Текст книги "Война за "Любезное наследство" (СИ)"

Автор книги: Аноним Панцершиффе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

На гребне холма стоял барон Лонгобрад в окружении своих пажей верных, которые высоко баронский баннер вздымали. Позади, от нескромных взглядов скрытые, переминались две неровные шеренги рыцарей да латников в синие котты обряженые. Крыльями второй шеренги были миигит, так они вокруг шлемов накрутили тюрбаны синие. Получилось куртуазно вельми и барон про себя решил, что и он так будет делать впредь. Позади двух шеренг кучковались малой горуппкою новики-арбалетчики со своим рыцарем. Всего за холмом затаились сто шестьдесят семь одоспешеных. Впереди же, вдоль дороги прямоезжей неслась погоня лихая, то граф Ресепет с рыцарями и рейтарами тщился поймать литвинских кметов, которые от них убегали борзо. Только кони южные не чета лошадкам махлоногим и то один, то другой кочевник попадал под лэнсы и мечи догоняльщиков, побратимы северные в долгу не оставались и на скаку поворотясь били стрелами, иногда преследователей с коней ссаживая.

Вообщем гонка сия, увлекательна есть для обеих сторон и барон даже в глубине души позавидовал, лепо так по полю нестись взапуски со смертью играясь. Только сражение, то не турнир благородный, сие дело серьёзное да кровавое.

Затрубили рога один раз тоскливо, протяжно. Барон ле Хитт, по прозвищу "Череп", повёл шагом свою шеренгу на гребень. Литвины, увидав на фоне неба частокол вздыбленных лэнсов, смекнули и в стороны порскнули, Череп же начал своих под уклон разгонять. Так рыцари и рейтары молодого Ресепета вместо конских хвостов, узрели перед собой блестящие наконечники копий. Узрели, но взад не повернули, а молодецки гикнув, припустили ещё пуще, к сшибке готовясь. Только кони у них уже притомились, да в горку уже не так борзо неслись и строя тоже не было, а лишь кишка безобразная. То и вышло, налетающие как попало южане валились срезанными яркими цветами под копыта коней Севера, а линия синих котт, стараясь держать равнение, ровным галопом шла вперёд. Долго так продолжаться не могло, среди рейтар тоже были мужи с разумом, вот вокруг таких почли сбиваться копья рыцарские и на линию Черепа стали бить уже построившись. В линии той проступили прорехи рваные. Снова, теперь уже дважды проревели рога, и барон ле Линг с вепрем на гербе, вывел на гребень вторую линию. Общий строй им держать не нужно было, а разбившись по копьям врубиться в прорехи меж синих котт. Той удар не сдержали воины южные, кто душой послабей, стал коней разворачивать, кто отважен без меры был, тот на землю сбит и копытами затоптан. Над побоищем свист стрел нарастал, то литвины мстили за своих порубленных. Растеклись вдоль дороги с обеих сторон и опустошали колчаны особо не заботясь кого найдёт оперенная смерть, коня или всадника. На них тоже смельчаки бросались, но в одиночку или группами малыми. Стоило такому из всей массы выскочить, да погнать скакуна на стрелков , как в него стрелы починали со всех сторон лететь и даже если железа не пробивали, то лошадь ранили. Обезумевший конь седока скидывал, да и мчался прочь, а того кто остался спешенным, арканами ловили и волокли за линию. Знать будет кого вечером принести в жертву Невесте Воинов.

Битва в бегство повальное ещё не перешла, все же у графа было слишком много ратных людей. Единой линии уже не было и по всему полю рубились группами, нужен был еще один удар и тогда южане побегут, напора не выдержав. Затрубили рога три раза и барон повёл всех оставшихся. Высоко поднятый баннер издалека видать и к нему потянулись те, кто своих потерял, остальные воодушевились да возрадовались. Как горячий нож сквозь масло прошло бароново копьё через сечу жестокую, убивая всех кто на пути стоял. Уж и биться отчаянно было некому, только хвосты лошадиные вокруг мелькают, но спасая жизнь и честь южан появились эльфы конные. По всему видать в общей свалке они не участвовали, а где-то в стороне стояли, только видя, что ещё чуть-чуть и сражение будет проиграно, рассудили так же как барон Лонгобрад и в битву кинулись. Первое попалось копьё барона Вепря, что дальше всех северян вперёд прошло и за ним тянулись прочие. Вот по нему эльфы и ударили, посшибав всех с сёдел, тут-то Синебородый со своими пажами да новиками их на себя поворотил. Быть бы и им всем опрокинутыми и порубленными, но на баннер поднятый, кроме других, миигит пошли, то барон уже не видел, ему потом рассказали. Первым налетел человек-гора, на коне своём чудовищном. Шестопёр мелькал как молния, с одного удара всадника ссаживая, а когда кривой меч рукоятку срубил, палван прямо из седла на эльфа прыгнул и с ним на землю грохнулся. Тут остальные миигит наскочили, без пощады рубя ушастых, и мгновенья не прошло как все нелюди или убиты были, или оглоушены. Оглушённых верёвками спутали и по земле за холм потащили.

Все бароново войско, получив передышку малую, вокруг баннера собралось и опять вперёд кинулось, теперь уже лавой нестройною. Только противиться им уж никто не смел, баннер графа литвины окружили и стрелами коней рыцарских поубивали, самого Ресепета арканом из строя пешего выдернули и в полон уволокли. Те немногие, кто к лагерю прорваться хотел, полегли перед двумя полусотнями, что дорогу в тылу оседлали. Из всего войска супротивного спаслись люди из полусотни егерской, они с дороги в рощи ушли, прорвав заслон кметов и теперь тропами звериными на юг пробираются.

Это была победа несомненная и Илагон-кровавый хохотал как безумный за побоищем с облаков глядючи.

Говорил не раз батюшка мой многомудрый, стимулом меня вразумляя:-"Не похваляйся на рать идучи, а похваляйся идучи срати". Вот и лагерь графский той мудрости отвечал вполне. В том, что в бою верх возьмёт, Ресепет не сомневался ни разу и стоянку свою не укрепил ни как. Не было ни валов земляных, ни телег, кругом поставленых. Только шатры роскошные, палатки воинские на холме в беспорядке расставлены, да коновязи с заводными конями, что мирно зерном да сеном хрупают. Людишки прислуживающие даже разбежаться не успели, а в кузне походной, да в шорне, мастера с ремонтом возятся. Лагерь сей, трофей великий есть, войско наше обогащающий безмерно.

Я когда походный шатёр графа Ресепета увидал, так рот раскрыл, как простец какой, ибо чисто дворец, полотняный только. Ошибался я, как во внутрь вошёл, да ткань пощупал, только тогда понял – полотна там нет, а кругом шёлк эльфийский, лёгкий да плотный. Дальше, обходя лагерь, наткнулся и на шатры эльфов, красоты неземной, было их пять всего, нелюди, как Ки Олты пояснил, живут парами. Возле тех шатров диковин много разных, только меня привлёк зверёк странный, на цепи сидевший. Той зверёк был цвета серого с пятнами бурыми, роста малого, голый как младенец и уши у него огромные, на свету светятся. Как увидел меня сей зверёк несуразный, так и захотел сбежать да и спрятаться, только цепь железная не пускала его.

– Это есть не зверёк, а тварь разумная, в наших местах хоблинами прозываема. Сии твари на болотах живут, а эльфы их ловушками ловят и для забавы оприч себя держат. Забавляются с ними они так: кровью суки течной срамные места мажут, а потом кобелей спускают, что потом с ними спариваются. От того ушастые в веселье приходят и ставки делают, чей кобель похотливей будет. Так они забавляются не только с хоблинами, но и с нашими деточками. – То мне Ки Олты сказал, с лица побледнев и желваками играя. Тварь разумная, видать человеческий язык разумея, перестала цепь дёргать, а присев на корточки ... Заплакала. У меня по сердцу как ножом полоснуло. Муж я воинский, на веку своём видевший разное, но бессмысленное издевательство над существом беззащитным никогда не приемлю.

– Ты не плачь, тварь диковинная, я сейчас кузнеца позову, раскуёт он тебя, дальше ты птица вольная, хочешь, при моем столе оставайся, в обиду не дам, а не хочешь – иди на все четыре стороны, на воле добывай пропитание.– Сказав то, послал пажа за кузнецом, а сам присев на землю возле тварюшки безответной, пригорюнился, всех разумных под пятой эльфийской изнывающих, жалеючи. Только в том минорном настроении пребывать долго не пришлось мне, за шатрами раздалась брань чёрная и из-за угла выскочили один из пажей моих и ... механикус. Этот-то откуда здесь? Войско сюда доскакало только что, а обоз, дай боги, подойдёт только к вечеру.

– Господин барон! – Заблажил мой паж.– Уйми мародера этого! Там телега стоит с эльфийским железом, фасонно сделаным, а прощелыга её под себя иметь хочет. Только ведь по уставу, предками заведённым, весь трофей справедливо делиться должен между воинами, живота своего на поле бранном не жалевшим. Про мастеровых в том уставе слова сказано не было!

– Бестолочь ты неразумная! Чего пасть свою раззявил мерзкую?! Кобылам иди хвосты крутить, недоумок! Если разумения ни о чем не имеешь, так молчал бы в тряпочку, сойдёшь за умного. Этот ж надо сказать :-" Железо, фасонно сделанное". Тьфу на тебя, деревенщина, скорпион боевой железякой называющий! Твоя милость, убери от меня щенка вислоухого, а не то за себя не ручаюсь!

– Что, действительно скорпион?– Удивился я.

– Похоже, да не один, а два, но разобраны. Я такую конструкцию не видал ещё, покумекать спокойно надобно.

– Паж мой верный, хвалю за настойчивость, но ещё порицаю за невнимательность. Сказано ведь было, что механикус под себя имеет право забирать все диковины.

Молодой человек покраснел, а потом пробормотал под нос, что поди разберись где диковины, а где просто добро из под носа уводят, так на всех добра не напасёшься. Пришлось излишне ретивого приструнить слегка.

– Паж мой верный, бери чернильницу, за механикусом ходи по лагерю и пиши что он сочтёт диковинами, чтоб чудеса механические не пропали почем зря. Так же запиши тех людей, что с теми чудесами знакомые и их тоже отдать механикусу. Исполняй немедля, а ещё раз услышу, что бранишься ты по чёрному, не посмотрю на твой древний род, отлуплю нагайкою.

Тут пришёл первый паж с кузнецом и почли хоблина расковывать. После барон Вепрь появился и сказал заикаясь, что пленников пригнал, тех кого на поле бранном взяли, надобно идти отделять благородных от тех, кто сегодня на тризне пойдут в утоление литвиновской богине.

Заикаться барон стал после того, как эльфийская пика его наземь сшибла, да конь копытом по шлему огрел. Дядька говорит, что сие ненадолго, дней через пять снова нормально говорить Вепрь сможет, бо голова у него дюже крепкая. Вот же, лёгок на помине, пестун прискакал, озабоченный, рассказал что обоз исправно движется, по пути наших язвленных собирая и по телегам раскладывая, а ему самому недосуг, пир и тризну готовить надобно. Посокрушался только, что разносолов жарить времени нет и придётся довольствоваться варёной убоиной.

Закрутили дела хлопотные, только одно приметил я, куда не пойду, сзади тихо плетётся тварюшка несчастная, что-то себе под нос бормоча и на меня жалобно поглядывая.

Граф Ресепет оказался испуганным вьюношем, годов семнадцати. В пол лица его расплывался лиловый синяк, а под сломанным носом запеклись сгустки крови. Локти графские за спиной скручены, а на шее была верёвка грубая. За верёвку ту держался воевода Твердило Отвердович и ухмылялся презрительно.

– Твоя милость, прими подарочек, не побрезгуй такой малостью.

– Эх, полутысячник. Никого в тебе вежества. Разве можно так с благородным пленником? Развяжи его не медля, да сними с шеи верёвку обидную. Вы, ваше сиятельство, на литвинов моих не гневайтесь, куртуазности они не обучены, зато в битве надёжней их, людей не сыщите. Да ещё, не расстраивайтесь, счастье военное переменчиво, только надо было сдаваться врагу благородному, а не ждать пока на вас аркан накинут степняки заскорузлые. Эй, пажи! Таз воды тёплой, его сиятельству, смыть следы битвы жестокой, с лица благородного.– Испуганный вьюнош, посмотрел на меня признательно и морщась опустил руки в поднесённый таз.– Дело в том– продолжал я светским тоном– что среди моих людей есть такие, что совсем недавно увидали свет Пяти Богов и предрассудки их ещё не изжиты полностью. Эти люди, после битвы обряды совершают, в честь своей богини, как они думают, им победу даровавшей. Мы же с вами, как люди просвещённые, понимаем, что это есть заблуждение, но отказать воинам храбрым в своём внимании на обрядах и на празднике, не считаю возможным. Попрошу вас нижайше, сопровождать меня на пиру этом, в том зазорного не усматриваю, оказать честь присутствием – победителю.

Что оставалась делать недорослю, с молоком на губах необсохшим? Только изобразить поклон вежливый и плестись рядом, нога за ногу.

Бывший графский лагерь был уже по кругу возами обставлен, караульщики везде стояли парами, поднимался вкусный дух от котлов и отовсюду неслись песни весёлые. За возами, на лугу, готовились к празднику, коий сразу и тризной будет, по тем, кто этого праздника не увидит более. Складывали дровяные кострища, копали ямки под колья, а миигит, аккурат посреди луга, врыли два столба и кинули перекладину. Вот туда мы и направились, по пути светски беседуя, осведомлялся я о здоровье императора. Подошли. Сзади нас столпились воины, окружая конструкцию на ворота похожую. Потемнело уже и с четырёх углов от ворот этих зажгли костры яркие. В свет костров втащили трёх эльфов и содрали с них остатки одежды. К моему удивлению, однова из них оказалась сукой, впрочем статью и ростом сильно самцам не уступая. Только услышал как рядом ахнул графёныш:-"Леди Малиан!" И заткнулся.

– Что, твоё сиятельство? Неужели связь имели с нелюдью? М-мда, неприятно сие наблюдать будет, но делать нечего, среди моих людей есть те, кто эльфам – кровники.

Пока мы так беседовали, ушастых пинками поставили на колени и силком влили в рты какое-то варево, после, за кисти подвесили к перекладине. Перед подвешенными встал миигит по имени Тэпсел-Джан, тот который на турнире лучников дальше всех стрелу закинул. Постоял, потом поднял руку в которой качалось что-то блестящее и заунывно запел. Тот мотив подхватили другие восточные люди и стали выходить в круг, в ладоши прихлопывая, вышли все и хоровод образовали. Мимо меня кто-то протиснулся. Ба, да это зверушка несчастная. Проковыляла, да и к кругу пристроилась, палван Нанук глянул вниз искоса и подвинулся. Хоровод медленно закружился, блестяшка покачивалась, заунывный мотив убаюкивал. Эльфы безвольно начали носами кивать, дольше всех продержалась самка, но вот и её голова свесилась.

Из хоровода вышли три воина и стали ножами острыми кожу снимать с нелюдей, те даже не охнули, видно спали колдовским сном. Когда сняли кожу с груди суки, графа вырвало и он попытался упасть в обморок, но я придержал его за шиворот, не куртуазно покидать представление, лицедеи могут обидеться. Наконец ободрали все три туши, кожу собрали комками влажными и под ноги кинули, хоровод остановился, заунывный напев кончился. В тишине только дрова трещали, да сопели сотни людей вокруг собравшиеся. Тут раздался первый крик, самка очнулась и завыла по животному, как червяк извиваясь. Вскоре к ней присоединились самцы, оглашая окрестности дикими воплями.

Наблюдая ту картину я размышлял о том, что если бы на поле боя оказался не один десяток беловолосых, а к примеру три, то скорее всего на такой перекладине пришлось бы висеть мне. М-мда, совсем неприятно. Рядом раздался глухой стук, его сиятельство все же грохнулось в обморок.

Литвины, впечатленные эльфячьей казнью, решили не ударить в грязь лицом. Провыли молитву Невесте Воинов и принялись за дело со свойственной им обстоятельностью. Затрещали высокие костры по кругу, пораненых пленников споро колами протыкивали и меж костров вертикально вздыбливали в ямках колья устраивая. Тех пленников, что совсем уж от ран души лишались, ногами в огонь запихивали. Ор и стон над лугом стоял неумолчный. Крикам диким вторил наследник капиталов торговой компании, по всему видать, не такой он себе войну представлял. Ну кто ж ему виноват? Это не политик строить с императором, добро пожаловать на войну с Севером.

– Барон, умоляю! Уймите ваших дикарей!– Размазывая слезы по опухшему лицу, верещал графёныш.

В это время, мимо нас в освещённый круг толкали не язвленных пленников с мечами, принуждая их биться друг с другом и калёным железом вразумляя упрямцев.

– Унять? А как же богиня? Впрочем унять их можно, но в ответ мне понадобится от вас небольшая услуга.

У западных ворот городка Парадиз-Ринал было столпотворение, окрестные крестьяне и жители посада не малого, стремились укрыться за городскими стенами. Слухи, которые доносили беженцы были один-другого страшней, с запада шли дикие северяне, не оставляющих живых на своём пути. Пожилой барон, назначенный военным подеста ещё месяц назад, не находил себе места от этих тревожных известий. Его малая дружина и городское ополчение серьёзной осады не выдержат, вся надежда была на войска и наёмников, которые проходили через городок, направляясь в метрополию. Пять дней назад гостевал юный граф Ресепет с целой армией, а вчера мимо проскакали южные егеря с вестью, что эта армия разбита. Барон усилил дозоры на башнях и велел всем окрестным жителям с оружием и харчами уходить за стены, если будет осада, то лишние руки пригодятся. Вот как раз сейчас толпа селян и тщилась протиснуться через ворота. С верхотуры сторожевой башни, самого высокого места города, застучали в било. «Похоже начинается»– подумалось старому вояке.

– Закрыть ворота! Опустить решетку!

Люди, не успевшие проскочить во внутрь, начали разбегаться. Сам барон поднялся на надвратную башню и увидел колонну телег и всадников бредущих по старой имперской дороге. "Не похоже на вражескую армию"– решил подеста. Так и оказалось.

– Барон, бесы тебя раздери! Ты что, не узнаешь меня? Я графский сенешаль, мы были у вас недавно, отворяй, у меня раненые.

Лицо у пропыленного всадника в помятых доспехах и впрямь было знакомое. Рядом с сенешалем стояли несколько рыцарей, один из них держал штандарт графа ле Ресепет, а на возах виднелись человеческие фигуры, прикрытые каким-то тряпьём.

– Простите, ваша светлость, думали что идут язычники с севера. Говорят, побили наше войско.

– Битва была, но победили мы. Отворяй скорей, долго будешь держать нас на солнцепеке?! Раненым вода нужна!

– Сейчас, сейчас, ваша светлость! Поднять решетку! Открыть ворота!

Не длинная колонна начала втягиваться под низкую арку, барон побежал вниз, что бы встретить сенешаля и узнать новости.

На привратной площади толпились зеваки, ополченцы с алебардами и приезжие рыцари, не слезая с коней, о чем-то переговаривались. От ворот напирали пароконные возы, грозя запрудить небольшую площадку.

– Сворачивай сюда, в переулок! Миршо! Покажи куда им ехать!– Старик, отдав распоряжение, дребезжащей шаркающей рысцой направился к всадникам. Сенешаль повернулся к рыцарю в дорогих чёрных доспехах, который почему-то не поднял забрала своего шлема, украшенного роскошными перьями, и спросил:

– Теперь вы довольны, господин барон?

– Вполне,– гулко раздалось в ответ и черный рыцарь, как-то с ленцой ударил булавой по голове подошедшего военного подеста. С возов, скинув тряпки, посыпались воины и набросились на ополченцев. Городок Парадиз-Ринал пал, так и не начав толком защищаться.

Если уподобиться птице небесной и глянуть вниз, то можно увидеть речку Ринал, что начало берет на севере и изрядно пропетлявши уходит на юг жаркий. В излучине реки на высоком мысу притулился городок Парадиз, на квадрат похожий, ровно как военный лагерь Старой Империи, окружённый толстой, низкой стеной с восемью башнями. Городишко тот по сути лагерь и есть, где когда-то, давным давно, квартировал легион. Легион ушёл, Империя рухнула, лагерь заселили жители, обложив земляной вал камнями, рекой намытыми, а название сохранилось. Только благородное звучание Парадизиум, переводимое как «благолепное», превратилось в варварское «Парадиз», да ещё имя реки прибавило.

Жизнь городу давала дорога, имперскими инженерами построенная, проходя вдоль стен города выходит на каменный мост она и перебравшись через реку ведёт далее, в населенные густо, земли южные. По дороге той караваны идут с товарами, среди прочих везя бочки деревянные с сидром яблочным и крыжовенным вином, что в окрестностях Парадиз-Ринал выделывают. Вокруг города вольно раскинулся посад великий из домов деревянных и каменных, с мастерскими и подвалами винными, постоялыми дворами и конюшнями. Проходящий караван всегда за мзду малую, здесь приют найдёт, отдохнёт да оправится, перед тем как путь свой продолжить на юг или на север.

Если глянуть на город сверху, то увидишь нагромождение домов черепицей крытых, среди которых многие о двух этажах, а по середине, возле площади с фонтаном есть один, так он трёхъярусный. Возле дома того, магистратом кличимым, садик притулился, яблонь на дюжину, вот как раз в их тени и стоял стол деревянный да две лавочки. За столом тем, на лавочках, сидели дядька-пестун да механикус, оба пьяные до изумления. Я пестуна в таком подпитии видел второй раз, первый, когда батюшка от раны злой, смертью помер.

– Что стоишь дубинушка? На мастерового не смотри, он вообще лыка не вяжет, так что считай вдвоём мы. Совсем думаешь старик из ума выжил, в походе пить начал? Что молчишь? Знаю, думаешь. Расскажу тебе орясина, я историю веселую, от веселья такого – обхохочешься. Вышли с Севера давеча почти две сотни одоспешеных, с ними сотен пять литвинов-лучников. Что, пенёк дубовый, знакомая история? По пути к ним присоединились пять десят миигит отчаянных, да вполовину насильно караванных охранничков в строй поставили, тех за сотню будет. А в городишко сраный этот пришло всего пять сотен голов, да язвленных крепко ещё голов семьдесят, по домам обывательским валяется. Эти вроде барона Черепа, что третий день в лихоманке горит, от руки своей, полуотрубленной. Но зато у сей компании, что из Севера вывела пятьдесят возов, есть сейчас возов – четыреста, да если эту дыру, что Парадиз называется, прошерстить, то ещё сотня добавится. А табун у этих добрых людей, что себя дружиной Синебородого кличут, не поверишь – четыре тыщщи голов, половина из которых твоему Бурому не уступят. Все луга вокруг объели, ну чисто прузи. Похода такого Север не видывал, про добычу такую твои внуки баллады петь будут, тут бы надобно и честь знать, да оглобли к дому поворачивать. Ан, незадача! Вздумалось южному маршалу, тому что Броманс именуется, в той же час на север двинуться, а сил у него тыщщи две, без малого. Вот и выходит милок, что внуки твои баллады петь не будут, бо не будет у тебя внуков, как и деточек. Погуляли мы всласть, но теперь пришла пора ответ держать, слово герцогу дадено – костьми ляжем, но ворога вбок войску заглавному не пропустим. Слово наше твёрдое, раз сказали, то выполним. Только пью я не от этого. Пожил уже, да и ты не вьюнош далеко, смерть достойно примешь. От другого кручинюсь, ляжем мы здесь, а Север без защитников останется, молодым нашим науку бранную передать некому будет. Лесовины то быстро пронюхают, и запылают кострами замки, потечёт рекой кровь благородная. Вот от чего кручинюсь и пью горькую.– Произнёс то пестун-дядька, да и сунул нос в кружку великую, пойло лакая словно пёс забегавшийся.

Подошёл я поближе и кружку выбил, облив старика до пояса, после взял кувшин, в котором без малого было полведра да в стену его запустил. Хорошо кувшин полетел, красиво, пятно винное на стене магистрата тоже осталось не малое.

– Если ещё раз увижу выпившим, не посмотрю на седины, посажу в холодную. Что до того, что тобою сказано, верно все, только домовину для нас ещё не выстругали, обломает зубы маршал об воев Севера. Вон на площади фонтан стоит, окуни голову. Как в понятие придёшь, помокай механикуса, да приходите вместе на совет, думать будем как с ёлки слезть и жопу не ободрать.

– Не буду мост ломать, бо дюже красивый он, да анженерно построенный!– Механикус видно от хмельного не отошёл и пытался буянить. Кивнул я на него Твердиле, тот довольно оскалился, видать водяного припомнил, и от всей широты души, но ладошкой, засветил в ухо. Только грохот по залу магистрата прошёл, механикус закатился под дубовый стол, все молчали, ожидая продолжения. Из под стола раздалось:

– Тем камнем, что от моста останется можно стены на аршин поднять, а если и дома разобрать некоторые, то и два получится.– Механикус выбрался из-под стола и сел, как ни в чем не бывало, только ухо багрянилось варёной свеклой.

– Что ещё присоветуешь?

– Восточные ворота подле реки, а как моста не станет, то машину или башню какую, к ним не подвести, а вот западные подход добрый имеют. Там на надвратной башне огнеструй поставлю, а чтоб его не сбили, двумя трофейными скорпионами прикрою, хороши машинки. На угловой башне, она самая широкая, требюшет поставлю, такой, как в эльфийским трактате, на оси поворачивающийся. Больше пока ничего в голову не пришло.

– Может Твердило Отвердовича ещё попросить, чтоб он тебе в ухо?

– Не, не надо. А тебе Отвердович я ещё припомню, придёшь ты ко мне доспех подгонять, так я тебе специально в него колючку вставлю, как повернёшься, так меня вспоминать будешь.

Твердило только фыркнул в ответ и гордо бороду задрал, вроде как :-"Это мы ещё посмотрим, кто кому колючку засунет".

– Ладно, пошутковали и будя, к обороне Парадиз-Ринал готовить станет ле Манн, в том ему дядька поможет. Рыцарь, ты себя как чувствуешь? По силам тебе такое?

– Эльфийская пика по железу скользнула да бок разодрала. Кровь унялась быстро, сейчас только дышать тяжко, а так ничего, сдюжу. Людишек то, каких и сколько мне дашь, барон?

– Людей почитай, что и нет. Возчиков тебе дам, тех что с нами из Севера вышли. Им доверие есть. Литвинов дам полусотню, тебе хватит, чтоб горожан и работных людей в узде держать.

– Не густо, но справлюсь. Возчиков из городского арсенала одоспешу, да самострелы им вручу. Порядок поддерживать и на стенах стоять смогут.

– Вот и славно, а теперь смотрите, что у нас получается. Чертёж, на пергаменте писанный, показывает, что окромя моста через речку, брод есть, по летнему времени телегами проходимый. Брод тот в четырёх лигах южнее города, вот его-то и будем с войском охранять. Как маршал южный появится и здесь перейти не сможет, так ту переправу быстро сыщет, а там мы с него плату возьмём, кровавую. Правда сдержать совсем, сил нам не хватит, вот и будем с боями пятиться к городу, пока он нас к стенам не припрет, а как припрет, в осаду сядем. Только тут незадача, с нашим табуном не высидеть, никакого сена не хватит, да и воду из колодцев кони всю выпьют. По сему поводу мы с воеводой советовались и вот что надумали. Говори Твердило.

Полутысячник степенно бороду оправил и глянул на всех со значительностью, потом откашлялся и молвил веско:

– Табун надо отправлять в герцогство, туда где наш род живёт, там лошадки в сохранности будут и дождутся возвращения воинства. А буде так, что воинство сгинет, то по осени старейшины всех по семьям разведут, откуда добытчики были. То касается не только нас, но и рыцарей, и пажей, и жандармов, воля, в бою живота лишившегося, соблюдается свято. С табуном можно отправить добычу малую, что на вьюках поместится. Добыча тоже хозяев дожидаться будет. Косяк коней погонят мои люди и возчики пришлые, те к которым доверия в ратном деле нет. Если гнать не жалеючи, то через полторы терции, Боги дадут, уж на месте будут. Возглавит весь поход мой родич, полусотник старый по имени Селян Пришлый. Думку имею, что если он охотников кликнет, то глядя на добычу великую, многие захотят судьбу испытать под рукой Синебородого. Так что может статься, что через пять терций или чуть ранее, здесь объявятся несколько сотен луков. Сечи лютой они конечно не выдержат, но за пятки южного маршала, покусают здорово.– Произнеся речь такую, Твердило Отвердович снова оглядел всех, но теперь вопросительно, только волнительно бороду теребил, сам того не замечая.

Бароны и рыцари, сидевшие вокруг стола, задумались крепко. Хоть за время похода литвины им стали почти побратимами, но отдавать добычу, за которую кровью плачено, показалось боязно. Слегка заикаясь заговорил барон ле Линг:

– С табуном отправить надо кого нибудь из баронов, лучше всего бы подошёл старый Дохлая Рыба, он и куртуазен был, и велеречив, но...– Вепрь тяжело вздохнул, вспомнив как орочья рогатина пригвоздила к земле его друга душевного.– Отправить надо для того, чтоб сопроводил пленников знатных ко двору герцога, да и буде там кто из рыцарей обретается, пригласить их к охоте на маршала. Тем усилим лёгких лучников и подмога будет нашей латной коннице.

– Изрядно придумано, с тем бароном и пленниками, отправлю письмо герцогинюшке, дама она умственная, может чем и поболее помочь сможет, горемыкам, в осаде изнуряемым.– Проговорил я в задумчивости. – Господа бароны, кто на себя труд возьмёт собрать подкрепления и скорым маршем привести к нам на помощь?

Только охотников не было, не хотелось баронам оставлять без присмотра добычу великую, сейчас в надежных стенах города укрытую, да и бросать войско перед битвой, так и чести умаление получиться может. Пришлось самому назначать.

– Господин ле Форсил, возьмёшься?– Этот барон даже прозвища заслужить не успел, больно молод был, всего девятнадцать годков, сей поход для него – первый. Правда, не по возрасту серьёзен, потому что после гибели своего батюшки, пять лет назад в Полессье, остался за старшего в семье из девяти сестёр и братьев. Герцог наш его мечом опоясал без службы пажеской, в знак уважения за то, что не взирая на возраст, удержал ле Форсил земли и замок, хотя желающих отнять и то и другое вокруг хватало. Был ещё один резон его ко двору отправить, ведь говорить ему придётся с герцогиней, а на неё пригожий сирота скорее произведёт впечатление, чем рубака в шрамах.

– Взяться то возьмусь, только обидно мне, все мечами махать будут, один я должен скакать туда, да обратно.

– Не обижайся, твоя милость, кроме тебя никто гонки такой не выдержит, сам же видишь, те кто родовит тот или ранен или стар, так что больше некому.

– Ну коли так, то делать нечего, когда выступаем?

– С делом этим тянуть нельзя, Отвердович, твои к завтрему готовы будут?

– А чего же не быть? Будут.

– Ну тогда, во славу Пяти Богов, завтра и выступайте.

Ночью поспать не пришлось, писал письма: одно к герцогинюшке, а другое к одеревенелому Сарториусу, разъясняя обоим ситуацию по которой войско от города отойти ни как не должно. Если южане в Парадизе этом закрепятся, то выбить их ни за что не удастся, а то угроза серьёзная королевству нашему будущему. Аргумент этот подействовать должен сильней, чем потеря дружины северной. Рассвело. Вышел провожать табунщиков, как слышу спереди брань да ор, да ещё хохот заливистый. Разъяснил улыбающийся ле Манн, смеяться в голос ему пока больно было.