Текст книги "Шоколадный папа"

Автор книги: Анна Йоргенсдоттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Скороговорка о том, как больно

После недели нездоровых размышлений и беспрерывных фантазий на пороге появляется Каспер.

В тот самый момент, когда все было почти хорошо…

Каспер с испитым голосом, иссиня-бледный и все-таки светящийся счастьем. Сигары вместо сигарет на балконе. Волосы – никотиново-желтыми прядями вокруг лица, которое вдруг стало таким гладким.

Он бросается на кровать, изо рта у него пахнет сигарами, во взгляде – нестерпимое счастье. Было или не было, было или не было, было или не…

– Каспер, как хорошо, что все прошло так удачно.

Андреа не может смеяться вместе с ним, потому что не знает, над чем он смеется. Он говорит, но она не может, как ни старается, увидеть ту гостиницу, сцену и эстонскую мафию, разгуливающую вокруг.

– Нам велели держаться подальше от лимузинов. Там тебя запросто могут похитить, как нам сказали, а мы ведь к тому же были в костюмах – как мафия или миллионеры, – говорит Каспер и смеется чужим смехом, и она ложится рядом с ним, но не слишком близко: не знает, как теперь к нему прикасаться. – А перед сценой, ты бы только видела, было полно охранников с оружием, как будто мы Rolling Stonesили вроде того. Вот так они там живут.

Они там. Он все еще там, он все время был там. Ему совсем нечего рассказывать.

– А как у тебядела? – Он гладит ее по щеке. Чужая рука, прикосновение. Было или не было, было или…

– У меня… мне ужасно хотелось объесться, но я объелась только один раз и таблеток не особенно много глотала…

– Вот здорово, Андреа! Это же просто супер! – Слегка взъерошивает ей волосы – но ведь раньше он так не делал?

– Да, а потом… ну, немножко читала и рисовала, ну и так далее, встречалась с Янной, ездила в Столицу. Ничего особенного… – Он больше не трогает ее, положил руки за голову. Улыбается. Улыбается самому себе.

– А что касается еды, – улыбается он, – магазины явно не подготовились к рок-фестивалю. Но для нас были запасы в гостинице – шикарная гостиница, ты бы только видела. Комнаты с видом на воду. Длинный пирс, на котором мы устроили праздник.

Было или не было, было или не было, было или не было, было или…

– Как здорово, что все прошло так удачно.

– Отыграли мы отлично, ты бы только слышала. Даже смешно, как нас потрясающе принимали. Нашу пластинку ставили даже в забегаловках. Мы были повсюду! А после концерта… у нас брали автографы!

– Много девушек было, да?

– Андреа, – снова его рука касается ее плеча, – тебе не о чем, совершенно не о чембеспокоиться. Я ужасно скучал по тебе, понимаешь?

Было или не было, было или не было, было или…

– И тебе хватало на это времени?

– Милая моя, я на самом деле ужасно рад, что вернулся к тебе. – Рука скользит вверх по плечу, двигается к лицу, ко рту – хочется впиться зубами.

Было или не было, было или… «Каспер, ты был с кем-нибудь?»

– Ты в кого-нибудь влюбился?

– НЕТ, я же люблю тебя!

– Ты спал с кем-нибудь?

– НЕТ! Прекрати!

– Но хотел, да? Переспать с кем-нибудь?

– Нет. Вовсе. Не. Хотел.

– Целоваться, обниматься?

Каспер вздыхает.

– Зачем ты так, Андреа?

– Мне нужно выговориться.

– Ну и что, выговорилась?

– Надеюсь.

– Ладно. Нет. Я никого не обнимал, не целовал и даже не хотел – теперь ты спокойна? Можно мне поспать? Я довольно сильно устал, если хочешь знать.

Так было или не было? Что-нибудь, что могло произойти, что могло случиться…

– Ты сердишься?

– Нет, просто я думал, ты будешь спрашивать о другом. Такое чувство, будто ты не очень рада за меня.

Как только подействует таблетка, Андреа сможет смеяться над собой. Не презрительно, а тепло. Сможет гладить сама себя по щеке, говорить себе «милая», совсем как он, утешать. Но Каспер спит, а таблетка не действует. Он спит, улыбаясь во сне: вернулся домой, но все еще там. Там, куда ей не попасть. Не заглянуть внутрь: что там, под веками, под улыбкой?

Небо желтое, бананы синие. Небо желтое, бананы синие.

Без конца повторять скороговорку о том, как больно.

Она раскачивается на стуле: «Пусть я упаду и ударюсь головой о стену. Пусть на меня нападут по дороге в город. Пусть он проснется и скажет: „Я солгал. Разумеется, я встретил другую“». Тогда она сможет оставить его. Наконец-то она сможет оставить его.

Вот он лежит, изможденный, будто несколько дней подряд трахался: ноги раздвинуты, дыхание тяжелое и хриплое. Он лежит в их постели, но Андреа не знает, где он. Один и тот же вопрос постоянно вылезает из ее рта, как перископ: «О чем ты думаешь?» Никчемный пластмассовый перископ без каких бы то ни было тонкостей. «Кто у тебя там, внутри?» Ей нужно знать, нужно видеть то же, что и он. «Я хочу занимать в тебе больше места, чем мне отведено сейчас. ВДРУГ ЧТО-то СЛУЧИЛОСЬ, ВДРУГ Я СТАЛА МЕНЬШЕ?»

Он лежит в постели, и ей хочется забраться в его мысли, врасти в них, стать его частью. Он спит, и ей хочется убежать прочь, взрастить себя, скрыться навсегда. Надо бросить его, пока она не съежилась до микроскопических размеров и не исчезла. У Каспера столько других миров. А вдруг у Андреа есть только он? Что если он – это весь ее мир?

Андреа составила список, что-то вроде учетной записи. Дебет Каспера: Друзья, Девушки, Музыка в изобилии. Успехи. Счастье, которое то и дело светится в его глазах. Не дает ей покоя своей проклятой улыбкой, своими волшебными руками – скрипичными пальцами. Не оставляет в покое.

Как только подействует таблетка, Андреа сможет на какое-то время погрузиться в себя. Утешить. Попытаться понять.

Он спит не для того, чтобы на время избавиться от Андреа.

Он просто спит.

Вторжение Ирены

Рваный серый летний свет слишком рано пробирается в квартиру, вторгается в глаза, в мысли, и вот Андреа окончательно проснулась. Предчувствие чего-то. Она поднимает жалюзи – кто сказал, что рассвет желтый?

Каспер начинает бормотать во сне, как только свет проникает в его тайные сны. Андреа перебирает вещи, потом прыгает в постель, совсем рядом с его спрятанной под одеялом головой.

– Каспер, – шепчет она, затем чуть громче: – Каспер!

– М-м-м…

– Ты не спишь?

– М-м-м… что такое?

– Ты точно не спишь?

Заспанное лицо выныривает из перинной пучины. В глазах сны.

– Что такое?

– Мне нехорошо… – Прекрасное начало, пусть и поистаскалось немного за годы мучений с едой и таблетками. Он ничего не отвечает, но вид у него уже не такой заспанный. – Мне кажется, ты что-то скрываешь. – Он испускает стон. Андреа слишком устала, чтобы стыдиться, но все же чувствует укол совести. Однако она не может сдержаться: – Ты точно никого не встретил?

Повисает молчание, становится слишком тихо, и через минуту Каспер снова храпит как ни в чем не бывало. Было или не было?

Утренний свет озаряет тостер и коробку с хлопьями. Каспер тонким слоем намазывает масло на хлеб, и Андреа не понимает, почему он не берет еще – ему же можно! Вот ей вообще нельзя. В «легком» сыре всего четыре процента жира. Потрясающее изобретение.

Кофе снова слишком жидкий. Каспер не выпивает и половины.

– Как хорошо, что ты вернулся, – говорит она, чувствуя, как начинает действовать «Собрил», и берет его за руку.

– Как хорошо, что я снова дома, – отвечает он, улыбаясь, и держит ее руку в своей ровно столько, сколько нужно, чтобы она убедилась в сказанном. Рассветный страх рассеялся, и с каждым куском цельнозернового хлеба Андреа все легче: поездка Каспера, Каспер и Андреа.

* * *

– Кстати, я ведь и вправду кое-кого встретил, – совершенно невзначай роняет Каспер, сидя перед телевизором. Андреа не может ни двинуться, ни вздохнуть. Чувствует, как бледнеет в такт выкрикам зрителей: «Давай, Рики, давай!» Ни малейшей возможности пошевелить губами, издать хоть звук. Звук, а не самый громкий в мире вопль. – Думаю, мы можем стать хорошими друзьями. Ее зовут Ирена.

Вот, вот, ВОТ!

– Ясно, – в голосе визгливые нотки, – и почему же ты не рассказал о ней сразу?

– Просто не пришло в голову. Было столько других впечатлений, а теперь так приятно снова быть дома с тобой, – произносит он с неестественной интонацией, пытаясь снова взять ее за руку, но неудачно; потом касается ее лица, стараясь приблизиться, как будто сейчас самое время для объятий и поцелуев.

– Ничего себе. Взять и забыть друга.Разве можно просто так забыть друга, а? Может быть, ты просто не решалсярассказать о ней? – Сильная боль в животе, Андреа почти задыхается.

– Пожалуйста, успокойся. Просто было так много всего… Почему бы я не решался рассказать о ней?

Значит, все-таки было, все-таки было, все-таки, черт побери…

– Потому что между вами что-то произошло. У вас что-то было?

– Нет, Андреа.

– Но она твой друг?

– Мне очень нравилось говорить с ней, вот и все.

– Вот как. И все? Ты точно ничего не забыл? Вы даже не прикасались друг к другу?

– Мы обнимались.

Господибожемой, ну что он еще ЗАБЫЛ рассказать?

– Вот как, а еще?

– Что – еще?

– Еще, кроме того, что вы обнимались. Если уж ты забыл это, то, наверное, забыл и кое-что другое. Ты, похоже, не просыхал!

– Прекрати. Я же сказал, что ничего не было. – Снова подергивания в лице, его нервное «я», которое хочет исчезнуть.

– Может быть, ты что-то нарочно забыл?

– АНДРЕА! – Он снова смотрит на нее, вид у него оскорбленный, как будто оскорбили его.

– Я просто не понимаю, как можно ЗАБЫТЬ такую важную вещь.

– Это не было такой важной вещью, мы всего-навсего обнялись. – Он говорит сердито, и вот уже нет пути назад.

– Когда? Когда вы обнялись?

– Перед самым отъездом, кажется. – Теперь в его голосе слышится усталость.

– Кажется? То есть ты не уверен?

– Оооооо, Бооооже… – Она его совершенно измучила.

– То есть вы общались? И она очень расстроилась, что ты уехал, ведь так, Каспер?

– Андреа, пожалуйста, перестань! – Он вот-вот уйдет. Но Андреа уже ничего не слышит. Она видит: перед глазами мелькает образ за образом, а потом вдруг презрительный смех: конечно же, это проклятая Ирена смеется над Андреа! Ирена, которая варит колдовское зелье, чтобы отнять у нее Каспера.

Остался еще один очень неприятный вопрос:

– Она в тебя влюбилась?

– Не знаю, – тяжкий вздох. – Не думаю.

Почему – не думаю? Почему нельзя ответить четко и ясно хотя бы на один вопрос? На вопрос «А»: «Нет». На вопрос «Б»: «Ирена – чертова ведьма». На вопрос «В»: «Я считаю, что ей не место в нашей жизни». И вот Ирену ведут к кирпичной стене, ее черные волосы развеваются по ветру. Какая же она страшная: нос крючком, бородавки, желтые когти тянутся к Касперу. Выстрел в лоб. Ирена падает на гравий. Народ (то есть Андреа) ликует.

Ну и самый последний, самый-самый тяжелый вопрос:

– Вы и дальше будете общаться?

– Да, пожалуй, будем.

Она встает с дивана, выключает телевизор. «Давай, Рики, давай!» Сколько же в этом проклятом мире проблем, куда же от них деться? Две таблетки и в спальню – туда наконец-то пробралось солнце, поднявшись над крышами домов. Андреа закрывает за собой дверь, но он все равно понимает, что она плачет. Понимает, как больно, когда кто-то вторгается в твою жизнь и переворачивает ее с ног на голову.

* * *

Это воспоминания Каспера, которые Андреа украла. Красное небо и море, пирс, уходящий в бесконечность. Она видит две спины, две головы, тесно прижавшиеся друг к другу, тела – тайны. Они не знают, что Андреа их видит – на самом конце пирса, в тишине ночи. Это их ночь. Их тишина. Самое тяжкое воспоминание Андреа.

Каспер и Ирена. Ирена и Каспер.

Она записывает их имена парой. Они созвучны, как мясной соус и спагетти. Как пюре и сосиски.

Он больше не нужен Андреа. Он спит, потасканный и пьяный. В нем живо воспоминание об Ирене – ничего не поделаешь, но как противно! Она представляет себе, как он утыкается носом в волосы Ирены (такие благоухающие, блестящие), а та кладет руки ему на спину. Какая-то печаль. Наверное, большая печаль. Вопль из горла, из самого нутра: «НЕТ! Тебе нельзя ехать!»

«Но я должен».

«Нельзя, нельзя, я не хочу, не уезжай, пожалуйста!»

«Я должен ехать, меня ждет жена, я обязанвернуться!»

«А как же твои желания?»

«А желания я спрячу на самое дно. Надо уметь чем-то жертвовать».

«Но почему?»

Он просто уезжает, так и не дав ответа. По-прежнему чувствуя ее запах – даже сейчас, во сне.

Но сцена на пирсе – самая тяжкая.

Ничего не происходит. Они просто сидят. Рядом. Делятся друг с другом своими секретами – и даже если бы они заметили Андреа, то лишь рассмеялись бы, шаловливо толкая друг друга: никакого молчаливого участия. Пряди волос на лбу Ирены. Рука Каспера убирает их, чтобы смотреть ей в глаза.

«Она мой хороший друг. Я люблю тебя».

«Ты моя жена. А она пусть просто останется со мной».

Почему? Почему – вот вопрос на все ответы. А ответов нет. Таких, какими они должны быть: постижимые, непоколебимо истинные.

* * *

Когда звонит телефон, она слышит по голосу Каспера, что это Ирена. С Иреной его голос становится мягким, обволакивающим: такой нежный, такой подкупающий, – и Андреа пытается понять, где же настоящий Каспер: тот, что остается с ней, или тот, что достается Ирене. Что из этого – он? Когда он бывает самим собой? Андреа никогда не слышала, чтобы он говорил с ней так, как сейчас, обращаясь к Ирене. Это ужасно! Андреа и гонит прочь, и жадно вбирает в себя этот голос, эти тайны. Они как редкие бабочки: можно поймать руками, воткнуть в тельце иголку, подписать… но у нее не получается. Андреа слышит не все! Она кричит и хлопает дверями, кричит и хлопает, пока Каспер не прекращает мурлыкать. Он кладет трубку, но легче не становится. Он разочарованно смотрит на нее, а она – сплошное больное тело, слишком большое: ему не хватает места! Больное от черноты, от нечистот.

– Ну и?.. Как дела у Ирены?

– Не очень, – произносит он, отвернувшись, каким-то баюкающим слащавым голосом: сразу видно, что ему промыли мозги. – Ирене нелегко, – говорит он и смотрит в сторону, вдаль: он где-то далеко. КАК БУДТО АНДРЕА ЛЕГКО! Он рассказывает. Он что-то рассказывает, что-то безумное. Что Ирену изнасиловали – это же ужасно, Андреа становится стыдно, что она… Но потом он добавляет, что парень, который это сделал, – приятель Ирены, что она не может заявить на него в полицию, потому что вообще-тоон неплохой человек.

– Ты что, не понимаешь, что это полный идиотизм? – шипит она в ответ, а Каспер все еще держит в руках белый телефон (из спальни), как будто Ирена по-прежнему там, как будто он обнимает ее.

Но он не замечает никакого идиотизма в словах Ирены. Никогда нельзя знать наверняка, что другие люди чувствуют в глубине души, считает он. Какие ужасы стоят у них перед глазами.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты ее не знаешь.

– А ты знаешь?

– Она мой друг.

Проклятые бредни, проклятая девка!Андреа ничего не понимает, внутри одна мантра, пароль: «Лишь бы ее не было». Она застряла: ни туда, ни сюда, она ходит по кругу. Крутись, Андреа! Но Андреа не хочет. Она отказывается принимать этого нового человека, который вдруг поселился внутри у Каспера. ЕеКаспера.

* * *

Андреа на кухне: ждет, когда Каспер положит трубку; они говорят уже целый час, и Андреа больше не в силах подслушивать, пытаться понять слова, обращенные не к ней. Она зажимает уши, закрывает глаза, видит перед собой Карла с собранными чемоданами на пороге. Видит, как Лувиса лежит на постели, уткнувшись в подушку. В те времена ее лица было так мало: только розовые губы и голубые тени для век. И еще спина и руки – собрать и вымыть посуду, принести сумки из магазина.

Андреа видит себя в будущем: жена моряка с длинными руками, широкой спиной, горестным взглядом. Каспер в дальних странах, вечно в пути. Скрипичные пальцы ищут новых приключений.

Сцена на пирсе – это не ее воспоминание. Внезапно появляется Ирена. Ирена – цвет его мыслей, как музыка, как путешествия, а Андреа – что-то серое и мрачное, она ковыряет его счастье острыми пальцами.

Неужели ты хочешь лишить его этого? Что же ты за похититель счастья? Андреа знала, что эта мысль возникнет. Ей нечего ответить. Только стыд и самобичевание. Страх и мысли о шоколаде. Ее злобные глаза, злобные уши все перевирают, злобный нос вынюхивает улики на одежде Каспера.

Черные ботинки – I
(1979)

Внизу, где стоит обувь, не хватает пары черных ботинок.

– Лувиса! – кричит Андреа. – Где Карл?

– Карл в Италии.

Голос у Лувисы странный.

– Долго он там будет? – кричит Андреа.

Вопрос остается без ответа.

Два месяца – это много, если ты чего-то ждешь. Если ждешь того, кто, возможно, никогда не вернется домой.

* * *

Теперь черные ботинки стоят внизу. Но все еще на коврике у двери, а не под батареей, среди остальных.

Они грязные. Раньше такого не было. Андреа надо спать, но она слышит голоса, слышит плач. Крадется на цыпочках, чтобы не спугнуть. В кухне два входа. Две двери. Обе закрыты. Но Андреа слышит, у какой двери Лувиса, и выбирает прямой путь. Теперь Лувиса плачет навзрыд. Андреа осторожно открывает дверь. На нее смотрит красными заплаканными глазами Лувиса, которая мгновение назад сидела, уткнувшись лицом в колени. Всхлипывания. Андреа не узнает это лицо.

– Андреа, тебе здесь сейчас не место.

Андреа бросается к ней, чтобы обнять, и вот Лувиса больше не плачет: в ту самую секунду, когда Андреа обнимает ее, Лувиса перестает плакать.

Андреа втискивает ладонь в руку Лувисы. Карл сидит с другой стороны стола, у него тоже красные глаза. Андреа крепко сжимает пальцы Лувисы, смотрит на Карла:

– Зачем ты расстроил Лувису?

Тоненький голосок. Она никого не хочет обижать.

Карл протягивает руку – очень странно, просто протягивает и больше ничего, убирает. Андреа крепко сжимает пальцы Лувисы, Лувиса отвечает тем же. Андреа не высвободиться, но она и не хочет. Карл встает, выходит из комнаты. Шумно зашнуровывает ботинки. Хлопает дверью. Лувиса отворачивает лицо Андреа от окна, мимо которого проходит Карл, но на улице и без того совершенно темно.

Черные ботинки – II
(лето 1995)

Небо почти нереально розовое. Каспер и Андреа на вечеринке. Они, как обычно, слишком много пьют; люди вокруг них смеются и поднимают бокалы; Андреа устала. Хихиканье и звон посуды, кто-то поет; она уже не слышит, что говорят, не слышит слов песни, во взгляде и мыслях – одно: завтра Каспер встречается с Иреной.

Они стоят на лестнице, она и Каспер. Он обнимает ее одной рукой, казалось бы, все хорошо, и кто-то еще ступенькой выше – какой-то общий знакомый, с которым Каспер все же знаком лучше. Каспер со всеми знаком лучше, чем Андреа (за исключением Янны, Каролины и Марлона). Андреа улыбается и старается казаться нормальной.

– Ну, что на выходных? – голос с лестницы. Она стоит чуть ниже, на ступеньку ниже Каспера, и знает, что на выходных, что завтра…

– Андреа, кажется, немного нервничает. – Каспер фальшиво улыбается, пытаясь прижать ее к себе, но внутри не щелчок, а взрыв, грохот и ни малейшего понятия, что произносят губы, а они произносят следующее:

– Да, Каспер завтра кое-кого трахнет.

Слова бьют в цель, Каспер уходит. Андреа стоит на лестнице, но тот, кто задал вопрос, не поднимает бокал, не поздравляет с удачным выпадом, даже не смотрит на нее – смотрит вслед Касперу, и вскоре Андреа остается одна. Все идут за Каспером, дружески похлопывают по плечу, стараясь утешить и смягчить удар, который нанесла Андреа… Ладно, Каспер пошутил. Но не все шутки смешные. Дело не только в юморе и вкусе, но и в душевном состоянии слушателя и его прошлом. Может быть, она тоже пошутила, только вот смеяться не может. Может закричать, но у нее нет сил; она бежит за утешающей толпой, опрокинув еще один «хот шот», чтобы усилить – что усилить? Небо нереально розовое, Каспера нигде нет, и она бежит и бежит, но не может догнать.

* * *

Утренний свет; Андреа забирается под одеяло к Касперу и видит рану, которую она нанесла накануне. Он переворачивается на спину, она выпутывается из одеяла и ползет на четвереньках на кухню. Марлон изумленно смотрит на нее и идет следом. Яркий свет попадает в глаза, и Андреа чувствует рану как свою собственную. Вернуться в постель невозможно. Можно только ждать и стыдиться. Думать: «Это просто невозможно, что же мы делаем друг с другом – только раним и бьем».

– Я подумал, Андреа… не знаю… – Каспер у нее за спиной, в этом проклятом ярком свете. – Мне кажется, я должен уйти от тебя… так не может дальше продолжаться.

Он идет к двери. Андреа стоит неподвижно со слезами на глазах и банкой кофе в руке.

Его черные ботинки стоят в прихожей рядом с ее парой, пятками к каблукам Андреа. Когда они только начали жить вместе, их зубные щетки всегда лежали рядом, совсем близко. Щетка к щетке – почти переплетаясь, несмотря на несгибаемость. Когда он стал небрежно класть свою как попало, иногда даже отвернув щетиной в сторону от щетки Андреа, она поняла: что-то не так, что-то безвозвратно потеряно. То же самое чувство возникает, когда взгляд падает на ботинки.

Он обувается и выходит.

Кофе пыхтит: «А КАК ЖЕ ЗАВТРАК?» Андреа плачет, звонит Лувисе:

– Что мне делать? Я не могу, мне же нельзя его терять!

– Андреа, а ты уверена, что тебе нужен именно он? Тебе нужен человек, который может по-настоящему заботиться о тебе.

Ботинки возвращаются, Андреа с плачем бросается навстречу. Каспер обнимает ее за плечи. Пристально смотрит в глаза, из которых изливаются потоки слез.

– Если это будет продолжаться, – произносит он, – если так будет продолжаться, мне придется… нам будет очень тяжело, Андреа, нам обоим…

Если это будет продолжаться, если тыбудешь продолжать… быть таким… невыносимым.

Если Андреабудет продолжать.

Они решили все забыть, и Каспер насвистывает, принимая душ. В углу кровати Андреа, она пытается понять, как ей себя вести, чтобы Каспер не…

Она обнимает Лукового Медвежонка, а слезы все текут. У Андреа собачий взгляд, который Касперу нельзя видеть. Больше никогда, ни за что.

Андреа хочет понять, когда же она стала не такой, как надо. Может быть, она все время была не такой, может быть, перед глазами у Каспера была любовь, а вовсе не она сама. Куда же делась твоя любовь, Каспер, когда ты разглядел Андреа?

Как хорошо было бы вылезти из этой двуспальной кровати, выйти в холл, надеть прогулочные ботинки… и просто идти. Не думая о пути, о цели, о доме. Не думая, что «пора обратно». Но Андреа уже пробовала и знает, чем это закончится. Она встанет и будет стоять, до смерти напуганная, с дрожащими губами, ожидая, что кто-нибудь придет и заберет ее. Как дерзко и своевольно она начинает путь, и как невыносимо все становится потом! Совсем одна. Так нельзя. Что может быть хуже?

Каспер насвистывает все громче. Время на стене и на запястье идет. Приближается к четырнадцати ноль-ноль. После время остановится. После двух Ирена остановит время, чтобы лето не заканчивалось. «Это пламя будет вечным», – декламирует сучка Ирена и берет Каспера за руку. У нее ровный загар и платье в блестках, которые слепят Андреа солнечными зайчиками.

Так и бывает в жизни: хочется того, чего у тебя нет. Так и бывает в жизни: всегда хочется большего, ибо что же будет, если перестать хотеть? Андреа не желает думать об этом, она прижимает к себе Лукового Медвежонка, и плач на минуту прекращается, глубокие вздохи заглушают тикающий в горле комок. «Жизнь, – думает она, – это длинная череда утрат, которые приходится оплакивать до конца дней». Теперь она почти не объедается, чтобы потом вызвать рвоту, но в остальном все стало только хуже. Кое-что оказалось посложнее, чем засунуть два пальца в рот. Каспер уже не насвистывает, а поет, как же долго он принимает душ! Андреа неприятно его желание быть чистым и приятно пахнуть.

– Ты беспокоишься, Андреа? – спросил он недавно. Вероломный гад с улыбкой на вычищенных щеткой губах (чтобы избавиться от вкуса Андреа).

– Нет, зачем мне беспокоиться? Разве есть о чем? – Нет сил беспокоиться. Это излишне. Андреа – это излишне. Для Каспера это слишком.

Неразборчивое пение Каспера в ванной, и она могла бы уйти, не говоря ни слова, а он сидел бы и думал – чем дальше, тем больше. Но Андреа пугают мозоли, голод и необходимость справлять нужду. Бедный Марлон, он же не может без нее. Нет уж, лучше сделать так, чтобы ушел Каспер. Он ведь уже уходил, только на этот раз пусть уйдет надолго и не скучает по дому. Это же очень просто. Андреа ничего не стоит прогнать его. Она крепко обнимает Лукового Медвежонка. Сжимает веки, из-под которых катятся слезы. Хочется крикнуть Касперу: «Какой мне быть, как мне вести себя, чтобы ты не ушел от меня?»

Хочется крикнуть ему: «Не хочу, не могу быть!»

Крикнуть Касперу: «Почему ты не уйдешь и не оставишь меня в покое… как есть?»

Крикнуть: «УХОДИ!»

Он стоит перед своим отражением в зеркале и бреется. Она стоит у него за спиной и пытается увидеть в нем дурного человека. Андреа нужно право на ненависть, на злость. Но Каспер не позволяет. Он не такой. Он свежевыбритый, свежевымытый. Он теперь так вежливо разговаривает, не вертится на стуле, не грызет ногти. Иногда его почти не узнать. Он движется так, будто ему и в самом деле нравится двигаться, а она то и дело шумит и гремит, плетется за ним по пятам и ворчит, как собака, – так ей кажется. Злоба Андреа – единственный выход, но как отпереть эту дверь, никому не причинив вреда, когда кажется, что один и тот же путь ведет и на свободу, и в заточение?

Внезапно на часах без четверти, и он – будто не знал, будто не высчитывал время на дорогу до вокзала! – смотрит на часы и восклицает: «Ой!» И так же внезапно – поцелуй на прощание, и его ботинки бесследно исчезают. И никаких доказательств того, что он только что был здесь, кроме слишком приятного аромата лосьона после бритья.

Все было спланировано заранее: время и место. Поздно что-то менять, Андреа, какой бы ни был у тебя страдальческий вид.

На часах почти два, без одной минуты, и пусть он говорит, что любит Андреа, а не Ирену! Она же знает, она понимает…

– Может быть, я вернусь поздно, – говорит он, и ей хочется, чтобы Ирена была невыносимо скучной. Чтобы он вернулся домой и больше никогда не захотел с ней встречаться. Чтобы оказалось, что в Эстонии он все видел не так, опьяненный и одурманенный.

Но Андреа знает, что так не случится, что все было иначе.

– Ирена? Да, она приятная… Красивая? Нет, не сказал бы, но в ней есть что-то… особенное. Не могу объяснить.

Между ними какая-то тайна. Они познакомились на гастролях, Андреа с ними не было. Они говорят по телефону, и Каспер смеется. Эхо его смеха. Такая редкость. Диковинная птица, которую дано слышать только Ирене. Он и сейчас смеется этим смехом: они сидят в летнем кафе «Думбрун», близко-близко, сдвинув чашки. Может быть, касаются друг друга. Может быть, в эту минуту он краснеет.

Суббота тянется бесконечно. Андреа решает, что завтра снова поедет в Столицу, и как бы Каспер ни просился, его она с собой не возьмет. Он звонит из «О’Коннорс», и Андреа отвечает, что у нее все хорошо. Она говорит, что у нее есть занятия поинтереснее, чем думать о них. Затем, не в силах слышать смех на заднем плане, звон бокалов и вилок, сообщает, что ей пора. «У меня важные дела, понимаешь? Жду интересного звонка. Собираюсь в магазин за продуктами, но буду не объедаться, а НАСЛАЖДАТЬСЯ. Понимаешь, Каспер, я жду того, чего нет, и потому у меня нет времени ждать тебя».

Андреа убивает его голос. И Ирену убивает – гр-р-р! – мысленно.

Он приходит домой, и, конечно же, ничего не произошло: «Мы ведь просто друзья». Смени пластинку! Скажи что-нибудь другое, скажи правду!

– Ты ведь знаешь, что тебе не о чем беспокоиться. – Он целует ее в лоб. – Какая же ты глупая, Андреа.

Но глупая Андреа все равно беспокоится. Выспрашивает, задает слишком много вопросов, пока Каспер не отпускает ее руку со вздохом, не перестает гладить по щеке. Отворачивается со странным выражением лица.

– Прости, Каспер.

– Ничего, – говорит он пустым, ровным голосом, не глядя на нее.

– Я… я не имела в виду ничего плохого!

– Я же сказал, все в порядке.

Затем упорная борьба с комком в горле, который – наконец-то! – взрывается, и уж тогда с Андреа не управиться.