Текст книги "Рыцарь старого кодекса (СИ)"

Автор книги: Аноним Fujin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Fujin
Рыцарь старого кодекса

1.

Он находит рыцаря в одном из самых паршивых трактиров на окраине города.

Никто не поднимается, почтительно склоняясь, при появлении Ханса – публика, не привыкшая к знати, но каждый цепляется за него внимательным взглядом. Ханс отличается от них даже без знаков отличия – дорогой одеждой, походкой, оружием на поясе и тем, как осматривает он помещение, сдерживая неприязнь. Он привык к местам почище.

Ханс взял с собой всего троих охранников, но и их достаточно для того, чтобы никто не попытался ограбить его по дороге к трактиру или посмеяться, едва он переступил порог. Ханс уверен, что справился бы и сам, но, всё же – рад, что ему не пришлось справляться. Сейчас у него нет времени для риска, сомнительных подвигов и детских игр.

Трактирщик сам отправил весточку, знает, зачем Ханс пришел, и единственный склоняется в почтительном поклоне, одновременно вытирая о передник руки. Он кивком указывает в дальний угол трактира, пятясь, и один из охранников отсчитывает ему положенное вознаграждение.

Кто-то из работяг рядом с камином смачно сплевывает в сторону.

Ханс не дожидается благодарностей от трактирщика и идет первым – сам, хотя должен бы позволить охране сначала осмотреть помещение. У него нет времени на формальности и перестраховки, у него нет врагов и нет причин быть здесь – малой вероятностью засады, и никто из дневных посетителей трактира не смеет даже встать, когда он проходит мимо.

Папа бы такое не разрешил.

Его предупреждали, что рыцарь будет выглядеть не так, как он представляет, и Ханс уже не ожидал сверкающих доспехов, но, всё же – он не готов к тому, что видит.

Рыцарь по-свински пьян.

Рядом с ним разит дешевым пойлом даже больше, чем везде в трактире; липкая жижа разлита по столу и плескается на дне кружки, пачкает его потертую кожанку и рукава рубашки. У рыцаря нет начищенного шлема с плюмажем, щита с гербом и герба вообще – на ткани с трудом можно разобрать цвет. Он немолод, хотя и не совсем стар, и седина высветлила его когда-то темные волосы – но сделала это куда раньше, чем сделал бы возраст. Морщины в уголках его глаз жесткие и короткие, какие не бывают у добродушных стариков – только у самых злых, и пьяный взгляд его похож на взгляд бездомной собаки. Его время давно прошло.

Рыцарь поднимает на Ханса мутные, светлые, злые глаза и гаркает:

– Что вылупился, малец? Не видел пьянчуг?

Охранник кладет руку на рукоять меча, приближаясь, но Ханс жестом останавливает его. Он почти не испугался и надеется, что вздрогнул незаметно. Отвечая, Ханс встает ровнее, выпрямляя спину – как учил отец для торжественных случаев, когда нужно казаться выше.

– Я Ханс, принц Северного предела.

– Я пьян, но не слеп. Я знаю, кто ты.

Принц не должен терпеть непочтение – иначе скоро любой проходимец будет плевать ему вслед и выносить казну королевства, Ханс знает это, выученным на отлично уроком, вся таверна ждет его слов, но он вспоминает о Лидии и – терпит. Он никогда не отличался вспыльчивым нравом.

В следующий раз он непременно поведет себя достойнее.

Велит высечь наглеца или что-то вроде того.

– Зачем ты пришел, принц?

Взгляды посетителей таверны проясняются – не каждый работяга знает, как выглядит принц – они не присутствуют на балах, не получают портреты наследников от лучших художников двора и могут видеть их только на праздниках, через толпу и заграждения охраны. Любой для них одинаково похож на принца.

Теперь они его узнают.

Даже не зная, как выглядит принц, они уже знают слухи – любая кухарка, любой конюший и довольно перебирающий монеты трактирщик. Рыцарь не может не знать, если только не был беспробудно пьян последние несколько дней – что может оказаться правдой. Ханс стоит так ровно, что, кажется, спина готова треснуть, и старается говорить спокойно, подражая отцу.

– Мою жену украл дракон. В ночь после нашей свадьбы.

Рыцарь осматривает его снизу вверх, хмыкает, будто сама идея о жене принца смешна, и отпивает долгий глоток пойла прямо из кувшина. Все три охранника встают ближе.

– Слыхал подобное. Уверен, что дракон не окажется садовником, способным лучше развлечь твою женушку ночью? Правдоподобная история.

Он нагл, как могут быть наглы странники, сумасшедшие или самоубийцы.

Глядя на рыцаря, легко предположить, что он может оказаться сразу тремя одновременно.

Будь Ханс достойным принцем, он проучил бы его сам, изваляв в грязи трактира и даже не запачкав руки.

Он никогда не был достойным.

– Его видели слуги, жители города, моя охрана и я сам. Своими собственными глазами.

Грег, начальник стражи, кладет руку на локоть принца, позволяя себе больше положенного – он всегда был другом семьи. Отец слушал его советы.

– Мы зря пришли, ваше высочество. Не тратьте время.

Отчаянье порой толкает на глупые поступки, и Ханс ощущает себя дураком – в грязной таверне, разговаривающий с пьяницей; поверившим в глупые детские сказки. Каждый ребенок знает – не бывает ни драконов, ни рыцарей, и сумасшедшие с плюмажами могут только веселить ребятишек. Охрана будет смеяться над ним. Каждый, кто был сегодня в таверне – будет, их жены, любовницы, дети, друзья, друзья жен, детей и любовниц, рождая новые слухи.

Принц не должен быть смешным. Король не имеет на это права.

Рыцарь ловит его взгляд и читает, как книгу – скрывать свои мысли Хансу тоже еще предстоит научиться. Рыцарь усмехается, и на миг его взгляд кажется абсолютно, кристально трезвым.

Он говорит:

– Глаза часто лгут, мой принц.

Он говорит так, словно действительно верит. У Ханса перехватывает дыхание, и он уже не кажется себе сумасшедшим или наоборот – свихнувшимся окончательно.

– На балконе остались следы когтей.

Улыбка сходит с лица рыцаря, делая его жестким, и он впервые снисходительно осматривает охрану. Ханс плечом чувствует, как напрягается Грег, готовый отдать приказ.

– Зачем ты пришел ко мне? – рыцарь спрашивает. – У тебя что, нет войска, принц?

Ханс теряется от вопроса, и войско у него действительно есть, вот только привыкшее к совсем другим войнам. Теперь у него есть войско. Слишком рано умер отец.

– Говорят, вы лучший.

– В чем лучший?

Шлем рыцаря не украшен драконьими рогами, панцирь не покрыт чешуей – его кольчуга проржавевшей грудой металла лежит в дорожном мешке рядом со столом на грязном полу таверны, и прислоненный к стене меч выглядит самой обычной железкой, вряд ли выкованной в драконьем пламени. Он всё равно похож на убийцу.

Лучший в убийстве драконов, но Ханс не может произнести этого вслух.

Ответ повисает в воздухе несказанным, ощутимее, чем произнесенный.

– Принцессы, – протягивает рыцарь неприязненно. – Знавал я принцесс.

Говорят, он лучший драконоборец к северу от границы. К югу их давно не осталось, и этот дракон – первый, которого видели за последние сотни лет. Ханс совсем не чувствует себя счастливчиком.

Он перебарывает свою старательно взращиваемую гордость слишком легко для принца. Ханс сглатывает и спрашивает, со стыдной, заискивающей надеждой, проскользнувшей в голосе – какую мог бы понять родитель или влюбленный.

– Вы поможете мне?

Рыцарь сплевывает в сторону, отпивает еще пойла из кувшина и решает:

– Покажешь мне следы когтей. Потом поговорим.

2.

Ханс был уверен, что он опоздает или не придет вообще – пьяница и грубиян, наверняка даже не помнящий их разговора. К его удивлению, рыцарь приходит в назначенный час – пешком, закинув за плечо мешок с кольчугой. Он выглядит даже хуже, чем вчера – со следами прошедшей попойки, перегаром и неровной походкой. Охрана переглядывается, но всё же пропускает рыцаря – и даже молчаливыми их лица красноречивы.

– Не вижу никаких следов, – бросает рыцарь угрюмо вместо приветствия.

Он хочет быть здесь не больше охраны и куда меньше принца, но Ханс уже начинает понимать игру. Он встает ровнее, вытягивая спину, и смотрит рыцарю прямо в лицо, выдерживая мутный взгляд и запах. Принц не должен сдаваться так просто.

– Иди за мной, – Ханс отвечает.

Развернувшись, он идет, не оглядываясь, как должен принц, уверенный, что слушают его приказы. Ханс вовсе не уверен, идет ли за ним рыцарь и не может различить его походку в шагах стражи, но – так должно быть, если он когда-нибудь собирается стать королем.

Ханс не мог уснуть пол ночи, ворочаясь и думая о Лидии – как и много ночей до этого; а, заснув, скоро просыпался от кошмаров. В его снах дракон был огромен, покрыт колючей чешуей и из пасти его извергалось пламя. Дракон выхватывал Лидию прямо с брачного ложа, и его чешуя оставляла на теле Ханса глубокие, саднящие царапины, проходящие к утру. Когти разрывали одеяло, взметая в воздух легкий пух, а искры из ноздрей фейерверком сыпались на покрывала и ткань балдахина. Искры разрастались, охватывая кровать огнем, и Ханс горел, но не мог выбраться, силился рассмотреть дракона, но видишь лишь пламя и Лидию. Она пела.

С той ночи Ханс боится засыпать в своей постели.

Он проходит через свои покои, мимо кровати, и идет дальше – к балкону, лишь краем глаза осматривая балдахин. Кровать цела каждое утро, как и тело, без следов пожара, но он чувствует их отчетливо, будто каждый сон был явью.

Грег уже ждет их, и лишь добравшись до места, Ханс позволяет себе оглянуться.

Рыцарь шел за ним, и Ханс чувствует себя гордым за это маленькое достижение.

Балкон выходит во внутренний двор, и садовник аккуратно подстригает один из кустов сада. На миг Ханс присматривается к нему, вспоминая насмешку рыцаря, и тут же гонит прочь глупые мысли. Лидия бы никогда ему не изменила.

Следы когтей действительно там, не плод больного воображения, исчезнувший утром – как Ханс втайне боялся, вместе с его ранами и горящей постелью. Глубокие полосы раздирают мрамор ограды, и камень закоптился от чьего-то огненного дыхания. Когти прошлись по бортику, почти располовинив одну из колон, и отчетливо отпечатались на полу, у самого входа в спальню.

Увидев следы, рыцарь больше над ним не смеётся.

Он меняется весь, как меняются на охоте псы – почуяв добычу, вбитым рефлексом тела, а не желанием. Рыцарь больше не хочет идти на охоту. Глаза его становятся жесткими и цепкими вместо мутно-пьяных – вмиг, страхом вышибая похмелье. Он подходит к следам насторожено, окидывая взглядом небо и сад – как будто дракон может вернуться, добавляя отметин. Рыцарь рассматривает следы долго, измеряя и прикладывая ладонь к бороздам в камне, на вкус пробуя копоть и принюхиваясь к отпечаткам. Он очень старается найти обман, любую другую причину, способную резать камни, но – не может.

Дракон действительно был здесь.

Рыцарь признает это, поднимаясь, и смотрит на Ханса иначе – не как на глупого, навязчивого мальчишку. Теперь он смотрит на него как на врага, вырвавшего из безопасного дома.

– Какая мне выгода? – он спрашивает резко.

Ханс теряется от такого вопроса.

– Вы же рыцарь, – он отвечает невнятно, сам понимая – не так должен отвечать принц. – Разве ваш кодекс не велит вам убивать драконов и спасать принцесс?

– Кодекс, – гаркает рыцарь, – Клал я на кодекс.

И непонятно – смеётся он над кодексом, боится или ненавидит или всё сразу – вместе, со всей яростью отчаянного человека. Ханс скоро станет королем, но пока не силен в науке переговоров.

Отец бы придумал, что ему предложить. Отец не должен был умирать так скоро.

– Мы заплатим, – вступается Грег. – Более чем приемлемую цену за ваши услуги.

– Приемлемую, – протягивает рыцарь так, словно хочет обсмеять идею, но не продолжает. Вместо этого он бросает. – За убийство дракона такой нет.

Ханс не знает, какую цену стоит считать приемлемой для жизни Лидии и может ли что-то быть более ценным, но сомневается, что Грег собирается подарить рыцарю королевство. Начальник стражи и рыцарь смотрят друг другу в глаза, и Грег может быть непреклонен – куда жестче него самого и куда больше, чем позволено начальнику стражи. По его взгляду охрана окружает их, кладя руки на рукояти мечей, и – еще один аргумент прибавляется к аргументу золота.

Такой сын понравился бы отцу.

– Мы договоримся, – произносит Грег ровно.

– Договоримся, – повторяет рыцарь и сплевывает в сторону.

Прямо на пол королевского балкона, как в самой последней харчевне – доступным ему протестом. Даже безумец и наглец не может ослушаться воли будущего короля. Хансу придется научиться и этому, он не умеет и он говорит, пытаясь сгладить жесткость приказа.

– Я могу попросить выдать вам новую одежду. Оружие и доспехи.

– Если это действительно дракон, они не помогут. Принц.

Грегу не нравится идея с рыцарем – не нравилась с самого начала, но у начальника королевской стражи нет других. Он никогда не охотился на дракона. Никто не охотился, кроме рыцаря – во всяком случае, так говорят легенды. Все ждут его слов – что же поможет, если не оружие и доспехи, и рыцарь тяжело вздыхает и добавляет:

– Я не откажусь от коня.

Охрана отступает, отпуская рукояти мечей, и Ханс кивает, отпуская одного из слуг приготовить лошадь. Одно коня не может быть достаточно для того, чтобы сразить дракона, но рыцарь не спешит выдавать секреты – если они есть, если легенды не лгут. Вместо этого он осматривает Ханса и спрашивает – то, что совсем не относится к делу.

– Твой отец умер недавно. Почему ты еще принц?

Ханс не должен отчитываться в собственной стране, тем более ему, но он отвечает, хотя знает, что не должен бы. Он должен стать таким, каким был отец.

– Меня не успели короновать после свадьбы.

– Нам обязательно ехать за этой девицей? Ты не можешь просто найти себе другую?

Принц не отвечает на издевку, пытаясь подражать Грегу – строго сжимая губы в узкую линию.

У него не получается так.

– Брак консумирован?

Ханс задыхается от возмущения и чувствует, как кровь приливает к лицу, окрашивая красным уши и щеки. Грег не выдерживает и отвешивает рыцарю хлесткую, жесткую пощечину – достаточную для того, чтобы привести наглеца в чувство, но недостаточную, чтобы считаться дракой. Голова рыцаря дергается от удара, но насмешка становится шире – ему не привыкать быть избитым.

– Значит, да, – рыцарь хмыкает.

Он еще раз осматривает следы когтей – долго, раз за разом обмеряя борозды, словно надеясь, что они исчезнут, если смотреть на них пристально. Как недавно надеялся Ханс.

– Собирай людей, – решает рыцарь, сдаваясь. – Мы отправляемся на рассвете.

Он уходит, не дожидаясь согласия – потому что любому понятно: принц, терпящий такую дерзость, готов на всё ради спасения принцессы. Наверное, рыцарь уходит пить, мерзким трактирным пойлом заливая память о былых подвигах.

Нельзя выставлять себя посмешищем перед собственной охраной, но, к счастью, те отпускают шутки совсем не в сторону принца – то ли из страха перед начальником стражи, то ли признавая рыцаря сумасшедшим настолько, чтобы избегать наказаний.

У них предостаточно поводов его презирать – ободранного бродягу без ремесла и угла, обломок древних песен. В сказки не верят даже дети из самых дальних сёл, и дракон не должен был появиться. Их время прошло.

Когда рыцарь появляется на рассвете,

Впервые за долгие дни, прошедшие с тех пор, как пропала Лидия,

Хансу кажется, что всё кончится хорошо.

3.

Грег собирает с собой сотню человек, лучших из лучших, но рыцарь критично осматривает их и оставляет лишь три десятка – по одному ему ведомым приметам. Ханс подозревает, что он выбирает случайно, очередной издевкой – словно надеясь, что принц вспылит, прикажет прогнать его, выпоров, и ему не придется отправляться за драконом.

Когда-нибудь Грег действительно не выдержит и приложит рыцаря всерьез, но пока он держится – ради Ханса и ради принцессы. Они уже обсуждали это, и Ханс надеется только, что тот дотерпит до счастливого спасения. Грег обещал держаться.

Рыцарь урезает их припасы вдвое – всё, кроме вина, говорит оставить тяжелые доспехи, но взять щиты, кольчуги, луки и копья. Он смеётся даже над маленькой баллистой и говорит, что с ней они не доберутся до дракона в этом году, и приходится оставить все осадные орудия и заменить повозки тяжеловозами. Они берут много вина, достаточно еды, теплых плащей и немного оружия.

Ханс кивает в ответ на слова рыцаря и очень надеется, что тот выбирает не просто так.

Им нужны его знания; если у кого-нибудь остались знания о драконах.

Они отправляются сильно позже рассвета, оставляя солнце по правую руку – на север, хотя Ханс не представляет, как можно было понять, куда улетел дракон. Рыцарь ведет их небольшой отряд уверенно, направляя коня по старой дороге – той, которую давно избегают торговцы и путешественники. Как шарлатан, рыцарь выбирает направление по движению ветра и вкусу травы, спешиваясь и прислушиваясь к земле – и Ханс бы рад, но не знает другого способа.

–

Его люди держатся утро и половину дня, но даже Хансу невыносимо ехать в тишине.

Охрана перебрасывается за его спиной сначала разговорами о дороге, привале, домашних делах и скоро переключается на дворцовые сплетни и шутки о сумасшедшем рыцаре. Шутки их, поначалу тихие, быстро становятся достаточно отчетливыми, чтобы слышать. Грег не останавливает их; лояльность собственных людей и должна быть для начальника стражи куда важней гордости обнаглевшего рыцаря.

Ханс благодарен хотя бы за то, что Грег не смеётся с ними.

Отец всегда называл его слишком мягким, с жалостью и нежностью, как могла бы говорит мать.

Рыцарь делает вид, что не слышит насмешек.

Днями он молчит, выбирая дорогу и изредка объясняя Хансу, что на востоке сильнее ветер.

Ханс не знает, что могла бы значить погода, но пожимает плечами и направляет коня за ним.

–

Каждый вечер рыцарь присасывается к бурдюку и пьет, к ночи достигая дна.

Он пьет вино из королевских погребов так же, как и дешевое трактирное пойло, не различай вкуса. Он пьет не для вкуса, понятной даже Хансу целью, и рыцарь не говорит с охраной, но говорит с ним, садясь поближе к ночному костру.

Запах хорошего вина куда приятнее запаха трактирного пойла.

– Принцесса чего она вообще, твоя женушка? – спрашивает его рыцарь весело, когда бурдюк наполовину пуст. – Никогда не слышал о ней до вашей свадьбы.

Грег всегда рядом с принцем и слышит каждое слово, которое должен слышать начальник охраны – но считает, что в словах Ханс должен учиться защищать себя сам. Иногда он всё же вступается – не в этот раз, и Ханс садится ровнее, даже вечером у костра лишенный возможности расслабиться.

– Это не важно для наших поисков, – он говорит, посчитав мудрым ответом.

Тело его болит после долгой езды, желудок урчит от скудной пищи, и даже яркий костер не защищает от холода так же, как стены протопленного дворца и пуховое одеяло.

Принц никогда не любил охоту.

Его мудрый ответ совсем не кажется таким рыцарю, и он пьет королевское вино, окруженный королевской стражей – теряющий совесть, как умеют шарлатаны, почуявшие слабое место; способные вытянуть последнюю монету у смертельно больных. Рыцарь не унимается, и замок остался в нескольких днях позади, а они всё еще не нашли дракона.

– Серьезно, мне любопытно. Где ты вообще нашел её? В каком хлеву подобрал?

– Я плачу тебе не за любопытство, – огрызается Ханс.

Рыцарь угадал, и смеётся, понимая.

То, о чем и так знает каждый охранник, каждый фермер и каждая кухарка соседних королевств – у принцессы Ханса совсем небольшие владения. Она прекрасна, и её волосы горят, как огонь.

–

С каждым днем севернее дни становятся холоднее и короче, отдавая превосходство ночи.

Дорога окончательно рассыпается под копытами их коней, меняя камни сперва на протоптанную землю, а потом на желтую, скупую траву. Впереди не видно ничего, кроме земли и неба, и насколько Ханс помнит – там и не должно быть ничего, кроме бесконечных степей;

А он всегда был силен в картографии.

Над рыцарем перестают смеяться к четвертому утру пути.

В тот вечер он останавливает их небольшой отряд для привала раньше обычного, до того, как солнце краем касается горизонта. Они могли бы проехать еще несколько миль пути, но рыцарь тратит это время на то, чтобы набрать больше сухой травы и веток и покрепче стреножить коней.

Люди Ханса слушают его, смирившись с причудами, и – если они доверились безумцу, Ханс один окажется виноват. Он уже потерял отца, и Лидия может быть дальше с каждым днем пути.

Слишком поздно поворачивать.

Рыцарь заставляет всех разбить лагерь кучнее и привязывает лошадей рядом с припасами, оружием и людьми, едва оставляя место для прохода. Он вычерчивает на земле круг, замыкая отряд, и его старый меч с трудом вспарывает сухую почву.

– Выйдете – умрете, – коротко поясняет рыцарь.

Он говорит так, словно лично зарежет каждого, ослушавшегося приказа, и никто не спрашивает – почему. Рыцарь не умеет давать ответы, и Ханс помнит что-то подобное в древних легендах потому, что мальчишкой обожал рыцарей. Все мечтают вернуться в тот вечер.

Ханс просыпается от шорохов и хруста веток – ночью, с трудом различая в полутьме силуэты.

Грег не спит рядом с ним, одной рукой сжимая меч, другой – его руку.

Рыцарь подкидывает веток в костер и говорит:

– Спи. Ему не пробраться.

Утром они находят драконьи следы на самой границе круга.

4.

Следующей ночью рыцарю снится сон, хотя сны покинули его многие зимы назад.

Во сне он видит, как угли затихающего костра вспыхивают, искрами взвиваясь в ночной воздух, но не оставляют пламени – только дым. Дым щиплет глаза, мешая видеть, и обрисовывает тонкую девичью фигурку там, где сверкали искры. Рыцарь узнает её, хотя никогда не видел.

Волосы её дикие и рыжие, как пламя костра – избитым образом, таким же древним, как и сам он; как сказки. Девушка склоняется над ним, рассматривая, как редкую зверушку, и произносит:

– Не думала, что он возьмет с собой настоящего рыцаря.

Зверушку, которая давно должна была вымереть; как вымерли драконы.

"Лидия" – кажется, так её должны звать.

– А что ты думала? – отвечает рыцарь. – Что он поедет один?

Девушка смеётся его словам, как шутке, но рыцарь не отвечает улыбкой – напротив, плотнее сжимаются его губы, глубже залегают морщины в уголках глаз.

– Вроде того, – воркует принцесса, и в словах её голос рыб и звук кошачьих шагов. – Он романтичен.

Давненько рыцарь не слышал такого голоса.

– Именно поэтому он взял меня. Не наоборот.

Лидия смеётся снова, старательно разливая серебристый смех, и в каждом движении – в том, как склоняет она голову набок, как садится ближе и заглядывает в глаза – мольба. Она пытается быть очаровательной, вот только сейчас у неё недостаточно чар. Платье её изодрано, покрыто грязью и копотью, волосы растрепались и срослись колтунами – и, всё же, она та принцесса, которую он обязан спасти. Он бы предпочел другую.

Она не уходит, и рыцарь вздыхает и спрашивает:

– Зачем ты пришла?

Девушка волнуется от вопроса, как волнуются от надежды. Она быстро облизывает губы и на миг на дне её глаз вспыхивает пламя – то же, что оживило угли костра.

– Узнать, когда же за мной приедут. На верном ли вы пути.

– И как, на верном? – хмыкает рыцарь, не нуждаясь в ответе.

– Как ты узнал, что нужно ехать на север?

Рыцарь не отвечает, и дело не в том, что он оберегает свои секреты, а в том, что он знает – принцессу волнует не этот вопрос. Она признается и спрашивает снова:

– Как мне спастись от дракона? Он приходит за мной по ночам.

На это рыцарь не отвечает тоже, но пристальнее вглядывается лицо девушки – будто стараясь высмотреть в нём что-то другое, чужое, или надеясь, что она исчезнет вместе с дымом; как смотрел он на следы драконьих когтей, вспоровших камень. У него не выходит.

Она действительно так молода.

Лидия оборачивается, услышав что-то, и рыцарь не слышит, но знает – это скрежет когтей и драконий рык. Она трясет его за плечо, сбиваясь, и в глазах её достаточно настоящего страха.

Касания её ледяные и невесомые, отравой рвущиеся под кожу.

– Дракон возвращается! Скорее, мне нужно идти.

– Иди, чего же ты ждешь? – безразлично спрашивает рыцарь.

Словно вовсе не хочет её спасти.

–

Дракон приходит и в эту ночь.

Помимо следов и сломанных веток, утром они не досчитываются трех лошадей – веревки разорваны, и след крови тянется вдаль, исчезая в жухлой траве. Расчерченный круг разорван клочком обуглившейся черной земли, и рыцарь долго растирает её между пальцев, нюхает и не говорит ни слова. Никто не видел дракона и не слышал лошадиного крика.

Больше никто не смеётся над его вечерним ритуалом, и их отряд едет в тишине.

Рыцарь больше не цепляется с насмешками к принцу, стража не перебрасывается скабрезными анекдотами и свежими сплетнями, а Грег едет рядом с Хансом – так близко, как позволяют шаги коней. Его рука лежит на рукояти меча почти неотрывно, и взгляд смотрит в небо.

Небо светло.

Ханс решается объяснить.

– Я полюбил её с первого взгляда, – говорит Ханс, и рыцарь хмыкает на этой фразе.

Он слышал её около трехсот раз.

Ханс слышит его смешок, ловит насмешку во взгляде, но продолжает – потому что ему очень важно сказать. Грег уже знает эту историю.

– Королю нужна жена, а я был будущим королем.

Рыцарь не смеётся – не смеётся, на самом деле, понимая больше, чем хочет показать, и Ханс говорит. Словами редко выбалтывается прощение.

– Принцессы, овдовевшие королевы, совсем юные девочки и их отцы – они уже знали, кто рано или поздно станет следующим королем Северного предела. Нет королевства богаче нашего.

Охрана медленно подтягивается к началу отряда – на звуки голоса посреди замолкшей степи.

Они тоже знают историю; её знает каждый в их королевстве.

– Отец был не стар и не болен. Мне некуда было спешить, я мог выбирать годами.

Историю знает даже рыцарь, хотя никогда не слышал – её легко угадать.

– И я выбирал. Годами. Признаться честно, мне совсем не хотелось жениться. Меня всегда больше увлекали книги и музыка, чем любовные игры. Но я увидел её и полюбил так сильно, как даже в песнях принцы не любят принцесс.

Ханс смущается с каждым словом, и на губах его появляется рассеянная, мягкая улыбка – с головой выдавая ласку. Его голова полна её мягким голосом.

– Её владение совсем крошечное – размером с деревеньку у самой границы. Слышал о таком? Думаю, нет. Маленькое и настолько бедное, что даже портрет, который она прислала, был написан самым бездарным из художников.

Ханс смеётся, качая головой, и сейчас, в грязи, это светлое воспоминание.

– По портрету было сложно разобрать, женщина это вообще или мужчина. Но она прислала свой локон.

Всполох рыжих волос, отражение пламени, и рыцарь уже знает, что случилось дальше.

Нельзя было их принимать.

– Я знаю, что ты скажешь. Так делают только в песнях, но...

Принц осекается, сглатывает, опуская глаза, и теребит поводья.

– Я сбежал к ней той же ночью. Один, сам собрав припасы. Я скакал два дня без отдыха, меняя лошадей в попутных деревнях.

Он и сам знает, что не так в этой истории, и рыцарь готов поспорить на свой старый меч – никто их тех, кто знал принца раньше, не поверил бы, что он может поступить так. Особенно отец.

Мягкий домашний Ханс оказался способен на дикое сумасбродство.

– Когда мы встретились, она была именно такой, как я представлял. До самой мельчайшей черточки, с тем же прекрасным запахом и рыжими волосами, – голос Ханса срывается, и он любит каждое из воспоминаний. – Она ждала меня, как будто знала, что я приеду.

"Конечно, она знала", но этого рыцарь не говорит.

– Она жила в самом обычном деревенском доме, пропахшем травами, совсем не похожая на других принцесс. Она пустила меня в свой дом и оставила на ночь, – Ханс смущается на секунду и прочищает горло. – К утру я уже выбрал жену.

Лицо принца заливает краска, и это не только смущение – это и ярость, и грусть.

– Отец сначала был против, но смирился, в итоге. Он всегда был добр со мной.

– Король Экберт был добр, – соглашается рыцарь.

Даже такие как он добрым словом поминают старого короля.

– Жаль, что он не дожил до свадьбы, – добавляет Грег, смягчаясь.

– Очень жаль, – соглашается рыцарь, и жестким становится его взгляд.

Ханс кивает, утирает лицо и молчит всю дорогу до ночного привала.

Никто не отвечает ему ничего на его историю.

Тут нечего отвечать.

Ночь – время драконов, и лишенные суеверий стражники всё же стараются держаться поближе друг к другу и не забывают подкладывать дрова в и без того жаркий костер.

Этой ночью дракон уносит первого часового.

5.

Башня появляется на горизонте к вечеру седьмого дня.

Никто уже не смеётся над тем, как рыцарь спешивается, ловит раскрытой ладонью ветер и прислушивается к шепоту низкой травы. Видимые ему одному приметы ведут их вперед, выбирая дорогу на север среди тысяч других – так безобидное нелепое сумасшествие оборачивается смертью. Очертания башни не приносят ни радости, ни предвкушения, ни азарта.

Пропавшего первым парня звали Олаф, ему было всего на пару зим больше принца.

Сын кухарки, он был старшим братом большой осиротевшей семьи, и даже принц частенько смеялся его шуткам, а начальник стражи хвалил за усердие. Олаф вызвался сам.

На службе в королевской страже платят отличные деньги.

Он не был последним.

Оставшиеся стражники едут ближе друг к другу и то и дело оглядываются, осматривая степь. Степь пуста, на многие мили вокруг – ровным сереющим полем. Дракон приходит ночами, из ниоткуда, и они учатся страху, как учатся ходить дети. Иди – или тебя столкнут со скалы.

Стражники говорят теперь шепотом, не потому, что щадят благородные уши принца – по десятку других причин. Им нужно понять, что сказать, и на десятый день один из отряда отделяется и подъезжает к начальнику стражи. Самый смелый – или самый трусливый – это как посмотреть.

Он о чем-то долго беседует с Грегом, полушепотом, бросая на принца осторожные взгляды. Ханс не обращает внимания на их разговоры – наследник короля, слишком привыкший делегировать каждое из полномочий. Грег отвечает резко, коротко и хлестко, обрывая не начавшийся разговор.

Его слова будут иметь силу еще дня два; потом их станет недостаточно, и троих не хватит против десятка. Рыцарю легко догадаться, о чем они говорят.

К северу от границы многие годы не было войн.

Ханс смотрит на башню, и вместе со страхом на дне его глаз живет теплая, восторженная надежда. В отличие от остальных, он знает, ради чего рискует жизнью.

В отличие от остальных, он выбрал это сам.

После разговора Грег отстает и едет позади – между принцем и остальным отрядом – защищая не только от неба, степи и башни, но и того, что произойдет. Всех его сил не хватит.

Рыцарь подъезжает к принцу и спрашивает, делая одно из самых добрых своих дел.

– Ты уверен, что не хочешь повернуть назад? Найти другую принцессу?

– Смеётесь?

– Да, – соглашается рыцарь невесело. – Да, смеюсь.

Башня приближается ощущением беды.

–

Принцесса приходит к нему во сне, и рыцарю легко отличить сон от яви.