Текст книги "Небо бескрылых (СИ)"

Автор книги: Анна Котова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Ты снишься мне каждую ночь.

Алекс

Господину Александру Роу

Привет, Алекс!

Со второго числа жду тебя каждый день. Прилетай скорее.

Юрис

Господину Мариусу Бассианусу

Уважаемый господин Премьер-министр!

Вынуждена просить Вас обратить внимание на поведение Вашей дочери. Не подобает девушке ее положения пропадать целыми днями неизвестно где с молодым человеком.

За прошедшую неделю он трижды прилетал в поместье и увозил госпожу Юрис в неизвестном направлении, возвращались только к ночи. На вопросы о нем Ваша дочь отвечать отказалась.

Очень обеспокоена и прошу Вас, как отца, вмешаться.

Преданная Вам Эррин Трелей

Господину Александру Роу

Привет, Алекс!

Моя надзирательница – то бишь блюстительница приличий – настучала папе, что я бегаю на свидания. Так что завтра я отправляюсь в столицу на разбор наших с тобой полетов. Встретиться не удастся. Ужасно обидно, но рано или поздно он все равно узнает, так что, может, оно и к лучшему.

Обнимаю тебя и скучаю.

Юрис

PS. Целую, Алекс, милый!

– 42-

Ее лицо все еще стоит перед моими глазами, стоит опустить веки, и я мучаюсь от неумения описать его. Что с того, что глаза у нее карие, а волосы каштановые? На свете тысячи таких девушек, а она одна. Порой мне хочется забыть это лицо, эту сияющую улыбку, этот голос: "Какой ты все-таки безответственный тип!" – и: "Я влюбилась сразу, как увидела тебя в форме", – и: "Я больше не могу без тебя", – потому что я тоже не могу без нее. Я не могу без нее, не могу – но живу. Без нее.

– 43-

– Ну-с, барышня, что там за история с молодым человеком? – спрашивает отец сурово.

Юрис стоит перед ним в вызывающих серых брюках и синей майке. При взгляде на ее наряд отца слегка перекашивает.

– Никакой истории, папа, – говорит Юрис, глядя на отца ясными карими глазами.

– Как это? – премьер-министр возмущен. – А побеги из поместья с неизвестным юнцом?

– Никаких побегов, – дочь спокойна и уверена в себе. – Я отдыхаю, а не под арестом. Разве не так?

– Ты не под арестом, но приличия! Хоть мало-мальское соблюдение минимальных приличий! И я жду объяснения – что за молодой человек?

– В высшей степени достойный, папа.

– Достойный молодой человек приходит в дом через парадную дверь, знакомится с родителями девушки, спрашивает позволения ухаживать за ней, и если будет себя хорошо вести, получает это позволение! А не умыкает девушку втайне от родных и близких на допотопном ваншипе!

– Вижу, у Трелей зоркий глаз и недурные познания в технике, папа.

– Юрис, как тебе не стыдно!

– Мне нечего стыдиться, папа. Просто я удивлена, как Трелей не опознала пилота, если уж разглядела ваншип.

– Откуда Трелей знать его?

– У нее еще и память плохая? Когда он появляется здесь, в этом доме, в мундире и при погонах, она его узнает, а в Миессе ей отказывает память?

Господин Бассианус сдувается на глазах, перестает расхаживать по кабинету, садится в кресло.

– Алекс Роу?

Юрис молчит, но щеки ее слегка порозовели.

– Значит, Алекс Роу… – кажется, слышно, как у папы в голове, пощелкивая, перестраиваются логические цепочки. – Что ж, возможно… Да, возможно, я даже одобрю твой выбор. Но не раньше, чем юноша исправит свое поведение… Арраниус!

На пороге бесшумно материализуется дворецкий.

– Пусть на завтра ко мне вызовут моего подопечного, молодого господина Роу.

– Он здесь, господин премьер-министр.

– О! – Бассианус удивлен. – Тогда через полчаса приведи его ко мне.

– Слушаюсь, господин премьер-министр.

Арраниус исчезает.

Юрис улыбается светло и нежно. Отец всматривается в ее лицо.

– Послушай, Юрис, – говорит он наконец. – Ты еще ребенок.

– Я не ребенок, папа, я младший лейтенант анатольского военно-воздушного флота.

– Ты желторотый курсант, Юрис, и не спорь со мной. В пятнадцать лет можно выучиться летать и стрелять, можно даже командовать эскадрильей, но выйти замуж без согласия родителей никак невозможно. А твой Алекс и того моложе. Младенцы вы оба несмышленые, вот вы кто, господа лейтенанты анатольского флота. Возможно – я сказал "возможно", Юрис Бассианус! – я разрешу вам встречаться, но при условии строжайшего соблюдения приличий. Планы же на будущее строить запрещаю – по крайней мере до окончания академии. Обоими, Юрис Бассианус! Если через два года у вас еще будет охота встречаться, мы вернемся к этому разговору. А сейчас марш в свою комнату и подумай хорошенько!

– Есть! – отвечает Юрис, улыбаясь во весь рот. – Спасибо, папа! – и не успевает отец нахмурить брови, а она уже выскользнула из кабинета. Господин премьер-министр не сомневается, что дочь честно отправилась в свою комнату.

Она действительно так и сделала, но не слишком торопилась и задержалась на лестнице, чтобы увидеть смертельно серьезного Алекса, направляющегося вслед за Арраниусом к кабинету. В парадном мундире, фуражка в руке, темные волосы взъерошены. Сердце Юрис замирает от любви и нежности. Примчался! Прилетел на своем битом ваншипе – а она даже не звала его! Решил, что ее нужно выручать, и явился – почти одновременно с ней.

Она взбегает по лестнице в свою комнату и прыгает на кровать с разбегу. Сердце ее поет от счастья. Алекс, чудо мое темноглазое, как я люблю тебя за то, что ты такой!

– 44-

Прутья моей клетки прозрачны и невесомы. Я даже летаю вместе с ней. Собственно, я и не помню о ней – пока не делаю попытки шагнуть за ее пределы. Тогда тонкие невидимые прутья впиваются в кожу и режут мясо до кости – как режет натянутая струна, или капроновая нить, или стальная проволока… и все же это струны, они гудят и звенят, когда я ударяюсь о них.

В эту клетку я вошел сам и сам закрыл за собой дверь. Мне казалось – иначе нельзя.

А ты однажды протянула руку и оборвала окровавленные струны, как рвут паутину – легким движением пальцев.

Тогда я узнал, что такое свобода.

– 45-

Алекс выходит из столичного особняка Бассианусов в глубокой задумчивости. Ее отец не смог бы нагнать на него страху – но он в два счета опутал Алекса обещаниями и обязательствами. Каковы ваши намерения в отношении моей дочери, молодой человек? Что? Не смешите меня, какой из вас жених в ваши годы, с вашим положением – а точнее, отсутствием всякого положения? Вы не смеете компрометировать девушку своим необдуманным поведением, если уважаете ее хоть сколько-нибудь! Слово за слово – и не успел Алекс оглянуться, как наобещал соблюдать тысячу и одну формальность. Ждать – миллион лет! – пока не получит официального согласия господина Бассиануса. Окончить курс с блестящими результатами, чтобы быть достойным своей избранницы. И не тянуть лапы куда не следует.

Черт, как же дальше разговаривать-то с ней?

Но зато через неделю ему дозволено явиться к обеду сюда, в резиденцию премьер-министра, дабы повидаться с Юрис. Ох! официальный обед, в присутствии ее папаши! Боги, за что?

Сам виноват. Нарвался – терпи.

– 46-

Пятнадцать лет. Красив, талантлив, стремительный и изобретательный ум, настоящая страсть к небу и полетам, заслонившая прежнюю страсть к технике. Отчаянно влюблен и теперь это понимает. Также точно знает, что его любовь взаимна, и если бы не безмерное уважение к любимой девушке, вероятно, перешел бы от поцелуев и объятий гораздо дальше. Впрочем, и ее отец вовремя накинул на парня узду, заставив пообещать, что тот не позволит себе ничего лишнего, пока не окончит академию. Поэтому мальчик томится и мается, под кожей бушует скрытое пламя. Иногда он не выдерживает и срывается, тогда летят пух и перья, а порой и более тяжелые предметы.

Постоянная борьба с собой не оставляет сил и времени для детских шалостей. Молчалив, часто угрюм. Чтобы меньше думать о Юрис, учится, как зверь, и, конечно, все равно думает о ней постоянно.

Несколько девушек бредят им, но он вряд ли подозревает о самом их существовании.

– 47-

Второй курс был ураганом. Третий – грозовые тучи и порывы шквалистого ветра.

…Половина двенадцатой группы сбежала после отбоя в кабак. Были пойманы на месте преступления и сурово наказаны. Алекс Роу в вылазке не участвовал.

…Бунт в столовой. Курсант Алзей нашел в тарелке с супом жирного таракана и приколол его вилкой к меню. Третьекурсники зашумели, потребовали выдать поваров на расправу. Алекс Роу посмотрел на разгорающуюся бучу, тяжело вздохнул и ушел.

…Лучшие результаты по всем предметам, кроме современной истории. Сочинение курсанта Роу по дизитской проблеме признано непатриотичным, оценка снижена. Заспорил с преподавателем, вспылил, выскочил из класса.

Вечером постучался в комнату к Тайберту и попросил ножовку – выпилить новую спинку для сломанного стула.

…Весь учебный год – горящий взгляд, устремленный на Юрис Бассианус, и несчастное выражение лица. Вспыльчив сверх всякой меры, но ни разу не довел дело до драки. Стискивает зубы и кулаки – и уходит.

Ножовка Тайберта, а также молоток и гвозди из мастерской окончательно переселились к Алексу под кровать.

Юрис бледна и грустна, но спокойна.

При встрече смотрят друг на друга голодными глазами, вежливо произносят два-три слова и поспешно расходятся. Друзья с тревогой наблюдают за причудливыми фигурами этого балета.

Что делать – они обещали!

…Ближе к концу учебного года они не выдерживают. Сивейн и Алзей потихоньку, чтобы не привлекать внимания, пробираются за ангар номер два, где так удобно обниматься без помех, и обнаруживают, что место занято. В закутке, вцепившись друг в друга, как утопающие, отчаянно целуются двое. Дита хватает Винса за руку и тянет назад. Они выскальзывают из закутка и останавливаются за кустами.

Винс очень громко говорит:

– Дита, ты не видела Алекса?

– Кажется, он шел сюда, – еще громче отвечает Дита.

Помогло. Через несколько минут, не глядя друг на друга, бледные, из-за ангара выходят Юрис и Алекс. Он что-то говорит ей, очень тихо, она поднимает на него глаза, молча смотрит, потом протягивает руку и нежно гладит его щеку. Он ловит ее руку, мягко отводит. Потом резко поворачивается и уходит. Юрис смотрит ему вслед.

…Воскресные обеды у премьер-министра. Господин Бассианус единственный, кто чувствует себя на них свободно и непринужденно. Молодые люди сидят друг напротив друга и смотрят в тарелки невидящими глазами.

Иной раз на обед оказываются приглашены посторонние. Особенно Алекса бесит некий полковник, поджарый, усатый, безапелляционный. Он смотрит на Юрис сальными глазками и вещает:

– Наш непобедимый флот… Наши непобедимые флотоводцы… Наша доблестная армия…

Алекс молчит, бледнеет, наконец открывает рот.

– Наш непобедимый флот только что разбит под Каррой, полковник.

– Потому что подлый Дизит применил бесчестную тактику! – полковник багровеет. – Не вам, юноша, хаять наш непобедимый флот!

– Почему же не мне? – в голосе Алекса столько яду, что Юрис испуганно поднимает на него глаза – впервые за обед. – Даже мне ясно, что командование недооценило противника и сделало все ошибки, какие только можно было сделать.

Он отодвигает тарелку в сторону и объясняет:

– Наши зашли отсюда (кладет на скатерть нож), Дизит вышел вот так (кладет вилку). Нужно было ударять сюда (ставит солонку), мы же полезли в лоб. У нас были все преимущества, так нет же! Если бы мы ударили так, как я говорю, они не унесли бы ног.

– Молодой человек, – громыхает полковник, – вы несете чушь! Правила Гильдии не позволяют подобных действий! Мы могли сражаться только так, как мы и сражались, и не о чем здесь говорить!

– Это война, полковник, или маневры? Я думал – война. А если маневры – почему столько жертв?

– Алекс, – тихо говорит Юрис, и он замолкает, смотрит на свои руки, вертящие несчастную солонку.

– Извините, погорячился.

Господин Бассианус обращается к полковнику с вопросом о каком-то назначении в штабе. Тот с облегчением отвечает, постепенно принимая прежний цвет.

Алекс едва досидел до конца этого невыносимого обеда, и ушел, как только это стало прилично. Юрис перехватила его у самых дверей.

– Алекс, подожди.

Он останавливается, смотрит – потом говорит:

– Я лучше пойду, Юрис, милая. Я сегодня что-то зол.

– Алекс, ты только помни, что я тебя люблю. Ладно?

Он поворачивается, быстро обнимает ее, прижимается щекой.

– Я помню, милая. Я тоже тебя люблю.

…Юрис заканчивает академию. Торжественное вручение дипломов, гордый дочерью папа Бассианус, пышный подол, лента в волосах. Выпускной бал. Алекс не отходит от нее, она ни на кого другого не смотрит. Бассианус хмурится, глядя на них.

Ректор академии, слегка приседая от подобострастия, заговаривает с премьер-министром, и, воспользовавшись моментом, Юрис и Алекс исчезают.

Она сидит за ангаром на старой железной раме, и плевать ей, что на подоле бального платья пятна ржавчины. Алекс пристроился на земле у ее ног, обхватив ее талию руками и опустив голову ей на колени. Она перебирает его волосы.

– Я так люблю тебя, – глухо говорит он. – Я сойду с ума вдали от тебя.

– Не смей, Алекс, – отвечает она. – Ты обещал ждать два года, один уже прошел.

– Тебя не будет в академии. Я не смогу видеть тебя месяцами. Что мне делать, Юрис?

– Мой добрый папа нажал на рычаги, – она грустно улыбается. – Меня оставляют в Адмиралтействе. Работа скучнейшая, летать не придется, но я остаюсь в столице. Будем видеться у папы за обедами, чтоб им провалиться.

– Да благословят боги обеды господина Бассиануса, – говорит Алекс. – Чтоб им провалиться.

Юрис гладит его по волосам.

– Я тебя люблю.

Он поднимает голову, она наклоняется – и мир перестает существовать.

– 48-

Я очень уважаю его. Он великий человек.

Но я не могу любить того, из-за кого ей было так плохо. Да и мне тоже.

Он ведь все рассчитал и исчислил. Он перемножил наши юные порывы, разделил на идеализм и романтику и возвел в степень наивности, потом извлек корень, горький, но увесистый, и решил, что это хорошо.

А мы были живые, и нам было больно.

Ее слез я никогда не смогу простить ему.

Хотя и знаю лучше всех, что он желал и ей, и мне добра.

Я очень уважаю его. Но видеть его и говорить с ним – выше моих сил.

– 49-

– Где дрель, черт побери?

– Спроси Алекса, он брал.

– Уже несу, Альфи.

– Что, не ладится твоя Серебряная, лейтенант?

– У этой модели есть недостатки. Ничего, значит, у корабля их не будет.

– Хотите поспорить? – интересуется Уокер.

– Не хочу, – мрачно отвечает Алекс, сует в руки Альфи дрель и отходит.

– …Иногда я поражаюсь моему маэстро, – грустно говорит Дагобел. – Когда речь идет о странах и народах, нет человека умнее его. А стоит коснуться его собственного ребенка – и он глупеет на глазах.

– Да уж, – кивает Уокер. – Ничего нельзя придумать глупее, чтобы отвадить парня от девушки. Глядишь, мальчик давным-давно забыл бы ее, если бы не политика твоего мудрого маэстро.

– Вот именно.

– Если только он не решил, что лучший зять для свергнутого маэстро – дизитский сирота.

Дагобел вдруг останавливается.

– Роу… Филипп Роу, адмирал… Ох, Уокер, я идиот.

– Надо же! – хмыкает Уокер, провожая взглядом инженера, который, бормоча себе под нос, быстро удаляется в сторону своей каюты. – Какая бездна самокритики!

– 50-

Господину Ольтиусу Гамильтону

Здравствуй, тихий минагисский отшельник!

Давненько я тебе не писал, да и ты не баловал меня посланиями, так что мы друг друга стоим. Как продвигаются твои дела? Уверен, что маэстро и тебе придумал задание к вящей славе рода Бассианусов и грядущему исправлению мироустройства. Не буду задавать вопросов – ты все равно не ответишь.

И все же один вопрос у меня к тебе есть. Поскольку он совершенно частный, думаю, ты мог бы просветить меня.

Вышло так, что я принимаю участие в одном юноше, по происхождению дизитце, ныне, как и все мы, анатольском подданном. Его фамилия Роу. Отец и старшие братья молодого человека поддерживали Эраклеа в той заварушке четыре года назад и, насколько известно, не вернулись из Грандстрима. Ты всегда помнил множество ненужных вещей, Ольтиус. Может быть, тебе известно что-нибудь об этой семье, потому что я-то ничего не знаю, и меня снедает любопытство. Уж очень ярок мальчик, о котором я говорю. Не было ли в его роду столь же ярких личностей?

Рессиус Дагобел

Господину Рессиусу Дагобелу

Здравствуй, гений рейсшины и штангенциркуля!

Сразу видно инженера. Только человек, состоящий из рычагов и клавдиевых трубок, способен не знать вещей, известных всему миру… ну или, по крайней мере, всей Гильдии – не поручусь за познания анатольского монарха и его окружения. Филипп Роу, адмирал дизитского флота, сын Георгия Роу, маршала дизитской армии, внук Александра Роу, тоже маршала, и правнук Константина, того самого, который отрекся от престола в пользу младшего брата Аристарха и потерял вместе с правом на трон право на имя. Таким образом, Роу – прямые потомки Драконидов, в отличие от нынешних монархов, ибо Аристарху наследовал не родной сын, а приемный. Если бы не отречение Константина, они и сейчас бы имели права на трон.

Где маэстро откопал это чудо? А, впрочем, не буду задавать тебе вопросов, как и ты мне: ты не ответишь, как и я тебе.

Ольтиус Гамильтон

– 51-

Четвертый курс – последний. Юные офицеры расслабляются и бузят больше обычного, потому что с последнего курса практически никого и никогда не выгоняют. Алзей переживает личную драму: Дита Сивейн влюбилась в рыжего веснушчатого Кармака из пятой группы. По этой причине ни Дита, ни тем более Винс не делают домашних заданий и скатываются к нижней грани допустимых отметок. Плевать! Какая учеба, когда в личной жизни кавардак? Но и те, у кого нет любовных проблем, пропускают мимо ушей то одну лекцию, то другую. И только Алекс Роу, отощавший, еще более черный, чем всегда, учится как проклятый. Раз в неделю по выходным, сверкающий, как золотой полуклавдий, он отправляется в резиденцию премьер-министра. Глаза его лихорадочно блестят, руки дрожат, заговаривать с ним бесполезно: если и ответит, так невпопад. Там, за невыносимо официальным столом, в присутствии невыносимо официального господина Бассиануса, он сидит напротив грустной бледной Юрис и ничего не способен проглотить – только ковыряет изысканные блюда. Иногда – о боги, как редко! – им удается исчезнуть на несколько минут от бдительного папы. Тогда рука находит руку, губы находят губы, в глазах темнеет – и только между сумасшедшими поцелуями: "Люблю, Юрис!" – "Люблю, Алекс!"

Он возвращается в казарму, падает на койку и молчит. Соседи по комнате ходят на цыпочках, боясь чихнуть. Все чувствуют, что пружина перетянута сверх всякой меры, и если сорвется – страшно подумать, что тогда будет.

Во втором семестре в академии появляется Гальтейн. Все, кто помнят второй курс Алекса Роу, готовы рвать волосы на голове и пуговицы на кителях. Но ректор взял Гальтейна на работу. Ассистентом на кафедру аэродинамики. Кто бы спорил – Гальтейн хорошо учился, полтора года оттрубил в военном исследовательском центре и свой предмет знает. К несчастью, характер его не изменился.

Вся двенадцатая группа с беспокойством и нарастающим страхом следит, как Гальтейн с наслажденем планомерно задирает Роу. Как и прежде, он начинает с упражнений в остроумии по поводу подлого Дизита. Алекс молчит. Гальтейн придирается к каждой закорючке в работах Роу. Алекс стискивает зубы и доводит работы по аэродинамике до немыслимого совершенства. Гальтейн берет за правило встать возле стола Роу на семинаре и тихо, вполголоса, – так, что окружающие, отчаянно напрягающие слух, улавливают лишь отдельные слова, – говорить пакости. Роу бледнеет, иной раз даже зеленеет, и молчит. Однажды после злосчастной аэродинамики он убегает на летное поле, и Тайберт, помчавшийся следом, находит его на складе металлолома, в котором иногда удается раскопать подходящие запчасти для казенных ваншипов. Алекс методично швыряет ржавыми железками в бетонную стену ангара и сквозь зубы чудовищно матерится.

До окончания академии осталось всего несколько дней, завтра начнутся экзамены – и в этот день чуткое ухо Диты улавливает в потоке Гальтейнова яда: "развратна, как все гильдейки". Роу вскакивает; кажется, сейчас он убьет Гальтейна. Но он судорожно вздыхает, молчит (до десяти считает, что ли?) – а потом произносит громко и четко, так, что слышит каждый:

– Вы мерзавец.

– Вы отдаете себе отчет?.. – начинает Гальтейн.

– Вы мерзавец, – повторяет Роу. – Если вы еще и трус…

– Когда и где? – раздувая ноздри, спрашивает Гальтейн.

Алекс не думает ни секунды. "Давно решил", – понимает Винс.

– После вручения дипломов на следующее утро, в пять. За вторым ангаром.

Там, где он целовался с Юрис.

– Пистолеты, – деловито уточняет Гальтейн.

– С двадцати шагов, – добавляет Роу.

– Чудесно, – говорит Гальтейн. Впервые у этих двоих полное согласие. – Секунданты?

– Алзей, – Роу не смотрит на Винса, но тот кивает.

– Терренс, – называет Гальтейн инструктора по строевой подготовке.

Это плохо. Это очень плохо. Терренс непременно доложит начальству. Алекс так бешено учился, и все погубить. Впрочем… После вручения дипломов, значит, формально – вне академии. А до того – не за что карать. Может быть, обойдется.

– 52-

Хотел быть счастливым. Был.

Хотел все решать сам. Решал.

Хотел, чтобы ты была со мной. Была.

Все, чего я хотел, я добился. Все, чего я не добился, я не хотел.

Наверное, я должен быть благодарен судьбе.

Почему же так тошно?

– 53-

Лучшие работы по всем предметам. Даже по аэродинамике, потому что сдавали комиссии, и Гальтейн ничем не смог напакостить. Диплом с отличием. Первый в выпуске.

Бал.

Юрис Бассианус в кремовом с золотом, длинные волосы по плечам, глаза светятся. Папы нет. Не соизволил? Пожалел? Рассчитал? Они кружатся, кружатся, кружатся, Алекс счастлив впервые за весь этот безумный год.

Ржавая рама за вторым ангаром. Юрис сидит у Алекса на коленях, платье расстегнуто, его голова опущена в вырез. Она прижимает к себе эту темную взлохмаченную голову. Губы, скользящие по нежной коже. Густые темные волосы под пальцами. "Куда тебя пошлют, Алекс?" – "Я не знаю. Узнаю завтра". – "Я поеду с тобой. Брошу постылое Адмиралтейство, и к черту папу. Только ты, Алекс, я больше не могу без тебя". – "Я люблю тебя до смерти, Юрис".

– 54-

Пять утра. Солнце висит низко над горизонтом, красное, злое. Двадцать шагов, разворот. Черный зрачок дула смотрит в глаза. Выстрелы.

Алекс стоит, покачиваясь, по рукаву парадного мундира бежит струйка крови.

Гальтейн лежит, глядя в розово-лиловые облака мертвыми глазами. Точно между бровей аккуратная круглая дырочка.

– Сто из ста, – непонятно говорит Алекс.

– 55-

Рано утром на пороге особняка Бассианусов возникает запыхавшийся светловолосый юноша в парадной флотской форме, но без фуражки. Арраниус отворяет дверь, смотрит вопросительно.

– Могу я видеть госпожу Юрис? – спрашивает юноша нервно.

– Как вас представить? – холодно интересуется Арраниус, не одобряющий срочных визитов в семь утра.

– Передайте – виконт Алзей, Винсент Алзей, – юноша переминается с ноги на ногу от нетерпения.

– Входите, я узнаю, примет ли вас госпожа, – и дворецкий удаляется, важный и неспешный, не подав и виду, что титул произвел на него впечатление.

Юрис скатывается вниз по лестнице, на ходу застегивая китель.

– Винс! Здравствуй!.. Что-то случилось?

– Случилось, Юрис. Я могу переговорить с тобой без лишних ушей?

– Конечно. Пойдем! – она хватает его за рукав и тянет в кофейный кабинет. Закрыла дверь, села.

Винс заметался по кабинету, прислонился к краю стола, отошел снова.

– Юрис, он дрался на дуэли и убил противника, – наконец выпаливает он.

Юрис бледнеет, глаза становятся, кажется, вдвое больше.

– Он ранен?

– Слегка, ерунда, царапина. Он арестован, Юрис.

Карие глаза закрываются. Распахиваются снова.

– Это трибунал?

– Да.

– Что ему грозит?

– Еще не знаю точно, но ничего хорошего. Как бы не клавдиевые рудники, Юрис. Противник убит, а он был старше по званию.

Юрис опускает голову на руки.

– Я могу увидеть его? – спрашивает она глухо.

– Тебя не пустят. Только после приговора.

– А на суд?

– Ты не свидетель.

Она встает, поднимается на цыпочки и целует Винса в щеку.

– Спасибо. Я нажму на свою кнопку, она обязательно сработает.

Винс смотрит несчастными глазами.

– Военный суд не подчинен премьер-министру.

– Она сработает, – повторяет Юрис.

– 56-

Юрис стоит перед отцом, бледная, кулаки сжаты.

– Ты сделаешь это ради меня, папа.

– Нет, дочь. Это военный суд. Я ничего не могу.

– Ты сделаешь это ради меня, папа. Если надо – дашь взятку. Если надо – пойдешь к дяде Анастасу и напомнишь, что моя мать была сестрой его жены. Но ты сделаешь это.

– Юрис, даже самое мягкое наказание – ссылка.

– Меня это устроит.

– Его ушлют в глушь и тебя это устроит?

– Да. Я поеду с ним.

– В качестве кого, позвольте спросить, Юрис Бассианус?

– В качестве невесты, если ты не дашь согласия на брак немедленно.

– Не дам.

– Хорошо, папа.

– 57-

– Какова причина дуэли?

– Личное оскорбление.

– Потрудитесь разъяснить.

– Нет.

Ректор академии, свидетель:

– Это вопиюще! Курсант стреляется с преподавателем!

– Возражаю, – говорит кругленький военный адвокат с блестящей круглой лысиной на затылке. – Дуэль состоялась после вручения дипломов. Стрелялись офицер с офицером.

– На территории моей академии! Это вопиюще!

– Если бы они вышли за ограду, было бы менее вопиюще? – ядовито спрашивают из зала.

– А вы бы молчали, Тайберт! Вы знали, но не донесли!

– Терренс донес, – говорит другой голос. – Что, вы предотвратили дуэль?

– С вами, Алзей, мы еще разберемся!

– Валяйте, – равнодушно бросает Винс.

– 58-

– Юрис, я мог и не суетиться. Свидетели в один голос показали, что зачинщиком был убитый. Лишение звания, запрет на службу в военно-воздушных силах, высылка в провинцию на три года. Как ты и хотела, и без всякого моего участия. Но поскольку я вмешался, можешь выбрать место ссылки.

– Норикия.

– Норикия? – бывший маэстро медленно поднимает брови, осознавая. – Ты достойная дочь своего отца, Юрис Бассианус.

– Да, папа.

– 59-

Юрис ждет.

Казенные скучно-зеленые крашеные стены, казенный пол, застеленный облезлым линолеумом. Темновато, пыльновато. Есть скучная лавка на железных ножках, обитая бурым дерматином, но Юрис не может сидеть. Она стоит, вытянувшись, у пыльного окна. В стекло с тупым упорством бьется крупная зеленая муха.

Юрис ждет. Полчаса. Час.

В недрах здания, за обшарпанной деревянной дверью, начинается смутное шевеление, лязг, шаги, неразборчивые команды грубым сиплым голосом.

Наконец дверь распахивается, и его выводят.

Он все еще в белом мундире, на который больше не имеет права. Брюки измяты и перепачканы, с кителя с мясом оборваны погоны и пуговицы, рубашка посерела. Темные волосы всклокочены, на щеке кровоподтек. Глаза угрюмы, у губ усталая складка.

– Алекс… – шепчет Юрис и устремляется к нему.

Он поднимает взгляд – и вдруг его глаза загораются неверящим восторгом.

– Ты!.. – он делает движение ей навстречу, но его крепко держат за локти дюжие охранники с равнодушными лицами.

– Тихо, тихо, прыткий какой, – ворчит сержант. – Дай наручники сниму.

Лязг ключей, щека Алекса дергается – видимо, ему причинили боль, – охранники отпускают его, и Юрис наконец бросается ему на грудь. Он прижимает ее к себе, тычется губами ей в ухо, шепчет:

– Я думал, что больше никогда…

Она поднимает лицо, в глазах дрожат слезы:

– Я же говорила тебе: я еду с тобой.

– Ты… ты едешь со мной? Теперь?.. Не смейся надо мной, Юрис, я не вынесу.

– Теперь. Прямо сейчас. Глупый, глупый! Я люблю тебя, Алекс Роу, я больше без тебя не могу. И не буду.

– Свезло тебе, парень, – ухмыляется сержант. – Ну, поехали.

Открывается входная дверь. На дворе фыркает армейский грузовик. Сержант легонько подталкивает Алекса в спину.

– Подождите секунду, – вдруг говорит Юрис и бежит к окну.

Алекс стоит у грузовика, растирая запястья, щурясь от яркого солнца – отвык – и смотрит, как Юрис разжимает кулак. С ее ладони с победным гудением срывается крупная зеленая муха.

– Я готова, – Юрис подхватывает туго набитый рюкзак.

– Летите, дети, – говорит сержант. – Удачной ссылки, парень. Гляжу, скучно тебе не будет.

Задвигается тяжелая дверь. В трюме полутьма, да и некому смотреть, как Алекс притягивает девушку к себе на колени.

Кажется, они уже взлетели, а впрочем, какая разница?

– Это действительно ты, – шепчет он. – Сумасшедшая.

– Это действительно я. Сам такой… Что ты делаешь, Алекс, погоди!

– Проверяю, может, ты мне снишься.

– Перестань, подумай: мы прилетаем в Норикию, эти мордовороты открывают дверь, а у меня майка порвана! Аккуратнее, мы теперь бедные люди.

– Я не могу думать, – неразборчиво отвечает он куда-то в ее ключицу. Потом, видимо, до него все же доходит, и ладонь на ее груди замирает.

– Ты сказала – в Норикию?

– Да. Здорово я придумала?

– Ты придумала? – он поднимает голову, пытаясь рассмотреть в полутьме ее лицо. – Как это понимать, Юрис Бассианус?

Она смеется, наклоняется, находит его губы. Довольно долго они не могут говорить. Наконец она вздыхает, сворачивается в его руках, опускает голову ему на плечо.

– Им было все равно. Приговор предусматривает расстояние, а не направление. Папу спросили: куда? Я сказала: в Норикию. Они не возражали. Я написала майору Валке – ведь ты помнишь майора Валку? – и он присмотрел нам жилье.

– Боги… Юрис! Юрис, милая…

– Я не хотела ждать больше ни дня, Алекс Роу. С таким, как ты, никогда не знаешь, что будет завтра.

– А твой отец? Что он сказал?

– Что если его дочь так хочет расшибить себе голову, он не может ей препятствовать. Но подобное поведение ничто не может оправдать, и согласия на брак он не дал.

– И?.. – голос Алекса вздрагивает.

– И поэтому я собираюсь вопиюще нарушать приличия с тобой, Алекс, без всяких обязательств. Никто не может запретить мне быть твоей, если мы закроем за собой дверь.

– Ох, Юрис, ты все-таки сошла с ума.

– Это ты виноват. Зачем ты такой?

– Какой?

Она гладит пальцами его щеку.

– Такой.

Машина кренится, заходя на посадку, и когда мордоворот откатывает тяжелую металлическую дверь, майка одернута, пуговицы застегнуты, волосы поправлены. Алекс выпрыгивает на жухлую рыжую траву, вытаскивает рюкзак, помогает выбраться Юрис.

– Удачи, – говорит мордоворот, забираясь в кабину.

– Спасибо, – машинально отвечает Алекс.

Он снимает изуродованный форменный китель и бросает его на землю, вскидывает рюкзак на плечо, берет Юрис за руку.

– Куда мы теперь?

Она вытаскивает из бокового кармана серых полотняных брюк сложенное вчетверо письмо и плоский блестящий ключ.

– Домой, – отвечает она.

Маленький старый домишко на глухой городской окраине. Штакетник, чахлая клумба у крыльца.

Они останавливаются на верхней ступеньке. Ключ вздрагивает в ее руке.

– Юрис, – тихо говорит он. – Посмотри на меня.

Она поднимает взгляд.

– Сейчас? – спрашивает он.

В ее глазах загорается темное пламя.