Текст книги "Война за "Любезное наследство" (СИ)"

Автор книги: Аноним Панцершиффе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Молодой Дохлая Рыба свою любовь новоявленную с малой добычей отправить хочет, а Форсил его урезонивает.

– Какую любовь? Неужели девицу смазливую нашёл?

– А ты что, ничего не знаешь? На главной площади, аккурат подле фонтана стоял механизмус странный, у горожан спросили, а те говорят, мол гаррота это. Значит чтобы лиходеев удушивать, казнь у них здесь такая. Рыба этим делом заинтересовался дюже, дня не проходит, чтоб он со своими людьми кого нибудь не поймал и гарротой не удавил. Больно потешно ему, какие рожи казнимый корчит, даже стул себе напротив поставил, сидит и смеётся, словно дитя малое. А как вчера прослышал, что можно часть добычи на вьюках в герцогство отправить, так засуетился, из земли столб вырыть приказал, думает что во время осады любовь его на дрова пустить могут. Только столб той только между двух лошадей везти нужно, а для дальнего перехода сие весьма хлопотно, вот его Форсил и урезонивает. Рыба же, словно единорог складчатый, ярится, лается и за меч хватается, сейчас глядишь и до поединка дойдёт.

– Поединков мне только не хватало. А ну...

Через время малое, молодой Дохлая Рыба чуть не плача, потащил любовь свою обратно в город, под смешки людей над картиной той потешавшихся.

Западный берег реки Ринал сейчас походил на погост неприбранный, весь трупами людей и лошадей заваленный. Передовой отряд войска маршала из егерей конных и рейтар доспешных, нахрапом переправиться решил, за то и поплатился.

Ещё шесть дней назад силы южные подошли к мосту у города Парадиз-Ринал, только глядь, а моста то и нету, только остовы быков каменных из воды торчат. Река здесь узкая, шагов семьдесят всего, но берега крутые, даже коней поить несподручно и течение больно быстрое. Вот и решили они мост деревянный на быках старых надстроить быстренько. За дело взялись споро и уже на следующий день от своего берега до первого быка пролёт прокинули , после за второй взялись, так работали, что любо – дорого. Рыцарь ле Манн им в том деле не мешал, на усилия спорые любуясь и механикуса поучая, мол гляди деревенщина, как умельцы стараются. Наш механикус только злобно ворчал на те упрёки и готовил каверзы, а как рыцарь ему отмашку дал, так с двух требюшетов закидал почти готовый мост горшками с зельем горючим. Чего он туда намешал, то не ведомо, но горело жарко и от строительства вскоре одни угольки остались. Ломать оно не строить, ничего хитрого. Это видать и ле Броманс понял и оставив в лагере укреплённом людей толику, вниз по течению направился. Брод они уже разведали, а колья и рогатки, что мы на своём берегу натыкали их не смутили, бо оборону ту хлипкую на первый взгляд, охраняли разъезды малые. Вот конники передового отряда, голов в двести, легко переправились и лишь на западной стороне оказавшись, пришли в сомнение, когда увидели что из редколесья хоругвь навстречу выехала. Хоругвь пестрела всеми оттенками синего, а кроме котт у многих на шлемах тюрбан накрученный, со стороны глядючи не поймёшь , дружина то или ордонанс-эскадрон. Рейтар одоспешеных у южан немного было, голов всего пятьдесят, остальные егеря с сулицами. Как успели, так построились, но удара шокового почитай сотни с гаком витязей Севера не сдюжили. Опрокинули их и застрявших в рогатках почитай всех и порубили, на ту сторону сбежали немногие. Вот теперь берег западный и принял вид погоста неприбранного. Рать же наша, дело сделав, не торопясь развернулась и в лесок уехала.

Уже в вечер подошло основное войско, словно ариманы берег затопили, подивились на побоище и лагерь возводить начали. А на утро маршал за дело всерьёз взялся. К самому урезу воды подвели машины метательные и давай пулять камнями да стрелами длинными, отогнав нас на расстояние почтительное. После колонну пехотную сформировали, хитро построенную. В голове колонны, на глазок человек в четыреста, по четыре в ряд встали щитоносцы с павезами, после пикинёры пристроились, пики долгие к небу задрав, а за ними, в хвосте значит, алебардщики. Вот таким манером, под барабанный бой, медленно, но верно и пошли через поток, дружка дружку поддерживая. Залюбовался барон такой слаженностью, ведь не каждый день увидишь как машина военная, добре смазанная на убой шагает через воды речные.

Уважения к пешцам, после того как Бирюков побили, нет ни капельки, ведь скот сей двуногий только под прикрытием способен обороняться, связь локтевую поддерживая. В поле же чистом, они есть жертва несчастная, обреченная Илагону-кровавому. Как подошла колонна поближе к нашему берегу, машины пулять кончили, чтоб своих не задеть нечаянно. Литвины конные сразу к урезу сунулись, стрелы в колонну пуская. Только пустое то, павезы надежно хоронили голову, а что навесом падало пробить шлемы железные на шляпы похожие, не могло никак. Ободренные пешцы дошли до кольев с рогатками, первые протиснулись, а сзади топоры застучали, колонне всей дорогу расчищая. Вот щитоносцы прошли через заграждения и из колонны по четыре попарно в стороны кинулись, образуя линию павез как прикрытие для пикинеров. Споро, быстро и слаженно. Восхищение такая дрессировка вызывала неподдельное, это же сколько их пороть надобно, чтоб точности добиться, более клепсидре присталое! Только восхищаться ещё, времени не оставалось совсем , как пикинёры свои места займут, то пробить их в лоб не получится. Опустив лэнсы благородные, рыцари, пажи да жандармы в галоп ринулись, торопясь поспеть пока пики в их сторону не склонились, частоколом сплошным. Поспели вовремя, пикинёры ещё бежали к краям, а алебардщики даже из воды не выбрались, как ударила рать конная истребляя всех без пощады. Пихоты презренные, в стадо не сбившиеся, подобно баранам заблеяли и врассыпную бросились. Щитоносцев с павезами конями посшибали, а пикинеров, которые копья свои страхолюдные в начавшейся свалке толком развернуть не могли, мечами рубили. Лишь немногие пешцы, разума не потерявшие, у уреза воды встали и как ёж ощетинились, сзади их алебардщики подперли, потерь ещё не понёсшие. Засмеялись наши конники той забаве детской, когда мужи взрослые друг за дружку прячутся да и поворотили коней взад, стрелкам место уступая. Пусть мол и эти потешатся.

Тут уместно сказать про литвинов слово доброе, ведь из Севера вышли они босота босотой, один меч на пятерых имеющих. То ли дело сейчас, посмотреть заглядение. Лошадок своих махлоногих почти все в заводные отправили, а сегодня гарцуют на южных конях, красивых да борзых, правда прихотливых, страсть. Все поголовно в бронях разных, на головах шлемы, по миигитовской манере с хвостами конскими, тюрбанами украшены. От разнообразия мечей, палашей, сабель в глазах рябит, но у каждого пика тонкая с бунчуком, тож из хвоста конского. Только луки свои трёхслойные сохранили литвины, бо не уступают они даже миигитовским. Вот из тех луков, да с сорока шагов и начали ежа обстреливать, ведь щитов у пешцов не осталось, а кольчуга так близко стрелу не держит. Долго забава сия не продлилась, пихоты, чести не имеющие, поворотились и в реку кинулись, только спаслись немногие, даже если в спину были ранены, то в воду падали и захлёбывались. С берега того вновь машины грянули, ну а конники отъехали восвояси, перед побратимами хвастая сколько народу кто побил.

Маршал ле Броманс понаблюдав сие действие, осерчал, но впал в задумчивость, осознал видать ошибку горькую. Шапками закидать войско Севера не получается и переправляться силами малыми, только людей терять. Как завалилось солнце за полдень, застучали барабаны да трубы запели, стало войско на том берегу выстраиваться, к переправе кровавой подготавливаясь.

Пехотная колонна построилась прежним манером, только теперь в воду полезут две роты, знать человек восемьсот, а по бокам пешцов встали конные, тоже колоннами, только по одному. Изменили тональность трубы, по другому стучат барабаны и обречённые на смерть тихим шагом пошли форсировать Ринал.

Парсуну ту наблюдали мы с воеводою, поперед хоругви выехав. Твердило меня в бок локтем ткнул и сказал, чуть обижено:

– Вот когда я про водяного говорил, ты посмеивался, думая что то сказки бабкины, а теперь смотри что станется. Когда в первый раз войско южное через реку переходило, то их не очень много было и река тому не противилась. А сейчас, поперёк реки бредёт без малого тысяча человек и лошадей более двух сотен. Ринал-река серчать начнёт и на помощь дядьку кликнет, дядька-водяной шуток таких не разумеет и виру начнёт брать с переправщиков.

Хотел я позубоскалить в ответ, но тут сам увидел, вода то прибывает! Если поначалу лошадям, что оприч пехотных шли выше течением, было по брюхо, то теперь до седла доставать начало. Да не просто доставать, а крутиться бурунами да пениться, знать не врёт Отвердович, Водяной действительно шутковать не любит. Голова колонны почти дошла до нашего берега, а в середине... ты смотри, что деется! Вода там поднялась, водоворотами пенится, пешцы уже почти по грудь и еле-еле друг за дружку держатся! Всадникам же держаться не за кого и одного вместе с конём приподняло, да на пихотов ка-ак кинуло! После другого! Колонну посерёдке прорвало, людей друг от друга отрывает, закручивает да и топит, а в брешь вода с рёвом ликующим понеслась и спадать начала, знать Водяной виру взял с переправщиков. Вот он момент, для нас счастливый! У берега ведь всего половина рати, а вторая теперь не скоро подойдёт. Бить сейчас надо! Ан нетушки. Полусотники маршальские, не простецы какие, дважды на грабли деревенские наступать не будут. Строиться они почали ещё в воде и на берег вышли, хоть и половинным составом, но в порядке полном. Правда тот порядок ущербный получился: щитоносцев много, а пикинеров едва половина от потребного, что ж до алебардщиков, то их нет совсем. Но в отличие от прошлого раза, крыльями пехотной линии нынче рейтары стоят, хоть и не много их, всего по полусотне на каждом фланге, но пробивать клином линию боязно, враз с боков ударят. Пока я думу думал, пешцы взялись за заграждения, вмиг повалили, порубили да повыдёргивали. Втыкали мы, втыкали, а тут раз и все сломали. Оно ведь, ломать не строить, попроще будет. Строем ровным южане отошли от уреза воды на тридцать шагов, да и встали как вкопанные, им теперь спешить некуда, подкрепления дожидаются.

– Видал, Твердило? Чего делать будем?

– А чего тут сделаешь? В лоб ударишь, крылья сожмутся. С боков зайти – места не хватает. Разве что, пока не поздно, попробовать их выманить, чем демоны не шутят, пока Илагон спит.

Дал я команду хоругви разбиться по копьям, да держать ухо востро, ежели момент представится, бить не раздумывая. Воевода своих повёл, рейтар обстреливать, пихотов то бесполезно, они за щитами попрятались.

Кметы с миигитами изгаляться начали, подъедут на двадцать шагов и считай в упор щели в доспехах выцеливают. Только рейтары, люди видать благородного сословия, даже бровью не ведут, лишь щитами треугольными прикрываются. Если подстрелили кого, так сзади выезжает следующий и место в строю не пустует. Вот ведь характер! Ни один на надоед не кинулся, то вам не войско графское. Слово старинное есть – дисциплина! То понимать надобно. Зауважал я их безмерно и подумал про себя, если теперь кто к ним в руки с луком попадётся, то пожалеет, что на свет родился. Но не взирая на их дух необоримый, лучники в конце концов наверное всех бы поистребляли, только тут видя такое непотребство, с того берега в воду кинулись конные. Рейтары вперемежку с егерями и плевать им было на Водяного, видать совсем мы их раззадорили. Оглянуться я не успел, а на нашем берегу уже рать собирается, рогатки им теперь не мешали. Воевода едва в рог протрубить успел, литвинов назад отзывая, как два крыла вперёд пошли, без особого строя, лавою. Мы тоже стоим как попало, но свалка беспорядочная нам невыгодна, их же почитай раза в два больше. Так и я "отход" трубить начал. Думка была растянуть преследователей, да потом враз и поворотиться, но маршальские конные проскакав шагов двести, встали, да и шагом к своим пехотным вернулись. Вот так, совсем не героически отдали мы переправу.

По сию пору я пережил три осады. Дважды оборонял малые остроги от лесовинов, а один раз барон «Гризлева Голова» решил проверить прочность моего, свежеотстроенного замка. Во всех случаях, больше чем лесенки с перекладинами, пенькой прикрученными, или бревна для вышибания ворот, штурмовых приспособ видеть не доводилось. Зато сейчас смотрел я на четырёхъярусную осадную туру, что с невероятным скрипом и кряхтением, медленно подкатывалась к стене и чувствовал как подгибаются колени. Южане это не лесовины дикие, толк в чудесах механических знают. Ползёт это чудище на шести колёсах само, точно как наш воз огнеструйный, когда мы вагенбург Бирюков штурмовали. Знать народу сейчас внутри у неё тьма-толкают, упираются. А механикус – зараза, не то что ров прокопать не удосужился, так даже камни из дороги, что прямо к воротам ведёт, не повыковыривал. Вон он, стоит недалече, ухмыляется и в ус не дует. С самого начала осады я ему на эту башню пальцем тычу, как только её за палисадом ладить начали, а этот пропоица дышит перегаром и знай твердит:

– Не изволь беспокоится твоя милость, нам это чудо на один понюх, вмиг спалим.

Вот если не спалит, запорю, запорю собственноручно, конечно если жив останусь. У маршала народу раз в пять поболее, чем у нас есть и как они все по мостику, что с туры на стену перекинут, полезут, так нам их не удержать, там же, на четвёртом ярусе черно от арбалетчиков. Эти стрелки сверху стену от защитников почистят и своим дорогу откроют, а дальше южные пешцы удержу знать не будут. Тут вам не поле чистое где мы их в хвост и в гриву гоняли, тут судари мои город, в котором на коне добром не развернуться. Ох, муторно мне, не люблю осаждать, а ещё пуще не люблю в осаде сидеть.

– Твердило, где твоя подмога? Уж пять терций прошло, как табун угнали, а ни слуху, ни духу.

– Синебородый, ты чего ко мне чипляешься? Знаю я не больше твоего и сам недоумеваю. Только мнится мне, что не о подмоге ты печёшься, а страхолюдины этой опасаешься, вот и не даёшь житья всем, кто вокруг стоит.

– Извини, Твердило Отвердович, в корень зришь, опасаюсь. Опасаюсь, что подведёт нас механикус, с того дня как мы в город вернулись, ни разу его трезвым не видел. А вдруг как не загорится Эльфийский Огонь? Чего делать станем?

– "Чего делать"– передразнил воевода, – знамо дело, помирать будем. Ты к своему Илагону служить пойдёшь, а меня Невеста Воинов примет, заждалась поди, все глаза выплакала. Однако думаю, что зря ты волнуешься, если б с Огнём что-то было не так, не ходил бы наш пиитух по стене таким гоголем. Видишь, по такому случаю даже рубаху чистую надел, праздничную, да и сифон он водой испытывал, сам давеча видел. Если б не работало, то суетился бы, да на подмастерьев покрикивал, ан нет, стоит спокойно. Так что понадеемся на богов и пойдём в башню, а то они вижу баллисту налаживают, как бы не зацепило по глупому.

Обстреливать нас маршал начал почти сразу, ещё только разбирать завалы от сожжённого посада и полисад осадный строить почли, а машины уже заработали. Конечно, старой стене – земляному валу камнями обложенному они сделать ничего не могли, а вот то что поверх заборолами надстроили, то ломалось быстро. Мы поначалу отвечать начали, только стрелки у южан не в пример нашим, умельцы знатные. Вот за пару дней и расколотили нам три требюшета. После, как полисад закончили, то арбалетчики их из-под прикрытия стали выбивать лучников, но на приступ не шли, туру дожидались. Дождались.

Спустились мы от зубцов вниз по лесенке каменной в бывшую караулку надвратной башни, а там суета. Огнеструй подмастерья обихаживают. Я сразу к бойнице стрельчатой, посмотреть как смерть наша подкатывается. Хорошо подкатывается, споро. Скоро с полисадом поравняется, а полисад той близёхонько, шагах в ста или менее. Тура с близи ещё больше кажется, в основании широкая, шагов десять, а к верхушке сужается, шагов пять в поперечнике. Сейчас видно – построена хитро, как бы вперёд наклоняется и на третьем ярусе балкон, подъемным мостом заканчивается. Вроде как в замке у меня сделано. На четвёртом ярусе, под крышей косой – арбалетчики, уже пускать начали, стреляют быстро, знать им сзади заряжают и вперёд передают, только болты смертельные мелькают. Под таким обстрелом на стене скоро никого не останется. Тура по животу шкурами мокрыми оббита, на солнце глянцево лоснится, знать умельцы южные от огня защиту сладили, помнят как мы им мост сожгли. Сверху грохнуло, видать каменюка машиной брошенная, по зубцам врезала, тут и механикус объявился, весь белой пылью, как мукой обсыпанный. Появился, подмастерьев построил, хором они молитву Сатару-проницательному прочитали и за дело принялись.

Огнеструй теперь стоял на четырёх колёсах малых, бочка из которой механизм торчал с коромыслом, закреплена добре. Голова драконья с языком длинным, трубчатым щитка медного лишилась, а под ней жаровня стоит, трубки паяные стали совсем короткие и от механизма к голове протягивались. Отворил механикус в крышке бочки пробку малую и через воронку стал лить кисель из двух оставшихся бочонков. Кисель дух имел крепкий, с непривычки и сблевать можно было, но то и хорошо, чем крепче дух тем знать Огонь горячей будет. Пропоица наш лить закончил, пробку затворил и к голове пошёл, там, на языке плошка болталась, цепочками подвешена, вот в тую плошку он зелья набулькал из фляги малой.

– Готово все, твоя милость, как подойдут они на двадцать шагов, так и конец им всем, неминучий. Только после, ты уж не обессудь, Огня у нас больше не останется.– Помолчал и добавил. – Правда если уж совсем припрет, то кой чего сообразить можно.

– Считай, уже припёрло, как скажу, так начинайте.– Прорычал я, опять в бойницу выглядывая. Тура уже палисад прошла, а за ней....Охорони нас Эйбрен-заступница! За башней маршировала колонна пихотов, по трое в ряд и сколько есть народу в той колонне даже понять невозможно, может тысяча, а может и две. Железная змея шишаками да шлемами увенчанная, да по случаю штурма без длинных пик, а с короткими копьями и алебардами. Это ж что получается? Неужели южане в обозе второй комплект зброи возят? Пока так размышлял, тура совсем близко подъехала, весь вид своей тушей загородила. Опасно, как Илагон – оскалившийся!

– Начинай механикус! И да поможет нам Пятерка Богов!

Мастеровые только того и ждали. Отодрали деревянный ставень от окна, специально в стене пробитого и все вместе огнеструй накатили, механикус ткнул факел в плошку, та сейчас же огнём взялась, той огонь язык трубчатый облизывал. Подмастерья вчетвером за коромысло схватились и ну давай качать, только стук пошёл, пропоица к голове подошёл и чего там дёрнул. Как взрычало! Как зашипело! Да ка-ак фахнет! Сунулся я опять в свою бойницу и увидел как струя жидкого огня, дымом опоясана, чуть вниз загибаясь, уперлась в покатый живот башни, чуть ослабла, потом снова вздыбилась и опять все Огнём залила, теперь повыше. От жара великого прибитые коровьи шкуры начали скукоживаться, обнажая доски строения. Только тура того кажется не заметила и продолжала ползти к стене города, вот тогда и осмыслил я, ведь Огонь башню не сразу сожжет, да пока она сгорит многие к нам в гости пожалуют.

– Твердило! За мной!

Балкон с мостом, вот он, рядышком! Рукой подать. Выше ярусом арбалетчики, с нашими лучниками перестреливаются, что на двух соседних башнях засели. На стене никого нет, лишь камнями валяются зубцы сбитые, да пара мертвых, болтами утыканы. Снизу дым поднимается и слышно как Огонь взрыкивает да мы с Твердилой торчим посерёд этой вакханалии. Только долго поскучать в одиночестве не пришлось нам, мост со скрипом опускаться начал.

– Труби, Отвердович, труби! Я пока этих задержу!

Мост до середины чинно прошёл, а потом как грянется! И зацепился крючьями за огрызки зубцов. Открылась мне дорога деревянная с перилами, а в конце дороги той провал чёрный в котором кто-то ворочается. Время стало длинное-длинное, мысли тягучие:-"Вот и все барон, довоевался...". Только додумать до конца не успел, на мостик попёрли алебардщики, беззвучно рты раззевая. Бегут медленно, на меня замахиваясь. Так же медленно шагаю навстречу, под топор подныриваю и концом меча, аккуратно в рот разверстый, тыкаю. После, кистью дёрнув, второго поперёк лица крещу и поставив защиту, отшагиваю. Алебарду в сторону отвожу и уколом достаю ещё одного, в горло. Сразу получаю толчок снизу, по кирасе, зачерненой матово. Перерубаю древко и обратным движением бью в голову. Тут и мне по голове прилетает крепко, аж присаживаюсь, а алебарда снова на замах пошла, ишь ты, резвый какой, рублю локоть руки, той, что ко мне ближе. На мосту заминка, проход битыми пешцами завален. Отшагиваю. Оглядываться некогда, мысль мелькнула:-"А чего это арбалетчики прохлаждаются? До сих пор меня не истыкали?" Только опять додумать не пришлось, пешцы мостик расчистили и построившись, трое в ряд опять вперёд пошли. Нет, ну ты на них посмотри, никакой куртуазности, трое на одного и не совестно? Отступаю назад и влево, понимаю, что нельзя их пропустить в караулку, пока там мастеровые с Огнём возятся. Рядом возник Отвердович, кривой эльфийский меч двумя руками держит и на того, что с копьём, наскакивает. Копейное жало, на лист похожее, орочьей брони пробить не смогло, а за то воевода пешцу башку развалил. Отшатнулись в живых оставшиеся, а полутысячник видать болт словил, как стоял, так и сел на задницу. Ну что за притча? Опять я один. Прыгаю вперёд и рублю крест-накрест, сотоварища выручать надобно.

Время опять нормальный ход взяло, различаю снова звуки и запахи. Воняет паленой кожей, из-за стены вой несётся нечеловеческий, по всему видать огонь добрался до толкальщиков, только пихоты по мостику валят сплошным потоком, хоть и дым снизу густой идёт. На другой стороне стены синие котты мелькают, не дают прорваться к дальней от нас башне.

Вот чего у маршальских воев не отнять, так это дисциплины и подчиненности, только благородной смелости не достаёт им. От меня одного назад пятятся, меча свистящего-побаиваются. Тут позади толпы робкой появился рыцарь, видать только наверх поднялся, закопчённый весь. Пешцы от него аж шарахнулись, в кучу сбились и опять по стене вперёд поперли, алебардами и копьями угрожая. Теперь мне отступать приходится, только успеваю что отмахиваться, да опасаюсь как бы о Твердилу не споткнуться. Опасаюсь зря, Отвердович уже на ногах и рядом встаёт, теперь мы вдвоём врагов сдерживаем, благо, что больше, чем по трое в ряд они не могут построиться. Тут подмога нежданная пришла, один пихот осел с болтом в груди, за ним следующий. Улучив момент, оглядываюсь. Ба, механикус! Пристроился на лесенке каменной да и стреляет, арбалеты меняя, которые снизу ему подмастерья подсовывают. Молодец, десятка не робкого. Из-за его спины Вепрь появляется, зарычал и наверх вырвался.

– Барон! Подвинься!

Меч "бастард" воздух режет с шипением, наводя на пихотов изумление. Отхожу за спину ле Линга, дух перевести, а то запалился, как мерин на пахоте, пот горячий глаза залил, отереться бы надобно. Только гляжу, из провала темного уж не вои бегут, а языки пламени вырываются. Знать горит тура уже изнутри, получается, что отбили мы приступ.

То видать и враги поняли, остановились и копьями ощетинились, сознают – смерть их пришла, со стены мы их не выпустим. Хуже нет, чем ловить крысу, в угол загнанную, покусает обязательно, знать опять нам людей терять, а того мне не хочется.

– Эй, вы! Бросай оружие. На милость сдавайтесь, все одно вам не жить!

Из толпы протиснулся рыцарь закопчённый.

– Жизнь моим людям сохранишь?

– Да пёс с ними, пусть живут, нам не жалко.

– Тогда сдаёмся– и шагнув ко мне, отрекомендовался учтиво– кавалер ле О'Марр, маиор пихотных. – Сказав то, поворотил меч рукояткой ко мне. – С кем честь имею?

– Барон Лонгобрад, предводитель сего воинства. Вот так я встретился с человеком благороднейшим, ставшим в будущем на многие годы моим другом сердечным.