Текст книги "Великий халиф, что правит по велению Бога (СИ)"

Автор книги: Аноним Сорока-Ворона

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Сцена вторая

(Халиф восседает посреди своей свиты и министров; с ними также Мерван и несколько других рабов и рабынь. Халиф курит кальян, и одна из невольниц – тоже. Весь воздух пропитан ароматами благовоний, наркотиков и женщин, смешавшихся воедино. В углу поодаль стоит деревянный осёл.)

Х а л и ф: Мне неспокойно, Мерван... неспокойно.

М е р в а н: Нет причин для беспокойства, повелитель. Осман ведь не задерживается.

Х а л и ф: Уже темно и почти полночь, а он всё не возвращается!

М е р в а н: Наверное, сейчас он как раз идёт к нам, повелитель.

Х а л и ф: Ты думаешь, Осман убил его?

М е р в а н: Я уверен в Османе, повелитель. Он – самый отважный среди наших стражей. Ещё никто не смог одержать над ним победу. (Халиф замолкает и погружается в мрачные раздумья.) Не стоит утруждать себя мыслями, повелитель. Вот увидите, очень скоро Осман войдёт к нам с его головой в руке.

Х а л и ф (несколько повеселев): С его головой? Ты успокоил меня, Мерван!

М е р в а н: Всё будет так, как желает мой повелитель.

Х а л и ф (улыбаясь): Знаю...

М е р в а н: А теперь, быть может, повелителю угодно послушать музыку и посмотреть на танцы? (пользуется возможностью, чтобы развеселить халифа.) Отпразднуем прибытие головы заранее!

Х а л и ф: Да, непременно отпразднуем! Начинаем! (радостно смеётся)

(Одна из невольниц начинает плясать под ритм барабанов, а другая поёт. Халиф продолжает курить кальян. Постепенно он становится радостным, и атмосфера веселья его полностью поглощает. По-видимому, он пьян.)

Х а л и ф (с нетрезвым видом): А что мы сделаем с той женщиной, Мерван?

М е р в а н: С какой, повелитель?

Х а л и ф: С моей женой, царицей Джаннат.

М е р в а н: А что с ней случилось, повелитель?

Х а л и ф: Не знаю... Но подозреваю, что она услышала из-за двери голос того мужчины... а может быть, увидела его из окна. Она ни в чём не признаётся, а говорит только, что слышала странный голос, от которого... (пытается вспомнить.) Не помню точно, как она выразилась, но сказала, что от этого голоса у неё по телу разлилась жизнь. Представляешь, какие эти женщины сумасшедшие, Мерван?! С ними ни в чём нельзя быть уверенным – что бы ты не делал, они, как кошки, чуют чужой запах издалека... Предательство у них в крови. (издаёт пьяный смех.)

М е р в а н: Через пару дней царица всё забудет.

Х а л и ф: Не верю... не верю, что забудет... Я её знаю – она изменилась, Мерван, совершенно изменилась... Теперь Джаннат – уже не новорождённая кошечка: у неё прорезались глаза, и она начала жаловаться...

М е р в а н: Жаловаться? Ей завидуют все женщины в стране! Она – счастливейшая из всех женщин на свете!

Х а л и ф: Таковы уж женщины – они глупы, Мерван, глупы... и глаза у них пустые...

М е р в а н: Всё можно исправить, повелитель.

Х а л и ф: И как исправить это?

М е р в а н: Она знает. (указывает на пожилую невольницу, сидящую посреди остальных.)

Х а л и ф: Приведи её ко мне.

М е р в а н: Слушаюсь и повинуюсь, государь. (Подходит к невольнице, шепчет ей пару слов на ухо и подводит к халифу.)

Н е в о л ь н и ц а: Я ожидаю приказов моего повелителя.

Х а л и ф: Ты всё ей объяснил, Мерван?

М е р в а н: Да, повелитель.

Х а л и ф: Можешь прогнать эти глупости из головы царицы?

Н е в о л ь н и ц а: Будьте спокойны, повелитель – я знаю толк в таких делах.

Х а л и ф: Знаешь? Кто же тебя этому научил?

Н е в о л ь н и ц а: Жизнь, повелитель.

Х а л и ф: А если ты этого не сделаешь...

Н е в о л ь н и ц а: Вы вольны поступить со мной, как вам угодно, повелитель.

М е р в а н: Она – женщина умелая, повелитель.

Х а л и ф: И как же ты это сделаешь?

Н е в о л ь н и ц а: Когда госпожа уснёт, я войду к ней и буду семь минут окуривать её благовониями; затем я брошу в огонь кусочек меди, срежу у неё с головы семь волосков, смажу их ладанным маслом, сплету из них покрывало и спрячу под подушку. Когда госпожа откроет глаза поутру, всё улетучится у неё из головы.

Х а л и ф: Пусть она забудет... пусть начисто забудет тот голос, который слышала... как будто его никогда не было.

Н е в о л ь н и ц а: Ни следа воспоминаний от него не останется, повелитель.

М е р в а н: Будьте спокойны, повелитель.

Х а л и ф: Я не спокоен. Я совершенно не спокоен. Осман до сих пор не вернулся...

М е р в а н: Он вот-вот вернётся, повелитель.

Х а л и ф (гневно): Ты уже сто раз это повторил, но его всё нет! (встаёт с сердитым и взволнованным видом и разгоняет певиц и танцовщиц:) Не хочу слышать ваши песни! Не хочу слышать ваши противные голоса и видеть ваши наглые лица! Убирайтесь сейчас же, немедленно!

(Невольницы хватают свои вещи и испуганно убегают со сцены. Остаются только Мерван и халиф.)

Х а л и ф: Что это значит? Что всё это значит, Мерван?!

М е р в а н: Быть может, ему понадобилось время, чтобы залечь в укрытие и нанести смертельный удар со спины.

Х а л и ф: Осман задерживается – и задерживается куда дольше, чем нужно!

М е р в а н: Он не так уж сильно задержался, повелитель. Скорее всего, он как раз идёт назад.

Х а л и ф: Достаточно! Хватит меня умасливать! Оставь меня в покое.

М е р в а н: Слушаюсь и повинуюсь, государь. (уходит. Халиф остаётся в одиночестве. Он взволнованно ходит туда-сюда в раздумьях; наконец подходит к ослу, стоящему в углу и ласково начинает его гладить.)

Х а л и ф: Мавлюд, Осман задерживается. Что с ним случилось? Скажи мне, Мавлюд, скажи мне! Я не могу больше вынести этого ожидания! (склоняется ко рту осла, будто прислушивается.) Что говоришь? Ты хочешь погулять в пустыне, и тогда ты всё мне расскажешь? И почему только ты так любишь гулять в пустыне?.. (улыбается ослу и ласкает его.) Я тоже люблю гулять в пустыне с тобой. Пойдём, Мавлюд, пойдём, погуляем и поговорим вдали от чужих глаз и ушей. Ты расскажешь что-нибудь мне, а я тебе... Ты мне, а я – тебе... (поднимает осла и выносит его со сцены.)

Занавес.

Сцена третья

(Царица Джаннат на сцене одна. На ней длинное роскошное платье, подчёркивающее её стройную фигуру. Она взволнованно смотрит в окно, затем садится на одну из подушек, как будто ждёт кого-то. С улицы входит мать царицы – пожилая женщина с клюкой. Джаннат встаёт и радостно обнимает её.)

Ц а р и ц а: Ты задержалась, матушка?

М а т ь (тяжело дышит): Что поделаешь, доченька? Теперь я ослабла, хожу медленно, не то, что раньше...

Ц а р и ц а: Отдохни, матушка, отдохни! (Её мать садится на одну из подушек, а дочь садится рядом с ней.)

М а т ь: Ты так меня перепугала, доченька. Что случилось? Я уже встала на молитву, как тут пришёл твой слуга и принёс письмо. Я тут же всё бросила и побежала к тебе! (Она смотрит на дочь, а царица смотрит в пол.) Что стряслось, Джаннат? (У царицы смущённый и нерешительный вид.) Скажи мне, доченька! Что-то случилось?

Ц а р и ц а: Нет, матушка, ничего... но...

М а т ь: Что "но"?

Ц а р и ц а (нерешительно): Но... я не знаю, как сказать... Я так несчастна, матушка, так несчастна! (начинает плакать.)

М а т ь (удивлённо): Несчастна?! Почему, доченька? Что такое случилось? (Царица плачет и не отвечает.) Я-то думала, ты счастлива, Джаннат! Конечно, он – самодур, и сердце у него жестокое, но ведь он тебя любит! Ты сама мне это говорила!

Ц а р и ц а (вытирает слёзы): Да, он любит меня... по крайней мере, я так думаю. Он всегда называет меня "любимая" и каждую ночь говорит мне слова любви... но... (замолкает и смотрит в пол.)

М а т ь (с любопытством смотрит на дочь): Но что, Джаннат?

Ц а р и ц а: Но это и всё.

М а т ь (удивлённо): И всё?!

Ц а р и ц а: Да, матушка. Это всё.

М а т ь (недоверчиво): Хочешь сказать, он только говорит с тобой о любви?

Ц а р и ц а (рассерженно): Каждую ночь он садится рядом со мной вот на этой подушке и читает мне любовные письма!

М а т ь (удивлённо): Читает тебе любовные письма?!

Ц а р и ц а: Да, матушка. Читает!

М а т ь: А что потом?

Ц а р и ц а: Ничего.

М а т ь (удивлённо): Ничего?! (встаёт и внимательно смотрит на дочь.) Как странно! Ну-ка, встань, Джаннат. (Царица встаёт.) Повернись-ка. (Царица поворачивается к ней, и мать придирчиво её рассматривает.) В тебе нет ни единого изъяна, доченька! Ты в самом расцвете молодости, и твоё тело по всем признакам такое же плодородное, как сама мать-земля!

Ц а р и ц а (в отчаянии): Только представь себе, матушка! Представь, как я несчастна! (снова начинает горько плакать.)

М а т ь (удивлённо покачивает головой): Невероятно... (подходит к дочери и шепчет ей на ухо:) Может быть, у него связь с другой женщиной?

Ц а р и ц а: Нет никакой другой женщины.

М а т ь: Как ты можешь быть уверена, доченька? У мужчин всегда есть секреты. Они хитрые, Джаннат, очень хитрые!

Ц а р и ц а: Я каждый его шаг знаю, матушка. (шепчет ей на ухо:) Один из стражей докладывает мне о каждом его шаге.

М а т ь: Но если нет другой женщины, что тогда, доченька?

Ц а р и ц а: Не знаю, матушка, не знаю! Это-то и не даёт мне покоя.

М а т ь: Удивительно... Но ещё более удивительно, что ты все эти годы не говорила ни слова.

Ц а р и ц а: Но что бы я сказала, матушка?

М а т ь (садится): Что бы ты сказала?! О таком обычно не молчат! А если и молчат, то год-другой-третий... но не двадцать же лет!

Ц а р и ц а (потрясённо): Двадцать лет?

М а т ь (сердито): Да, двадцать лет! Ты что, не помнишь, что прошло двадцать лет?

Ц а р и ц а (потрясённо): Поверить не могу... Столько времени прошло, а я и не заметила... Двадцать лет моей жизни ушло с тех пор, как я вышла замуж... Двадцать лет моей молодости...

М а т ь: Не понимаю, почему ты мне не говорила? Как ты могла молчать всё это время?

Ц а р и ц а: Я не знала, что сказать, матушка. Я думала, это нормально...

М а т ь: Нормально?!

Ц а р и ц а: Я думала, так бывает со всеми женщинами. Я ведь не знала ничего другого, матушка, не знала... И откуда бы я узнала? Ты ведь до замужества говорила мне только: "Подчиняйся мужу!", и я подчинялась!

М а т ь: Подчиняться мужу – наша обязанность, доченька. Мне говорила то же самое покойная матушка, но я и представить себе не могла, что ты будешь ему подчиняться до такой степени!

Ц а р и ц а: А как я могла знать, до какой степени подчиняться? Ты ведь мне не говорила!

М а т ь: Разве такие вещи надо говорить, доченька?

Ц а р и ц а: А откуда я должна их знать?

М а т ь: Откуда? Странный вопрос! А откуда ты теперь поняла, что что-то не так?

Ц а р и ц а: Не знаю, матушка... Но я услышала из-за двери его голос и почувствовала, будто... будто...

М а т ь: Услышала его голос? Чей голос?

Ц а р и ц а: Не знаю, матушка... У него был странный голос: он был полон силы, в нём было нечто особенное... нечто сильное, которое вмиг проникло в моё сердце, и я почувствовала, что дрожу... Почувствовала, как будто я была мертва, но кто-то позвал меня и сказал: "Встань, Джаннат, встань! Довольно тебе быть мёртвой!" Моё сёрдце сильно забилось, и я попыталась встать и пойти на голос, но не смогла пошевелиться от радости и потрясения... А потом голос замолчал, матушка. Я не знаю, почему он замолчал, но с тех пор он не покидает моих ушей... (растерянно оглядывается вокруг.) Не покидает меня...

М а т ь: Кто не покидает твоих ушей?

Ц а р и ц а (будто во сне): Голос.

М а т ь: Чей голос?

Ц а р и ц а: Не знаю, матушка... Мужчины...

М а т ь: Откуда пришёл этот мужчина?

Ц а р и ц а: Не знаю, матушка.

М а т ь: И куда он ушёл?

Ц а р и ц а: Не знаю... Но вдруг я поняла, что больше не слышу его голоса, и бросилась к двери, как безумная, но увидела только аль-Хакима. Он был один, я удивилась и спросила его, и он ответил...

М а т ь: Что он ответил тебе?

Ц а р и ц а: Он сказал мне, что был один и с ним никого не было. Но я не верю ему, матушка, не верю! Он лжёт! (горько плачет. Мать с жалостью смотрит на неё и успокаивает.)

М а т ь: Очень это странно, доченька...

Ц а р и ц а (сердито): Странно, матушка? Всего лишь странно? Это убийственно, убийственно! Только представь себе – вся моя жизнь потрачена впустую, впустую!

М а т ь: Знаю, доченька, знаю, что потрачена. Но что же делать? Ты знаешь его, Джаннат: он не отпустит тебя, не освободит. Он никогда никого не отпускает, а тебя тем более. Выйти из этого дворца для тебя означает смерть.

Ц а р и ц а: Но остаться в этом дворце – тоже смерть, матушка.

М а т ь: Знаю, доченька.

Ц а р и ц а (утомлённо): Я не сплю, матушка. Я спала раньше, но больше не сплю. (шагает вперёд, будто во сне.) Ты слышишь этот голос, матушка?

М а т ь (удивлённо оглядывается): Какой голос? Я ничего не слышу, доченька.

Ц а р и ц а (медленно шагает вперёд, как будто в бреду, глядя наверх): Послушай, матушка! Он зовёт меня... (сверху доносится слабый детский голос, настойчиво зовущий: "Мама!" Царица идёт на зов, протянув руки.) Он зовёт меня! Я иду, мой маленький...

М а т ь (удивлённо глядя на дочь): Ничего не слышу... Что с тобой, Джаннат?

(Царица продолжает идти на зов, словно в бреду, опускается на колени, делая вид, что подбирает с пола настоящего младенца и крепко прижимает его к груди, затем начинает баюкать воображаемого младенца и нежно ворковать. Её мать потрясённо наблюдает за этим и утирает слёзы.)

Ц а р и ц а: Ты проголодался, малыш? Ничего, у меня много-много молока... Прикладывайся к моей груди и соси. Видишь, оно течёт рекой, рекой... (делает вид, что кормит грудью. Её мать вытирает слёзы, глядя на Джаннат, затем подходит к ней и осторожно кладёт руку на плёчо.)

М а т ь: Джаннат... доченька... милая... (снова утирает слёзы.) Ты переутомилась, дочка... переутомилась. (осторожно трясёт царицу за плечо, чтобы та пришла в себя. Очнувшись, та смотрит на свои руки – в них нет ребёнка. Джаннат оглядывается в ужасе и замешательстве, вскакивает и бросается на авансцену, точно ожидая найти там своего ребёнка.)

Ц а р и ц а (в ужасе): Кто взял моего ребёнка?! Кто?! Он был здесь, у меня на руках! (она беспомощно обнимает воздух и бросается в объятья своей матери, горько рыдая.) Он был у меня на руках, матушка! У меня на руках! Куда он делся?!

М а т ь (успокаивает её): Он снова будет с тобой, доченька. Твой ребёнок снова будет с тобой.

Ц а р и ц а (внезапно придя в себя): Мой ребёнок?

М а т ь: Да, Джаннат, твой ребёнок.

Ц а р и ц а: Мой? Разве может у меня быть ребёнок?

М а т ь: Конечно, у тебя может быть ребёнок, доченька!

Ц а р и ц а: Но как, матушка? Ведь мой муж хочет, чтобы я была чиста!

М а т ь: Да будь он проклят со своей чистотой! Разве это чистота? Нет, это скверна! Он обманул тебя своими словами о чистоте и осквернил твою жизнь – да, дочка, осквернил! Разве есть большая скверна, чем жизнь, потраченная впустую, без детей, без потомства?!

Ц а р и ц а: Но что же мне делать, матушка? Что же делать? Где выход?

М а т ь: Нужен другой мужчина, доченька.

Ц а р и ц а (удивлённо и испуганно вскакивает): Другой мужчина?

М а т ь (твёрдо): Да. Другой мужчина. Это единственный выход.

Ц а р и ц а: Но разве есть другой мужчина? Аль-Хаким – единственный мужчина, а все остальные – рабы...

М а т ь: Может быть, есть и ещё один...

Ц а р и ц а (с надеждой): Клянусь тебе, матушка, я слышала его голос!

М а т ь: Может быть, есть и ещё один, доченька.

Ц а р и ц а: Непременно есть! Клянусь тебе, матушка, есть!

М а т ь: Невозможно истребить всех мужчин в мире... Должен остаться хотя бы один.

Ц а р и ц а: Что ты собираешься делать, матушка?

М а т ь: Я буду искать этого мужчину, Джаннат. Буду искать его повсюду, в каждой стране. Моё сердце говорит мне, что он где-нибудь да есть. Невозможно истребить всех мужчин в мире... (идёт к двери, но колеблется.) Должен остаться хотя бы один. (Царица удивлённо смотрит на неё. Мать выходит, оставив Джаннат одну. Та смотрит наверх и вдруг бросается на колени, дрожа.)

Ц а р и ц а: Господи! Помоги ей, Господи!

Занавес

Сцена четвёртая

(У границы. Граница пролегает посреди пустыни, совершенно безлюдной, за исключением маленькой хижины вдали. На сцене темно. На сцену входит пожилая мать с небольшим светильником в руке. Она опирается на клюку, согнув спину; видно, что долгие поиски и странствия её утомили.)

М а т ь (взывает слабым голосом): Один-единственный мужчина, Боже милосердный! Один только мужчина, милостивый Боже... Только один, только один... Неужели во всей нашей земле не осталось ни одного мужчины? (Пересекает сцену и исчезает. Снова становится темно. Затем появляется старик в грязных лохмотьях со светильником в руке. Он вешает светильник у двери хижины, садится у порога, берёт дудочку, играет на ней, затем начинает петь слабым голосом.)

Н и щ и й с т а р и к (поёт): Все спят, лишь один я не сплю этим вечером,

Я – евнух, печатию рабской отмеченный,

Но не торопитесь жалеть меня, встречные:

Прекрасна тогда жизнь, когда терять нечего.

(С противоположной стороны сцены входят чужак, а за ним – двое стражей, Абид и Осман. Оба вооружены мечами. Осман подходит к хижине.)

А б и д: У тебя есть вода? Напои нас, пожалуйста, и да благословит тебя Бог.

(Старик из хижины подходит к ним с небольшим бурдюком и даёт попить Абиду и Осману. Он подходит к чужаку, видит, как он красив и силён, и замирает от радости и восторга.)

О с м а н: Этот мужчина – чужеземец.

С т а р и к: Добро пожаловать, прошу вас, прошу вас! (рассматривает чужака с восхищением, не в силах поверить своему счастью.)

А б и д (чужаку): Желаете немного передохнуть здесь?

Ч у ж а к: Этот пожилой мужчина – добрый человек, и я с удовольствием побуду с ним. (Садится, а старик садится рядом. Осман берёт Абида за руку и отводит его подальше от остальных двоих, в угол сцены, где они начинают перешёптываться.)

О с м а н: Мы должны убить чужеземца.

А б и д: Почему, Осман? В нём нет зла, к тому же, он сейчас покинет наши земли, и мы больше его никогда не увидим!

О с м а н: Таков приказ повелителя.

А б и д: Повелитель приказал мне просто вывести его из города.

О с м а н: А затем он приказал мне его убить.

А б и д: Но зачем ему убивать чужеземца? Это добрый мужчина, в нёт нет зла.

О с м а н: Повелитель знает его лучше, чем мы. Он – чужой для нас, откуда ты знаешь, добрый он или нет?

А б и д: Знаю.

О с м а н: Откуда?

А б и д: Ты смотрел ему в глаза? Посмотри, и ты поймёшь, что в этом мужчине не может быть зла.

О с м а н: Его взгляд не говорит мне ни о чём! Ты просто боишься его, вот и всё. Ты чувствуешь, что он сильнее тебя, и боишься, что он тебя убьёт!

А б и д: Я не боюсь его. Я шёл вместе с ним некоторое время, пока ты нас не догнал; один раз я запнулся, упал и выронил меч, а он тут же подал мне его и помог подняться. Если бы этот мужчина хотел меня убить, он убил бы меня тогда, но в нём нет зла.

О с м а н: Я не могу ослушаться приказа повелителя. Он приказал мне убить чужака, и мы должны его убить.

А б и д: Я не могу его убить.

О с м а н: Тогда дай это сделать мне. (Молчит и думает.) Давай ты скажешь старику, что устал и не можешь идти дальше, и останешься в его хижине. А я выведу чужака на дорогу и там убью. (Абид смотрит в землю и не отвечает. Осман обращается к мужчинам, сидящим рядом.)

О с м а н: Мой товарищ устал и не может идти дальше. Ты разрешишь ему отдохнуть здесь, пока я провожаю нашего дорогого гостя за границу?

С т а р и к: Как вам угодно, господин! Мой дом – ваш дом. (Протягивает Абиду руку и сажает рядом с собой.)

О с м а н (чужаку): Пойдёмте, сударь.

Ч у ж а к: Пойдём. (Встаёт и уходит. Осман следует за ним. Абид сидит рядом со стариком – у юноши беспокойный вид. Затем он встаёт и начинает в волнении ходить туда-сюда.)

С т а р и к: Что с вами, господин мой?

А б и д (гневно): Это несправедливо! Наш халиф – тиран! Что сделал этот мужчина, чтобы его убивать? Что он сделал? Неужели халифу недостаточно того, что он делает с нами? Он – самодур!

С т а р и к: Что случилось, господин мой?

А б и д: Осман пошёл убивать этого мужчину.

С т а р и к: Но почему?

А б и д: Приказ государя.

С т а р и к: Государь безумен! Неужели ему недостаточно кровопролитий?

А б и д: Ему никогда не будет достаточно...

С т а р и к: И что ему сделал этот мужчина? В нём столько добра, столько любви... Первый раз я вижу подобного человека, но моё сердце сразу же открылось ему. Ты представить себе не можешь, сынок, как я ему рад!

А б и д: Ты смотрел ему в глаза?

С т а р и к: Да! К его взгляду нельзя привыкнуть, сынок.

А б и д: Взгляд того, кто ничего не боится...

С т а р и к: Взгляд мужчины.

А б и д: Как бы я хотел, чтобы и у меня был такой взгляд! Как бы я хотел быть мужчиной... Но я не могу! Если бы я был мужчиной, я бы остановил Османа! Остановил... или хотя бы предупредил чужеземца. Но я не смог, не смог! (Закрывает лицо руками и содрогается.)

С т а р и к (утирает слёзы рукавом): Не печалься, Абид – твоей вины в этом нет. Наш халиф – безумец, он сделал всех мужчин рабами... У него и оружие, и власть, и деньги – что ты мог сделать против всего этого?

А б и д: Я должен был сопротивляться до последнего...

С т а р и к: И почему же ты не сопротивлялся?

А б и д: Я был совсем один, никто меня не поддерживал. Я сказал одному из своих товарищей, что нужно отказаться, но он обозвал меня сумасшедшим, потом поднял на меня свои покорные, как у барана, глаза и сказал: "Разве можно сопротивляться природе?" И мне пришлось стать рабом-евнухом, как и прочие...

С т а р и к: Значит, нам на роду написано быть рабами.

А б и д: Нет! Нет, не написано! Это ложь, ложь! Никогда больше я не поверю этим словам, никогда!

С т а р и к: Почему? Что с тобой произошло?

А б и д: Этот мужчина! Разве ты его не видел? Почему твоё сердце открылось ему? Почему он тебя поразил? Потому что он мужчина, потому что он – не раб, он отказался быть рабом! Он отказался склонить голову даже один раз в своей жизни! Если бы только я отказался, как он... если бы только я один-единственный раз в жизни оказал сопротивление!

С т а р и к: Но теперь он поплатится своей жизнью.

А б и д: Неважно, поплатится или не поплатится – главное, что он оказал сопротивление, отказался покоряться, сказал "нет"! Этого достаточно! Я должен был тоже сказать "нет" и поплатиться своей жизнью... Но я оказался бессилен, бессилен!

С т а р и к: Все мы бессильны перед властью, сынок. Нам отдают приказы, а мы должны подчиняться.

(Снова появляется чужак. Он один, Османа с ним нет. Старик и Абид поражённо смотрят на него.)

С т а р и к и А б и д (в один голос): Вы вернулись?! Вы, а не он?!

С т а р и к: Боже мой... Я чувствовал – такого, как вы, непросто убить.

А б и д: Я чувствовал – Осман не сможет вас убить.

С т а р и к: Садитесь, сын мой, садитесь и отдохните, вы, наверное, устали. (Чужак садится рядом с ними.) Что случилось? Расскажите нам.

Ч у ж а к: Я шёл рядом с Османом, заглянул ему в глаза и понял, что он что-то задумал. Он занёс меч, чтобы ударить меня в спину, но я увернулся, и он пронзил мечом воздух и упал на землю.

А б и д: Вы убили его?

Ч у ж а к: Нет, я помог ему встать и спросил, почему он хотел меня убить. Осман признался, что выполнял приказ халифа. Я простил его, но Осман всё равно боялся, что если вернётся без моей головы, то халиф прикажет его казнить.

С т а р и к: И что же он сделал, бедняга?

Ч у ж а к: Я сказал ему: "Беги", но он спросил: "Куда? Я не знаю ничего, кроме своей родины..." Потом он нанёс себе удар мечом. Я не успел его остановить.

А б и д: Осман убил себя?!

С т а р и к: Бедняга...

А б и д: Да покоится он с миром... Бедняга не он, а тот, кто живёт в унижении, не умирая и не убивая себя.

Ч у ж а к: Мне очень жаль Османа, и жаль, что я не смог его остановить. Но я кое-чего не понимаю...

А б и д: Чего же?

Ч у ж а к: Почему аль-Хаким хочет меня убить? Я ничего не сделал и никогда раньше не был в этом городе.

А б и д: Вы его не знаете... Аль-Хаким терпеть не может всех мужчин, кроме себя.

Ч у ж а к (удивлённо): А как же все мужчины, что живут в городе?

А б и д: Он оскопил нас и превратил нас в рабов.

С т а р и к: Это город рабов, господин мой. Разве вы о нём не слышали?

Ч у ж а к: Нет...

А б и д (умоляюще): Возьмите меня с собой, господин, не бросайте меня здесь! Да, я раб и евнух, но я хочу освободиться! Я больше не могу выносить несправедливость... Освободите меня, господин! Освободите меня и возьмите с собой! (горько плачет.)

С т а р и к (успокаивает Абида): Возьмите его с собой, господин. Теперь, освободившись, он больше не сможет жить здесь. А он освободился, да! Посмотрите ему в глаза. (Поднимает лицо Абида.) Посмотрите – видите, он освободился! Это больше не взор раба, господин мой, он больше не будет рабом. Возьмите его с собой, в землю свободных... А я... я... (вытирает слёзы.) Я тоже хотел бы освободиться, но не могу, не могу... (плачет.) Если бы я был молод, как он, может, я смог бы... Но я уже совсем старый... (сдавленно рыдает. Чужак печально и подавленно глядит в землю. С противоположной стороны сцены входит согбенная, пожилая мать с небольшим светильником в руке. Она опирается на клюку и слабым, едва слышным голосом взывает:)

М а т ь: Один мужчина, милостивый Боже... Один-единственный мужчина, Боже милосердный... Неужели в этом городе больше не осталось мужчин? Всего один мужчина...

Ч у ж а к (торопливо встаёт): Кажется, ей нужна помощь. (Спешит к старухе, а старик и Абид следуют его примеру.) Что с вами, матушка?

М а т ь: Я ищу мужчину, который спасёт мою дочь.

Ч у ж а к: А что случилось с твоей дочерью?

М а т ь: Она умирает, медленно-медленно... Неужели нет мужчины, который её спасёт?

Ч у ж а к: А где ваша дочь, сударыня?

М а т ь: Во дворце.

Ч у ж а к: Отведите меня туда. (Берёт мать за руку и собирается с ней уходить.)

А б и д (чужаку): Отправляясь в замок, вы рискуете жизнью!

Ч у ж а к (улыбаясь): Я постоянно рискую жизнью, Абид. Жди меня здесь, я вернусь к вам. (Уходит, держа пожилую мать за руку.)

М а т ь: Благослови тебя Бог, сынок... (утирает слёзы.) Благослови тебя Бог. Сердце говорило мне: есть, есть на свете мужчина! Невозможно истребить всех мужчин на свете... Должен остаться хотя бы один.

Занавес