Текст книги "ПРЕВЕД победителю"

Автор книги: Анна Козлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

10

Олегу Свечкину предстояло достать оружие самому. В противном случае он терял в деньгах.

От нависших на Киевским вокзалом хищных воронов Анжела повела Свечкина в кафе «Славянка», представлявшее собой грязный пластиковый барак, правда, почему-то с портьерами у входа, главным козырем которого была микроволновка. Они сели в дальнем углу. Было душно, над столами кружили озверевшие от запахов пищи мухи.

– Что-нибудь будешь? – мрачно поинтересовалась Анжела.

Выглядела она не лучшим образом. С гневливо перекошенным ртом, патлатая и потная от жары.

– Бутерброд, может, – отчего-то вдруг застеснялся Свечкин.

Когда она, хмыкнув, поднялась из-за стола и отправилась к импровизированной барной стойке, за которой скучал бармен и подавальщик в одном лице, Свечкин осознал природу своего стеснения.

Со дня знакомства он презирал и ненавидел Бурковскую дочку, потому что она была, в его понимании приезжего из Абакана, интеллигенткой. Даже в разговоре о преимуществах молодой картошки перед прошлогодней лилась ее ровная, грамотная речь. Она всегда старалась быть вежливой, встречая знакомых, улыбалась.

Сегодня же Анжела выглядела, как распущенная и жестокая хабалка.

Она вернулась с чистой пепельницей.

– Убийство отца, – произнес Свечкин, которым вдруг овладело бешеное желание ей понравится, – это, как роман Достоевского.

– Достоевский по вашей части, даже я бы сказала достоевщина, – отозвалась Анжела, нагло улыбаясь, – мы все больше, знаете, дамскими штучками забавляемся.

– У тебя есть талантливые вещи. – неуверенно сказал Свечкин.

– Твое мнение меня не интересует, я не для того сюда приперлась по жаре, чтобы ты производил критический анализ, тем более, что с критикой, как ты, наверное, успел заметить, у меня все в порядке. А отец… Что отец? Большинство людей не стоят и плевка.

– Я тоже так считаю. – ответил немного ошарашенный Свечкин.

– Короче, десять тысяч, и хоть режь, хоть бей – твои проблемы.

– У меня нет оружия.

– Ты в армии ведь служил? – Анжела нехотя поблагодарила официанта, поставившего на поцарапанный, обильно прожженный сигаретами стол две кружки пива и тарелочку с бутербродами.

– И что? – удивился Свечкин.

Она вздохнула:

– После армии ничего не страшно.

– А если у меня не получится? – спросил Свечкин.

– Что не получится? – Анжела на секунду отвлеклась от тыканья в клавиши мобильного телефона.

– Достать оружие.

– Тогда я достану, – резко сказала она, – но ты получишь пять кусков, ясно?

Несколько минут они молчали.

– Как жена? – вдруг спросила Анжела. – Как живете-любитесь?

Свечкин с ненавистью посмотрел на нее.

– Вот и у меня так же. – поправила волосы. – Действуй, Олег Свечкин, время – деньги.

Выходя из кафе «Славянка», Анжела обернулась на Свечкина, жадно накинувшегося на бутерброды с зернистой свиной колбасой.

Покачав головой, она сказала: «тик-так, тик-так».

11

От вокзала Анжела пошла домой пешком. Идти было просто некуда. Ей было грустно. Жизнь обессмыслилась, любовь исчезла.

Завыл телефон, и она возбужденно его распахнула, надеясь, что звонит Кульберг. Но звонила Даша.

– Боже! Еб твою мать! Что я тебе расскажу! – Даша была возбуждена не меньше, но по какому-то пока неизвестному поводу.

– Что еще? – безразлично спросила Анжела.

– Про твоего отца и эту Таньку.

Анжела оживилась. Она остановилась у витрины магазина, торгующего кожаными куртками и плащами.

– К нам вчера побухать приходил Женькин приятель, – тараторила, срываясь на визг, Даша, – он, этот, операционный фельдшер, они в МЕДе вместе учились, щас он в пластике. Видит, у меня твоя книжка, посмотрел и говорит, что знает Алексея Буркова, а тебя не знает. Ну, я рассказала там, про тебя, про папашу, а он говорит: «Что, это Таня из издательства «Ниоба»?» – я говорю: «Типа да» – он так заржал и говорит: «Она раньше мужиком была, я сам на ее операции ассистировал. Он и знает, что она в издательстве «Ниоба», потому что после операции эти уроды пьют какие-то таблетки, и она за этими таблетками к ним в клинику ходила!

– Дашка! – взвизгнула Анжела. – Ты – гений! Я перезвоню!

Правда, в текущие сутки перезвонить оказалось затруднительно.

Мама впала в чувственный пароксизм и все время набирала Анжелу, чтобы повторить: «Услышал Бог мои молитвы!». Анжела попыталась представить маму – на коленях, под насупленными ликами, жадно тянущуюся к кресту багровым ртом и в молитвенному пеньюаре «Бюстье».

Это несколько ее рассмешило.

«Если нажрется, – благодушно подумала она, – кто ее знает?..»

В перерывах между мамиными, славящими Господа звонками прорезался отец. Рассерженный.

– Доченька, а доченька! – надсаживался писатель Бурков. – Что ж я тебе, дочурка, сделал плохого в этой жизни? Может, я тебе денег не давал, а, дочка? Или, может, ты обижаешься, что я запретил тебе выйти за китайца – помнишь, доченька, ты вдруг решила связать свою судьбу с китайцем, явно не на трезвую голову?

– В чем дело? – строго спросила Анжела.

Она стояла в коридоре, зажав трубку между подбородком и плечиком. В спальне спал, храпя и раскинув грязные ноги, муж.

– Не все такие потаскухи и суки, как ты с твоей мамочкой, – продолжал Бурков, – есть другие женщины. Понимаю, тебе трудно поверить, но это так, так, дочка. Встречаются изредка честные, чистые девушки, и тебе, конечно, не понять, способные любить. Понимаешь ты, гадина, значение этого слова? Ты – сука похабная, сколько ты меня позорила своими книжками, сволочь, будь ты проклята, бля!..

Анжела с улыбкой повесила трубку.

Все вокруг нее снова завертелось с бешеной быстротой.

Анжела любила скандалы, они хоть как-то присаливали тупую повседневность.

Даша, которую все происходившее вообще не очень-то касалось, свела операционного медбрата с Ольгой Юрьевной. Тот даже привез Танины фотографии до и после операции, под страхом разоблачения, выкрав их из конфиденциального клинического архива. Ольга Юрьевна экзальтированно зацеловывала своего спасителя, в тот день она была по-настоящему счастлива.

По большому счету, она вполне смирилась с уходом мужа и, что самое удивительное, совсем не ждала его обратно, просто ей было приятно растоптать его новую жизнь, его начавшие сбываться мечты.

Анжела тоже весь день улыбалась. Ей казалось, что, даже если с Колей не выгорит, все равно все будет очень хорошо, и где-то за углом ее поджидает свежее, увлекательное приключение.

Вечером муж проснулся и проковылял к бару. Бар оказался опустошен.

– Анжел! – взревел он. – Анжелка, сгоняй за пивом!

В прекрасном расположении духа она не стала возражать. Утвердила с мужем требуемый сорт пива и его количество, набросила плащик и выскользнула за порог.

В ближнем супермаркете ей овладела известная мания жителей больших городов. Хотя целью ее было всего лишь пиво, Анжела побросала в корзинку также крабовое мясо, орехи, шампунь, тампоны, лимбургский флай и как апофеоз – десять глазированных сырков. Кассирша ошеломила цифрой – 1800 рублей.

Задыхаясь от стыда, Анжела раскрыла кошелек, где, она знала, лежит жалкая, будто тронутая лиловыми цветами гангрены пятисотка.

Протянула кассирше карточку. Денег там не было, это Анжела тоже знала, и рассчитывала изобразить вялое удивление, поныть и ретироваться к дворовому ларьку, где в витрине демонстрировалось запыленное «Жигулевское».

– Распишитесь, – равнодушно сказала кассирша.

– А… там есть деньги? – громко удивилась Анжела.

Кассирша с сомнением глянула на нее.

– И немало, – процедила она сквозь зубы.

Вырвавшись из супермаркета, Анжела добежала до первого попавшегося банкомата и пихнула карточку в призывно мигающее отверстие.

Отец возобновил кредит.

12

Алексей Бурков вместе с женой допивали вторую бутылку водки. Жена постаралась. Что-то сделала с мордой, накрасила глаза – они выглядели, пожалуй, даже красиво, если б не сверкала то и дело потаенная злобная искорка в самой густоте зрачка.

Он подхватил вилкой обесцвеченный водкой, потерявший вкус соленый опенок.

Жизнь в иные моменты похожа на путешествие на поезде, во время которого друзья и любимые неожиданно сходят, оставляя нас продолжать свой путь в неумолимо растущем одиночестве.

Известная метафора графоманов, но она так же верна, как тот факт, что бутылочные осколки блестят в темноте.

Таня не стала отпираться, и это было хуже всего.

Она просто стояла, опустив руки по краям своего искусственного тела. Не плакала.

Бурков яростно скакал козлом, кричал, разбрасывал веером фотографии здоровенного бровастого мужика, изрисованного красным хирургическим фломастером.

– Почему ты не сказала? – неистовствовал Бурков.

– Как ты себе это представляешь? – трезво ответила Таня.

Первый раз жена позвонила прошлым вечером. Ее голос дрожал и, словно заправленный в мембрану бензин, переливался всеми соцветиями низменного удовольствия. Голос необыкновенно, с какой-то сатанинской ясностью давал представление о ней всей, целиком. Онемев у трубки, Бурков будто бы видел свою ведьму – с разбросанными волосами, с сигаретой в зубах, она похлопывала себя по бедру и сарднонически хохотала.

Это было прозрением ада – он бросил трубку.

Сначала все показалось лишь мерзким фокусом, и лишь активность, проявленная женой, заставила Буркова поверить.

Никогда не знавшая компьютера, она подрялила какую-то сволочь, и сволочь заботливо отсканировала не только Танины фотографии, но и копию истории болезни и все это прислала на почтовый ящик Буркова. Все время звонили какие-то люди, которые, как выяснилось, давно все знали и тайком над Бурковым посмеивались.

Он бросился к Тане. Из машины набрал жену. К его изумлению, собственный голос звучал виновато и как-то каллаборационистски.

– Оля? А это я. – сказал Бурков, когда она сняла трубку.

– О, привет! – ответила жена.

«Это все – кошмарный бред! Почему она так разговаривает, мы разве не разводимся?..» – в отчаянии подумал Бурков.

Он постарался сосредоточиться.

– Откуда это информация?

– Это от Даши, – невозмутимо сказала жена, – у нее сейчас парень, отличный, кстати, парень, очень хороший, медик, и он привел своего друга, и этот друг, он…

– Понятно, – перебил Бурков, – Даша, прошу прощения, это такая тупая колдобина на тонких ножках, которая курит с десяти лет, колется, пьет и заодно угощает нашу Анжелочку?

– Свинья! – Ольга Юрьевна отсоединилась.

Бурков почувствовал, как в нем расправляет дремавшие крылья ярость. Позвонил дочке. Она тоже не пожелала долго его слушать.

Потом была сцена у Тани.

– Это позор! Позор! – орал Бурков, раскрывая ящики шкафов и комодов, бессистемно вырывая оттуда, как ему казалось, свои вещи.

– Прости меня, пожалуйста, – потерянно твердила Таня.

Или не Таня. Черт знает что стояло перед писателем Бурковым.

– Приятно было познакомиться! – взвизгнул он от входной двери, уволакивая пакеты с пожитками. – Как ваше имя, сэр? – Бурков отчего-то вообразил себя героем пошлой английской комедии, в которой все относятся ко всему предельно легко.

– Алексей, – прошептала Таня.

– Значит, тезки! Ох-ха-ха! – хохоча он сбежал по лестнице и рванулся к машине.

Куда? Рука сжала ключ зажигания и бессильно потухла. Домой? К Ольге?

«Ну, она-то, хоть сука, но точно баба!» – подумал Бурков.

Ольга Юрьевна не стала убирать посуду после ужина, предоставив эту честь домработнице.

С пьяной грацией проплыла в ванную, обернулась на Буркова.

– Где будешь… – помедлила: – отдыхать?

– Где всегда, – испуганно ответил он, – на своем месте.

– Надумаешь, заглядывай, – Ольга Юрьевна гадко усмехнулась, – попрыгунчик.

К своему ужасу писатель Бурков переспал с женой. И не один раз. Они даже, как в студенческие годы, бегали курить на кухню. А когда осталась всего одна сигарета, с нежным спокойствием передавали ее друг другу и выпускали дым в темноту.

Под утро Бурков, наконец, забылся.

Ольга Юрьевна прокралась к мобильному и отправила дочери сообщение:

СКАЖИ ПЕСАТЕЛЮ ЧТО ПУСТЬ ПОКА ПОВРЕМИНИТ

от: Мама 26/08/06

13

Было слишком жарко, чтобы сидеть в кафе. Они встретились у Киевского вокзала и медленно пошли к набережной. В широком нагрудном кармане Анжелиного сарафана побрякивали в тон шагу ключи от Дашиной квартиры. Около гостиницы «Украина» Кульберг взял ее за руку. Осторожно. Она ответила жадным пожатием и сразу отняла ладонь. Несколько минут они стояли у заржавленного, местами обломанного парапета и смотрели в воду Москвы-реки. Изредка показывались рыбы. Анжела показывала на них, радостно взвизгивая, и Кульберг, улыбаясь, тоже различал маленькие тушки среди водорослей и вздыбленных кусков арматуры.

Он снова взял ее за руку и повел мимо пововаренного заводика, где за воротами надсаживались собаки, к зеленому склону. Рядом расположилась, радуя глаз, стоянка машин. Она молчала, и Коля понимал, почему. Она ждала. Она требовала принести жертву – вознаграждением должно было стать ее тело и, возможно, любовь.

На склоне Коля повалил ее на траву и лихо задрал сарафанчик. Под ним обнаружилась грудь без лифчика, которая подрагивала от слабого летнего ветра. Он бросился лицом в ее грудь, целовал, посасывал, покусывал, а она лежала покорно, выдавая себя дыханием. Кульберг терся об ее голые, чуть мокрые ляжки, она хрипло сказала:

– У меня ключи от квартиры. Пойдем.

– Она ни в чем передо мной не виновата. Понимаешь? – спросил он, отрываясь. – Она мне ничего не сделала. Это я на ней женился, никто не заставлял. И она думает, что все хорошо, нормально, ребеночек вот будет, жизнь пойдет как надо…

– Я тоже замужем, – напомнила она.

– Я не понимаю тебя. – Коля сел на траву, вполоборота к ней. – Здесь что-то ненормальное. Я стал изменять, когда встретил тебя, а ты что? Ты никогда не любила этого своего парня, а зачем живешь с ним? Ты ведь всегда изменяла, не со мной, так нашла бы другого. Зачем ты так? – он осекся, понимая, что может ее оскорбить. – Дружок, это не мое дело, прости, может, я чего-то не знаю…

– Я очень его любила, – медленно произнесла она и, приподнявшись, одернула сарафан. – Мы всегда надеемся, что любовь скроет наши противоречия, а она, сука, еще больше их выпячивает. С каждым годом мы становимся все дальше друг от друга, все это, к сожалению, давно известно.

– Ты… что? – опешил Кульберг. – Ты считаешь, и у нас так будет? Все со временем пройдет, да?

– Я не знаю, – она помолчала. – Какая разница? У нас, что, есть выбор?

– Нет, – согласился Коля.

Потом он вдруг сказал:

– Ладно. Я готов. Я разведусь. Скажу ей сегодня. А ты?

– Боюсь, он может меня избить… – задумчиво произнесла Анжела. – Я поставлю его перед фактом. Пока поживу у мамы. Может быть, – она странно улыбнулась, – прямо сейчас… позвонишь?..

– Зачем? – удивился Коля.

– Ну… Если она не поверит, дашь мне трубку.

Эта затея не слишком ему понравилась.

Звонить с такого рода разговором было совсем подло. С хихикающей девкой за плечом беседовать с беременной женой о разводе.

«Почему, собственно, о разводе?» – вдруг мелькнула мыслишка. – «Вдруг ей важно, чтобы ребенок родился законным? Зачем же сразу разводиться? Разводиться и жениться – это как-то совсем несолидно, по-идиотски, можно сказать. Можно с Анжелкой и так пожить, ей вроде без разницы…»

– Я есть хочу, – пожаловалась Анжела.

– Ну, пойдем тогда! – окрепнув в мысленном подончестве, Коля Кульберг почувствовал себя необычайно хорошо.

– Там есть вроде беляши, – она весело подпрыгнула и обняла Колю за шею, – ты любишь беляши?

– Я обожаю! – усмехнувшись, он поцеловал ее в волосы.

Они съели небольшой тазик беляшей, макая их в сметану, угостили кошку, посмотрели порнографический фильм, под названием «Стюарт Литтл», и стали совокуплять по ходу фильма – сначала молча, затем взаимно задыхаясь, а когда глубоко внутри нее его мягкое семя стало разматываться стремительно-жидкими нитями, казалось, эти нити сшивают их воедино.

14

Воссоединенная семья обедала в саду, на даче. Под полосатым тентом был накрыт стол в псевдодеревенском стиле, по скатерти Ольга Юрьевна разбросала рябые, похожие на больные кошачьи какашки перепелиные яйца. Чуть поодаль пофыркивал мангал.

Писатель Бурков жестами опытного мага разбрызгивал над рыбой белый мускат.

Ольга Юрьевна покровительственно отслеживала его деятельность, устроившись в плетеном кресле с параллоновой накидкой. Бурков, против ожиданий, ощущал себя с женой не так уж скверно.

По первому впечатлению.

Таня не звонила. И он ей тоже не звонил. Вообще-то он и раньше не любил говорить с ней по телефону из-за чудовищного голоса.

– Рыбка – супер! – обрадовал жену Бурков.

– Надеюсь, – ответила она, прикуривая сигарету.

Анжела появилась, когда рыбка, сплющенная решетками, уже покоилась на тарелках, выставив из вспоротого брюха лимонные дольки и охвостья какой-то зелени.

Бурков, стремясь загладить вину своей последней телефонии, ласково похлопал дочь по загорелой спине:

– Садись, дорогая. Вина?

– Да, да, вина, – сказала Анжела, – мам, пап, мне надо кое-что вам сказать.

Писатель Бурков угодил локтем в перепелиное яйцо, громко сказал «блядь!» и принялся счищать яичные слюни салфеткой.

– Что такое, Анжела? Ты беременна? – напряглась Ольга Юрьевна.

– Я развожусь с мужем, – ответила Анжела, проглатывая мускат.

– И почему? – подал голос Бурков.

– Я буду жить с другим. – доступно объяснила Анжела.

Некоторое время все озадаченно молчали.

– С этим Колей, что ли? – спросила Ольга Юрьевна.

– А ты в курсе, да? Да, я спрашиваю? – привычно закипятился Бурков.

Ольга Юрьевна отмахнулась от него, как от безмозглой бабочки, все время наровящей сесть на приклеенный к шляпе искусственный цветок.

– Деточка, – сказала она, – главное, чтобы он смог тебя обеспечить.

– То есть, ты поощряешь? – не унимался Бурков. – Поощряешь блядство.

– Не надо ругаться, – поморщилась Ольга Юрьевна.

– А блядствовать надо?! – выкрикнул Бурков. – Сейчас – Коля, завтра – Толя, сколько еще всего этого будет, ты можешь мне ответить?!

– Ты мне сам навязал этого урода! – заявила Анжела со слезой в голосе.

– Колю? – удивился Бурков.

– Нет, не Колю! – она смерила его презрительным взглядом. – Мужа. Я его никогда не любила.

– Ты, наверное, любила китайца, да, доченька? – Бурков вскочил и дробно забегал вокруг стола.

– Да отвяжись ты ото всех со своим китайцем! – рассердилась Ольга Юрьевна.

– Ну, тебе-то и китаец был неплох! – рявкнул Бурков. – Главное любовь, доченька! – пропел он, подражая интонациям жены.

– Мы действительно любим друг друга, – с нажимом произнесла Анжела, – между прочим, он тоже женат и разводится с женой.

– Это так благородно… – сладко улыбнулась Ольга Юрьевна.

Бурков крякнул, налил себе вина.

– Делайте, что хотите, – сказал он, – оставьте только в покое.

– Все совершают ошибки, – Ольга Юрьевна многозначительно на него посмотрела. – Надо что-то решать с квартирой. Пока поживешь у нас, – продолжала она, – познакомишь с новым мужем, а ты, Леша, мне кажется, как настоящий отец должен договориться с этим, я уже забыла, как его зовут, и предложить ему деньги, чтобы квартира осталась Анжеле.

– Чего-о-о? – вытаращил глаза Бурков. – Я должен? А вот это ты видела, а?! – он сложил из пальцев широко известную комбинацию и помахал перед лицом жены. – Я в этом дерьме не участвую.

– «Это дерьмо», – холодно сказала Ольга Юрьевна, – счастье твоей единственной дочери. Выпей-ка, Леша, – она подвинула Буркову стакан.

В продолжение обеда писатель Бурков молчал, искривляясь гримасами ненависти, нарочито пачкая и плюясь костями, съел рыбу, также нарочно смахнул на садовую плитку десяток перепелиных яиц и, в конце концов, напился.

Ольга Юрьевна беседовала с дочкой, изображая ужас от Бурковского поведения.

– И какая у тебя теперь будет фамилия? – донеслось до Буркова.

– Кульберг.

– О-от бляди, а?! – заревел Бурков. – Еще и с жидом связалась, чтоб тебя!.. Жиденят плодить будешь?..

За столом воцарилось молчание.

– И то хорошо, что не китайцев, – заплетающимся языком промямлил Бурков, – а то пойдет Алексей Иваныч Бурков за своим внучиком в десткий садик, а ему выведут китаезу с у-у-узенькими такими глазками и скажут: «Вот ваш внучек, Алексей Иваныч, вот внука ваш… Доченька ваша разродилась, с китайцем она… Того…»

– Так, все, – Ольга Юрьевна решительно встала из-за стола, сгребая обеими руками бутылки и сигаретные пачки, – я не могу это слушать, пойдем в дом, Анжела.

Писатель Бурков еще долго сидел за опустевшим столом, пока жена с дочкой мыли посуду, кося в телевизор, демонстрировавший особняк в испанском стиле, который Брэд Питт и Анжелина Джоли купили для своего младенца с трудным именем. В голове вертелись обломки каких-то странных мыслей – о Тане, о врачах. «Если б я был настоящим мужиком, я бы к ней вернулся» – почему-то решил Бурков. Потом мысли перескочили на Анжелу: «Бедная моя девочка, ох-хо-хо! – пьяно заливался Бурков. – Что ж делать-то, ой-ой-ой!».

Внезапно он наполнился страстной ненвистью к Анжелиному мужу, появилась идея отыскать его телефон и позвонить со всякими обидными словами.

– Урод ебаный, – порыкивал Бурков, тыча пальцем в мобильный, но не в силах ничего разглядеть на маленьком, отражавшем солнце экране, – я тебе покажу, сукин кот, я тебе устрою. Совсем девку довел, извращенец проклятый!..

Около пяти шатающегося и матерно лающего писателя Буркова увели спать. Он проспал час, после чего стал выглядывать из мансарды и грозить загоравшей в шезлонге жене:

– Эй, ты! – орал Бурков. – Что, довела, ведьма? Опоила Алексей Иваныча! Смерти моей хочешь, блядина!

– Ты соседей постыдись, – не открывая глаз, ответила жена.

Заметив откуда-то возвращавшуюся, катившую в гараж велосипед Анжелу, Бурков наполовину высунулся из окошка и, подождав, пока она подойдет поближе, крикнул:

– И ты здесь?! Китайская подстилка! Щас покожу тебе хорошую порку! Знай отцовское слово!

В таком духе он позорился еще полчасика, потом сник, упал на постель, а утром проснулся очень тихий, вновь и, кажется, уже навеки подчиненный жене.