Текст книги "1 (СИ)"

Автор книги: Аноним кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Досталось вам, бедные.

Медленно просканировав десятикнижие на предмет неприятных довесков, Дмитрий ненадолго задумался – фолианты звучали знакомо и очень характерно. Так, будто рядом с ними когда-то разом умерло очень много людей.

– Гм, а отзвук-то достаточно старый – значит, османов можно исключить. Местные войны? Или это след с тех времен, когда Тамерлан взял и разрушил Исфахан? Вроде бы, тогда из отрубленных голов воздвигли высокие башни...

Погладив мелкие царапины и зарубки на обложке верхней рукописи, он вытянул из стопки седьмой и восьмой тома с описанием народов Восточной Европы вообще – и древней Гардарики в частности.

– Так, здесь у нас про волжских булгар. Хазары и аланы, буртасы...

Отыскав нужную страницу, Великий князь довольно прищелкнул пальцами и перекинул на нее потертую ленту-закладку. Учитывая тот факт, что автор энциклопедии был современником сына, а потом и внука Рюрика, и вроде бы не питал личной неприязни к славянам и русам, чтиво обещало быть очень интересным!

– Господин мой.

Отложив книгу, Дмитрий взял с малого блюда изящную фарфоровую чашечку с густым напитком, источающим просто-таки божественный аромат. Смочил губы и язык крохотным глоточком, чуть прикрыл глаза и довольно кивнул:

– Уже лучше.

Надо сказать, что пока купец Тимофей Викентьев суетился и рыскал по персидским книготорговцам и алхимикам, выискивая для своего государя старые рукописи и кое-какие редкие травы, другие члены Великого посольства тоже не скучали. Например, государев стряпчий Егорий Колычев умудрился не только соблазнить на переезд аж три семьи потомственных ковроделов, но и завести полезные знакомства с дюжиной глав знатных персидских родов. А в последний день перед отъездом и вовсе прикупил на рынке чернокожего раба. Пожилого, полуслепого, с больными ногами – зато имеющего большой опыт по части массажа и приготовления кофе. Собственно, его и купили как раз в качестве наставника по первой части... Но вторая (временно, разумеется) оказалась важней. Так что потомственный раб Кафур на закате жизни нежданно-негаданно попрощался с Персией и большей частью своих хворей, обретя взамен новый дом, почетный статус наставника и первую в своей жизни ученицу из свободнорожденных.

– Господин мой, приближается время полуденной трапезы...

– Брысь!

Легонько шлепнув по упругой девичьей заднице, Дмитрий устроил три дела разом (он вообще любил, когда одно действо или интрига приносили сразу несколько результатов). Во-первых, показал наложнице свое хорошее к ней отношение – заодно намекнув, что весьма доволен тем усердием, с коим она перенимает рецепты и способы приготовления ароматного напитка. Во-вторых, дал понять, что обедать он будет в одиночестве и оставляет выбор конкретных блюд на ее усмотрение. Ну и третье. Узнав, что правитель вообще не планирует покидать свои покои, придворные получат дополнительные доказательства его "дурного настроения" – и хоть какое-то время не будут лезть.

– М-мм! И в самом деле, неплохо.

Успешно (хотя и не очень быстро) продираясь сквозь вязь слегка выцветшей арабицы и время от времени делая заметки и выписки, любитель древних рукописей и сам не заметил, как быстро пролетел его "выходной" день. Проскочил мимо сознания (но не желудка) вкусный обед и еще одна чашка кофе, приправленного сахаром и сливками. Не помешал наслаждаться древней рукописью и колокольный звон за оконным стеклом, призывающей к вечерней молитве. И только вспышка ярко-отрицательных эмоций, донесшихся из Приемной, заставила правителя недовольно поморщиться.

"Опять пан Константин кого-то из просителей заворачивает! Что за люди, ну ведь сказано же, что я видеть никого не желаю. И вообще, изволю быть сильно не в духе!.. Выйти, что ли, да настырного просителя гневом своим ушибить? А то и кратковременной опалой порадовать, для пущей доходчивости".

Однако идти никуда не пришлось, ибо его личный секретарь Острожский успел первым. Тихо поскребся в створку двери, дождался отклика-разрешения и буквально просочился сквозь слегка приоткрытую створку двери. Впрочем, как вошел, так и замер на пороге Опочивальни, попросту не смея двигаться дальше.

– Государь. Епископ Виленский Валериан Протасевич нижайше просит его принять по срочному делу. Утверждает, что ты сам повелел ему действовать не мешкая.

Дмитрий сильно сомневался, что иерарх католической церкви упражнялся перед православным литвином в просьбах, да еще и нижайших. Скорее уж два идеологических и политических врага по своему обыкновению вдоволь пошипели друг на друга, обменялись завуалированными оскорблениями, посоревновались в остроумии, и... Мирно разошлись. Потому что секретарь был попросту обязан доложить о просителе, которому было даровано право просить аудиенции в любое время дня и ночи. А римский каноник не желал окончательно портить и без того плохие отношения с влиятельнейшим и весьма родовитым вельможей. Во всяком случае, не тогда, когда клирик ценой немалых усилий наладил действительно хорошие отношения с новым Великим князем – и был всего в паре шагов от того, чтобы завоевать доверие, а вместе с ним и определенное влияние на молодого правителя.

"Знаю я его срочные дела. Поди, если бы не моя долгая беседа с митрополитом Ионой и его одухотворенное лицо на выходе из Кабинета, спокойно бы до завтрашнего дня дотерпел. А так тревога одолела – вдруг старый конкурент меня на что-то плохое соблазнить умудрился...".

– Проси в Кабинет.

С досадой закрыв обложку десятого тома "Книги драгоценных ожерелий", властитель подозвал к себе рыжеволосую Хорошаву. Что-то очень тихо ей повелел, дождался понимающего поклона, и только после этого нацепил на лицо подходящую к моменту маску – то бишь умеренную приязнь, осложненную легким недовольством. Не епископом, конечно – а так, вообще.

– Ваше величество!

Ответив на довольно-таки изящный поклон Протасевича милостивым наклонением головы, хозяин дворца уселся на свое рабочее место. После чего небрежным жестом монаршей длани дозволил позднему гостю не только приблизиться, но и присесть на неудобный стулец.

– Валериан, я надеюсь, что ты оторвал меня от размышлений о благе государства по действительно важному делу?

– Разумеется, Ваше величество!..

Выудив из широких рукавов своей шелковой сутаны два листка дорогой беленой бумаги, епископ положил их перед собой на стол.

– В правом списке я взял на себя труд отметить тех магистров и докторов наук, кто уже согласился занять места преподавателей в будущем Виленском университете. А в левом изложил свои скромные предложения касательно тех, кто бы мог заменить отказавшихся.

Пока хозяин Большого дворца читал довольно толково составленный документ, представитель Римской курии внимательно изучал выражение лица восемнадцатилетнего Великого князя Литовского – не забывая обшарить внимательным взглядом и сам Кабинет.

– Насколько этот твой Петр Скарга хорош в риторике? И не слишком ли он молод для звания профессора?

Неясно, что именно увидел Протасевич на привычно-бесстрастном лице своего государя, какие верные признаки ему удалось выискать и подметить – но тревога и все опасения разом пошли на спад:

– Весьма образованный и достойный шляхтич, Ваше величество. С самых юных лет проявил стремление к знаниям, учился в Краковском университете, затем Вене и Риме, и весьма преуспел во многих науках. Имеет кое-какой опыт по части обустройства богаделен и оказания благотворительности...

Отвечая, каноник явно держал в уме некоторые не совсем обычные способности своего государя. Посему – правда, только правда, и ничего кроме правды! Епископа ведь не спрашивали, где именно родился шляхтич Повенский, когда вступил в Орден иезуитов, и по каким таким причинам он сменил фамилию на другую? Да и упоминать, что свое красноречие Скарга развил и отточил во время проповедей и теологических споров с протестантами, тоже было совсем не обязательно.

"М-да, каждой твари по паре. С первой по четвертую позицию более-менее известные ученые, с пятой по одиннадцатую ученые-иезуиты, и вплоть до двадцатой – всякие шарлатаны вперемешку с незнакомыми мне личностями. Это ж сколько мне мозгов промывать придется!.. О, фактический создатель григорианского календаря. Такие люди нам нужны!".

– Математик и астроном Христофор Клавий? Гм, кажется, я что-то слышал о нем. Что-то хорошее. Определенно, он украсит собой кафедру математики в моем университете... Валериан?..

Правильно оценив капризно-жесткий изгиб губ властителя и его неподдельную заинтересованность, католический иерарх встал и поклонился:

– Приложу к тому все свои скромные силы, Ваше величество!

Разжав пальцы, монарх немаленькой страны позволил списку упасть на середину стола.

– Прекрасно. Я желаю...

Что именно желает правитель, канонику дослушать не удалось, потому что их беседу прервал нежный женский голосок с явственно-томными нотками:

– Господин мой, твоя верная...

Верховая челядинка Леонила, одетая только в огненно-рыжие локоны и с хрустальным кубком вина в руках, моментально оценила всю несвоевременность своего появления в Кабинете. Более того, в те краткие мгновения времени, пока она собиралась с мыслями, на ее хорошеньком (хотя и немного глупеньком) личике легко читалось неподдельное смущение – тем, что она невольно отвлекла своего господина от его несомненно важных дел.

– Ой!..

Опомнившись, рыжеволоска вместе с кубком моментально исчезла в Опочивальне – порадовав напоследок иерарха католической церкви видом длинных стройных ножек, красивой спины и упруго-белоснежных ягодиц.

– Кхм!

Обернувшись к венценосцу, Протасевич успешно сделал вид, что никаких фигуристых "размышлений о благе государства" он не видел.

– Так вот.

Надо сказать, что одно время глава виленского епископата нешуточно тревожился за будущее вверенной его попечению паствы (да и свое тоже), ведь слухи о государе-наследнике Московском ходили самые неоднозначные – выставляя того чуть ли не святым, настоящим фанатиком византийского канона и ярым ненавистником Римско-католической церкви. Однако при более близком знакомстве Димитрий Иоаннович оказался на удивление вменяемым и просвещенным правителем. Да, он был не без некоторых недостатков в виде высокой (даже чересчур) образованности, явного ума, неправильного вероисповедания и целительского дара. Зато с ним вполне можно было договориться по самым разным вопросам – что Валериан с успехом и делал.

– Я желаю, чтобы Виленский университет был самым лучшим во всей Европе – истинным Светочем знаний, рассеивающим Тьму невежеств и суеверий! Поэтому не сомневайся, все твои усилия будут щедро вознаграждены, и ни одна услуга Трону не будет забыта.

Одухотворенный и взбодренный по самое не могу, епископ по окончании аудиенции не вышел, а прямо-таки вылетел, едва не протаранив дворцового стражника.

"Ишь как торопится, сердешный, за плюшками. Теперь-то его наверняка и в Римской курии похвалят-наградят, и орденское начальство отметит – столько собратьев из Общества Иисуса наставниками родовитой молодежи пристроить!.. Гм. Надо бы не забыть переговорить с владыкой Ионой насчет преподавателей-священников в университет – но чуток попозжа. Не буду до окончания строительства портить Валериану настроение, пускай старается".

Вернувшись за свой уютный столик в Опочивальне (разумеется, не забыв по дороге похвалить Хорошаву), Дмитрий быстро дочитал последний том "Книги драгоценных ожерелий". Затем поработал с наследиями других арабских ученых, закрыв последнюю рукопись уже в глубокой ночи. Покачавшись на ножках стула в рассеянной задумчивости, хозяин покоев дотянулся до угловатой громады стального хранилища. Едва слышно прощелкали наборные диски, маслянисто лязгнули запоры...

– Так, где у меня тут?..

Вытянув из сейфа на стол пухлую сафьяновую папку, потомок Рюрика аккуратно ее раскрыл, добравшись до пухлой стопки одинаково-ровных листков. В основном – собственноручных выписок из арабских исторических хроник и географических трактатов с указанием оригинальных источников, и скопированных по его указанию страниц русских летописей. Отдельно – список манускриптов и генеалогических таблиц, раздобытых его прознатчиками на землях, некогда принадлежащих средневековому союзу славянских племен .

– Ага, вот. Адам Бременский и его труд "Деяния архиепископов Гамбургской церкви"... Гм, вроде бы я оставлял закладку?

Победители-крестоносцы, планомерным натиском сокрушив Союз Ободритов и утвердив свою власть, не стали утруждать себя запоминанием названий на варварском языке. Поэтому река Лаба стала Эльбой, города Зверин и Бранибор – Шверином и Бранденбургом, а Велеград и вовсе превратился в Мекленбург. Да что там города и реки, если даже остров Руян переименовали в Рюген – почти сразу после того, как даны захватили, ограбили и сожгли священную для балтийских язычников Аркону!.. Однако скромные монахи-географы и летописцы, трудолюбиво и с немалым прилежанием увековечивая славные деяния светских и церковных правителей, еще пару веков после завоевания использовали местные обозначения и названия – и совсем не стеснялись при этом "передрать" какие-либо сведения из старых рукописей и географических трактатов. Причем иногда передрать воспринималось ими в буквальном смысле: выдрать пяток страниц из чужого манускрипта и вставить их в свою книгу – что может быть проще и естественней? Так же все (без каких-либо исключений!) хронисты врали и искажали сведения в угоду текущему историческому моменту. Дописывали свое и приписывали чужое, очерняли одних и превозносили других – но когда в наличии полсотни хроник разных авторов, описывающих одни и те же события, не так уж и сложно откопать среди словесной шелухи пару-тройку крупиц драгоценной истины.

– Ну что же, если верить собранным доказательствам – а лично мне им верить хочется...

Услышав за спиной легкий вздох и шорох, Дмитрий отвлекся от своего занятия, чтобы обернутся и посмотреть на разметавшуюся во сне Хорошаву.

"Прямо-таки украшение моего ложа!".

– М-да.

Вернувшись мыслями и взглядом к содержимому папки, правитель поворошил листы, добираясь до своих выкладок. А оные, надо сказать, неоспоримо свидетельствовали: его далекий предок Рюрик происхождение имел отнюдь не скандинавское, а очень даже славянское, и был княжичем правящего рода Союза Ободритов – хотя верховная власть, конечно, ему и не светила. Хотя бы по причине наличия целой кучи старших родственников, чьи права были более весомы и неоспоримы. Так же, в ходе своих исторических изысканий далекий потомок докопался и до того, что князь-Сокол приплыл со своей дружиной и "чадами с домочадцами" отнюдь не к диким и разобщенным племенам – и до него в Гардарике имелись свои законные правители, выводящие свое происхождение аж с легендарного князя Словена.

"Старая династия пресеклась в шестнадцатом колене на Гостомысле Буривоевиче – из-за постоянных войн с чужаками и интриг племенной знати. Наделять кого-то из своих серьезной властью и возможностями никто не хотел, опасаясь чрезмерного усиления давних конкурентов-соперников... Да и Рюрика жизнь до призвания сильно не баловала – судя по некоторым признакам, тяжелая борьба с внешними врагами проходила на фоне постоянной грызни за власть среди родни. Так что все прекрасно сошлось: княжичу западных славян опустевший трон на новой Родине, а ильменской знати – пришлый чужак, вынужденный прислушиваться к их мудрым "советам" и опираться на местные рода и ресурсы. Его сродство со старой династией по материнской линии было фактором несомненно важным, но если бы не сошлись все остальные условия...".

Вроде бы все эти выписки и книги – "дела давно минувших лет, преданья старины глубокой". Однако подборка документов именно в руках Дмитрия давала ему хорошее обоснование на то, чтобы претендовать на "исконную Отчину и Дедину" – то есть земли, принадлежавшие когда-то его предкам, и отнятые у них всего лишь по праву силы. Не купленные, не унаследованные, не полученные в результате династического брака – а взятые на меч и копье. А раз так, то потерянное не грех и вернуть. И абсолютно неважно, сколько там времени наглый захватчик попирал своей грязной стопой законное владение Московского Дома!.. Разумеется, радовать соседей территориальными претензиями можно было только после тщательной предварительной подготовки. А еще лучше, после небольшой (или большой, но обязательно победоносной) войны – чтобы возражать было попросту некому.

"История имеет свойство повторяться. Некогда был Крестовый поход против славян и натиск европейцев на Восток. Почему бы не быть Крестовому походу за возвращение исконных земель, и русскому натиску на Запад?".

– Однако, пора уже и на боковую.

Потерев виски, молодой мужчина с тяжелой гривой серебряных волос сложил все листки в сафьяновую папку, затем вернул ее в сейф. А напоследок привычно-ловким жестом перевернул небольшой листок перекидного календаря на своем рабочем столе.

"Три недели осталось потерпеть?.. Ну, это немного".

Погасив последнюю свечу на высоком шандале, Великий князь Литовский, Русский и Жамойтский самолично скинул с себя все свои одеяния, и скользнул под бочок к живой, красивой, приятно пахнущей и очень горячей (а иногда еще и темпераментной) грелке.

"Скорей бы домой. Родных увидеть, а то все письма да письма...".

***

– В неустанной заботе об утолении духовных нужд народа моего. Во исполнение обета, данного Вседержителю сыном моим, государем-наследником Димитрием. А тако же к вящей славе и силе Святой Руси!

Великий государь, царь и Великий князь Иоанн Васильевич всея Руси медленно встал, блистая золотом облачений. Подхватил из особой подставки посох, обильно изукрашенный рубинами и сапфирами, и с двуглавым орлом наверху. Сделал шаг вперед, сойдя с трона и едва слышно стукнув булатным острием о каменные плитки пола. После чего негромко провозгласил:

– Повелеваю!

Думные бояре и дворяне, сидящие на лавках Грановитой палаты, являли собой пример сосредоточенного внимания и верноподданного почтения. Да и то сказать – с чего бы им было тревожиться? О содержимом грядущего царского указа их известили заранее, с кем надо посоветовались, дали обсудить все в своем кругу...

– Устроить в Москве Большую государеву либерею, в коей собрать печатные и рукописные списки со всех книг державы Нашей. Вход в сию либерею сделать свободным – с тем, чтобы каждый желающий мог припасть к источникам мудрости и знаний... За небольшую плату, кою собирать на приобретение новых книг.

Выждав небольшую паузу, боярин Бельский провозгласил завершающую формулу принятия указа:

– Великий государь решил, и Дума боярская на том приговорила!

Загудевшие гулкими шепотками родовитые совсем было настроились на обсуждение следующего вопроса, как в Грановитую палату буквально ворвался гонец. В наступившей тишине он, опустив плечи и голову, дошел до ковровой дорожки перед троном – на которую и упал коленями, протягивая перед собой запечатанный зеленым "воеводским" сургучом тул:

– Измена, Великий государь!

Тишина стала такой, что казалось, ее можно было резать пластами – и в ней хруст безжалостно ломаемой печати прозвучал наподобие маленького грома.

– Иуда...

Смяв грамотку-донесение в кулаке, Иоанн Васильевич так грянул посохом о пол, что булатный наконечник проломил насквозь каменную плитку.

– Предал государя своего, как Искариот предал Господа нашего Иисуса Христа за тридцать сребреников!.. Продал душу свою за наслаждения мира сего, изменил православному христианству!!!

Швырнув грамотку себе под ноги, правитель Руси отыскал взглядом главу Сыскного приказа и прорычал:

– Делай что должно, Малюта!

Проводив гневного царя наипочтительнейшими поклонами, думцы моментально окружили Ивана Бельского, первым добравшегося до короткого послания главного порубежного воеводы Руси, князя Михаила Воротынского:

– Вор и крамольник Андрейка Курбский, нагло покрав часть казны, что на устроение Воронежа и иных порубежных городков полагалась... Во время объезда Дикого поля с малым отрядцем своих боевых холопов и подручников – бежал!?! Посланные вдогон порубежники догнать не смогли, следы изменщика и его людишек...

Дочитав последние строчки, Иван Бельский и сам не сдержал чувств:

– Ах ты погань, к Девлет-Гирею подался!!!

Услышав такое, именитые вельможи на пару мгновений просто онемели: царев ближник, не раз и не два доказавший свою верность и удачу воинскую на службе Великому государю – и предал?

– Он же весь Пояс Пресвятой Богородицы как пять своих пальцев ведает! Все переправы через Оку, все места слабые...

– Как ловко верным прикидывался, а?

– Вот же ирод, жену с сыном на расправу и поругание бросил!

Тем временем правитель Северо-Восточной Руси шагал по переходам Теремного дворца, равнодушно отмечая, как все разбегаются с его пути. Вытягивается и каменеет живыми истуканами стража, скользят неслышными тенями ближние слуги – только бы не привлечь к себе внимание, только бы не попасть под полыхающий гневом взор грозного властителя!

– Все вон!!!

Стольники и ближники, сунувшиеся было вслед за ним в царские покои, словно стайка мелких рыбок брызнули в разные стороны. Появилась и завела свой хоровод четверка особо доверенных верховых челядинов, избавляя царственного господина от тяжести регалий и одеяний Большого наряда...

– Пока сам не призову – никого ко мне не допускать.

Оставшись в одиночестве, мужчина длинно выдохнул, чуть подумал, и пошел искать душевный покой перед ликами знакомых с детства семейных икон. Ибо несмотря на видимый всем гнев – на душе у него была всего лишь печаль и самую чуточку тоска. Сколько он знал князя Андрея? Почитай, полжизни. Приблизил к себе, впустил в самое сердце – и даже самые потаенные помыслы доверил. Другом считал! Одним из тех, на кого уж точно можно было положиться во всем, в войне ли, в политике.

– Господи, укрепи веру мою...

Обретя искомый покой за привычной молитвой, Великий государь сменил Крестовую на Кабинет, где первым же делом достал из стального хранилища тайную переписку русского князя и воеводы Курбского и тогда еще гетмана великого литовского Радзивилла Рыжего. Ныне, будучи канцлером Литвы, пан Николай всерьез рассчитывал устроить брак одной из своих дочерей с Великим князем Димитрием Иоанновичем – и будучи окрылен такой более чем реальной перспективой, без тени сожалений раскрыл будущему зятю родовитого предателя.

– Ведь все ему дал, из стольников в главные воеводы возвысил!

Вот тогда, когда все вскрылось, и полыхал Иоанн Васильевич гневом – ослепляющим и обжигающим... Год назад. Ко дню же нынешнему все уже давно прогорело, и даже угольков не осталось. В конце концов, все, что ни делается – к лучшему, не так ли? Так что и эта измена принесет не вред, но одну лишь пользу Русскому царству.

– Тьфу, Иудино семя!..

Сплюнув прямо на ковер, царь зашвырнул грамотки обратно в сейф, достав взамен последнее письмо от старшего сына. Внимательно его перечитал, затем извлек с одной из полок хранилища пухлый бумажный пакет, оказавшийся чем-то вроде большой карты, сложенной в несколько раз. Развернул, накрыв этой "простыней" всю немаленькую столешницу, осмотрел разноцветное переплетение линий и табличек, стрелочек и кружочков, складывающихся в довольно-таки сложную схему...

– Угум.

Подхватив красную чертилку с остро отточенным грифелем, Иоанн Васильевич парой движений вычеркнул несколько магнатских родов из таблички "Отписать имения в казну и изгнать в Польшу". После чего тут же вписал их в другую рамочку, озаглавленную очень доходчиво и лаконично:

"Казнить".

Недобро улыбнувшись, сорокалетний Рюрикович нежно погладил бумажную гладь – единственное вещественное доказательство его с сыном тайных замыслов, направленных как против внешних, так и против внутренних врагов Руси. Если уж русские князья-бояре да литовская шляхта с магнатерией частенько позволяют себе своевольничать – и даже прямо злоумышлять против своих правителей. Почему бы и царской семье не ответить им ровно тем же?

– Власти хотели? Получите, и не жалуйтесь!

И в самом деле, "по милосердию сердца своего, и желая мира и любви", Великий государь поделился со своими слугами верными толикой власти – и теперь в основном именно Боярская дума решала, кто из родовитых сядет наместником в тот или иной город. Решала – и сама отвечала за результат. Чей-то выдвиженец проворовался, или исполнял службу спустя рукава? Ну, казнить его никто, положим, не станет – но все растраты и потери, образовавшиеся из-за небрежения управительским долгом, заставят возместить. А уж подьячие и дознаватели так исчислят и подсчитают ущерб горожанам и государевой казне, что мало никому не покажется! Ни самому родовитому мздоимцу, ни его высокому покровителю в Боярской думе.

– Псы, лишь власти алкающие!

Надо сказать, что пока думцы своего правителя только радовали. Умело и с большой выдумкой подставляли друг друга, неустанно подсиживали, следили и доносили, составляли одни временные союзы и тут же перебегали в другие... Красота! Правда, были в Думе и другие. Те, для кого воля царская была важнее исконных вольностей и привилегий. Те, кто был верным престолу Московскому не на словах, а на деле! Голова Сыскного приказа Скуратов-Бельский, отец и сын Басмановы, князья Мстиславский и Хворостинин, посольский дьяк Щелкалов со своим братом Васькой, боярин и князь Скопин-Шуйский, большая часть окольничих – и все без исключения думные дворяне.

– Ничего, с Божией помощью мы всех крамольников да татей именитых... К ногтю!

Бережно свернув и поместив весточку от сына и склейку обратно на полку хранилища, Иоанн Васильевич потер лицо. А затем и вовсе откинулся на спинку давно уже ставшего любимым стула. Огладил аккуратную бородку, вздохнул и уперся взглядом в большой семейный портрет, остановившись на младшеньком.

– Ишь! Еще недавно совсем мальцом был, шепелявил смешно и глазенками забавно лупал – а каким разумником да искусником вырос!..

Обласкав взглядом сыновий подарок в виде перстня с большим рубином, на гранях которого затейливо мерцал и переливался свет, царственный отец довольно улыбнулся. А ведь нашептывали ему, что-де негоже позволять царевичу Федору день-деньской пропадать в царских Мастерских, да сводить недопустимо близкое знакомство с тамошними ювелирами и златокузнецами. Мол, сие есть отступление от старины и установленных порядков, позор и чуть ли не открытое поношение государьского достоинства!

– А правы-то не они, а Митька оказался – когда сказал, что брат его меньшой идет путем Творца, и не скудоумным ревнителям древнего благочестия идти против воли Господа. Раз наделил Вседержитель кого даром творить красоту, то следует этот дар всемерно развивать...

Даже если это развитие временами требует очень редких или дорогостоящих "удобрений". К примеру, толченого в мелкую пыль адамаса , который каким-то хитроумным способом мастеровые Александровской слободы вбили в бронзовый круг – на коем, вращая его наподобие гончарного, младшенький и гранил (не полировал, как до того все повсеместно делали!) камни для своих поделок. Затраты, конечно, вышли немалые – но ведь и отдача велика! Эвон, пару седьмиц назад Федька подарил сестре венчик-диадему красоты неописуемой – так Дунька по сию пору с ней расстаться не может, только в мыльне да на сон ее снимает. Перстень отцу поднес, князья-бояре за малым глаза не поломали, на такое диво глядючи!.. Ваньке кинжал сработал, тот лишь его на поясе и носит... Одно слово – Творец!

– Любопытственно, что он Митьке в дар приуготовил?

Переведя взгляд на изображение дочки, любящий отец невольно вздохнул, до того она походила лицом на покойную любушку Анастасию. Красивая в мать, умная в отца – и, так же как и братья, с особыми талантами.

– В возраст входит, скоро замуж выдавать. А за кого? Кто достоин?

Бросив раздраженный взгляд на сгущающуюся по углам Кабинета темноту, Великий государь порылся в одном из ящиков стола в поисках шкатулки со спичками.

Ф-фыр!..

Яркая вспышка пламени лишь ненадолго разогнала тени. Но засветила ярко-желтым огоньком одна толстая свеча, за ней вторая, третья... Едва успев зажечь крученый фитилек четвертой, царь ловко перехватил догорающую спичку и позволил пламени истлеть. Погладил кончиками пальцев витую свечку непривычно-белого цвета, выделанную не из дорогого воска, и не из чадного и липкого жира или сала – и вполне себе приятную на ощупь и внешний вид.

– Как там она болтала? Стеринова?.. Нет, все же вроде бы стеариновая.

Пока дочка тешилась придумыванием всяких там притираний и благовоний, да диковинных сладостей, он еще мог закрывать на это глаза. Но когда она измыслила, как царским алхимикам выделывать из бараньего сала дешевые свечи... Женщина, и тем более девица никак не может быть розмыслом, и что-то там изобретать! Тем более царевна – тут уж духовенство и родовитые ревнители старины взвоют так, что хоть святых выноси!..

– Митьку дождусь, может чего и присоветует. Однако же, прибыток для казны выйдет изрядный.

Взяв с полки стеклянную баночку, внутри которой кто-то положил ярко-красную розу и залил ее чем-то вроде теплого льда, Иоанн Васильевич донес стекляшку до стола. Легкое касание горящей спички к едва выступающему над поверхностью фитильку, и невиданная доселе глицериновая декоративная свеча загорелась, радуя взор своей необычной красотой. А еще тем, что подобное диво доступно лишь царской семье. Ни у кого в мире подобного нету – а у него есть!..

– Замуж... Может, за одного из сыновей императора Максимиллиана? Против турок союз заключили бы, да и в торговлишке леготы куда как больше?.. Вот только тяжеловато ей там будет, в чужой-то вере и обычаях. М-да. Надо бы посольство к кесарю австрийскому отправить, с намеками да посулами сладкими.

Еще насчет династического брака очень интересовались князь-валий Малой Кабарды, и грузинский царь – но эти возможности властитель Московский даже не рассматривал. Отдать Темрюку, в тамошнюю-то дикость и бедность – его умницу-красавицу Евдокию?!? Слишком жирно для горцев будет, да и пользы от того почти никакой. Ну а Грузия просто к Блистательной Порте близко. Даже, можно сказать, слишком близко. Османский султан Селим Второй и без того регулярно грозится войной Царству Русскому – за то, что оно-де данников его крымских всячески обижает и утесняет, да за своими казаками-разбойниками толком не следит, отчего эти воры и грабители вовсе распоясались!..

– Ин ладно, время подумать есть. А вот Ваньку точно пора оженить!

Глянув на улыбающегося с картины средненького, отец горделиво кашлянул. Сильна его кровь, ох и сильна! Какого молодца он породил да вырастил, просто любо-дорого!.. Дядька его, в воинском искусстве наставляющий, прямо нахвалиться не может. Князья-воеводы тоже отзываются одобрительно, а в недавнем походе на помощь адыгам сынок так себя показал, что молва добрая и по всем полкам поместной конницы пошла. Да и победу над крымчаками с ним напрямую связывают – доносили отцу, какие слухи о поединке царевича Ивана и ханыча Адиль-Герая ходят. Прямо как про поединок Пересвета и Челубея перед битвой на поле Куликовом, не меньше!..