Текст книги "Шестое чувство"

Автор книги: Анна Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Анна Яковлева
Шестое чувство

Любые совпадения с реальными людьми, компаниями, событиями случайны.

АНТОН

В просветы садовой беседки заглядывали любопытные солнечные лучи, с разбега плюхались на стол, путались в ярко-оранжевом букетике календулы и окончательно вязли в сахарно-розовой мякоти арбуза.

Теплый ветер сдувал с желто-белых застенчивых цветков жимолости и разносил по саду пьянящий аромат, на который слетались осы.

И вдруг какая-то угрожающая тень вторглась в эту пастораль.

В следующую секунду Антон понял, что придется принимать бой, залег и стал отползать, высматривая позицию для стрельбы.

– Алкаши проклятые, житья от вас нет. Повсюду морды синие, куда ни плюнь, – донесся извне чей-то плаксивый голос, и Антона отшвырнуло взрывом.

Рефлексы никуда не делись. Квасов сгруппировался, подскочил и… проснулся, обнаружив себя на скамейке во дворе родной многоэтажки, в нескольких десятках метров от собственной жилплощади. Если учесть, что накануне Антон набрался по самые брови, то эти несколько метров не в счет. Главное – направление взял верное.

От пребывания на твердой скамейке тело затекло и не слушалось, и, чтобы сесть, пришлось собирать себя по частям.

Молочный предутренний туман занял без боя двор и скамейку, взял в плен и продолжился в голове, что создавало некоторое неудобство – мешало навести резкость. По этой причине Квасов не сразу опознал угрозу.

«Угрозой» оказалась сущность женского пола в цветастом халате.

Сущность была растрепанной, бледной, отечной, с заплывшими глазками и распухшими губами, с коричневыми разлитыми пятнами на щеках и выглядела примерно как он сейчас. Но он-то, понятное дело, с бодуна. А она?

Глаза Антона сползли с лица особи и зафиксировались на двух пуговицах на уровне талии. Пуговицы с видимым трудом сдерживали натиск огромного живота.

В голове Антона взрывались десятки петард, но ему все же удалось идентифицировать особь: мадам жила в его подъезде, то есть была практически соседкой.

Так близко практически соседку Антон ни разу еще не видел и с некоторым удовлетворением отметил, что барышня – не совершенство. Хотя, он слышал, такое с беременными случается. Пятна потом проходят. Пигментация называется.

Если убрать пятна и отеки – может нормальная телка получиться. Пардон – дамочка.

Вообще-то сейчас к таким обращаются «девушка». Правда, как успел заметить Антон, все зависит от внутренних часов.

Если человеку суждено прожить долгую жизнь, то он и выглядит долго молодым и наивным. И наоборот – тот, кому судьбой отмерен короткий век, взрослеет раньше и стареет тоже быстрей. Например, Александр Невский в пятнадцать лет выглядел как зрелый мужчина и жизнь прожил яркую, но короткую, хоть и благоверную.

Впрочем, о чем это он?

Квартира Антона находилась на первом этаже, и из окна кухни он частенько наблюдал, как беременная проплывала по двору в сопровождении девочки лет пяти. А недавно Антон засек еще одно чадо, видимо старшую дочь. Старшей было лет десять, хотя на глазок определить возраст ребенка Антон бы не взялся, поскольку был, что называется, не в теме.

Так или иначе, выходило, что соседка готовилась стать мамашей в третий раз – факт, который у Антона вызывал почтительный ужас.

– Здравствуйте, – попытался быть любезным Антон, хотя в глотке было как в пересохшем колодце и каждое слово приходилось вытаскивать щипцами, – это я вчера перебрал немного, вот, значит. С друзьями посидели. Вот, значит.

Антон скромничал. Результаты двухдневной попойки были ошеломляющими…

…Первого августа Александру Чеснокову, как значилось в паспорте, стукнуло тридцать три.

День рождения у Саньки первого августа, значит, а День воздушно-десантных войск – второго.

День рождения отмечали в гараже.

Душевно так сидели: Вовка Чиж – одноклассник Саньки, финансовый гений и заядлый охотник, виновник торжества Чесноков, которого иначе как Чеснок никогда не звали, он – Антон Квасов, Леша Малышевский (однополчанин Антона) и… и все. Нет. Был кто-то еще, дай бог памяти…

А! Витек Плотников – «контрабас», потерявший друга в Югославии. Витек служил по контракту не столько из-за денег, сколько по идейным соображениям.

Да, так вот. Витька зачем-то притащил никому не известного Жорика, с которым они в горах отбивали разведгруппу у нохчей.

Из-за Жорика все и началось.

Жорик служил в спецназе МВД и недавно надел краповый берет. Краповый был мелким, но резким: литые мышцы перекатывались под майкой при малейшем движении, даже привычные ребята отводили глаза. Говорить ни о чем, кроме войны, Краповый не мог и почти сразу стал задираться.

– Ну? Не в дорожном батальоне я служу, и чё? Кто там был, тот поймет, – начал пьяный базар Жорка.

Антон с ребятами только переглянулись. Зачем быковать в чужой компании? Жорику культурно намекнули, заткнись, мол, а то вынесем.

Так нет же, этот бык и не подумал остановиться.

Понес какую-то околесицу, якобы СССР проперли армейские.

– Хватит пургу гнать, – по-доброму посоветовал гостю Саня Чесноков, – мы еще не забыли, что такое честь, а менты – жлобье одно, давно продались.

От обиды за родное ведомство у Крапового глаза побелели.

– Да вы армию растащили, эшелонами оружие на Ближний Восток гнали. Каналы наркоты наладили из Афгана! – брызгая слюной, прохрипел он.

– А вы, конечно, за наградами под пули лезете на Кавказе!

И понеслось…

Естественно, дошло до рук.

Краповый размялся на имениннике – свалив вероломным ударом слева, потом навешал Вовке, и только после этого Лешка и Витек смогли скрутить верткого и тугого Жорку.

Антон сунулся, но его тут же сбили с ног. С ноги, если быть точным.

Отлетев в сторону, Антон зацепился за колченогий стул и удержался от падения, но в процессе даже протрезвел – так испугался. Не за себя! За биопротез – ступню капитану Антону Квасову раздробило фугасной миной под Цхинвалом, и профессор, хирург от Бога, собирал осколки четыре часа. После операции левая нога стала короче правой, и Квасов заметно прихрамывал.

Оседлав этот подвернувшийся стул, Антон поддерживал своих голосом, скандировал:

– Десантура, бей ментов! Никто, кроме нас!

Завидовал братишкам, что еще могут всыпать такому чертяке здоровому, этому Жорке.

После драки стали мириться, и водки, как водится, не хватило.

На поверку Жорка оказался нормальным пацаном, не из блатных. Как прирожденный диверсант, среди ночи за шесть секунд организовал закуску и выпивку, и братишки просидели до утра. Вспоминали, когда, кто и какую высоту штурмовал, кто, где и как покуражился.

Утром второго августа опохмелились пивом, и внезапно всех захватила идея выдвинуться на площадь. Вызвали такси и поехали в центр.

На площади возле мэрии с глупыми рожами толпился мирняк – гражданские, значит. Плотным полукольцом обступили пятачок, на котором давали показательные выступления десантники.

Бойцы демонстрировали приемы рукопашки для мальчишек из военных клубов, разбивали доски и кирпичи…

Ветер шевелил еще зеленую, но уже подсушенную листву, гнал по небу облака, закручивал пыль под ногами, навевал волчью тоску. Пиво повторили.

С этого места воспоминания путались.

Откуда-то взялся автобус для желающих принять участие в пейнтболе. Вся компания дружно пожелала.

Оказалось, в программу праздника включено «освобождение заложников» из реквизитного железнодорожного вагона.

Услышав холостые выстрелы, нетрезвые братишки сначала присели, а после того, как из автобуса вылетела «срочная бандероль» в виде дымовой гранаты, Жорка с Витькой натурально «залегли». Хорошо еще, окапываться не стали.

Народ крутил пальцами у виска и отпускал шутки, так что в итоге пришлось идти в атаку.

В памяти Антона замелькали какие-то гопники, потом – о не-ет! – дежурный наряд…

Документы обнаружились только у Жорки, но старший наряда, подполковник МВД, оказался свой, из тех, кто тоже не по-детски отметился «за речкой» (имеется в виду Аргун).

Подполковник оперативно всех загрузил в милицейский уазик и доставил со всем своим уважением на озеро, в летнее кафе, на тот момент уже закрытое, что не помешало разухабистой компании преодолеть декоративное ограждение и разложить на столике под «грибком» вяленого лещика, пиво и водку.

Что было потом, Антон помнил фрагментарно.

Опять пили, обнявшись, горланили «Расплескалась синева, расплескалась, по тельняшкам разлилась, по погонам…». И ком в горле, который не хотел проглатываться, Антон тоже помнил.

Из рваных воспоминаний выплывали какие-то девочки…

На то, чтобы вспомнить, нужно было время, а беременная соседка отвлекала – держалась за живот, и вид у нее был какой-то ненадежный, будто вот-вот рожать начнет.

Антону захотелось поскорей смыться. Он ощупал карманы: деньги (громко сказано, так, мелочишка), ключи – все на месте. Порядок. Значит, сейчас он, капитан Антон Васильевич Квасов в отставке, герой кампании 1996 года, участник принуждения Грузии к миру (читай, причинения добра), с достоинством покинет гостеприимную скамейку и доковыляет до подъезда под взглядом матери-героини.

Каламбур показался Антону удачным, он фыркнул, косясь на изящные щиколотки беременной дамочки. Именно в этот момент по ногам дамочки побежала зеленоватая водица.

Вот так номер.

…Под утро Серафима начала задыхаться. Старалась дышать полной грудью, а ничего не получалось. Как если бы ее мучила сильная жажда, а воду ей давали пить из пипетки.

В состоянии вялотекущего ремонта она с дочерьми жила уже пятый месяц, и кондиционер так и не установили. В квартире дышать было абсолютно нечем, на остекленном балконе с противомоскитными сетками легче тоже не стало.

Хотелось ветра, а на улице был полный штиль, двор тонул в тумане: вязкий, предрассветный, он поглощал малейшее движение воздуха.

В поисках кислорода Сима решила спуститься во двор, посидеть на скамейке, однако, выйдя из подъезда, от разочарования чуть не разревелась: единственную скамейку, круглосуточную собственность патриархальных старушек, занимал нахальный бомж.

При ближайшем рассмотрении бомж оказался молодым мужчиной немного за тридцать, хотя наверняка сказать было трудно. Мужчина спал в позе усталого путника, вытянув одну руку, поджав одну ногу. Шел, бедный, шел и рухнул.

Камуфляжная куртка на груди усталого путника была распахнута, край свисал, открывая тяжелый нагрудный карман. Может, не бомж?

Держась на расстоянии, Сима обследовала заросший темно-русым бобриком череп, пучок седины прямо на темени, будто парня мазнули серебрянкой, густые брови, длинные, как у дочери Татьяны, ресницы. Рыжая щетина вступала в противоречие с темно-русым бобриком, а большие, красивой формы руки с небрежно остриженными ногтями не вязались с помятой рожей.

Сплющенная физиономия показалась Симке знакомой: «Кажется, живет здесь это чучело», – вспомнила она.

– Алкаши проклятые, житья от вас нет. Повсюду морды синие, куда ни плюнь. Развалился тут. – Симка приблизилась и со злостью толкнула тело. – Может, встанешь?

Тело вскочило так резво, что Симка прикрыла ладошками живот, отпрянула и тут же почувствовала тупую боль в пояснице.

Начав издалека и осторожно, боль осмелела, обняла и скрутила.

Не успела Симка перевести дыхание, как по ногам потекло.

Парень проворно отодвинулся к дальнему краю скамейки:

– Ты чё?

– Воды отошли, – растерянно констатировала Сима, поддерживая живот, – помоги.

– Э, ты чё? – затравленно повторил подгулявший сосед, предательски зеленея.

– Не «чё», а помоги, проводи меня домой, – оборвала праздные разговоры Сима, мимоходом отметив, как зелень разлилась по мятой физиономии и сконцентрировалась над верхней губой. Только этого не хватало для полноты ощущений – приводить в чувство недоумка.

Пришлось прикрикнуть:

– Ну?

Парень поднялся со скамейки и оказался намного выше Симки. Небритый, дикий, худой, он тем не менее обладал особым мужским обаянием. Несмотря на критическое состояние, Симка сразу это почувствовала и поняла, что такому можно довериться. С этой мыслью вцепилась в камуфляжный локоть и чуть не упала – ненормальный отшатнулся, потянув ее за собой.

– Осторожно! – взвыла Симка.

– Пусти, – прохрипел сосед, дыхнув парами спирта.

Симка сморщила нос и брезгливо отвернулась, но даже не подумала отпустить, наоборот – вцепилась обеими руками:

– Нет! Я не дойду!

– Возьмись за другой локоть, – велел сосед, – успокойся, не паникуй. Сейчас обойду тебя, возьмешься за другую руку. Поняла? – Властный голос (откуда что взялось) подчинил Серафиму, она коротко кивнула.

Пьянчужка с командирскими задатками обошел Симу со спины, оказался с другой стороны, подставил локоть:

– Хватайся.

И они заковыляли к подъезду: Симка – сведя колени, мелкими шажками, страшась не донести плод, и сосед – прихрамывая на левую ногу.

На крыльце перед подъездом роженица закусила губу и скорчилась от боли.

– Ты чё? – опять потерялся любитель сна на открытом воздухе. – Ты прекрати это!

– Ага, – выдохнула Симка, вытирая испарину с лица, – сейчас прямо и прекращу.

В лифте сосед с нескрываемым страхом поглядывал на Симку, как на неразорвавшуюся гранату.

Пока ехали, боль отступила, и Сима на всякий случай решила уточнить:

– Ты, кажется, в нашем доме живешь?

– Да, – мотнул головой сосед, стараясь дышать через раз, – на первом этаже, в четвертой квартире.

– Тебя как зовут?

– Антон.

– А меня Сима. У тебя дети есть?

– Нет. Я не женат, – оградил себя от подозрений Антон.

– Слушай, Антон, – обратилась к соседу Сима, когда они вышли на предпоследнем, девятом этаже, – постой здесь, а то мне что-то не по себе.

Симка вставила ключ в замочную скважину и просительно посмотрела на Квасова.

– Подожди, а где твой муж? – Сосед так явно трусил, что сам нуждался в комплексной медицинской помощи – нарколога и психолога.

– Муж далеко.

– Как это?

– Ну, так, он работает на севере, – шепотом отозвалась Симка, открыла дверь и кивком пригласила соседа внутрь.

Вдохнув смесь приглушенных запахов еще не выветренной краски, обойного клея и почему-то детского сада, Квасов остался стоять на коврике у порога, а Симка исчезла в одной из комнат.

В незнакомой обстановке Квасов доверялся чутью.

Судя по запаху и несметному количеству туфель и сандалий каких-то диснеевских размеров, форм и расцветок, с бантиками, брошками, пряжками, со стразами и без, лакированных и матовых, ничего опасного в квартире не было.

Ни одного намека на присутствие мужчины. На вешалке наблюдались только вещи из летнего женского гардероба: разноцветные кофточки, соломенные, ажурные и кружевные панамы и шляпки.

«Как можно где-то болтаться, на каком-то севере, если жена должна родить?» – с неприязнью подумал Квасов и для себя оценил такое поведение как козлиное.

– Что ж он не приехал к… сроку? – набросился на Симу Антон, как только она появилась в зоне видимости.

Симка успела причесаться и переодеться, теперь вместо халата на ней было свободного кроя бледно-сиреневое миленькое платье в горошек. Антона на секунду смутила мысль, что соседке очень идет живот и в этом платье выглядит она просто замечательно. Прямо услада взору. «Повезло этому козлу», – снова мелькнуло в голове.

На смену этой мысли пришла другая, совсем уж грустная: а ведь у него, Антона Квасова, этого ничего не было.

Не было беременной от него женщины, которая вот так носила бы его сына (дочь Антон сразу вынес за скобки), терпела боль и заставляла волноваться о себе и ребенке. Интересно, какой на ощупь живот?

Внезапно Антону стало по-детски любопытно: что сейчас происходит в утробе, кто там? Что чувствует? Младенца ждут испытания, можно сказать, он готовится к бою, что он делает в эти последние мирные минуты? «Проверяет боекомплект?» – хмыкнул Квасов. Наверное, сосет палец, чтобы успокоиться… Знал он ребят, которые ногти грызли перед делом.

– Слушай, тебе не все равно? – предчувствуя следующую схватку, отмахнулась Сима. – Работа у мужа ответственная. Я вещи соберу, скорую вызову и тетке позвоню. Тетка приедет через час-полтора. Посидишь с дочкой, чтобы она не испугалась?

– Я?!

– А ты еще кого-то здесь видишь? – нашла в себе силы съязвить Симка, направляясь в ванную. – Да не трясись ты так, она же не грудная! Старшая сейчас в лагере, а младшей пять лет, просто еще одна не остается – боится. Тетка приедет – уйдешь.

Сима замедлила шаг, прислонилась к стене – воздух в легких кончился, уши заложило. Задышала открытым ртом, часто, как рыба.

Антон выкатил глаза:

– Эй-эй, ты чего?!

– Вызывай скорую, – посиневшими губами попросила Симка и стала оседать.

– Епэрэсэтэ, – процедил сквозь зубы Антон, подхватывая многодетную мамашу.

СИМКА

…Симка рассматривала люстры уже минут двадцать.

Охранник Николай, полагающийся Симке по статусу жены-почти-что-олигарха, стоял, сцепив руки под животом, обшаривал покупателей рентгеновским взглядом на предмет ношения оружия. Мало ли что, столица округа все-таки!

Симка пару раз в месяц совершала набеги на столичные магазины, брала реванш за босоногое голодное детство, за униженную безденежьем юность и оскорбленную нищетой молодость.

Деньги. Наконец-то у нее были деньги! Ну, не у нее, а у мужа, но в понимании Серафимы это было одно и то же.

Пять лет замужества за почти-что-олигархом Юлием Юном развратили Симку, она разучилась себе отказывать, начиная с фамилии Юн-Ворожко.

Фамилия Ворожко – отрыжка от первого брака, о котором остались не самые приятные воспоминания, – сочеталась с Симкиной славянской внешностью, а фамилия второго мужа – Юн – сочеталась с реальностью и добавляла пикантной загадочности и изысканности и тому и другому – внешности и реальности.

…За Леонида Ворожко Симка пошла замуж не по любви, а «по обстоятельствам» – так стыдливо называли беременность мама и мамина сестра Наина.

Ленчик был на три года старше, учился в техникуме и добивался Симку, как единственную, уцелевшую после набега варваров девственницу.

Отвадил всех школьных недопесков, шагу не давал ступить, караулил сам и дружков просил докладывать, если что-то увидят или узнают. Как волчицу на охоте, Симу гнали в объятия Ленчика.

Сколько физиономий было расквашено, сколько носов сломано – статистика умалчивает, известно только, что дружки со всей ответственностью отнеслись к Ленькиной просьбе.

В общепринятом понимании Симка, может, и не была красавицей.

Заостренный нос с тонкими, трепетными ноздрями и карие, с янтарем лисьи глаза добавляли в лицо хищной дикости, которая усиливалась вероломной улыбкой, мягкими, кошачьими движениями, узкой костью и длинными ногами.

Ко всему прилагались светло-русые волосы и кожа цвета испуганной нимфы.

Но природе показалось этого мало, и в эту форму она поместила вулканический темперамент. Сочетание оказалось зубодробильным.

Если бы не Ленчик Ворожко, девяносто девять из ста, что Сима оказалась бы на содержании у какого-нибудь вора в законе, с учетом украинской ситуации.

Справедливости ради надо сказать, Леонид Ворожко хоть и не очень чтил Уголовный кодекс и взял Симку силой, однако на совершеннолетие.

Свадьба вышла жиденькой и грустной.

Жених был известен буйным нравом, и мать ревела белугой, уговаривала избавиться от ребенка.

– Дура ты, Симка, дура, – сокрушалась пьяненькая Валентина, – училище хоть какое-нибудь закончила бы, диплом бы хоть какой получила, а то ведь так и останешься на всю жизнь подстилкой для мужиков.

Симка была не очень высокого мнения о матери: та после гибели отца в автокатастрофе любила поддать, да и про подстилку – с больной головы на здоровую валила.

Но материнские слезы на свадьбе – не к добру.

Через семь месяцев Леонида посадили за драку: муженек выбросил с балкона своего закадычного дружка.

Балкон этот располагался в квартире у Алки, разбитной, не первой молодости одинокой бабенки, и как на том балконе оказался молодожен – осталось невыясненным.

Пострадавший отделался переломом обеих ног, но заявление забрать наотрез отказался, и Леньке дали год колонии общего режима.

Симка как раз ходила на последнем месяце, и после родов мать с сестрой Наиной забрали молодую мать из роддома с условием, что она подаст на развод.

– Ленчик и так зверь зверем, а после тюряги совсем убийцей станет. И вообще, давай собирай малую, поедем к дядьке на север.

Симка пришла в ужас:

– На север? С ребенком?

– А на что жить будешь, горе ты мое? – прибегла к шантажу Наина.

– Не поеду, – уперлась Симка, – на хлебе и воде сидеть буду, а не поеду.

Мать с сестрой посовещались и плюнули:

– Черт с тобой, оставайся, будем деньги тебе посылать, сколько сможем.

Девятнадцатилетняя Серафима Андреевна Ворожко с младенцем осталась на Украине, а мать с сестрой снялись с обжитого места и укатили на север, на нефтепромыслы.

От Леонида из колонии приходили письма, но Симка прочитала только одно – ей хватило: бывший супружник рекомендовал свидетельство о разводе засунуть в одно место.

Так началась взрослая жизнь.

В целом все складывалось удачно. Симка была сама себе хозяйка и без надрыва вживалась в роль соломенной вдовы – матери-одиночки, но вольница кончилась, когда позвонила Таисия Федотовна – Ленькина мамаша.

– Сима, Леня просил передать, что он считает тебя своей женой, и обещает вести себя хорошо, – доверительно сообщила свекровь, со свадьбы не подававшая о себе вестей, – и вообще, он сильно переменился.

А через неделю Леонид осчастливил семью присутствием.

Симка увидела бывшего в дверной глазок и затряслась.

– Открой. Дай хоть на дочь посмотрю, – вполне мирно попросил Ленчик.

Танечка к отцу пошла, не испугалась, и Симка, истосковавшаяся по мужским рукам, уступила Ленчику по первому требованию.

Поначалу с работой Леньке не везло, он ходил мрачный, злой, Симка боялась мужа до обморока, потому что таким же мрачным и злым был секс, которым они занимались. Назвать это любовью язык не поворачивался. У Симки, при всей ее отзывчивости, чуть не развился синдром жертвы.

Но свекровь через знакомых устроила сына в автосервис, и жизнь стала налаживаться. Времени на секс у Леньки оставалось мало, Танечку определили к няньке, Симка пошла на курсы бухгалтеров и через полгода получила корочку.

Работу искать даже не пришлось. Ленчик поспособствовал, жену взяли кассиром в тот же автосервис.

В мужском коллективе на кассиршу засматривались, и мужу стали приходить в голову разные неприятные мысли.

– Дура! – отводил дома душу Ленчик. – Смотреть на тебя противно. Для кого вырядилась? Задом вертишь перед мужиками, как последняя сучка. Узнаю что – придушу.

– Ничем я не верчу, – дулась Симка, – и не виновата я, что у меня есть зад.

С фактами не поспоришь, и Ленчик затыкался.

Но Серафима Ворожко (чего уж там!) вертела-таки своим чертовски соблазнительным задом.

Постепенно Симка поняла, в чем ее сила. Гибкость и изворотливость, неунывающий характер, умеренное легкомыслие – именно этим она привлекала в большинстве своем негибких, неизворотливых и унылых представителей сильного пола.

На Симкин зад, упругий и круглый, как у Ким Бейсингер, запал директор автосервиса.

На одном из корпоративов, если так можно назвать обычную пьянку, приуроченную ко Дню автомобилиста, стареющий ковбой склонил кассиршу к сожительству, предложив на выбор: увольнение или место бухгалтера.

Симка все же не была лишена романтики, и домогательства босса ее оскорбили.

Первое желание – пожаловаться мужу – Симка задавила в зародыше. Не нужно много ума, чтобы понять: из этой затеи ничего, кроме второго срока Ленчику, не выйдет.

Серафима дернулась было уйти, но экономика издала тихий предсмертный стон, и, стиснув зубы, Симка уступила.

Место бухгалтера, на счастье, не освободилось, а вялотекущие отношения с боссом продолжались еще четыре года.

Через четыре года руководство автосервиса легло под бандитов – согласилось прятать угнанные машины, перебивать номера на двигателях и переправлять тачки в Чечню. Первым, кого босс пристроил к делу, был Ленчик. Как особо благонадежный.

Симкин муж сделался невыносимо нервным и угрюмым, но деньги примиряли супругов друг с другом и с действительностью. Правда, недолго.

Одна из угнанных машин оказалась собственностью сына прокурора области, и автосервис накрыли.

Леониду светило пять лет с конфискацией, бухгалтеру и директору – десятка. Симка тряслась от страха днем, а ночами вывозила из дома и рассовывала по подружкам бытовую технику и золото.

В разгар всех этих событий тетка Наина позвонила и объяснила ситуацию:

– Сима, мать уволили за пьянку, сидит дома, все пропивает, что под руку попадет. Давай решай: либо ты к нам, либо она к тебе.

Симка выбрала первый вариант.

* * *

…Сырой осенний воздух, пропитанный густым смолистым духом, забил Симкины ноздри еще на трапе самолета.

Пока Сима в растерянности принюхивалась к острому таежному запаху, тетка Наина прижала измученных дорогой беглянок к сердцу и продолжила разговор, начатый по телефону:

– Валька кодироваться не хочет, выглядит плохо. Ты не ругай ее, а попытайся по-хорошему поговорить. Может, тебя послушает.

В краснолицей, распухшей и совершенно беззубой женщине Симка с трудом узнала свою маму. Слезы брызнули из глаз фонтаном.

Сима и сама не знала, что ее больше расстроило: побег от следствия, мужа и любовника или до неузнаваемости изменившаяся мать. Скорее все сразу.

Глядя на Симку, Танечка ударилась в рев, следом всхлипнула бабушка, за бабушкой – тетка Наина. Наревевшись до икоты, женщины утерли носы и устроили совет.

На повестке дня стояло три вопроса:

– работа (домохозяйки на нефтепромыслах – крайняя редкость, а уж счастливые – тем паче);

– жилье;

– детский сад.

С каждым вопросом в отдельности были сложности, а в целом – ворох проблем, которые предстояло решать самим – дядька занемог и вернулся на историческую родину.

Места в детском саду были расписаны на несколько лет вперед – без взятки нечего и соваться, а денег на взятку не было.

С работой не сразу, но повезло: Симка устроилась горничной в ведомственную гостиницу. Удобство в посменной работе было одно, но явное: по очереди с теткой Наиной, у ко торой был свободный график, сидели с Танечкой.

Только в гостинице Симка поняла, что жизнь прошла мимо.

Голову кружили блеск номеров, галантные мужчины, сорвавшиеся с семейного поводка, и запах нефтедолларов.

Симка с удовлетворением ловила на себе откровенные взгляды, от которых сбивалось дыхание и сердце билось чаще, но в отношения ни с кем не вступала – дала себе слово, что задешево не продастся.

Слово свое Симка сдержала, чем не без оснований гордилась.

Прошло чуть больше года, когда на свет появилась вторая дочь – Мария, которую муж Юлий Юн – апологет всего русского – называл не иначе как Маня.

Луноликая Маня обвилась пухлыми ручонками вокруг сердечной сумки отца и повисла на ней, как коала на бамбуке.

Поделив с малышкой власть над мужем-отцом, Симка занялась гнездовитием. Сверяясь с глянцевыми журналами и голливудскими фильмами, наводнила дом немыслимыми напольными вазами, больше похожими на метательные предметы, псевдоампиром и безвкусными картинками в позолоченных ба гетах.

Люстра должна была поставить композиционную точку в свитом гнезде.

…Высокий потолок в специализированном магазине ощеривался светильниками, люстрами и потолочными бра, как сталактитами, но ничего похожего на икону стиля не наблюдалось.

Глаза разбегались, шея затекла, и что-то раздражающе действовало на нервы, Симка не могла понять – что, пока не наткнулась на пожирающий взгляд. Какой-то абрек, по виду чеченец – рано оперившийся юнец, смотрел с таким огнем в глазах, что у Юн-Ворожко колени подогнулись.

Черт возьми! Быт совсем засосал ее, если она почти забыла эти восхитительные токи, эти нервные покалывания в подушечках пальцев и холод под ложечкой.

Несколько секунд Симка видела свое отражение в черных глазах.

«Наглая рожа». С видом оскорбленного достоинства Серафима отвернулась от парня, чтобы продолжить поиск. Не тут-то было.

Плафоны, подвески, бра и канделябры слились в сплошное искрящееся пятно, Юн-Ворожко ничего не видела – образ невысокого смуглого юноши с опущенными уголками черных глаз, низкими, сросшимися широкими бровями и припухшими темными губами заслонял светильники.

Симка с усилием взяла себя в руки, вернулась к своим сталактитам. Выбирать было ну абсолютно не из чего.

Люстра «Баккара» на двенадцать рожков была подсмотрена в журнале Salon в разделе «Интерьеры». Люстра висела не то в пентхаусе у какого-то крутого адвоката с русскими корнями, не то у Анджелины Джоли в деревенском домике на юго-востоке Англии – не суть. Суть в том, что супруга-почти-что-олигарха Юлия Юна, Симка Юн-Ворожко, хотела в точности такую же, а ей подсовывали какую-то халтуру.

Симка неожиданно выдохлась, потеряла интерес к идеальному интерьеру:

– Может, эта?

Девушка-консультант тут же повязала покупательницу по рукам и ногам:

– Прекрасный выбор! У вас отличный вкус!

Шесть абажуров, соединенных коваными окружностями со стеклянными подвесками, подошли бы скорее для кабака или, в крайнем случае, в сауну, чем в квартиру, а сомнительное смешение стилей и цена оттолкнули бы любого. Только не Симку.

– Николай! – обернулась она в сторону охранника. – Проследи.

Если бы Симка захотела, Николай бы джигу научился танцевать, а уж забрать коробку с люстрой – легко. Охраннику хозяйка нравилась, и он терпел Симкины сумасбродные поручения, хотя это и не входило в его должностные обязанности.

Ящик с люстрой оказался не столько тяжелым, сколько неудобным для переноса. Секьюрити высунулся из магазина и свистнул в помощники водителя Семена.

Вдвоем они дотащили ящик до «тойоты-хайлендер» и под Симкины руководящие указания принялись засовывать его в багажник.

– Осторожно! – сновала вокруг мужчин Симка. – Верх не прижмите!

Ящик не влезал, пришлось сложить сиденья в салоне.

Увлеченная переживаниями за люстру, Симка не заметила, как абрек тихо спустился с крыльца.

– Ассалам алейкум. Помощь нужен?

– Нет, – буркнул Николай, – сами разберемся.