Текст книги "Дайте стройбату оружие. глава Канютинский рубеж(СИ)"

Автор книги: Аноним Соавторство

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Соавторство
Дайте стройбату оружие. глава Канютинский рубеж

Макс Штауффенберг

Потеряешь минуту – потеряешь жизнь.

Это главный принцип молниеносных действий диверсионных групп.

Несмотря на стремительное наступление немецких войск, вслед за которыми продвигалась группа "Молчуна", темп продвижения не соответствовал поставленной задаче.

Доблестные парашютисты, которым был поручен захват русских сапёров-строителей, могли опоздать. Прибыв на место, они могли обнаружить пустые землянки и вонючие портянки, брошенные азиатами при приближении немецких танков,

В таком случае, ищи-свищи по этим лесам и оврагам солдат, приказ на пленение которых пришел из Берлина.

"Молчуна" немного удивляла странная малозначительность поставленной задачи, но он, как истинный воин, прежде всего должен выполнять приказ. Потом уже, получая заслуженную благодарность или даже награду, можно будет ненароком поинтересоваться у берлинских друзей, чем так заинтересовали Канариса землекопы в военной форме.

Наверное, среди них находится кто-то из сынков сталинского окружения, в воспитательных целях посланный помахать лопатой – за неподобающее, порочащее высокопоставленных родителей, поведение.

"Молчун" считал себя неплохим психологом-физиономистом. Значит, он сможет вычислить в толпе русских скотов того, кто "выращен на шоколаде", не приучен к физическому труду, презирает сослуживцев и тяготится своим нынешним положением.

Мысли почти бестолково роились в голове "Молчуна", сталкиваясь друг с другом, смешиваясь, снова разлетаясь:

"Одно ясно точно: при любом раскладе, такого "кремлёвского сынка" нужно будет после захвата локализовать, и беречь больше своих глаз, как козырную карту для каких-то политических игр.

Странно, почему этого не объяснили сразу. Только сказали, что важно взять в плен как можно больше русских землекопов. Уточнив единственное: "с признаками интеллекта на лицах".

Как можно больше? Это сколько? Сколько таких всего? – Пять? Десять? Сто?..

Возможно, это дети русских опальных генералов, выпущенных из сталинских тюрем?

Дети, отцам которых не доверяет Сталин?

Дети, которым не доверяет сталинский пёс – Берия?.

Дети, которых не пустили в действующую армию, чтобы исключить переход отцов на сторону Германии?

Дьявол!

Не слишком ли много он думает о задании?

Нужно просто захватить как можно больше русского быдла, при необходимости, ликвидировав тех, кто выглядит полными идиотами. Дождаться прихода своих войск и передать пленных представителю адмирала Канариса, пьющему сейчас французский коньяк в уютном особнячке Смоленска.

Для этого, "Молчун" должен опередить войска, просочиться сквозь боевые порядки русской армии, где, действуя под видом какого-то "политрука Колобова", со своими подчинёнными, отыскать расположение землекопов, приказать им бросить лопаты и весело шагать в плен.

Просто приказать бросить лопаты...

Впрочем, нет, у русских там не только лопаты. Берлинский гость сказал, что могут быть и винтовки. Десятка три. Господи! Как подумал-то! – "у русских"! А сам-то кто? Не русский разве? Нет! Не у русских! – у советских! Только так думать надо! А то, не приведи Господи, рука не поднимется! Не русские они! Не братья ему! Иуды, подстилки жидобольшевицкие!

Три десятка винтовок явно слабее двух десятков русских автоматов, самозарядных винтовок и ручных пулемётов, которыми вооружена группа "Молчуна-Колобова".

К тому же, у него в подчинении вовсе не сынки немецких бюргеров, всяких там мясников и пивоваров-сосисочников, а верные, не раз проверенные в деле боевые товарищи. Сплошь голубая кровь. Дети офицеров Русской Императорской Армии, офицеров Белой гвардии, выброшенные большевиками на чужбину. Пусть, по большей части, и не русские по крови, но это даже лучше: потомственные курляндские и остзейские дворяне, потомки крестоносцев, люди, пращуры которых веками воевали вот за эту русскую землю – то защищая её, то пытаясь захватить. Впрочем, и русских хватало. По большей части – из казаков. Служилая косточка, потомственные воины, на которых можно положиться в любой боевой ситуации. Спасибо авторитету Краснова да Шкуро! – Не они бы, так, кто знает, пошли бы казаки на службу Германскому Рейху.

Идейные...

Не за железные кресты воюют. Хотят Россию от жидов-комиссаров очистить, вернуть себе поместья с вишневыми садами и фамильные дома на Петербургских, Рижских и Московских набережных. У кого были... А у кого ни домов, ни поместий и не было никогда – за мечты порушенные, за то, что Родины были лишены... У каждого свои причины... У предков "Молучна" тоже не было ничего большего, чем скромное офицерское жалование да съёмные квартирки. Во всяком случае, в последние триста лет... Ничего, зато теперь будет. Не раздавать ли земли тем из титулованных, кто палец о палец не ударил, выжидая или открыто порицая службу на стороне "колбасников".

Пусть и не всех родители на этот поход благословили. Нашлись и такие, что грехом сочли святой освободительный поход, с девками продажными потомков сравнили, да прокляли, навек лишив родительского благословения. Как ни странно, даже те из них, в ком не было ни капельки русской крови! Ну, да это всё полная дичь: старческое слабоумие, замешанное на химерической верности давным-давно данной присяге на верность тому, чего и кого уже нет, не более того. Хоть, право, душу порой неприятно покалывает. Это "Молчун" по себе знал. До сих пор в ушах звучал дребезжащий гневный голос родителя: "Прокляну иуду! Не сын мне ты больше!" И ведь проклял. А, были б силы, так и убил бы собственной рукой единственного сынка Володиньку. Как Тарас Бульба, о котором когда-то с восхищением читал маленькому Володе. Голой рукой единственной убил бы. Ну ничего! До победы немного осталось. А там и отец поймёт. Осознает и простит. Даже нет! – не простит, а сам перед сыном покается в старческой дряхлой глупости своей... А мама ничего не сказала... Только тихо плакала у окна. И даже проводить не вышла... Ей сейчас особенно нелегко. Немка по крови, русская по воспитанию и убеждению, она так не смогла привыкнуть к жизни вне России, не раз повторяя: "Здесь всё чужое, всё чужое, всё не наше, не как у нас..." С Красновым довелось свидеться. Странно, не неприятный осадок в душе остался. Несколько, почти до неприязни, отталкивало желание генерала быть немцем большим, чем сами германцы, какое-то безумное, неистовое преклонение предо всем немецким. Так тоже нельзя! И это тоже проявление старческого слабоумия, пусть и в иную сторону. Ну, да чёрт с ним, с Красновым!..

Главное, после того, как закончится война, принять командование ротами, батальонами и полками новой Российской армией. С Германией уж как-нибудь да договоримся, пусть и придётся часть территории отдать. Не страшно".

"Молчун" задумался.

"Какое, право, странное совпаденье?

В кармане его гимнастёрки лежит удостоверение политрука Макара Колобова.

Простая русская фамилия. Такая же распространенная как Хлебников или Караваев.

Колоб – это ведь просто круглый хлеб, выпеченный под горячим сводом русской печи.

Жалко "Молчуну" убитого Колобова, словно брата родного жалко. Убили большевистского офицера, поредели ряды Колобовых, которые вскоре смогли бы строить новую свободную Россию. Сначала – при содействии и под приглядом немцев, а потом и "сами с усами". Главное – не превратиться в безропотных немецких псов. Главное – молчать до поры – до времени и работать на будущую славу России.

Большую часть своей службы в рядах германской армии, "Молчун", он же – майор Макс фон Штауффенбург, он же, когда-то – Максим Алексеевич Алфёров, не задумывался о политике. Разве что фамилию, данную ему при рождении, сменил на материнскую – фон Штауффенберг. Нет, не из желания казаться немцем, не отрекаясь от русских предков. Просто добрые друзья сказали, что на данное время так будет проще. Немало в том помогли двоюродные братья матери: Бертольд и Александр. Правда, их младший брат – дядя Клаус, учившийся тогда в академии Генштаба, перемену фамилии не одобрил. Говорил что-то напыщенное, что, при всей древности вюртембергского рода Штауффенбергов, Максу не стоит забывать о древности рода отцовского. С ещё большим неприятием семейство Штауффенбергов отнеслось к поступлению Макса на службу в полк "Брандербург". Якобы, сие противно чести. "Чепуха! У макаронников вон, целый князь диверсионной работой не гнушается. Они просто закоснели в своём чванливом аристократизме! Даже Клаус, который старше всего на два года. А отец о перемене фамилии до сих пор не знает. Но с немецкой фамилией служить и просто жить стало действительно удобнее и проще. Проще... Просто служил, просто воевал... Испания, Польша, Крит, Балканы... Был смелым и удачливым. Осторожным и наблюдательным. Исполнительным и инициативным солдатом, фельдфебелем, офицером Германской армии. Мечтал о быстрой карьере и генеральских погонах".

Сейчас, ничего, кроме воспоминаний, не связывает его с "Бранденбургом". Он вожак "Волчьей стаи" особого назначения.

За четыре месяца войны, вдыхая русский воздух, проезжая через русские города, шагая по русским полям и перелескам, "Молчун" всё больше становился сентиментальным, задумчивым, щедрым, безрассудно-отважным и упорным в достижении целей. Сейчас, трясясь в кабине автомобиля, Макс вдруг окончательно понял, что он пришёл не в стан врага, а вернулся на свою землю. Наверное, понял в тот момент, когда оказалось, что тот убитый политрук – совсем не жид, а напротив даже – однофамилец его бабушки по отцу. Убитый оказался не столько врагом, сколько соплеменником... Возможно, даже родственником, пусть дальним, но кровным, связанным с ним, Максимом Алфёровым, общими предками.

От такой мысли "Молчун" даже перекрестился: мелко, украдкой, лишь изобразив крестное знамение чуть пониже ключиц: "Чудны дела твои, Господи! Красный политрук – мой соотечественник и защитник вот этой русской земли!

Богата Россия Колобовыми...

Товарищем убиенного царевича Дмитрия Иоанновича, до последнего смертного мига, был Петруша Колобов...

Одним из первых, дошел до неведомого Охотского моря казак Нехорошко Колобов...

Сподвижником государя Алексея Михайловича Романова был боярин Ордын-Нащёкин, женатый на дочери Псковского дворянина Василия Колобова...

Супротив царевны Софьи Алексеевны Романовой и её сожителя во блуде, князя Бельского, бунтовал полк во главе с полковником Никифором Колобовым...

Во все времена Колобовы служили Отечеству по военной, чиновничьей или торговой части. Работали в гимназиях и в больницах. Постигали инженерное мастерство и знания хлеборобов. Бог ведает, какого роду-племени был политрук Колобов, но майор Алфёров воспользуется его именем-фамилией, для того, чтобы ускорить и без того близкую победу, которой должно завершиться вот это последнее и решающее наступление Германских войск на Москву... Можно сказать, что для святого дела использует... А святого ли? Что сам Колобов сказал бы об этом, доведись им встретится и поговорить? Он ведь тоже был уверен, что идёт на святое дело: защищать Родину от очередного иноземного нашествия, от очередных "двунадесять язык" – один Бог ведает, каких по счёту. Господи! да что это я! Ведь я прав, не он, не политрук этот, запутанный большевицкой пропагандой!

И Бог с нами, не с ними! И доказательством тому – молниеносное продвижение германских войск, толпы сдающихся в плен, брошенная техника и оружие. Германские войска – вовсе не враг, не захватчик, а союзник. И, как ни быстро передвигается по русской земле немецкая армия, "Молчун" должен опередить эти войска. Это моя задача! Думать о ней, только о ней, и больше ни о чём!...

Легко сказать!"

К месту действий так мало дорог, и за каждую упорно уцепились взводы и роты большевиков, отчаянное сопротивление которых задерживает движение колонны "Молчуна".

Между деревней Быково и станцией Игоревской, продвижение немецких войск остановили русские танки. Как выяснил Макс по радиосвязи, большую часть русских легкобронированных танков удалось уничтожить или оттеснить с дороги в болота, восточнее деревень Поповское и Рыбаки. А вот совладать с засадами нескольких тяжелых танков КВ и неожиданными атаками Т-34, не удается. От самолетов люфтваффе, русские танки умудряются прятаться под разлапистыми елями. Так что сейчас силы не равны. Русские генералы бросили на защиту Игоревского большака целую танковую бригаду – почти сотню танков, а немецкие генералы наскребли гораздо меньше бронемашин. Так что если бы не орудия пехотного полка, компенсирующие дефицит огневой мощи танкистов, то чем черт не шутит, русские танкисты могли бы опрокинуть наступающие немецкие войска и, ударив с юга, перерезать Канютинский большак, по которому движется группа Макса.

Диверсанты, переодетые в красноармейскую форму, прячутся в тентованом кузове фордовского грузовика, захваченного в Польскую компанию, в предместьях Варшавы. Очень похожие автомобили есть сейчас и у Красной армии. У водителя поверх зеленой гимнастерки, украшенной черными петлицами с автомобильными эмблемами, одета пятнистая куртка немецкого парашютиста. "Молчаливый" сидит рядом с водителем в офицерской фуражке и черном форменном плаще.

Это чтобы свои не перестреляли.

Грузовик сопровождает наполовину поредевший в боях, взвод пехотинцев под командованием полукровки Лейтенанта Вернера Маслова. Четыре слабеньких русских мотоцикла движутся перед грузовиком диверсантов. На них – пехотинцы Вернера, а сзади, в открытом кузове Опеля, ещё полтора десятка его гренадеров.

Маслов находится в полном распоряжении "Молчуна".

"Молчун" волен пожертвовать пехотинцами ради выполнения приказа, волен использовать, как усиление группы, или просто отпустить за ненадобность.

Канютинский рубеж

В паре километров западнее станции Канютино, уткнулись в хвост колонны. Остановились. Заглушили моторы.

Причина – обычная на войне. Движение на восток невозможно по причине того, что до сих пор не прорвана русская линия обороны. Причем эта линия не условная черта карандаша на карте, а вполне реальная нить железнодорожной насыпи.

Было видно как немного правее переезда, горело здание станционного пакгауза, две топливных цистерны и несколько домишек.

Изредка, пулеметные очереди и звуки винтовочной пальбы заглушались выстрелами орудий. Снаряды рвались перед железнодорожным переездом, ломали шпалы и долбили кирпичную стену водокачки – там, где мелькали каски и спины большевиков. За поворотом, прикрывшись дорожным полотном, залегла немецкая пехота, бросок которой к русским позициям может стать последним броском в их солдатских жизнях. Тройка бронетранспортеров, стоящих перед поворотом, прикрытых от противника придорожным кустарником, вряд ли помогут пехоте. По кустарнику не проехать. Там глубокий пятиметровый овраг с крутыми склонами. Справа от дороги – тоже овраг, врезающийся в поле на полусотню метров.

Черт!

Потеряешь минуту-потеряешь жизнь!

Макс сломал ивовый прутик, оголил его от листвы и, похлестывая о голенище сапога, направился к группе пехотных офицеров.

Махнул пугающим удостоверением перед лицом командира батальона, после чего тот моментально потерял фельдмаршальский вид и вытянувшись по стойке смирно, начал докладывать обстановку.

– Господин майор, позвольте представиться, капитан Штайнкнабе. Вот эту станцию (капитан указал рукой в сторону горящих зданий) и дорогу на поселок Холм-Жирковский, по словам захваченного утром пленного, обороняет сотня красных юнкеров и взвод пограничников при поддержке зенитных орудий и трех лёгких танка. Силами артиллерии, было уничтожено два танка противника. После безуспешной танковой атаки, для бомбометания, были высланы пять самолетов, осуществивших две волны ударов по позициям большевиков. В результате работы авиации, уничтожен третий, последний русский танк и артбатарея противника, не успевшего подготовить инженерную линию обороны. Наблюдатели отметили стрельбу из одного орудия малого калибра. Точное место расположения орудия указать не могу, поскольку русские уже трижды перемещали его на разные позиции. Поскольку обороняющиеся курсанты являются будущими офицерами (тут лицо командира батальона расплылось в улыбке от собственного остроумия), но умрут в нижних чинах, они имеют хорошую стрелковую подготовку и не пытались бежать из окопов, при приближении моих солдат. Во избежание значительных потерь, я запросил у командования дивизии помощь танков. Мне ответили что наши танкисты, два часа назад, у деревни Петрово, пополнили боезапас, приняли моторное топливо и выдвинулись, в количестве тридцать машин, для поддержки моего батальона. Штабом дивизии приказано не предпринимать действий до прибытия танков. Предупредили, что командир танкового батальона страшно зол и обещает закатать в землю русских скотов, мстя за гибель десяти танковых экипажей, погибших сегодня утром. Сказали, что если мой батальон освободит дорогу на русское селение Холм-Жирковский, что переводится на немецкий язык, как Жирная Гора, то меня наградят железным крестом.

Кстати, господин майор, вы не знаете русского языка? Мои солдаты вчера захватили русское знамя. Не могу понять, какому полку или дивизии принадлежало знамя и к каким наградам представить отличившихся бдительностью солдат.

– Несите свой трофей.

Через пару минут, адъютант принес алое полотнище, намотанное на крашенное красной краской древко, увенчанное бронзовым наконечником, с изображениями серпа и молотка. Покручивая древко, распустил шелковое полотнище знамени, которое заколыхалось на ветру перед Штауффебергом.

Налетевший порыв ветра расправил полотнище и Макс прочел буквы, вышитые золотистыми нитями: "СССР. Всероссийская пионерская организация имени В.И.Ленина. Батуринская семилетняя школа.".

– Поздравляю господа! Вы стали обладателями флага гимназической бойскаутской общины!

Впрочем...

Может быть, это очень не плохо...

Сохранишь минуту – сохранишь жизнь!

... Дружелюбие и веселость исчезли. Макса словно подменили. Один миг – и он превратился в сильного, хладнокровного зверя, не терпящего возражений, готового выполнить любое невыполнимое задание.

Лейтенант Маслов, бери мотоцикл, поезжай назад, встреть танковую колонну и передай её командиру, чтобы остановил машины в месте встречи, а он сам – немедленно прибыл сюда на любом лёгком танке, имеющимся в его распоряжении.

Да, а потом, как привезешь танкиста, бери своих вояк и делай что хочешь, но чтобы через два дня ты был в районе своей деревне, где деревенские девки твоего отца любви обучали. Дойдешь. Затаись в лесу и будь на связи. Жди распоряжений, и чтобы ни немецкое командование, ни русское, ни сном, ни духом о тебе не ведали. Растворись, исчезни и жди моего приказа. Если кто-то другой посмеет приказывать, убей его.

Что послужило причиной кипучей деятельности Макса?

Он решил незамедлительно пройти через русский рубеж обороны и, поэтому решил взять руководство в свои руки.

"Молчун" давно не ведал жалости и ему было безразлично, сколько пехотинцев и танкистов погибнет в бою.

Но он отлично понимал, что если у речушки Светы, будущие сержанты задержали на день наступление Вермахта, то курсанты офицерских курсов, только по своим трупам пропустят немецкие войска.

А задерживаться на сутки или на двое, "Молчаливый" не собирался.

Увидев русский бойскаутский гимназический флаг, он вспомнил театральный кружок своей гимназии и наставление учителя, руководившего кружком, которое не единыжды спасало Максу жизнь.

Учитель говорил: "Если вы, дети, забыли слова, если растерялись и не знаете, что вам делать на сцене – ИМПРОВИЗИРУЙТЕ! Чем неожиданней и оригинальней будет ваша импровизация, тем лучше вы справитесь со своей ролью".

...Капитан Иванов, командир роты курсантов армейской школы политруков, сидел на снарядном ящике возле последнего уцелевшего орудия.

Артиллеристы не рыли капонира, не оборудовал снарядного дворика, не маскировал свое орудие. Они просто занесли снаряды в кирпичное здание водокачки, а орудие подкатили к самой стене чтобы, при начале боя, выкатывать его на прямую наводку, сделать пару выстрелов и перетащить орудие поближе к переезду. Там, за разбитыми вагонами, на фоне огоньков пламени и черного дыма и от догорающего штабеля просмоленных шпал, решили показать немцам "последний парад". То, что парад будет коротким, командир орудия – старшина Полищук не сомневался. Он даже знал, как погибнут его ребята и он сам. От горячих, разлетающихся осколков вражеских снарядов и минометных мин, которые густо и прицельно посыпятся в то место, откуда будет доноситься бабаханье выстрелов любимой "грохотулечки" старшины Полищука.

Капитан Иванов, поднимал автомат на вытянутой левой руке, прикидывая, насколько менее-прицельной окажется его стрельба "с левой", поскольку правая рука была простреляна немного выше локтя и висела на матерчатой "косынке" из новенькой холщевой портянки.

Патронов – по три обоймы у курсантов осталось. Гранат нет. Налегке, скорым пешим маршем, привел он сюда своих курсантов, чтобы закрыть стык между своей 30-й Армией Хоменко и 19-й Армией Лукина. Вагоны на станции зерном и мукой набиты. А патронов и гранат нет. Да и где теперь то начальство? Телефон железнодорожный не работает. Рация осколком пробита, испорчена напрочь! Отправил он троих посыльных, на все три свободных от немцев стороны, но ни один не вернулся. Видимо не могут найти отцов-командиров.

Вот если не удержит Иванов станцию – мигом слетятся начальники, как мухи на мёд, наказывать его за слабую оборону. А чем обороняться? Нет, лучше уж ему умереть в бою, чем от трибунала пулю получать. Желательно сразу насмерть, поскольку, даже у комбата нет гранаты, на крайний случай если окружат его враги, безпатронного или израненного.

Сунул Иванов в карман гимнастерки пару патронов "для себя". Опасаясь, что у одного может случиться осечка. Патроны сейчас школьники на папиросных фабриках делают. Вдруг бракованный патрон попадется.

Поднялся капитан с ящика, повесил автомат на левое плечо, чтобы пойти подбодрить своих пацанов, да не успел сделать и десятка шагов, как за его спиной послышался звук автомобильных моторов.

"Явление Христа народу"! Из легковой машины вылез генерал.

Капитан Иванов подбежал к автомобилю.

– Товарищ генерал-майор, здесь опасно! Немедленно уезжайте назад!

– Капитан, с каких пор ты командуешь генералами? Доложите обстановку.

– Капитан Иванов. Возглавляю курсантскую роту. Приказано, имеющимися силами удерживать станцию Канютино до подхода подкрепления.

– Генерал Калинин. Представитель штаба Западного фронта. Мне поручено организовать оборону Канютинского направления до подхода резервов. Так что воюй капитан. Деталей тебе знать не нужно, но поскольку дело серьезное, то знай, что от Вадино к тебе целая дивизия спешит на помощь. Так что с левого фланга тебя вот-вот прикроют, а за правый фланг не переживай. По лесу немцы тебя тоже не обойдут. Справа от тебя, до станции Никитинка, стрелковый полк окапывается.

Со стороны немцев, началась непонятная стрельба. На этот раз не было видно атакующей от кустарника, немецкой пехоты. "Кто-то прорывается через гитлеровцев, из окружения" – понял капитан и оказался прав. По открытому полю, объезжая овраг, подпрыгивая на неровностях и виляя из стороны в сторону мчался грузовик, преследуемый немецким танком и парой бронетранспортеров. Из окна грузовика торчало развевающееся на ветру красное знамя. Расстояние между грузовиком и преследователями увеличивалось. Снаряды танка ложились то с недолетом, то с большим перелётом. Видимо, наводчик в танке сидел не самый лучший. Оно и понятно, хороших сажают на современные танки, а не на такие, как эта французская коробчонка, десятилетней давности. Пулемётчики, стоящие в бронетранспортерах, тоже не снайперы. Тряска от высокой скорости, не давала пулемётчикам изрешетить грузовик.

"Полищук, Полишук! Помоги ребятам" – заорал капитан Иванов.

Зря кричал. Полищук уже взмахивал рукой и отдавал команду, заглушенную звуком выстрела. Снаряд ударил под ведущую звездочку ходовой. Танк прокатился метра три по разорванной гусенице и крутанулся на месте. Не дожидаясь, пока второй снаряд пробьет башню, из танка выскочили два немецких танкиста и, отбежав на безопасное расстояние, прижались к земле.

Бронетранспортеры притормозили и, не прекращая стрельбы в сторону грузовика, стали пятиться к кустарнику. Грузовик с красным знаменем домчался до большака, вгрызаясь колёсами в грунт откоса и надсадно ревя двигателем, вполз на насыть большака. Домчался до переезда, подпрыгнул на рельсах и оказался в расположении войск Красной армии.

"Ура!" – кричали курсанты, высунувшись из окопов.

"Ура" – радостно и успокоенно проговорил капитан, когда мимо него пролетал грузовик, из окна которого, радостно улыбаясь, высунулся офицер. Одной рукой, офицер удерживал древко знамени, а другую, со сжатым кулаком, вскинул вверх в неуставном, но знакомом, каждому советскому человеку, приветствии испанских интернациональных бригад. "NO PASARAN".

"NO PASARAN" -мысленно произнес капитан Иванов, думая, о немцах, скрытых кустарником – "ОНИ НЕ ПРОЙДУТ".

Грузовик с диверсантами вильнул за угол станционного склада и исчез из вида.

Калинин вышел из-за водокачки, куда его затащил адъютант при первых немецких выстрелах.

– Герои! Знамя спасли! Для таких героев и ордена не жалко. И тебе, капитан, орден будет, если не пропустишь врага до подхода основных сил. Свободен. Иди к бойцам.

Капитан Иванов отдал честь, четко, как в молодости, на плаце родного Ленинградского пехотного училища, сделал поворот на месте, рубанул три строевых шага и побежал к своим пацанам, тоскливо думая о том, что патронов у них осталось на десять минут боя. Если не удастся остановить пехоту, то поднимется вместе с курсантами и поведет их в штыковую. А вот если танки, то не позволит напрасных смертей и даст приказ на отход. Танк штыком не остановить. Не понимал капитан и того, какой дурак или предатель загнал в лес между Канютиным и Никитинкой целый стрелковый полк, ибо нет через тамошние лесные дебри и болота ни одной дороги, по которой мог бы пойти враг...

Генерал Калинин о боях за Канютино.

Послевоенные воспоминания:

Много лет спустя, рассказывая о своей роли в обороне Канютинского направления, Калинин напишет: ["В четыре часа утра 2 октября гитлеровцы атаковали войска Западного и Резервного фронтов. В голове наступавших шли танковые соединения, поддерживаемые авиацией. За танками следовала пехота. Враг одновременно атаковал на многих направлениях вдоль основных коммуникаций, ведущих к Москве. Но главный удар пришелся на стык между 30-й и 19-й армиями.

Меня вызвал генерал И. С. Конев, принявший к тому времени командование Западным фронтом. Ознакомив, в общих чертах с тяжелой обстановкой, приказал немедленно выехать туда и на месте сделать все необходимое, чтобы задержать продвижение противника до подхода группы генерала И. В. Болдина.

В Канютино уже во всем чувствовалась близость передовой. В районе самой станции и неподалеку от нее рвались снаряды. Гул взрывов с каждой минутой нарастал, становился все более грозным. Немцы стреляли по станции из дальнобойных орудий. На западе в небо поднимались густые клубы дыма.

В лесной деревушке, что приютилась вблизи станции, я встретил генерала В. И. Виноградова – начальника тыла 30-й армии.

Связи со штабом армии нет со вчерашнего вечера. Противник рядом, вот-вот в Канютино появятся немецкие танки, а у меня тылы развернуты, нужно срочно перемещать их.

– Чем вы располагаете, чтобы организовать оборону?

– В лесу у деревни Мытики Первые находится батальон охраны. Вот здесь, – генерал сделал пометку на моей карте, – три зенитных артиллерийских дивизиона. В районе станции и деревни Никитинка – армейский запасной полк.

– Так это замечательно! Будем драться, Василий Иванович. А вы начинайте эвакуировать тылы, – подвел я итог разговору.

Тут же разослал командиров своей группы с задачей организовать оборону на рубеже разъезд Никитинка – Мытики Первые – Новики.

Снова выехал в Мытики Первые к капитану Орлову. Там уже собралось человек пятьсот бойцов и командиров, главным образом из 162-й дивизии. Сформировали из них батальон, ставший потом нашим резервом. Чтобы дать людям прийти в себя после пережитого, отвели их на станцию Канютино.

Капитан Орлов возглавил батальон охраны тылов армии, 519-й и 473-й зенитные дивизионы и этими силами занял оборону на рубеже Мытики Первые – Новики. В помощь капитану я выделил старшего лейтенанта Маркова и политрука Гребешкова.

Командир запасного полка получил задачу оборонять участок от разъезда Никитинка до Мытики Первые. Полку был придан 528-й зенитный дивизион.

Местом своего командного пункта избрал окраину поселка станции Канютино. Со мной остались адъютант, командир резервного батальона капитан Смирнов и три солдата, которые с августа всюду сопровождали меня.

...Ночь в районе станции Канютино прошла спокойно.

Вдруг тишину нарушил далекий гул, похожий на знакомый рокот тракторов во время пахоты или уборки. Но мы-то знали, что это такое... На дороге, выходившей из леса, показались вражеские танки. Один, другой... пятый... Они двигались в колонне, словно на параде.

Прошло несколько томительных минут. До головного танка оставалось не более полукилометра, когда капитал спокойно приказал командиру зенитного дивизиона:

– Давай, браток...

Будто и не было тишины. Грохот орудий перекрыл все остальные звуки. Вот на дороге задымил и остановился один танк, за ним – другой... Остальные, отстреливаясь, повернули назад и скрылись в лесу.

– Разведали. Теперь надо ждать настоящей атаки, – сделал вывод капитан Орлов.

В одиннадцать часов в наступление на Мытики Первые двинулось до полка вражеской пехоты с танками. Наступавшие развернули свои силы по обе стороны дороги. Их поддерживали артиллерия и минометы. Завязался ожесточенный бой. Наши зенитчики действовали смело и решительно, сосредоточив главный удар по танкам.

– Нужно отрезать пехоту, – сказал я капитану Орлову. – Если немецким автоматчикам удастся просочиться в наши тылы, нам трудно будет удержаться.

По фашистской пехоте открыли фланговый огонь две батареи зенитных пушек. Умело действовали и бойцы батальона охраны. Попытка немцев прорваться вперед была отбита..

Примерно через час над деревней появилась девятка вражеских самолетов. За первой группой бомбардировщиков последовали вторая, третья... Загорелись дома. Пожары возникли и в районе станции. Наши зенитки молчали. Мы берегли снаряды для отражения танковых атак, представлявших главную опасность.