Текст книги "Дайте стройбату оружие. глава Канютинский рубеж(СИ)"

Автор книги: Аноним Соавторство

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Салах улыбнулся, вспомнив лица дочерей и своих первых сослуживцев, снял рукавицы, согрел дыханием окоченевшие руки, навел пулемёт на немца, везущего врагам горячий обед в дымящейся полевой кухне.

Лишним на этом свете бывает только враг, которого надо уничтожать. Жаль, что не все понимали эту истину в 1941-м году.

Красноармеец Барышев ещё раз проверил прицел и нажал на гашетку пулемёта.

Афанасий Литвинюк

Рассказывая о годах войны, не прилично не упомянуть «кровавую гэбню», не попинать страшных, подлых и мерзких особистов НКВД, которыми так часто пугают нынешних читателей и кинозрителей.

Что было, то было... Вспомним про одного из них. Про оперативного уполномоченного НКВД Афанасия Литвинюка.

Утро, 3-го октября 1943 года Афоня встретил "на ногах". Какой сон, чуть ли не в часе быстрой ходьбы творится такое, что хочется не увидеть происходящее там, а бежать и бежать, как можно дальше. Вот люди и бежали. Бабы, дети, старики. С узлами в руках, с котомками на плечах, с плачущими младенцами на руках, а кое – кто и с коровой на веревке, привязанной к коровьим рогам.

Корова это кормилица. С коровой и в лесу с голоду не умрёшь и хозяева беженцев примут охотнее с таким богатством.

Всю ночь по Канютинскому большаку, по мосточку через речку Плавну, между хуторами, зовущимися Шитики – первые, шли беженцы, уходящие от войны.

К утру поток не иссяк. Он изменился. Машины тыловых служб, санитарные автобусы и повозки с ранеными заполнили большак. В их движении был какой-то военный порядок и смысл. Когда на дороге появились беспорядочно – отступающие бойцы, с неумело-перевязанными ранами, без ремней или пилоток, без патронов или без оружия и, главное, без командиров, то Афоня понял, что это не отход, не отступление, а начинающееся паническое бегство войск.

Афоне бежать нельзя. Он здесь, в Шитиках – первых, не для того, чтобы убегать, а чтобы бороться с паникёрами, трусами и изменниками в Батальоне Охраны тыла.

Собственно говоря, таких в батальоне и не было. В войска НКВД не берут кого ни попади. Люди проверенные. По большей части, коммунисты и комсомольцы. Общественные активисты и передовики производства. Да и чего паниковать или бояться? Службу несли в тылу, блюли устав караульной службы, помогали гасить пожары от бомбёжек, гоняли посторонних от воинских эшелонов, контролировали движение по дорогам да ракетчиков ловили.

Кто такие ракетчики? Агенты вражеские. Выследит ракетчик маршевое пополнение, остановившееся на ночевку, или склад боепитания и спрячется невдалеке. Дождется, когда в небе появятся немецкие бомбардировщики или штурмовики. Выстрелит в небо, над войсками или складами сигнальную ракету, условного цвета. Укажет пилотам цель для обстрела бомбометания по живой силе, технике или запасам Красной Армии.

Вот таких ракетчиков и искали бойцы Афониного батальона, дежуря вокруг объектов и подразделений 30-й Армии в районе Канютина. И поймали двух. Привели задержанных к Афоне. Стал он их допрашивать и покачнулась в Афанасии вера в единство Советского народа. Он конечно знал, что есть в стране враги народа, шпионы и предатели. Но то, что вместо немецких парашютистов, шастающих по нашим тылам, к нему привели местного учителя, а потом и агронома, было для него неприятным плевком в душу.

Чего им, вражеским пособникам, не хватало? Страна дала им образование, должности, уважение людей, а они помогают захватчикам. Не хотелось верить Афанасию в такую людскую подлость и чёрную неблагодарность, но изъятые ракетницы и патроны лишний раз убедили в истинности слов о повышении бдительности.

Афоня и бдил. Письмо бойцов просматривал. Сеть информаторов в батальоне сформировал. Начальство изредка делало замечания, что от Афанасия нет рапортов о случаях антисоветских разговоров, сомнениях в победе Красной Армии и разглашениях военной тайны, но и хвалили его батальон за отсутствие панических настроений и фактов дезертирства.

И вот перед Афоней проходят отступающие бойцы, среди которых, наверняка, есть и трусы и паникеры, и дезертиры. А может быть и вражеские диверсанты, которых нельзя пропустить в советский тыл.

Поднял Афанасий, по тревоге, весь личный состав батальона. Приказал взять под контроль людской поток на дороге и по сторонам дороги, от леса и до Шитиков – вторых. А чтобы люди арестованными себя не чувствовали, могли успокоиться, отдохнуть да перекусить, дал указание привезти им по паре мешков картошки. Пусть жгут костры, да пекут картофель в горячей золе или ломтиками на прутиках жарят, а самые голодные могут и сырую одну-другую картофелину схрумкать.

Так и формировались из отступающих отряды. Один у большака, другой севернее – у леса, а третий в Шитиках-вторых. Когда количество остановленных бойцов превысило три сотни, приказал Афоня ещё картошки везти, а сам оседлал коня и поскакал в Канютино. Три километра для крепкого жеребчика не расстояние. Да вот только не разгонишься по дороге, заполненной беженцами. В три раза дольше обычного, добирался Литвинюк, потому что вместо галопа, ехал мелкой рысью, а то и шагом. На станции никакого начальства нет. Как корова языком слизнула. Отправился в деревню, за станцию, где генерал начальник тыла 30-й Армии генерал Виноградов квартировался. Еле увернулся от легкового автомобиля, вылетевшего навстречу. Хотел развернуться и скакать вслед за чёрной Эмкой, потому что где легковушка, там и большое начальство, но слава богу, заметил машина Нач.тыла стоит на месте и сам генерал Виноградов возле неё руками машет. Указания дает Афониному комбату.

Близко подъезжать на коне к генералу Афоня не рискнул. Соскочил с коня у соседней избы, накинул повод на столбик изгороди, послушал издали, что необходимо сжечь их батальону на станции, а потом подошел к Виноградову, представился, доложил о ситуации с остановленными бойцами.

Похвалил генерал Виноградов Афоню за инициативу, приказал готовиться к обороне станции на занимаемом рубеже, а более точные указания получить у генерал-майора Калинина, которому Штабом Фронта поручено остановить врага на стыке армий и который только что поехал на станцию для ознакомления с обстановкой. Не по-уставному, по-человечески простился с комбатом и с Литвинюком генерал Виноградов. Руки им пожал. Пожелал удачи. Сказал, что отбывает в штаб своей 30-й Армии и уехал.

Сели они на своих коней и поехали искать генерала Калинина. Нашли. Возле командира роты курсантов.

Доложились. Обрадовался генерал, что кроме сотни курсантов и двух сотен бойцов охранного батальона ещё есть столько же, если не больше, бойцов, из отступающих частей. Что имеются на рубеже траншеи и блиндажи, заранее подготовленные.

Приказал, как водится в таких случаях, "ни шагу назад, ни капли топлива, ни зерна врагу, под личную ответственность, иначе головой...", горючее уничтожить, "портянки" сжечь. Под портянками он всё складское имущество имел в виду. Комбат, попросил разрешения сначала "портянки" и продовольствие уничтожить, а потом только горючее поджечь, ибо без горючего склады и штабеля не загорятся.

В общем, приказал генерал Калинин комбату оставить врага без трофеев, а Афоне – формировать отряды и держать оборону. Странная рокировка, но с генералами спорить – себе дороже станет.

Афоня пожаловался на то, что среди собранных бойцов нет командиров, а один он по всей линии обороны не накомандует.

– Будут тебе командиры. Познакомься. Капитан Орлов. Ваш батальон, задержанные бойцы и зенитчики поступают под его командование. В помощь ему – лейтенант Марков и политрук Гребешков. Пусть они возглавят сформированные отряды. Орлов, к вам зенитчики подойдут. Экономь снаряды. Снаряды пригодятся выбивать танки. Выполняйте.

После этого Афоня понял, что не в один момент созрела у генерала мысль поручить оборону Орлову. Оттого и отослал комбата от батальона, чтобы имел Орлов полную и единоначальную власть.

Комбат ускакал на своей лошадке уничтожать армейское добро, а Литвинюк, Орлов, Маркин и Гребешков, пошли выполнять задание. Генерал свою машину им не предложил, а на одном жеребчике четверо не ездят. Дошли за полчаса.

Пока Афоня отсутствовал, бойцы охранного батальона полтысячи красноармейцев и младших командиров успели насобирать. С учетом батальона, это почти семьсот человек. Сила для удержания большака. Семьсот бойцов, плечом к плечу стоящих на направлении удара, при поддержке шести скорострельных зенитных орудий, на полтора километра обороны, с лесными флангами, непроходимыми для немецких танков, могли стать серьёзным препятствием на пути врага.

Не стали....

Представитель Штаба Западного фронта генерал-майор Калинин приказал прикрыть имеющимися силами рубеж от Шитиков – первых до деревни Новики. Почти одиннадцать километров. Один боец на 15 метров. Четверть бойцов – без оружия, которое побросали вояки, драпая от немцев. Треть бойцов совсем недавно испытали страх поражения и уже бежали однажды с поля боя.

Рапортовать о таком состоянии личного состава Оперативный Уполномоченный НКВД Афанасий Литвинюк никому не собирался, но сделал вывод и приуныл. Возможно, если бы рядом не было генеральского порученца капитана Орлова, у Афони была бы карта, Литвинюк отменил бы генеральский приказ, а генерала обвинил бы в измене потому, что генерал приказал "размазать" имеющиеся силы, приказав отвести их с единственно-возможного направления немецкого удара и оборонять, помимо большака, десяток километров леса и болот, залесенных болот и заболоченных лесов, не имеющих ни одной дороги, по которой мог пройти хоть один вражеский танк или автомобиль.

Поэтому, бой перед станцией Канютино был скоротечным.

Когда немецкая пехота, численностью около пятисот солдат, при поддержке бронетранспортеров и самоходных орудий, ударила вдоль большака, на позиции, обороняемые сотней красноармейцев, ослабленные фланги дрогнули и побежали. Был ранен капитан Орлов, пытавшийся остановить отходящих бойцов. Афоня схватил гранату и швырнул её под днище самоходки. Взрыв! Бронированная машина остановилась перед бруствером. После этого, Литвинюк привстал в траншее, глянул на фланги, смятые противником и понял, что через несколько минут противник обойдет и окружит и уничтожит его группу бойцов, обороняющихся возле большака.

– Беглый огонь по пехоте – скомандовал Литвинюк – Теперь отходим! Бегом в лес! Отошли без практически без потерь. Русский лес, принял в себя бойцов. Кто по лесу, кто прямо по руслу лесной речушки Лехвинки, стараясь не разбрестись, уходили бойцы батальона НКВД вглубь канютинского леса.

Афоня вслушивался в доносившиеся звуки. Ничего, кроме шума солдатских сапог и ботинок, мнущих лесную подстилку, да приглушенного рокота немецкой техники, остановившейся в ожидании возвращения разведки, отправленной в сторону станции Канютино. Максимум, через полчаса, разведка вернется и доложит, что дорога к станции свободна. Значит, через час, бой примут курсанты.

Дай бог, чтобы хоть тройка зенитных орудий, обещанных генералом Калининым, помогла курсантам. Сам же Литвинюк и его бойцы не дождались помощи от артиллеристов.

С правой стороны, куда согласно генеральскому приказу, ушло с направления главного вражеского удара, более шести сотен красноармейцев, было тихо. Немцам нечего было делать в тамошних дебрях, где даже трезвый леший не пройдёт, не сломав себе ноги.

К Афоне подошел командир второго взвода второй роты лейтенант Дима Вторяков. Вообще-то его настоящая фамилия была Третьяков, но номер взвода, номер роты и чья-то прилипшая к нему блиндажная шуточка превратили Диму во Вторякова.

– Афанасий, что будем делать с ранеными?

– А где капитан Орлов?

– Я его, сразу после ранения, приказал санитару в тыл увезти.

– Правильно, штабных беречь надо, иначе хлопот не оберешься.

– Так что решаем с ранеными?

– Много их?

– Человек десять. Один в задницу раненный, как бежали, Один в голову. Он тяжелый. Остальные ходячие. Кого в руку, кого в плечо. Нет подруженьки нужнее, чем солдатская траншея. Не зря землю лопатили. Уберегла земля-матушка от многих печалей. Может и ещё кого зацепило, но я больше не видел. Человек тридцать от коллектива оторвались и где-то по лесу бродят.

– Что решаем? В паре километров, в бараках лесозаготовителей, полевой госпиталь для легкораненых был. Сейчас немец в лес не сунется. Скажи запевале, пусть покричит, да пропоет пару раз куплет из нашей строевой песни. У него глас яко у диакона. Если услышат отставшие, так на голос придут. Подождем четверть часа. Потом, Дима, оставь мне военфельдшера и раненых. И восемь бойцов, которые поздоровее. Пусть сейчас начинают носилки мастерить. Двоих понесем, остальных поведу. Так что, Дима, я решаю вопрос с ранеными и узнаю что там с госпиталем, а ты бойцов выводи. К Канютину уже не пробьешься. Не пройдешь и не успеешь. Калинин говорил, что он целый стрелковый полк отправил в лес, груши околачивать, от Канютино до станции Никитинки. Выжди, когда большак опустеет, и уходи за большак. Не найдешь полка – веди людей на северо-восток. Там наши части должны быть. Выводи людей. А я ранеными займусь.

Штауффенберг в пути

Благополучно проскочив через Канютино, Макс фон Штауффенбер сделал одну большую глупость. Он стрелял в русского генерала и не убил его. Вихляясь между выбоинами, генеральская машина оторвалась от грузовика диверсантов и исчезла за поворотом.

Это было очень и очень плохо.

Попытка обезглавить русские войска на направлении удара не удалась, а выполнение задания, возложенного на Штауффенберга, оказалось под угрозой срыва. Наверняка, увидев первое же подразделение или пост русских войск, генерал выскочит из машины и поднимет такой шум, что поставит на уши половину фронта с приказанием найти и уничтожить его группу, безнаказанно шастающую по тылам и посягнувшую на генеральскую особу.

Поскольку за любым из поворотов могли находиться красноармейцы, ориентированные на поимку или ликвидацию его группы, то нужно было бросать автомобиль и уходить далеко в сторону от своего местонахождения и запланированного маршрута или дожидаться подхода немецких войск.

Причем, ни один вариант не гарантировал успеха.

При первом варианте, не исключалась возможность обнаружения и разоблачения группы противником. Перспектива оказаться в лапах военных чекистов абсолютно не радовала Макса. Прятаться в лесу до подхода основных сил вермахта означала потерю времени, безопасное передвижение по захваченной территории и гарантировала нежелательную необходимость перехода через русскую линию обороны.

Даже машину спрятать негде. Как назло, ни съезда, ни развилки. Придорожные кюветы залиты водой, по сторонам от дороги или вековой лес или болотистые низины.

В общем, как говорят на Руси, приехали!

И всё это из-за необдуманной стрельбы по генеральской машине. Если бы это сделал кто из подчиненных, Макс не раздумывая пристрелил его.

А получается, что сам стрелял и сам поставил всю группу под угрозу смерти.

Импровизировать... Импровизировать...

Макс вышел из машины.

Приподнял полог и скомандовал – Быстро всем в лес. Метров на триста севернее дороги. Найти подходящее место, затаиться, выставить охранение и ждать. Ржавый, задержись.

Приказал и снова мысленно обругал себя.

– Опять недопустимая ошибка! Хоть и по-русски, но он назвал рыжеволосого водителя Сергея Остириковского агентурным именем, а ведь было решено обращаться на заданиях только по званиям, именам или фамилиям.

Заметил это и Остриковский, но виду не подал, только скользнул взглядом, чуть дольше и козырнул Штауффенбергу – Есть остаться, товарищ младший политрук.

– Боец Остриковский, ты сейчас немного испорти машину, но так, чтобы даже баран за пару минут разобрался, в чем причина неисправности.

– Есть испортить машину. Я, товарищ младший политрук проводок от трамплёра отломаю. И быстро, и видно, и исправить не трудно.

Приподнял Сергей боковину капота, дёрнул на себя проводок и опустил капот на место.

– Готово.

– Проверь, не осталось ли чего в кузове и кабине.

– Чисто.

– Тогда уходим.

Перепрыгнули через канаву. Отошли в глубь ельника, прилегли за кустом лещины и стали наблюдать за дорогой.

Всё произошло именно так, как хотелось Максу. Через полчаса на дороге показалась большая группа красноармейцев, человек двадцать, во главе с лейтенантом. Когда колонна дошла до автомобиля, бойцы стали наперебой что-то говорить командиру. Наконец тот махнул рукой в знак согласия.

Сначала, бойцы начали кричать подзывая отлучившегося водителя. Не дозвавшись и не дождавшись законного хозяина, обступили грузовик. Один боец залез в машину и нажал на стартёр. Безрезультатно. Двигатель не ожил.

Тогда знаток техники открыл боковину, задумчиво осмотрел двигатель, что-то пощупал, потрогал, пошевелил и обрадованно хекнул, заметив болтающийся конец провода. Зубами содрал изоляцию, примотал оголённую проволочку на положенное место, проверил уровень масла, заглянул под пробку радиатора, залез в кабину и завёл двигатель, наслаждаясь восторженными возгласами сослуживцев.

Впрочем, возгласы смолкли, как только на дороге показалась следующая группа красноармейцев, увидев которую, первая группа быстренько загрузилась в кузов, шофёр прыгнул за баранку, лейтенант сел рядом и два отделения красноармейцев, овладевших автомобилем, отправились в сторону Холма-Жирковского.

– Замечательно – подумал Макс. Теперь, если у русских есть связь и порядок, этих воинов арестуют по подозрению в покушении на жизнь генерала, потом дождутся следователя, начнут допрашивать, делать выводы, докладывать начальству и подарят его группе два-три часа времени.

Сергей, веди сюда наших.

Собрались диверсанты. Встали перед Штауффебергом.

– Итак, бойцы, кто видел, кто не видел, но возле станции Канютино был обстрелян воинский эшелон. Краснопузые разбежались, как зайцы. Они знают, что сзади немецкие войска, поэтому пойдут разрозненными группами на восток. Наша задача примкнуть к одной из больших групп и вместе с ними идти к нашей цели. Проблема одна. Красные идут без оружия. Они или побросали свои винтовки или не успели получить их.

Поэтому, мы как бдительные бойцы потерявшие связь со своей разгромленной частью, задерживаем группу подозрительных лиц, якобы бросивших оружие, и сопровождаем их для выяснения личностей, а далее – действуем по обстоятельствам.

Вышли на дорогу и опять влипли.

Определенно, для Штауфенберга началась череда неприятностей. Сначала послышался топот ног и показалась толпа в полсотни человек, затем, неожиданно толпа бросилась в разные стороны, спасаться в лес, а через три – четыре минуты, из-за поворота появились три мотоцикла, приближение которых, которых диверсанты не расслышали из-за гула летящих самолётов. Мотоциклисты, увидев перед собой вооруженных красноармейцев, стоящих поперек дороги, не испытали сомнения, что перед ними именно большевики и начали палить , одновременно из трех пулемётов.

Никогда ещё Макс Штауффенберг не испытывал такого позора и не бегал так быстро. Он даже не помнил, как метнулся через кювет, кубарем прокатился до кустов, на четвереньках пролез сквозь густые заросли ирги, вскочил на ноги и прыжками понесся по лесу, стараясь, чтобы между дорогой с мотоциклистами и его спиной было как можно больше толстых деревьев, со щелканьем ловивших в свои стволы германские пули.

Щелчки, с которыми пули впивались в деревья, напомнили ему стук отцовской трости о дубовый паркет, когда отец в ярости кричал ему, уезжающему на Восточный фронт свои проклятия.

Макс бежал и вместо молитвы богу хрипло выдыхал – Отец прости, отец прости, отец прости...!

Когда стрельба стихла, остановился.

Прислушался. Постоял и медленно стал возвращаться. К дороге не подходил, а полз. Замирая, прислушиваясь, подолгу разглядывая каждое дерево, пенёк, валежину, кочку или куст, из-за которого в него мог целиться враг.

–Main Cot!

Макс назвал своим врагами немецких солдат, с которыми, плечом к плечу, служит Германии.

Послышался стон. Макс встал и осторожно, так, чтобы ни один сучек не треснул под ногой, направился к раненному.

– Помоги...

На ярко-желтой листве, залитой кровью корчился Алексей Баскаков. Одна пуля пробила грудь. Кровяная пена пузырится и расползается по груди из пробитого лёгкого, а между слабеющими пальцами, прижатыми последними усилиями к шее, из поврежденной артерии, несколькими струйками утекает жизнь.

– Прости Лёша. И прощай. Я рядом

Макс прижал свою черную от лесного торфа руку на липкую от крови руку друга и держал её, пока ноги Алексея не перестали дёргаться в предсмертных судоргах.

Подошел к дороге. Призывно прокричал три раза, подражая сойке. Вот она война... Пятеро мертвых диверсантов лежали на дороге. Звёздочки с пилоток сняты мотоциклистами для подсчета их славных побед над большевиками. Тела ещё двоих камрадов плавали в застоялой кюветной воде. Алексей брошен в лесу. Альберта прирезали из жалости, чтобы не мучился. Трое легко ранены. Ничего опасного для жизни, но на задании они теперь балласт. Этих в госпиталь. Двенадцать человек потеряно. Половина группы. И опять Макс прошептал – Батя, прости меня. Прости нас...

Теперь не до конспирации. Приказал Владису выйти на дорогу, снять нижнюю рубаху и держать её над головой как сигнал сдачи в плен. Иначе, не дай бог, немцы очередного своего воина угрохают.

Не угрохали. На этот раз возле Владиса остановилась пара мотоциклов из проезжавшей колонны. Когда Владис на чистейшем прусском диалекте назвал командиру роты кодовое слово и потребовал помощи для доставки раненных разведчиков в госпиталь, то лейтенант тут же связался со штабом полка и сообщил, что штабная и тыловая колонны на подходе и их группе окажут максимальную помощь. Оставил с группой пару солдат под командой фельдфебеля. Чтобы слишком ретивые вояки не проредили группу ещё раз.

С командиром мотоциклетного полка разговаривал сам Штауффеберг. Даже не разговаривал, а требовал транспорт и сопровождение до линии соприкосновения с Красной Армией. Раненных передали в руки доктора, загрузились в любезно-предоставленный грузовик и продолжили свой путь, вслед за броневиком набитым автоматчиками, радистом и пулемётчиком крупнокалиберного пулемёта.

Не думал Макс Штауффенберг, что так быстро пройдут Германские войска через Канютинский рубеж. Знал бы, так подождал бы, после дурацкой стрельбы в генерала, час – другой подхода немецких войск. Сберёг бы девять жизней своих подчиненных. Как говорил его отец, задним умом все умны...

Вот и Холм-Жирковский. Интересно, большевики думают воевать? Радист сообщил, что, по данным воздушной разведки, южнее поселка, уже четыре часа стоит русская танковая дивизия, подошедшая с юга и не и не предпринимают никаких мер, чтобы блокировать эту дорогу в свой тыл, к городу Вязьме. Пехотные части отступают от дороги, при подходе немецких войск. Кто не отходит, тот уничтожается. Подходы к днепровским мостам забиты бегущими людьми, повозками и автомашинами. Нет никакой организованной линии обороны. Укрепления на реке Днепр не заняты. Мосты не взорваны. Это ловушка или неспособность сражаться?

Когда войска мотоциклетного полка объехали Холм-Жирковский с северной стороны и могли любоваться бегущими к переправе русскими войсками, командир полка дал приказ остановиться

– Мне надо на ту сторону – сказал Макс полковнику. Но и позволить большевикам взорвать мост нельзя. Давайте договоримся так. Я со своими людьми, подойду поближе к переправе, посмотрю что там, как и где, а минут за пятнадцать, до наступления темноты, мы смешаемся с толпой, приблизимся к охране, перестреляем её, нейтрализуем подрывников, а ваши люди, полковник, пусть немедленно мчатся к мосту.

Только учтите, моя жизнь и жизни моих людей нужны Рейху.

Поэтому, по самому мосту не должно быть никакой стрельбы. Мост мы очистим сами. В направлении моста не стрелять. Только левее дороги и правее дороги. Тем более, что именно туда начнет разбегаться толпа при вашем появлении. И за рекой, пусть ваши люди не видят никаких целей, ближе пятидесяти метров к мосту.

А ещё, пока у нас с вами есть время, переоденьте в русскую форму отделение проверенных в деле солдат, дайте им трофейное автоматическое оружие и пару ручных пулеметов, если найдёте. Пусть они вместе с нами дойдут до моста, а потом присядут отдохнуть на краю оврага. Они понадобятся, чтобы толпа не ринулась на мост. Впрочем, я их сам проинструктирую. А лавры и награды меня не интересуют.

На том и порешили.

... В начале ночи с 3-го на 4-е оектября 1941 года, в штаб Группы Армий "Центр" поступило донесение: "Мост через реку Днепр, восточнее Холм-Жирковского (Глушково) захвачен в неповрежденном состоянии силами мотоциклетного полка.

В советских источниках сообщалось: "Диверсанты, смешавшись в сумерках с отступающими войсками, захватили Глуковскую переправу через Днепр".

Канютинское направление немецкого удара на Вязьму, по плану операции «Тайфун» было одним из важнейших направлений. То, что враг беспрепятственно двигался 3-го октября 1941 года, через Канютино до поселка Холм-Жирковского – это лежит на совести генералов Хоменко, Лукина, Болдина, Калинина, которые не сумели предотвратить, остановить и ликвидировать прорыв немецких войск. Это вина командующих фронтами – Конева, Буденного и их руководства в лице начальника Генерального штаба – Шапошникова. Канютино, как дитя у семи нянек, да и Холм-Жирковский были отданы противнику практически без боя. Это одна из причин Вяземской катастрофы.