Текст книги "Nacht"

Автор книги: Аноним Гробокоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

      – Да, это постоянно случается.

      когда рубашка, наконец, найдена, и Харви надевает ее на себя, настает черед хохотать уже Идену, пятна крови на Харви в сочетании со слоем пыли, царапинами от осколков и следами любовных игр в виде засосов придают ей вид героини в малобюджетном слешере, и когда он делится своими соображениями на этот счет – лишь тогда ее, похоже, осеняет, что рано или поздно придется в таком виде явиться домой, и эта идея предстает для нее столь дикой, что даже смешит. Идену всей абсурдности объяснять не приходится, его даже мысль подобная редко посещает, стоит оказаться за пределами дома, где водится этот неотступный незримый мальчик, а вместе с ним еще целая толпа других мальчиков, иногда приводимых в аргументах очередного укора. и когда они, наконец, приходят к выводу, что акция вандализма в этом месте бросается в глаза уже достаточно, чтобы проучить этого проклятущего маньяка и показать ему, что почем, и выходят из разгромленного дома обратно на свет божий, ощущение у обоих такое, будто они неделю просидели в каком-нибудь склепе, так что на какое-то время они притихают, лишь растерянно щурятся, отвыкшие от такого изобилия солнечных лучей, и бредут наугад, пока, наконец, не избавляются от повсюду маячащих признаков цивилизации, оказавшись по колено в буйных зарослях травы на лужайке. там Харви без лишних слов останавливается и бухается прямо на землю, испытывая приятную усталость, словно от какой-то проделанной важной работы, а Иден опускается перед ней на колени и намеренно долго возится с узелком собственной рубашки, затянутым на ее груди, пока, наконец, не побеждает, и долго и самозабвенно целует и покусывает ее соски, а она сидит, затаясь, и прислушивается к собственным ощущениям, а потом целует его в ответ в рот, нежно, властно и мокро, валит на спину, лижет в уши.

      – Тигерин, – вкрадчиво комментирует Иден, и от этого становится уже слишком смешно, чтобы продолжать, так что она соскальзывает в сторону, располагается рядом и просто лежит, обнимая его за шею, внимательно разглядывая.

      – Ты это.. Домой возвращаться думаешь вообще? – наконец спрашивает она, Иден фыркает от неожиданности и невозможности представить ничего подобного, косится на нее с легким удивлением:

      – Не знаю даже. Я об этом не думал.

      – Так ты что, из дому, что ли, сбежал? – все допытывается она, и беспокойство у нее в голосе не радует его, наводя на мысли о том, что выглядеть более здоровым и менее усталым, он, поди, в ходе всех этих забав не начал, и неясно, что вообще теперь будет, и не стоило ли часом эту конуру сжечь для верности ко всем чертям. как бы ни было хорошо в неистовстве, думает Иден, сколько веревочке ни виться, а конца не миновать, пока не подохнешь, и это, пожалуй, хуже всего.

      – Да нет, – он осторожно размыкает ее руки и отодвигается, лезет было за сигаретами, но потом, передумав, переворачивается на живот. если долго лежать, уткнувшись носом в землю, и старательно себя убеждать, в конце концов можно прикинуться, что на улице до сих пор ночь. – Не сбежал, почему, просто ушел. А что?

      – Да так, ничего, я просто.. э-э.. – начинает Харви и надолго замолкает, так что он не выдерживает и приподнимает голову, чтобы на нее посмотреть – и увидеть, что возможно, уже давно есть какая-то вещь, которую она хочет сказать, но предпочла бы не говорить, а он слишком рад был не замечать, и теперь ничего не остается, кроме как терпеливо молчать и ждать продолжения. – Просто я, в общем, уезжаю скоро, и меня все это положение вещей немного тревожит.

      – В смысле – уезжаешь, – переспрашивает Иден риторически, в глубине души даже не очень удивляясь, сколько веревочке ни виться, ни виться, а концу быть, быть, тоскливо думает Иден, не сводя с Харви взгляда, весь разом напрягается, отжимается от земли и садится. – Куда и когда?

      – Я точно не знаю, куда, – говорит Харви, глядя в небо. тон ее звучит беззаботно, но Иден знает и видит, что это напускное. она потому и пошла за ним сегодня так беспрекословно, что с самого начала имела это в виду. – Папу куда-то там переводят. На остров, вроде бы. Ну и вот, завтра, вроде бы, последний день в школе, так что меня не будет в городе где-то примерно через неделю.

      или ты, идиот, думал, что все как рукой снимет просто оттого, что ты перебил все вещественные доказательства? раздается Тамарын голос и ее смех, он звучит так оглушительно и внезапно, что Иден вздрагивает, не позволяя себе оглянуться, так как знает, что за спиной ничего особенного нет. или ты думал, что в этой сладостной безвременной ночи, когда все коты серы, когда всё едино и все заодно, можно остаток жизни просидеть?

      – Переводят? Он у тебя что, военный? – поспешно спрашивает Иден первое, что приходит в голову, в отчаянии хватаясь за любую соломинку, при помощи которой от этого гнусного процесса можно отвлечься.

      – Ну да, – слегка растерянно отзывается Харви. – А ты что, не знал?

      – Нет, – говорит Иден. – Откуда бы. Офицер?

      – Полковник, – скучающе отвечает Харви, хмурясь, потом, все же, не выдерживает и тоже садится, чтобы на него посмотреть. – Да какая разница?

      – Ну как, какая, – с ужасом говорит Иден, не в силах отделаться от мелодичного хохота, резонирующего в ушах все громче и громче, словно невесть откуда стремительно приближается какой-то товарный состав с мясом, глядит куда-то сквозь Харви и недоумевает, как же быть дальше, как теперь спать и доживать до ближайших сумерек при таком-то шуме в бошке. – Очень даже большая разница. Я, может быть, тоже когда-нибудь стану полковник. Если свершится какое-нибудь чудо и пообломает все палки, которые мне в колеса так отчаянно норовит пхать моя же собственная мамаша.

      – Почему? – Харви явно не совсем понимает, как случилось, что с печальной темы скорого расставания они переключились на обсуждение военного образования, но глядя на Идена, не смеет вмешиваться, и подыгрывает почти интуитивно. – Она что, не хочет, чтобы ты был военным?

      – Конечно же! – с бескрайним энтузиазмом подхватывает Иден. – Не хочет. Военные убивают людей, видите ли. Она свято верит, что Иисусушка такому повороту не рад. Я не уверен, впрочем. Мне кажется, Иисусушке и прочим святым угодникам как-то похую, насколько напрямую твоя профессия связана с убийством людей. Вот мой брат, например – он не убивает людей, нет, сэр, он просто работает прокурором в суде и делает там все возможное, чтобы людей убивал кто-нибудь другой, будь то сокамерник или палач. Но Иисусушка одобряет это, по всей видимости, раз нечто подобное ставится мне в пример. Я не знаю, у нее какой-то личный Иисусушка, по-моему, никак не связанный с тем, который был исторической фигурой.

      – А что ж она хочет?

      – Да хер ее пойми, что она хочет. Хочет что-нибудь, что относится к выполнению реальных функций примерно так же, как ебля престарелой вдовы с дилдо относится к сексу с полноценным партнером, если ты понимаешь, о чем я, – говорит Иден с яростью, но Харви глядит в ответ наивно, словно ангел, и спрашивает:

      – Что такое дилдо? – и невзирая на весь снизошедший на голову ужас ему приходится сделать паузу, чтобы справиться со смехом.

      – Ты что, правда, не знаешь? – переведя дыхание, уточняет он, она мотает головой в полном и искреннем неведении, и он, немного подумав, отмахивается. – Ну, это такая порода собак. Такие маленькие собачки, которые вечно верещат и трясутся и бесятся лапочками по полу, так что сам не замечаешь, как впадаешь в неистовство, стоит пять минут провести с этими тварями в одной комнате.

      – Понятно, – тянет Харви, слегка смущенная его реакцией, чуть колеблется, решая – стоит говорить или нет, а потом все-таки продолжает. – Но знаешь, чтобы стать военным, тебе стоило бы держаться подальше от всяких там девушек-маньяков, которые странно себя ведут. Я хотела сказать..

      – Пошли, – резко перебивает Иден, вскакивая в панике, как ужаленный, оттого, что нельзя больше тешиться надеждой на собственную непричастность, а следовательно, быть вместе, потому что если ты тот человек – то не этот, Харви не допустила бы подобного никогда, и нет ничего удивительного в том, что она обо всем догадалась сама, и вовсе необязательно кто-то нашептал ей что-то на уши, пока они забавлялись в этом склепе, она же не дура, в конце концов, ведь только ты здесь идиот, а не все вокруг. Харви глядит на него снизу вверх с неодобрением и не двигается с места.

      – Говорю, хотела сказать, – повышая голос, повторяет она. – Что я, конечно, не знаю точно, но мне кажется, что в какого бы человека ты ни влюбился, в конечном счете, влюбляешься в те его качества, которыми обладаешь сам, потому что невозможно вообще как-то относиться к чему-либо, от начала до конца чуждому, так что, в конечном счете, неважно, взаимна привязанность или нет, куда важнее и ценнее сам факт наличия привязанности, которую лучше иметь, чем не иметь, и которая исчерпывается сама по мере того, как эти твои качества перестают быть главными. я не знаю, насколько это нормально, но меня никогда не беспокоило, любишь ты меня в ответ или нет, я просто рада тебя видеть, а значит, рада видеть себя, но я не могу за тебя не переживать и буду только больше переживать после того, как уеду, для того, чтобы быть военным, нужно быть здоровым, Иден, а ты не выглядишь здоровым, ты выглядишь так, будто у тебя с головой проблемы, будто ты не в себе, я в этом ничего хорошего не вижу, ты меня вообще слышишь, Иден, блядь, или нет?

      такие уж здесь места, размышляет Иден, почти бегом срываясь с места, лишь бы не смотреть на нее и не слышать, такие места, что только кататься по ним с рыданиями и годится. такие дьявольские места, такие деньки, такой месяц, такой год, все что угодно, лишь бы не признавать, что ты сам – такой человек, тебе не кажется. отдалившись от Харви на добрых десять метров, он все же тормозит и оборачивается, потому что не может оставить ее сидеть на лужайке у черта на куличках в своей собственной окровавленной рубашке и даже без гроша. только потому, что это не по-товарищески. а ты ведь НЕ ТОТ ЧЕЛОВЕК, который бросает товарищей на произвол судьбы, да? издевательски произносит Тамара, и если заткнуть уши, будет только хуже, поэтому он даже не пытается и вообще не делает ничего. это бешенство после короткого блаженного забытья восстает только горше и пуще, больше всего он боится как-нибудь нечаянно обрушить его на Харви, и потому глядит в сторону и кричит не слишком громко, просто, чтобы она расслышала:

      – Ты идешь или нет? Я тебя провожу.

      – Допустим, что нет, – обиженно отзывается Харви, сидя на прежнем месте. – И что тогда?

      – Тогда мне придется тебя вырубить и понести, – говорит Иден. – Так что лучше бы тебе встать.

      она какое-то время глядит в его сторону изучающе – может, пытается понять, не шутит ли он, а может, и свои шансы оценивает. один из плюсов Харви в том, что с ней при желании можно устроить не самую плохую драку, а драки Иден любит и редко упускает случай, но сейчас даже думать об этом избегает, чтобы как-нибудь ненароком не сделать все еще хуже, чем было. потому что сколько веревочке ни виться, а из любой ужасной ситуации есть выход в ситуацию еще более ужасную, и достичь его, как показывает практика, порой не стоит малейшего труда, а вот откатить веревочку на пару витков назад уже черта с два. так что он просто стоит и ждет и отстраненно созерцает, как она, наконец, поднимается, как подчеркнуто долго и демонстративно застегивает пуговицы на его рубашке. майское солнце жарит в голову, денек задался безветреный и безмятежный, нигде от него не спрячешься, в какой склеп ни зарывайся, так что он совсем забывает про Харви, которая медленно к нему приближается, оставляя за собой след примятой травы, глядит в горизонт, разбирая на нем далекое озеро – то, где так громко лягушки квакают, наверное – и отчаянно размышляет, в какие бы глубины схорониться до наступления следующей ночи.