Текст книги "Красный пароход (СИ)"

Автор книги: Аноним Кюнемес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Боже мой! – покачала головой графиня. – Вы что, Вейнингера начитались?

– Да хоть бы и Вейнингера, вам какое дело? Вы можете по пунктам опровергнуть его доводы?

– Я не собираюсь спорить с вами на эту тему.

– Почему? Боитесь?

– Было бы чего бояться! Просто не хочу.

– Вот это типично женская отговорка! – торжествующе проговорил Освальдо. – Стоит сказать женщине: "Не хочу!" – и разговор окончен.

– Не хочу лишать вас иллюзий, – пояснила Марци. – Этот процесс всегда очень болезненный.

– Вот как?

– В вашем возрасте вредно читать такие книги. Молодому человеку не к лицу презирать женщин.

– Почему?

– Это приводит к плачевным результатам. Вы, как я вижу, еще девственник...

– Да, я девственник, – смущенно признался юноша, опустив голову. – Но это ничего не меняет.

– Ошибаетесь, молодой человек! – засмеялась графиня. – Это меняет все!

– Хватит! – покраснев, обиженно сказал Освальдо. – Идите спать, пока я добрый.

– Значит, вы бываете и злым? – пошутила Марци.

– Не испытывайте мое терпение! – предупредил юноша.

– Уже иду, – усмехаясь, графиня закрыла за собой дверь каюты.

Утро в салоне «Арриго Бойто» выдалось для пассажиров тяжелым. Спавшие в неудобных позах мужчины медленно вставали с кресел, долго разминали затекшие конечности, протирали глаза, неуверенными шагами ходили по салону и поминутно зевали. Все имели сонный и помятый вид.

– Да, никогда бы не подумал, что провести ночь в кресле – такое мучение, – потирая бока, произнес Деффенди.

– То ли еще будет, барон! – заметил Бергамин.

– Господа, вы ничего не чувствуете? – спросил Клоккьятти.

– Нет, – недоуменно покачал головой Вискардини.

– В смысле? – не понял Дзанелла.

– Наш пароход стоит, – объяснил Клоккьятти.

Пассажиры стали прислушиваться, кто-то подошел к иллюминаторам.

– Похоже, вы правы, – проговорил Аосталли.

– Теперь нас будет проще найти, – предположил Вискардини.

– Не факт, синьор судья, не факт! – возразил Ланино.

Вдруг двери в салон открылись, и официанты стали заносить блюда и расставлять их на столе.

– Ничего себе! – удивился Клоккьятти. – Официанты!

– У нас на завтрак паста! – объявил Ромоли. – Живем, господа!

– Я же говорил, что все не так уж плохо, – бодрым голосом сказал Клоккьятти, садясь за стол.

– Мне кажется, свиньи в загоне рассуждают точно так же, – мрачно усмехнулся Бергамин.

– Синьор барон, вы, как никто из нас, готовы поддержать в трудную минуту, – язвительно произнес Дзанелла. – Что бы мы без вас делали?

– Всегда рад помочь, – в тон ему ответил Бергамин.

После завтрака Ромоли довольно откинулся в кресле и достал из кармана колоду карт.

– Господа, кто составит мне компанию? – поинтересовался он.

– Синьор Ромоли, все мы знаем, что с вами совершенно невозможно играть: как только в ваших руках побывала колода карт, она слушается только вас, – заметил Дзанелла.

– В чем проблема? Дайте ваши карты. Неужели у вас их нет с собой?

– Сделайте одолжение, сбегайте за ними в мою каюту.

– Хорошо, если я достану другую колоду, будете играть?

– Нет, спасибо! – отмахнулся банкир.

– Господа, кто сыграет со мной в карты? – повторил вопрос Ромоли.

– Ну, я, – поднял руку Клоккьятти.

– Я! – отозвался Пелос.

– И я! – оживился Вискардини.

– Тогда садитесь поближе, – предложил Ромоли.

– Поражаюсь, как вы можете играть в карты, когда мы сидим в плену у террористов? – недоумевал Точе.

– Поражаюсь, как вам еще не надоело жаловаться на жизнь, синьор поэт? – парировал Бергамин.

– Иногда хочется развеяться, синьор Точе, – объяснил Деффенди.

– Но не сейчас же! – возмутился Альберто.

– Все равно сейчас нечего делать, – развел руками Аосталли. – Надо же чем-то заняться.

– А вы почему стоите, синьор Фаббро? – улыбнулся Ромоли. – Присоединяйтесь!

– Я не умею играть в карты, – признался тот.

– Думаете, мы умеем? – иронически проговорил Вискардини. – Сейчас синьор Ромоли разделает нас под орех.

– Нет, я лучше посмотрю, – сказал Фаббро.

Семеро пассажиров начали игру. Дзанелла поманил пальцем Ланино, тот не спеша подошел к банкиру.

– Синьор Ланино, мне бы хотелось поделиться с вами кое-какими соображениями, – задумчиво произнес Дзанелла.

– Я слушаю.

– Согласитесь, что захват нашего парохода коммунистами сложно назвать случайностью, – заметил банкир.

– Разумеется, – кивнул Ланино. – Это была хорошо спланированная операция.

– Вот именно! Захватить судно, на борту которого находятся очень влиятельные в Италии люди (один синьор Пелос чего стоит!), – это все не просто так! Об этом рейсе знал весьма ограниченный круг лиц. Откуда коммунисты о нем узнали?

– Вы думаете, кто-то им об этом сболтнул?

– Э, нет! – покачал головой Дзанелла. – Не сболтнул, а намеренно передал эту информацию.

– Кто же это мог быть? У вас есть какие-нибудь мысли на этот счет? – спросил Ланино.

– Для начала я вам кое-что покажу, – банкир достал из внутреннего кармана пиджака сложенную в несколько раз газету и развернул ее. – Читайте здесь.

Клаудио пробежал глазами коротенькую заметку.

– Фонтанот, – прочитал он подпись. – Кто это?

– Я уже давно слежу за этим Фонтанотом, – проговорил Дзанелла. – Он пишет свои прокоммунистические статьи раз в месяц. Это позавчерашний номер. Думаете, подобные материалы стали бы регулярно печатать в газете, если бы их автором был обыкновенный человек?

– Вы считаете, Фонтанот находится среди пассажиров? Но кто он?

– Вот это нам и предстоит выяснить.

Ланино внимательно посмотрел на собравшихся у стола. Семь человек были целиком поглощены игрой. Фаббро с заинтересованным видом наблюдал за ней. Точе в одиночестве сидел в противоположном конце стола, устремив отрешенный взгляд в середину салона.

– Для начала нам нужно отсеять тех пассажиров, которые точно не могут быть Фонтанотом, – закурил сигару Дзанелла.

– Синьор Пелос явно не станет сочувствовать коммунистам. Они выступают за мир, а он человек войны.

– Согласен.

– Барон Бергамин – человек циничный, он тоже едва ли будет дружить с коммунистами.

– Может, это маска, под которой скрывается убежденный коммунист?

– Нет, – подумав, сказал Ланино. – Я не могу себе представить, чтобы под цинизмом барона скрывалось что-нибудь другое.

– Пожалуй, соглашусь. Что насчет барона Деффенди?

– Он примерный семьянин, вряд ли он станет участвовать в подобных авантюрах. Да и притворяться кем-то другим он не способен.

– Согласен, он слишком глуп для этого.

– Граф Аосталли – человек серьезный и умный. Теоретически он мог бы быть Фонтанотом, но... мне трудно в это поверить.

– Да, как представитель знатного дворянского рода и бывший министр, граф меньше всего подходит на эту роль, – согласился Дзанелла.

– Синьор Вискардини... Всеми уважаемый человек, судья... – задумался Ланино. – Не могу сказать о нем ничего определенного... Кажется, порядочный человек...

– Может быть, на почве стремления к справедливости он стал коммунистом? Нельзя исключать такой возможности.

– Нельзя... Но и согласиться с тем, что синьор Вискардини – коммунист, я тоже не могу.

– Ладно, будем считать, что скорее нет, чем да.

– Синьор Ромоли, биржевик, слывет в нашем круге балагуром и сердцеедом. Есть ли у него еще время писать заметки в газеты?

– Может, просто хороший актер?

– Пожалуй, актер получился бы из него превосходный. Но он всегда в центре внимания, трудно представить, чтобы такой человек мог втайне от всех жить другой жизнью.

– Может, в этом и заключается секрет синьора Ромоли? Он всегда на виду, на него никто не подумает. К тому же лучшего шпиона, чем он, не найти.

– Это правда, – кивнул Ланино. – Мне кажется, здесь, как и в случае с синьором Вискардини, есть вопросы. Скорее нет, чем да.

– Скорее да, чем нет, – поправил Дзанелла.

– Кажется, вы не слишком любите синьора Ромоли, – заметил Клаудио.

– Что поделать? – усмехнувшись, развел руками банкир.

– Дальше будет сложнее. Синьор Клоккьятти... Довольно остроумный молодой человек. Он, кажется, занимается обувью?

– Да, провел модернизацию обувной фабрики, расширил производство, за что владелец сделал его своей правой рукой.

– Даже так? Это говорит в его пользу.

– С другой стороны, он хорошо знает о простых рабочих, их нуждах и желаниях. Как тут не стать коммунистом?

– Позволю не согласиться с вами. Насколько я знаю из своего опыта, люди, которые добились всего сами, не склонны верить дешевой пропаганде.

– Может быть. Но у синьора Клоккьятти была возможность стать коммунистом.

– Альберто Точе, поэт... Очень неуравновешенный молодой человек, впрочем, как и все люди искусства.

– Как насчет актерских способностей?

– Думаете, его постоянные жалобы – не что иное, как игра на публику? Возможно. Но есть ли во всем этом холодный расчет?.. Не верю, – покачал головой Ланино. – Вы читали его стихи? Есть там что-нибудь про революционный порыв и так далее?

– Нет, больше про природу, любовь, – ответил Дзанелла. – Как думаете, приняли бы его в свете, если бы он писал о свободе?

– Значит, с ним все ясно. Остается синьор Фаббро... О нем я ничего не могу сказать.

– Потому что он все время молчит?

– Именно! Вы что-нибудь знаете о нем?

– Только из третьих рук. Его отец – владелец железных дорог. Сын выучился на инженера и, вероятно, помогает отцу развивать дело.

– Он может быть коммунистом?

– Он ведет себя очень подозрительно – все время молчит и улыбается. Можно сказать, синьор Фаббро – идеальный кандидат на тайного члена Коммунистической партии. Но все это слишком очевидно.

– Все, мы, кажется, всех обсудили, не считая нас. Надеюсь, ко мне у вас нет вопросов? – поинтересовался Ланино.

– Нет, – улыбнулся Дзанелла. – В вас я уверен.

– Благодарю, – положив руку на сердце, картинно поклонился тот. – Что теперь будем делать, синьор сыщик?

– Нужно допросить подозреваемых, – произнес банкир. – Дождемся обеда.

Когда подали обед, все пассажиры собрались за столом.

– Синьор Клоккьятти, мне тут рассказали, что вы, оказывается, выдающийся человек, – оживленно проговорил Ланино.

– Пустяки! – отмахнулся тот.

– Ну, почему же? В одиночку поднять обувную фабрику в наши непростые времена, да еще в таком молодом возрасте – это большой труд, я бы даже сказал – искусство.

– Я не люблю говорить о своих успехах. К тому же вы сильно преувеличиваете.

– Например?

– Во-первых, я бы не смог этого сделать в одиночку. Нас было несколько человек, я лишь осуществлял общее руководство.

– Значит, это всецело ваша заслуга!

– Во-вторых, этот, как вы выразились, "большой" труд заключался лишь во внедрении нескольких рационализаторских предложений и в смене ассортимента выпускаемой продукции с учетом новых потребностей рынка.

– Вы говорите об этом так, как будто любой человек справился бы не хуже вас.

– Не любой, но многие.

– Ваша скромность вызывает восхищение, – заметил Ланино. – А как отнеслись к вашей модернизации рабочие?

– Нормально отнеслись, – ответил Клоккьятти. – По крайней мере, с пониманием.

– Много человек пришлось уволить?

– Сначала мы уволили человек пятьдесят, но, когда расширили производство, набрали еще двести.

– А как вы боритесь с коммунистической агитацией среди рабочих?

– Никак.

– В смысле? – насторожился Ланино.

– Я вот что думаю: лучшее средство против коммунистической агитации – это создать для рабочих нормальные условия для труда. У нас на фабрике чисто, никто не работает сверх меры, обеденный перерыв; отпуска и больничные за счет работодателя. Поэтому наши рабочие не станут слушать каких-то заезжих агитаторов, – объяснил Клоккьятти.

– Вижу, что у вас очень солидное предприятие, – покачал головой Клаудио. – Жаль, что не все в Италии понимают это.

– Думаю, это вопрос времени. Главное, чтобы уже не было поздно, – Клоккьятти кивнул вверх, в сторону палубы.

В это время Дзанелла "допрашивал" Ромоли.

– Ну, как игра? Карта идет? – поинтересовался банкир.

– Да, знаете, как-то не очень, – признался биржевик.

– Бросьте! Кто же тогда в большем выигрыше?

– Синьор Пелос и синьор Вискардини. Я всего лишь третий.

– У вас достойные соперники.

– Похоже, вы переоценили мои способности. Может, все-таки сядете с нами играть после обеда?

– А почему бы и нет? – подумав, решил Дзанелла.

– Вот теперь совсем другое дело! – обрадовался Ромоли.

– Как у вас дела на бирже?

– Неплохо.

– Мне нужен ваш профессиональный совет.

– Слушаю.

– Один мой знакомый утверждает, что сейчас можно выгодно вложиться в американские ценные бумаги. Они хорошо торгуются на бирже?

– Не просто хорошо, а отлично!

– Посоветуете брать что-нибудь конкретное?

– Отдавайте предпочтение акциям крупных компаний. Они сейчас все растут в цене. Остальное не так важно.

– Спасибо вам за совет!

– Не за что. Обращайтесь!

– Когда вернусь домой, обязательно что-нибудь куплю. А то, сами понимаете, война, непонятно, в чем держать свои сбережения. Вот бы только коммунисты нас отпустили! Как вы думаете? – спросил Дзанелла.

– Думаю, что отпустят, никуда они не денутся. Это просто мелкий шантаж, – предположил Ромоли. – Какие у них могут быть требования? Самое большое – освободить их предводителей из тюрем. У них не хватит силенок захватить власть в стране.

– Вы в этом уверены?

– Более чем. Ну, скажите, какой здравомыслящий человек пойдет за этими мечтателями? Они говорят заученные фразы, но совершенно не знают жизни.

– Это правда, – согласился банкир.

– А теперь давайте играть, – заключил Ромоли.

Игроки вновь собрались за столом. Точе, скучая, прохаживался взад-вперед по салону. Фаббро снова сел смотреть на игру.

– Почему вы все время молчите, синьор Фаббро? – подошел к нему Ланино.

– Мне так удобно, – пожал тот плечами.

– Но ведь это скучно! – заметил Клаудио.

– Вот-вот! Я уже тысячу раз ему об этом говорил, а он ни в какую, – вставил Ромоли.

– Мы о вас почти ничего не знаем. Чем вы занимаетесь? – поинтересовался Ланино.

– Я занимаюсь железными дорогами, работаю в компании отца, в основном выполняю его поручения, – ответил Фаббро.

– Например?

– Работаю с поставщиками техники, иногда общаюсь с важными клиентами, если отец в отъезде. Сейчас плыл во Францию, чтобы посмотреть их новые локомотивы.

– Неужели во Франции еще умудряются изобретать что-то новое? – засомневался Пелос.

– Немцы ведь еще не захватили Париж, так что военные заводы работают день и ночь. Согласитесь, что новые, более мощные паровозы нужны нашим войскам не меньше, чем новые виды оружия, – пояснил Фаббро.

– А чем вы интересуетесь помимо паровозов? Политикой, спортом, искусством? – приставал с вопросами Ланино.

– К политике я совершенно равнодушен.

– Вот как? – удивился Клаудио. – В наше время молодые люди только об этом и говорят.

– В политике нужно уметь разбираться, синьор Фаббро, – наставительно сказал Вискардини. – Иначе можно оказаться в затруднительном положении.

– Я и не говорю, что не разбираюсь в политике, – мягко произнес Фаббро. – Просто она меня не интересует. Для меня главное – чтобы в государстве был порядок.

– Оригинально! – заметил Ромоли.

– Интересная мысль, – задумался Клоккьятти.

– Весьма спорное утверждение, – возразил Дзанелла.

– Вы хотите сказать, что, если к власти придут коммунисты и установят свою "диктатуру пролетариата", вы их поддержите? – хитро усмехнулся Ланино.

– Нет, я не воспринимаю коммунистов всерьез, – покачал головой Фаббро. – Прежде чем установить диктатуру пролетариата, они устроят в стране хаос, а захотят ли они после этого создать новый порядок – большой вопрос...

На несколько секунд в салоне наступила тишина.

– И все-таки чем вы интересуетесь помимо работы? – вспомнив, повторил вопрос Клаудио.

– Есть у меня одно увлечение, даже страсть... – загадочно улыбнулся Фаббро. – Опера!

– Ну, опера – это святое! – согласился Аосталли.

– Вы какую оперу предпочитаете – нашу, французскую или, простите, немецкую? – поинтересовался Вискардини.

– Конечно, нашу! – ответил Фаббро. – Россини, Доницетти, Беллини, Верди, Понкьелли, Пуччини, Леонкавалло, Масканьи, Чилеа, Джордано... Тот же Бойто...

– Бойто, кажется, написал только одну оперу? – спросил Клоккьятти.

– Вообще-то две, правда, "Нерон" остался неоконченным, – оживился Фаббро. – Но его "Мефистофель" – прекрасная вещь! Мне кажется, в эту оперу автор вложил всю свою душу. Поэтому, когда о Бойто снисходительно говорят, что он написал лишь одну оперу, я возражаю, что она стоит десятка других.

– Видите, господа, сегодня мы узнали о синьоре Фаббро больше, чем за все время нашего знакомства, – весело проговорил Ромоли.

– Почему вы раньше ничего не говорили о своих увлечениях? – удивился Деффенди.

– Я думал, это никому не интересно, – пожал плечами Фаббро.

– Зря! Синьор граф, например, тоже большой поклонник оперы.

– Пожалуй, по сравнению с синьором Фаббро я дилетант, – заметил Аосталли.

Все засмеялись.

После ужина, когда официанты стали убирать со стола, Дзанелла подошел к Ланино.

– Как ваши дела?

– Ни синьор Клоккьятти, ни синьор Фаббро ничем не выдали своих симпатий к коммунистам, – развел руками Клаудио. – А как синьор Ромоли?

– Тоже самое.

– Может, не тех допрашивали?

– Может быть.

– Что будем делать?

– Я прочитаю пассажирам заметку Фонтанота, а вы внимательно следите за их реакцией, – сказал Дзанелла.

Банкир подошел к столу и, достав из кармана газету, громко произнес:

– Господа, минуту внимания! В свете произошедших событий хочу прочитать вам одну любопытную заметку. Это позавчерашний выпуск, – он показал пассажирам разворот газеты. – Статья называется: "Страна в опасности". "Сегодня, когда враг уже стоит у Венеции и народ Италии стонет от разрушений и потерь войны, сильные мира сего, зарабатывая деньги на крови и поте простых людей, продолжают жить на широкую ногу. Владельцы военных заводов получают сверхприбыли, нещадно эксплуатируя рабочих. Алчные монополисты, пользуясь бедственным положением народа, беспрестанно задирают цены на товары первой необходимости. Доведенный до ужасающей нищеты народ находится на грани отчаяния".

Во время чтения Ланино внимательно наблюдал за лицами пассажиров. Граф Аосталли сидел, подперев голову рукой, и о чем-то думал. Барон Деффенди рассеянно поправлял салфетку. Точе побледнел, его глаза заволокли слезы. Лицо барона Бергамина искривила скептическая усмешка. Вискардини нервно протирал очки. Ромоли заинтересованно слушал. Клоккьятти погрустнел, даже его закрученные вверх усы немного обвисли. Пелос сверлил недовольным взглядом читавшего Дзанеллу. Лицо Фаббро оставалось невозмутимым.

– "Если мы хотим сохранить нашу страну и победить в этой страшной войне, нужно вменить богатым гражданам Италии ответственность за бедствия народа. Необходимо на законодательном уровне ввести налог на богатство, чтобы граждане, не испытывающие проблем с деньгами, отдавали по меньшей мере половину своего дохода нуждающимся слоям населения. Только такие жесткие и решительные меры могут спасти наше отечество от гибели, поддержать наш страдающий народ в священной борьбе с врагом". И подпись: «Фонтанот», – закончил чтение банкир.

– Это какой-то бред сумасшедшего! – воскликнул Пелос.

– Кажется, наша пресса уже продалась коммунистам, – ядовито проговорил Бергамин.

– Господа, это еще не все! – объявил Дзанелла. – По моим расчетам, Фонтанот находится среди нас.

– Не может быть! – вскочил Деффенди.

– Вы преувеличиваете! – покачал головой Аосталли.

– За кого вы нас принимаете? Как вы могли подумать, что среди нас есть человек, который верит в эту чудовищную ахинею? – возмутился Пелос.

– Черт подери! – медленно поднялся со своего места Вискардини. – Ну я написал эту статью! Я – Фонтанот!

– Вы? – удивленно протянул Клоккьятти.

В салоне повисла напряженная тишина.

– Подумайте сами! Мы сыты, одеты, обуты, сидим здесь, жалуемся друг другу на падение рынков, разглагольствуем о высоких материях, от безделия в карты играем. А где-то там, на фронте, солдаты сидят в окопах, грязные, усталые, голодные... Женщины не знают, чем кормить своих детей, сами не едят днями... Где же справедливость?.. – воззвал к пассажирам Вискардини.

Несколько секунд все молчали.

– Никогда бы не подумал, синьор Вискардини, что вы на такое способны, – брезгливо сказал Деффенди.

– А я не удивлен! – возразил Бергамин. – Синьор Вискардини всегда вызывал у меня презрение за то, что из "гуманизма" и каких-то "общечеловеческих ценностей" возится с отбросами общества.

– Значит, это вы рассказали вашим дружкам-коммунистам о нашем рейсе? – с холодной вежливостью поинтересовался у судьи Дзанелла.

– Что?! – воскликнул Деффенди.

– Он что, с ними заодно? – недоуменно спросил Точе.

– Постойте! Я не имею к террористам никакого отношения! – заявил Вискардини.

– Поздно отпираться, синьор судья! – произнес Ланино.

– Теперь все понятно, – проговорил Пелос.

– Послушайте, где вы увидели в этой статье коммунизм? – защищался Вискардини. – Я просто хочу справедливости!..

– А разве коммунисты не говорят то же самое? – парировал Дзанелла.

– Нехорошо, синьор судья! Недавно говорили синьору Фаббро, что нужно уметь разбираться в политике, а сейчас сами попали, как вы выразились, в "затруднительное положение", – ехидно заметил Ромоли.

– Да клянусь вам, я никому не рассказывал об этом рейсе в Марсель! – оправдывался Вискардини.

– Откуда тогда коммунисты узнали о нашем пароходе? – наступал на судью Ланино.

– Может, его побить?.. – нерешительно предложил Ромоли.

– Тихо! – внезапно крикнул Клоккьятти, и от неожиданности все замолчали.

Наступившую тишину нарушил далекий гудок парохода.

– Слышите? – спросил Клоккьятти.

Снова раздался гудок. Пассажиры бросились к иллюминаторам. В вечерних сумерках было сложно что-нибудь рассмотреть.

– Кажется, звук шел оттуда, – указал рукой Клоккьятти.

– Вы что-нибудь видите? – поинтересовался у соседа Аосталли.

– Нет, уже слишком темно, – покачал головой Фаббро.

– По крайней мере, нас нашли! – обрадованно сказал Ромоли.

– С чего вы взяли? – недоверчиво произнес Ланино.

– Кому тогда он сигналил?

– Другому кораблю.

– Думаете, здесь ходит так много судов?

– Как вы считаете, господа, это военный корабль? – спросил Деффенди.

– Неизвестно, – ответил Клоккьятти.

Пассажиры постояли несколько минут, тщетно вслушиваясь в тишину.

– Господа, вы как будто чего-то ждете, – усмехнулся Бергамин. – Неужели вы думаете, что военные с корабля сейчас же бросятся нас спасать?

– Что же вы предлагаете? – устало проговорил Дзанелла.

– То же, что и вчера, – спать!

– Не знаю... – банкир вопросительно посмотрел на остальных пассажиров.

– Пожалуй, вы правы, синьор барон, – вздохнул Клоккьятти.

Пассажиры начали расходиться.

– Что слышно, Умберто? – спросил Ферруччо у радиста, когда тот вошел в рубку.

– Все то же. Говорят, что им нужно еще время.

– Не понимаю, неужели так сложно выпустить заключенных коммунистов из тюрем? – недоумевал Теренцио.

– Ты как ребенок! – насмешливо сказал Аугусто. – Они просто тянут время. Думают, можно ли нас как-нибудь нейтрализовать. Нужно вести себя с ними жестче.

– А что они могут с нами сделать? – поинтересовался Ферруччо.

Умберто пожал плечами.

– Меня больше беспокоит этот эсминец, который нас караулит, – заметил Серджо. – Уж не замышляют ли там что-нибудь против нас?

– Ну не пойдут же они на штурм, – возразил Теренцио.

– На штурм, может, и не пойдут, но подстраховаться бы не мешало, – задумчиво произнес Умберто. – А то знаете, как бывает, друг друга неправильно поймем – и пиши пропало.

– Верно говоришь, Умберто! – кивнул Ферруччо. – Отправь на эсминец радиограмму, что, если они поддержат революцию и не будут нас трогать, мы будем очень им благодарны. Понял?

– Понял.

– Ну а с Римом... Раз они просят нас дать им больше времени, так уж и быть, мы подождем. У нас еще много времени...

В полночь графиня Марци вышла из своей каюты, и дежуривший в коридоре Освальдо мгновенно вскочил со своего места.

– Это опять вы? – раздраженно проговорил он.

– Удивлены? – улыбнулась графиня.

– Вам снова не спится?

– В этот раз нет. Просто скучно. Хочется с кем-то поговорить. Вы не можете себе представить, как тоскливо сидеть целый день в каюте!

– Вы правы! Я не могу себе этого представить, потому что, когда я один, мне всегда есть о чем подумать.

– Я поняла ваш намек. И о каких же высоких материях вы думаете, синьор... простите, товарищ мыслитель? – поинтересовалась Марци.

– Я думаю о разных вещах, – сухо ответил юноша.

– Скажите, вы действительно верите в коммунистические идеалы?

– А как же иначе? Если бы я в них не верил, меня бы здесь не было.

– Значит, вы в самом деле считаете, что стоит только отменить частную собственность, и в мире наступит царство справедливости?

– Мы не выступаем за отмену частной собственности вообще, а лишь за отмену частной собственности на средства производства.

– Это мало что меняет. Разве вы не видите, что это утопия, в которой нет места живому человеку с его мыслями, чувствами, предпочтениями?

– Я не собираюсь говорить с вами об этом.

– Это почему же?.. Ах, да... Ведь мы глупые женщины, где уж нам понять... – вспомнила графиня.

Освальдо почти свирепо посмотрел на нее.

– Ну, не обижайтесь! – ласково сказала Марци. – Я всего лишь хочу помочь вам.

– Я не нуждаюсь в вашей помощи!

– Знаете... Как вас зовут?

– Освальдо.

– А я графиня Тереза Марци. Можете звать меня просто Тереза.

– Как мило! – усмехнулся юноша.

– Знаете, я почти уверена, что ваше презрительное отношение к женщинам вызвано личным неудачным опытом общения с ними.

– Ну, давайте еще проведем сеанс психоанализа!

– Я же вижу, что угадала!

– Я не обязан рассказывать вам о своем прошлом.

– Чего вы боитесь?

Юноша шумно вздохнул.

– Послушайте, вам нечего меня стесняться. Мы принадлежим разным мирам. Мы встретились с вами случайно, и через несколько дней наше общение прекратится. Даже если мне захочется кому-нибудь рассказать об этом, вам не будет от этого ни холодно ни жарко. Но эта тайна останется между нами, – настаивала графиня.

Освальдо пристально посмотрел на Марци, затем, отвернувшись, быстро произнес:

– Да, я два года был влюблен в одну девушку, делал все, чтобы добиться ее внимания – и все напрасно! Оказалось, что она никогда меня не любила, а все эти взгляды, слова были ложью!..

– И это все? – разочарованно проговорила графиня. – А я-то думала, что здесь пахнет изменой...

– Сначала я был обескуражен. Но потом понял, что желание понравиться мужчине, независимо от того, интересен он ей или нет, – неотъемлемая часть женской натуры. Отсюда вытекает лживость женщин, которую сами они не осознают.

– Ну почему сразу лживость?..

– Да, графиня, я говорю неприятные вещи, но факты таковы. Если мужчине не нравится женщина, он не станет оказывать ей знаки внимания, чтобы не давать ей напрасной надежды. А что женщина? Она намеренно или невольно стремится понравится мужчине, доводит дело до любви, а потом искренне удивляется, когда тот начинает признаваться ей в своих чувствах. Опять же, если женщина влюбится в мужчину, то никогда не признается ему в этом первая, даже под страхом смерти. Самый робкий мужчина в конце концов признается в любви, женщина – никогда!

– Вы должны понимать, что женщине не положено первой открывать свои чувства мужчине, это неприлично.

– Нет, это только отговорка! – решительно возразил юноша. – Гордость боитесь потерять! А нам, думаете, легко терпеть поражения?.. Нет, дай вам одинаковые права с мужчинами, ничего не поменяется! Мы, как кошки с собаками, говорим на разных языках и никогда не сможем понять друг друга.

– Не скрою, в том, что вы сейчас говорили, есть доля правды, – подумав, сказала Марци. – Но вы слишком драматизируете! Почему-то большинство мужчин все устраивает. Ваш протест выглядит по меньшей мере смешным...

– Какое мне дело до большинства мужчин? Они просто этого не замечают.

– Вам нужно научиться относиться ко всему проще. Отказала вам одна девушка, вторая, а третья, глядишь, ответит взаимностью. Это такая игра, понимаете?

– Вот это недостающее слово – "игра"! Но знаете, если в этой игре такие нечестные правила, что в нее постоянно проигрываешь, – к черту такую игру!.. – заключил Освальдо.

Графиня вздохнула.

– Вижу, все мои попытки наставить вас на путь истинный пошли прахом, – покачала головой Марци. – Вы ведь умный человек и должны понимать всю нелепость вашего упрямства. Подумайте об этом. Спокойной ночи!

С этими словами она удалилась в свою каюту.

Проснувшись на следующий день, пассажиры «Арриго Бойто» сразу пошли к иллюминаторам. На ярко освещенной солнцем морской глади примерно в миле от парохода виднелся темный силуэт эсминца.

– Смотрите! Корабль! – воскликнул Деффенди.

– Мы спасены? – спросил Точе.

– Спасены! – обрадовался Ромоли.

– Напрасно радуетесь, господа, – возразил Бергамин.

– Почему?

– Позвольте полюбопытствовать, каким образом нас будут спасать?

– Возьмут пароход штурмом, – неуверенно произнес Ромоли.

– Посмотрим, останетесь ли вы после этого в живых, – мрачно заметил Бергамин.

– Синьор барон, не хотите радоваться – помолчите, – не выдержал Дзанелла. – Только и умеете, что портить настроение другим.

– Ах, извините, синьор банкир, что разрушил ваши надежды, – парировал тот.

– Вообще-то мы даже не знаем, что это за корабль, – проговорил Аосталли, внимательно всматриваясь в иллюминатор. – Кто-нибудь видит, какой флаг поднят на нем? Синьор Фаббро?

– Нет... Трудно разобрать... – ответил он.

– Вот именно! Это может быть остунгславский корабль, а они заодно с террористами, – сказал Пелос.

– Сомневаюсь, что это австрияки, – покачал головой Вискардини. – Не думаю, что в Тирренском море можно встретить их военные корабли.

– Придется вас огорчить, синьор судья. В этом году здесь встречали не только остунгславские, но даже немецкие военные корабли, – произнес Клоккьятти.

– Все настолько плохо? – удивился Дзанелла.

– Увы! – развел руками Клоккьятти.

– Делать нечего, господа! – решительно проговорил Ромоли. – Пойдемте завтракать, а потом сядем за карты.

– Опять? – воскликнул Точе.

– Присоединяйтесь к нам, – предложил Ромоли поэту, но тот только брезгливо отмахнулся.

Игра продолжалась весь день. Постепенно азарт игроков уступил место безотчетной тревоге.

– Что это вы жульничаете, синьор Вискардини? – шутливо заметил Ромоли. – Думаете, я не вижу, что вы бьете мои червы бубнами?

– Простите, синьор Ромоли! Это моя оплошность, – извинился судья.

Через несколько минут ситуация повторилась.

– Синьор Дзанелла, вы бьете пики трефами! – строго сказал Пелос.

– Извините, задумался, – смущенно ответил банкир.

– Мне кажется, господа, что игра волнует нас сейчас меньше всего, – произнес Клоккьятти, бросая карты на стол. – Мы сидим здесь, но наши мысли бродят совсем в другом месте.

– Согласен, – кивнул Пелос. – Пора заканчивать игру.

– Ну, ладно, – мягко проговорил Ромоли, поспешно собирая карты в колоду. – На сегодня, пожалуй, хватит.