности не будет слишком напряженным и позволит Россу заняться главным. По сравнению с островом Уэст, остров Безутешности был настоящим материком: он занимал 6675 км² из 7215 км² архипелага и многократно превосходил ОУ по численности населения. Следовательно, вероятность найти вменяемого человека возрастала прямо пропорционально количеству населения. Условия жизни на ОБ были более суровыми, чем на ОУ, и Росс предполагал, что, возможно, в самом руководстве ОБ находились вменяемые люди, иначе как объяснить бесперебойное функционирование этого общества на протяжении стольких лет? Трудно представить себе, чтобы такое количество больных выживали без помощи хотя бы одного здорового. «Есть они там, наверняка есть, – думал Росс. – не может не быть. Их мало, и они, как и я, подстраиваются, маскируются, изображают из себя идиотов, но они есть». Ледяные брызги обдали гребцов и пассажиров лодки. Росс хмуро посмотрел в пасмурную волну. «Увы, ОУ функционирует, – признал он с грустью. – Хотя там все сумасшедшие. И покойный Римантас тоже». Федор тяжело вздохнул, ощупал бутылку под тулупом. Вторая. Вторая из пяти. Белая. Из-под водки. «Но среди оппозиции должны быть нормальные, – подбадривал себя Росс. – Уж я-то их нащупаю».
Со стороны острова Безутешности ветер донес одобрительные "У!" и "А!". Вскоре взору предстала величественная сцена: берег был усыпан ликующими слушателями. Взоры стремились к утесу посреди бухты, на котором помещалось руководство. Верховный Правитель Суррогатин зычным голосом произносил монолог. Между берегом и скалой в лодках качались журналисты – вундеркинды с чутким слухом и хорошо поставленной речью. Они улавливали каждое слово оратора и доносили до аудитории, сопровождая фразы драматичными жестами наподобие языка глухонемых.
– Заметны серьезные улучшения не только в сфере защиты прав пингвинов, – уверял Суррогатин, – но и прав различных меньшинств, таких как чайки...
При этих словах Верховному подали упряжку чаек с венком кергеленской капусты, которую он тут же запустил в воздух под бурные овации зрителей.
– ...а также морских слонов.
Суррогатину поднесли детеныша морского слона, которого он поцеловал в животик и отпустил.
– Растет транспарентность управленческих процессов, усиливается продуктивность мужчин и фертильность женщин. Улучшается мобильность маломобильных и защищенность малозащищенных. Униженность униженных и оскорбленность оскорбленных сократились с 23.65 % до 18.32 % соответственно, тогда как общая спишизизтская волатильность уменьшилась в разы. Этого упорно не хотят замечать наши партнеры с острова Уэст.
Суррогатин указал на пустовавший седалищный камень справа от себя:
– Зачастую они позволяют себе критику, которая переходит все нормы этикета. Хотелось бы спросить: а все ли у вас в порядке с защитой прав пингвинов, дорогие коллеги?
Тут раздался художественный свист дозорного, заметившего лодку с делегацией ОУ. Лицо Верховного подобрело, заулыбалось так лучисто, что свет его, казалось, достигал самых отдаленных уголков ОУ. Едва лишь лодка причалила к утесу, двое молодцов услужливо подхватили Рахуя Путчдимона на руки и бережно водворили на седалищный камень подле Суррогатина.
– Конечно, мы признаем новые реалии, сложившиеся на архипелаге, – продолжил Верховный, заискивающе заглядывая Путчдимону между век. – Мы готовы к активному сотрудничеству с островом Уэст в атмосфере транспарентности и инклюзивности, нас многое объединяет, и в первую очередь, задачи совместной борьбы с муравьями Camponotus werthi и другими дикими насекомыми, которые угрожают благополучию наших островов.
Рахуй Путчдимон многозначительным жестом отправил Росса к берегу для инспекции, а сам, устроившись поудобнее на седалищном камне, принялся корчить напыщенные гримасы.
Сойдя на берег, Росс проследовал сквозь толпу, дышавшую враждебной почтительностью, к группе оппозиционно настроенной общественности, которая показывала с близлежащего холма непристойные жесты в сторону правительственного утеса. Оппозиционеры что-то кричали, но ветер уносил их слова к леднику Кука, где они превращались в маленькие колючие льдинки. Едва Росс оказался в поле зрения оппозиции, от группы откололся проворный парень и поскакал на пружинистых ногах ему навстречу. Спускаясь с холма, он то и дело запрыгивал на попутные валуны, высовывал в сторону правительственного утеса язык, поворачивался к нему задом или, рискованно выгнувшись вперед, имитировал фрикционные движения. Увлекшись, он забыл о ветре, и слетел со своей сцены прямо под ноги Россу.
– На позитиве? – приветствовал он иностранца, выбираясь из зарослей кергеленской капусты.
– На позитиве, – нехотя ответил Росс, разглядывая активиста.
– Как я его, а?! Как я его?! – затараторил молодчик. – Мощно, да?! Мощно! Как я ему показал! Ой, как показал, чтоб он сдох.
– Кто? – с надеждой поинтересовался Росс.
– Суррогатин, гад! Чтоб он сдох. Довел народ, сволочь. Как я ему, а? Как? А? Хорошо ведь? А? Как я ему показал?
– Так ведь он далеко, не видит?
– Все он видит, – приплясывал молодчик на ветру. – У него тут везде глаза и уши. Вон!
Молодчик ткнул пальцем в морского слона, забравшегося неприлично высоко. Присмотревшись, Росс заметил, что шкура сидит на слоне как-то необычно. Несомненно, в шкуре скрывался человек и, скорее всего, наблюдал за ними.
– Вон! – молодчик запальчиво ткнул пальцем в чучело овцы породы бизе, водруженное в память об этих животных, уничтоженных в конце нулевых. Во рту чучела дрожала от холода человечья голова.
– Вот! – оппозиционер отвалил камень, вскрыв нору, из которой высунулась заиндевевшая борода.
– Уважаемый! – пригрозила борода. Молодчик достал из-за пазухи рыбу и воткнул в бороду.
– Вот тебе, начальник. Жри.
Борода принялась с хрустом жевать бившую хвостом Белокровку Аэлиты.
– Сурово тут у вас, – заметил Росс.
– Довели народ! – зарычал молодчик, плюнув в жующую бороду. – В рабов нас хотят превратить, в холуев. А я свободный человек, свободный! И плевал я на власть! Вот, смотри!
С этими словами он повернулся к Россу задом и поднял тулуп. Росс увидел загримированную под лицо задницу.
– И что? – удивился Росс.
– Ты иностранец, тебе не понять. Ты из другого мира. Из свободного мира.
– Но причем же тут татуированные ягодицы?
– Да при том, что эти подонки запрещают татуировать задницу под лицо. Лицо под задницу – сколько хочешь, а задницу под лицо – не сметь.
Тут только Росс понял значение лицевого раскраса своего нового знакомого.
– Но они просчитались! – молодчик ударил кулаком по ветру. – Все больше и больше людей татуируют задницу под лицо. Особенно молодежь. Продвинутые ребята. И настанет день, когда сотни молодых людей, юношей и девушек, задерут свои тулупы вот так! – молодчик повернулся задом к правительственному утесу и продемонстрировал пролетающему баклану свои тощие ягодицы с запекшимся геморроем посередине, – и покажут власти свое настоящее лицо!
– Э! Уважаемый! – грозно окрикнула борода.
– Да ладно тебе начальник, – молодчик метнул в отороченный курчавым волосом рот еще одну рыбину. – Все мы люди!
– А пингвины? – аккуратно поинтересовался Росс.
– Пингвины? – угрожающе передразнил молодчик. – Иди за мной. Я тебе кое-что покажу.
Они стали стремительно взбираться на скалу, кутаясь от ветра в тулупы. Перевалив за хребет, оба путника пошли извилистыми тропами вдоль ручья. Вдалеке сияли льды вершины Мон-Росс.
– Меня Федор зовут, – прокричал Росс сквозь ветер. – Можно просто Федя.
– Я – Алекс, – донеслось из ветра. – Можно просто Саня.
Они пришли в просторную пещеру. У длинных каменных столов рабочие разделывали пингвиньи туши и паковали в листья кергеленской капусты, перекладывая льдом.
– Заморозку – направо, охлажденку – налево, – скомандовал Алекс. – Живее, живее. До конца дня нужно закончить сет.
Они прошли между грудой пингвиньих клювов, Саня плюхнулся на тюк, набитый пингвиньим пером и хозяйским жестом пригласил гостя сесть.
– Твоя фирма? – спросил Росс, оглядывая предприятие.
– Да, моя, – горделиво признался Саня с деланным безразличием. – Ты посмотри, что эти сволочи делают с пингвинами. Посмотри на это, Федя! А вам они рассказывают о защите прав. Ха!
– Так ведь это твое предприятие, Саня, – возразил Росс. – Это ведь ты и твои люди забивают пингвинов и отправляют их на экспорт. И весь товар идет к нам, на Уэст.
– Да, я! я! я делаю это, – вспылил Саня. – А что мне остается? Мне семью кормить надо. Тебе хорошо рассуждать, ты из свободного мира. У вас за такую работу в день получают пять ПП – белых. А я получаю три ПП – черных.
– Так ты же сидишь на тюках с ПП? – расхохотался Росс. – Вот тебе черные, – он достал несколько черных перьев, а вот – белые.
– Как будто ты не знаешь, что эти ПП ничего не стоят. Вот когда наша гребаная власть отправит их к вам на Уэст, по дороге половину разворует, конечно же, а потом возьмет в долг под проценты, вот тогда только эти ПП станут настоящими.
– Но ведь на них не написано, были они на Уэсте или не были. Бери да пользуйся. Ты же миллионер!
– Э, нет, – Саня погрозил Россу пальцем. – Ты меня под уголовщину не подводи. Я свободный человек. Да что там говорить, разве ты можешь это понять? У вас, там, на Уэсте, люди живут не хуже пингвинов, а тут даже пингвин не чувствует себя в безопасности.
– С чего ты взял, что у нас пингвинам хорошо живется?
– А что, у вас их так вот забивают, как тут? – он кивнул в сторону окровавленного мясника, рубившего каменным ножом пингвину голову.
– Зачем, когда вы это за нас делаете? Все наши пайки приходят с острова Безутешности.
– Ну, вот видишь, в этом и есть разница между свободными людьми и быдлом. Свободный человек и пингвина защитить сумеет, и пингвинятину каждый день на обед имеет, а быдло и пингвина забьет самым варварским способом, и жрать будет всю жизнь одну Белокровку Аэлиты. Эй вы, там, я же сказал, заморозку – направо, охлажденку – налево. Охлажденка дороже.
Настроение испортилось. Тягостное, беспросветное уныние окутало душу Федора. Едва забрезжил свет надежды, как снова злая судьба посмеялась над ним. "Похоже и тут одни сумасшедшие, – думал Росс. – Как они приспособились-то, а. Логика железная, ничего не попишешь".
– Что дальше-то делать будешь? – поинтересовался он для поддержания разговора. – Сурогатина свергать? Задницу показывать?
– Не знаю еще, – сплюнул Саня в мешок с ПП. – Свалю я отсюда. Заработаю и свалю.
– На Уэст?
– Конечно, куда же еще. Правда, меня менеджером по поставкам приглашали на остров Габи. Посмотрим. Может, поработаю там пару лет, а потом уже к вам.
– А что там, на Габи?
– Прибыли хорошие. Там тетка есть оборотистая одна. Зовут ее Данс Сэн-Витт. Она все поставки на Уэст контролирует. Через нее все идет: рыба, птица, капуста, да короче все. Там прибыли топовые. Я ее видел пару раз. Она говорит примерно как ты.
– То есть?
– Ну, у нее-то ПП немеряно. Она давно могла бы на Уэст перебраться, а не хочет. Что-то ей там не нравится. Ну, это ее дело.
– Постой, постой, – насторожился Росс. – Где она, говоришь? На острове Габи?
– Да, на той стороне Мон-Росса.
Росс не успел расспросить Саню о Данс Сэн-Витт с острова Габи. Их беседу прервал прибежавший нарочный.
– Комиссар Путчдимон! Комиссар Путчдимон! – кричал малец, тыча пальцем в сторону берега.
– Да что с ним, объясни толком, – требовал Росс.
– Комиссар Путчдимон с острова Уэст!
– Что?
– Умер.
Обнаженное тело Верховного Комиссара по защите прав пингвинов обнаружили в борделе на острове Пренс де Монако. Он лежал с выражением полного счастья на пухлом лице. Голова покоилась на опустошенном бурдюке из-под самогона. Несколько проституток доедали пингвиньи бутерброды и жаркое из кролика, которым комиссар угощал их после сексуальной оргии. Так закончилась жизнь Рахуя Путчдимона.
На следующий день останки высокого посланника были преданы земле возле мемориала "Самая южная могила немецкого солдата" – захоронения военнослужащего с немецкого вспомогательного крейсера "Атлантис", погибшего в результате несчастного случая между 8 декабря 1940 года и 15 января 1941 года в бухте Газел-Бей.
В честь безвременной кончины почетного гостя с острова Уэст при поддержке правительства острова Безутешности выступил хор песни и пляски оппозиционной молодежи им. Джеймса Кука. Величественное солнце опускалось под ритмичную пляску оппозиционеров:
На позитиве – Я!
на позитиве – ТЫ!
на позитиве – МЫ!
на позитиве – ОНИ!
на позитиве – Э!
на позитиве – У!
на позитиве – Ы!
А, Э, И, О, У, Ы!
Федор Росс швырнул в море бутылку с запечатанной внутри этикеткой, на оборотной стороне которой было написано:
"Тут все сумасшедшие. Спасите. Архипелаг Кергелен".
Третья бутылка
Федор Росс с огорчением констатировал, что физическая форма у него уже не та, что пять лет назад. Двадцать с небольших километров, которые нужно было преодолеть, чтобы достичь кратчайшим путем залива Бэ дэ Суэн, давали о себе знать ломотой во всем теле. Он начал отставать от Сани уже на подъеме от залива Бэ Дэ Ля Табль на перевал, за которым располагалось озеро Марье, что на севере полуострова Галльени, хотя подданство ОУ позволяло Россу идти налегке. Саня с радостью согласился тащить помимо своих мешков и багаж Росса, каковое бескорыстие тот щедро оплачивал белыми ПП из мешка Сани. Путники справедливо решили, что прикосновение чиновника высшего разряда с ОУ сообщает ПП такую же ценность, как и нахождение на территории ОУ.
В отличие от большинства обитателей архипелага, Саня не был словоохотлив, так что Росс чувствовал себя почти что в одиночестве. Это непривычное состояние вкупе с волнующими пейзажами оказывало благотворное воздействие на душу Федора. Вероятно, этим и объяснялась медлительность комиссара по тотемизации, который при всяком удобном случае замедлял шаг, то мечтательно глядя на сиявшую фаворским светом вершину Мон-Росс, то задумчиво разглядывая суровые воды озера Антрег, где путников поджидал плот, на котором они по бурному ручью сплавились к озеру Эрманс, а оттуда по реке, распадавшейся на несколько рукавов, достигли залива Бэ Дэ Суэн. Океан встретил их полным штилем, непривычным для тех мест. А если ты, любезный читатель, вспомнишь пейзажи, открывающиеся взору между островами Леон Лефевр и Альтазен при восходе солнца, то тебе не трудно будет понять, как не хотелось Федору Россу возвращаться к человечеству, во всяком случае, к той его части, которая сосредоточилась на архипелаге Кергелен.
Человечество напомнило о себе довольно пронзительным жестом, едва путники поравнялись с южной оконечностью Альтазена. По берегу Альтазена, обращенному к острову Габи, через каждые 50 метров находились помосты из трофейных бочек для горючего, оставшиеся от французов. На помостах дежурили связные, принимавшие шифровки в виде продырявленных особым образом листьев кергеленской капусты, которые со всех концов архипелага доставляли дрессированные бакланы. Ознакомившись с шифровкой, связной отбивал на пустых бочках чечетку, сопровождая пляску посвистываниями и возгласами Э, А, О, У, Ы в различных комбинациях. Грохот заглушал крики чаек, плеск волн и любые другие звуки.
