Текст книги "Бабочка с золотыми крыльями"

Автор книги: Анна Волошина

Соавторы: Ольга Волошина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Домой они вернулись в середине августа. Саши не было, вместе с другими студентами-первокурсниками он уехал в колхоз. Встретились они только в середине сентября и почти три часа говорили без умолку, то и дело перебивая друг друга вопросами. Они так долго не виделись, и им так много нужно было друг другу рассказать!

А зимой Ася узнала, что им придется расстаться. Осенью Сашиного отца отправили работать в Прагу на несколько лет, и он вызвал туда жену. Елизавете Борисовне не хотелось оставлять сына одного, она не мыслила своей жизни без забот о нем, и отец через министерство договорился о переводе сына в Пражский университет.

Ася и Саша гуляли по заснеженному скверу, взявшись за руки, когда он впервые заговорил о том, что ему предстоит ехать в Чехословакию.

– Представляешь, Ась, буду учиться в Карловом университете. Его в четырнадцатом веке построили, сам Карл IV, император Священной Римской империи! – с восторгом говорил Саша. Потом, взглянув на поникшую Асю, он оборвал себя и нерешительно произнес: – А может, черт с ним, с Пражским университетом? Мне и тут неплохо. Чем МГУ хуже? Не поеду никуда, и точка! Откажусь от этого перевода. Мать, конечно, будет страшно ругаться…

– Я бы на ее месте тоже стала страшно ругаться. Нет, Саш, ты обязательно езжай, раз тебе предлагают учиться в таком университете, – возражала Ася нарочито бодрым голосом. – Тебе сказочно повезло. И вообще как можно отказаться от Праги! Вот я бы ни за что не отказалась. Наверное, там здорово. Я бы обязательно поехала, если бы мне кто предложил. Мне бы очень хотелось где-нибудь побывать, пусть не за границей, но хоть где-нибудь. А то ведь дальше дурацких Синих Прудов нигде и не была. Ну еще в Томск ездила, да в Крым, но это когда было… А когда тебе нужно уезжать?

– Думаю, еще не скоро. Наверное, в марте. Документы нужно еще какие-то оформить.

До марта же было рукой подать, но Ася понимающе кивала и улыбалась, хотя на душе у нее было так мрачно, словно она только что вернулась с похорон.

– Там какой-то подготовительный курс, изучение языка… Но летом я обязательно приеду на каникулы, – продолжал Саша. – Не думаю, что они там учатся все лето. Хотя бы на месяц да отпустят. А может, и на два. И я тебе сразу напишу, как только приеду в Прагу. Не знаю пока, самолетом полетим или поездом двинемся… Мать не любит самолетов. Какие-то там сложности с документами, у нас же кругом бюрократия…

Он еще долго и сбивчиво говорил что-то про дорогу, документы и бюрократов, ему казалось, что если он замолчит, Ася расплачется – такой несчастный был у нее вид, такая жалкая улыбка застыла на ее губах.

Асино сердце и в самом деле разрывалось от горя: как она будет жить одна, без Саши? Они еще ни разу ни словечка не сказали о любви, и даже поцеловались впервые совсем недавно, всего месяц назад, но Ася чувствовала, что он для нее и есть самое настоящее, то, о чем мечтает любая девушка. И вот, когда ей так повезло, вмешалась какая-то Прага! Лучше бы его отец работал простым машинистом в метро. Или хотя бы инженером на заводе! Если Саша уедет, ее жизнь станет совсем мрачной и тоскливой. Лето… Он говорил, что вернется летом, но до лета она могла просто не дожить!

Дни летели незаметно. Ася виделась с Сашей почти каждый вечер. Они ходили в кино, в театры, на выставки или просто гуляли по улицам, взявшись за руки. Об отъезде не говорилось, но Ася знала, что когда-нибудь этот ужасный день все равно настанет.

Однажды вечером они привычно бродили по улицам и заглядывались на окна. Была у них такая игра: смотреть на окна и представлять, кто живет вон там, за тем окошком с полосатыми занавесками, или за тем, где горит большая и яркая хрустальная люстра.

– Вон в той квартире живет балерина, – мечтательно произнесла Ася. – Когда-то давно, очень давно, она танцевала Жизель в Большом театре, а теперь… теперь на пенсии. Она совсем старенькая и одинокая, вечерами сидит перед телевизором, смотрит новости и вспоминает, как хорошо она танцевала, как ей оглушительно хлопали и какие красивые цветы дарили поклонники. Гвоздики в целлофане и розы в больших корзинах.

– Почему ты решила, что там живет балерина? – удивился Саша. – По-моему, там живет обычная бабулька. Вон, кошка на окне сидит, и цветок какой-то в горшке торчит.

– Ну и что ж, что кошка. У балерин тоже бывают кошки и цветы в горшках. Зато посмотри, какая люстра! Как в Большом. А занавеска какая? Будто театральный занавес.

– Ага, понятно. Значит, за тем окном живет зебра.

– Почему зебра? – Ася, звонко рассмеявшись, прикрыла рот варежкой.

– Потому что занавески в полоску. Синяя полосочка и белая, как спина у зебры.

– У зебры полоски черные, – хохотала Ася.

Шел март, снег потихоньку таял, превращаясь в лужи, набитые рыхлой снежной кашей.

– Кажется, у меня сапоги промокли, – огорченно произнесла Ася. – Наверное, влезла в лужу. Не пойму… А может, просто ноги замерзли. Надо идти домой. И вообще поздно уже. Мама будет волноваться.

Саша посмотрел на часы.

– Половина девятого только. Детское время. Хотя меня тоже пробирает. Весна, а холодно. А знаешь что? Давай зайдем ко мне. Выпьем чаю. И сапоги твои посушим, маминым феном. А потом я тебя провожу.

Сашин дом был совсем близко, в пятидесяти метрах от места, где они в данный момент находились. Идти к себе домой Асе ужасно не хотелось, было жаль расставаться с Сашей, и хотя время отъезда еще не назначили и билетов не покупали, что-то подсказывало: день расставания очень близок.

– Феном? – забеспокоилась Ася. – А он не сломается от этого?

У нее фена не было, а если бы и был, она относилась бы к нему с благоговейным трепетом и никогда не стала бы сушить им сапоги.

– Конечно, нет, с чего бы ему ломаться!

Ася давно привыкла, что в дверях Сашиной квартиры, куда она не раз приходила, ее всегда встречает улыбчивая и невероятно разговорчивая Елизавета Борисовна. Но на этот раз квартира встретили их теплом, тишиной, нарушаемой лишь слабым гудением холодильника и темнотой, в которой тускло поблескивали стекла шкафов, стоявших вдоль стены в большой комнате.

– Мать еще с утра уехала в Загорск, попрощаться с тетей Надей. Это ее двоюродная сестра. Наверное, вот-вот вернется.

Перед Асей уже снова замаячило грядущее расставание. Значит, осталось совсем недолго.

Углубиться в грустные мысли Ася не успела – едва они повесили верхнюю одежду на вешалку, как зазвонил телефон, стоявший на полочке в прихожей. Саша снял трубку, а Ася, сбросив сапоги, шагнула в темноту комнаты.

– Да, мам, хорошо. Ладно, – слышалось из прихожей.

Трубка снова опустилась на рычаг, и Саша вернулся к Асе, стоявшей у окна и мягко укутанной мраком. Девушка вглядывалась в мерцающие желтые огни улицы.

– Мама звонила, сказала, что задержится. Тетя Надя приболела. Есть хочешь?

Ася помотала головой. Темнота, царившая в этой большой теплой комнате, обволакивала ее и убаюкивала. Саша подошел сзади и положил руки ей на плечи, наклонил голову к самому ее уху и зашептал:

– А хочешь, я останусь? Хочешь, никуда не поеду… ну ее, к чертям, их Прагу!

Но Ася знала, что все это слова, это лишь для того, чтобы хоть как-то ее утешить. Все уже давно решено и окончательно согласовано в семье Майеров. Она понимала, что за Сашу все решают его родители, ему нет еще и восемнадцати. За нее, кстати, тоже все решают родители. Или Клара. Она снова молча мотнула головой, а потом всем корпусом резко развернулась к Саше, собираясь сказать, что все нормально и что он обязательно должен ехать. Тяжелая коса хлопнула ее по спине, и Ася почувствовала, что к глазам, как она не сдерживалась, все же подступили предательские слезы. Впрочем, в комнате темно, и он вряд ли увидит их. Ей почему-то очень не хотелось, чтобы он видел ее слезы. Зачем ему знать, как она не хочет расставания, как боится его отъезда. Ведь это все равно ничего не изменит.

– Нет, ты езжай, езжай, зачем же… – шептала Ася дрожащим, влажно звенящим голосом. – Ты же не навсегда. Мы увидимся летом.

– Конечно, мы увидимся летом, – отозвался Саша и крепко прижал к себе маленькое и по-детски хрупкое, беззащитное Асино тело, осторожно и нежно коснулся губами ее волос, потом прикоснулся к мокрым ресницам и пылающим щекам, по которым уже сбегали быстрым весенним ручейком непрошеные слезы…

Глава 6

За Олега Океанова Ася вышла замуж с подачи бабушки Зои.

Бабушка была рулевым, направлявшим маленькую и уже потрепанную бурями лодчонку Асиной жизни в нужную сторону. Именно она заставила, прямо-таки пинками затолкала тоскующую внучку в институт, а потом уговорила обратить внимание на Олега, хотя Асе он не слишком-то приглянулся. Но бабушка, обладавшая волшебным даром убеждения, сумела внушить, что ребенку нужен отец, а Асе – крепкое мужское плечо, о которое можно опереться в трудную минуту. Насчет образования она оказалась права, а вот с крепким мужским плечом не угадала. Но ведь она была самой обычной женщиной, а не провидицей Вангой, потому-то Ася и не винила ее. Все иногда ошибаются, даже бабушки, которых безмерно уважают и на работе, и в семье.

Когда Океанов впервые появился в их доме, Ася училась на втором курсе филфака, на романо-германском отделении. Алеше было чуть больше года. Он топал по комнатам на некрепких еще ножках и на смешном, совершенно непонятном языке, в котором было совсем мало слов и много эмоций, лопотал что-то трогательно забавное.

Учеба Асю не слишком интересовала, однако она так боялась бабушки Зои, что старалась, по мере возможности, обходиться без хвостов. Это ей удавалось, к иностранным языкам у нее всегда были способности, да и преподаватели в большинстве своем относились к ней благосклонно и, если она хоть что-то знала, не заваливали, а некоторые, вероятно, чтобы угодить Зое Ивановне, даже завышали оценки. Конечно, имея маленького ребенка, трудно все успевать и тем более хорошо учиться, однако Железная Зоя, полагавшая, что высшее образование – это едва ли не самое главное благо в жизни человека, подстраивала свое расписание под Асино, а если не получалось, приглашала соседку, одинокую бабушку. Копейки, уплаченные за те часы, что соседка проводила с малышом, по счастью, совершенно некапризным, были не лишними в ее бюджете. В общем, выкручивались, как могли.

Рождение сына примирило Асю и с жизнью, и с Томском. Мальчик был здоровым, потешным и очень ласковым, и Ася, с удовольствием с ним возившаяся, теперь вспоминала беззаботное прежнее существование не часто. Лишь по ночам, когда ребенок засыпал, образы прошлого, постепенно терявшие четкость, все еще беспокоили ее. А еще иногда при виде белого уголка конверта, торчащего в прорези почтового ящика, она замирала, чувствуя, как вольной птицей, посаженной в тесную клетку, колотится в груди сердце. Надежда, вспыхивая, тут же и гасла: почти вся корреспонденция была адресована деду, который получал письма даже из-за границы. Бабушке Зое послания приходили реже. Ася тоже получала письма, это были конверты с московскими штемпелями, надписанные проворной Катиной рукой – мелкие красивые буковки, наклоненные почему-то влево. За этот неправильный наклон Кате крепко доставалось от учительницы в начальных классах, но как бедняга ни билась, переучить девочку, упорно клонившую аккуратные бисерные буквы влево, ей так и не удалось.

Катя, учившаяся в финансовом институте, писала в основном об учебе, однокурсниках и веселых вечеринках, на которых все напивались до поросячьего визга и крутили друг с другом романы. Ася прочитывала каждое письмо по нескольку раз, пытаясь хотя бы между строк узнать то, что было интересно ей. Однако ничего прочитать ей не удалось: о Саше Майере в Катиных письмах не было сказано ни слова. Да и откуда Катя могла что-либо знать о нем, если даже своих одноклассников она видела чрезвычайно редко. «Недавно случайно встретила Ольку Федорову, – писала Катерина. – Перекинулись парой слов и разбежались». Теперь у нее были новые друзья, а школьные годы еще не отдалились настолько, чтобы в душе появилось щемящее ностальгическое чувство. Катька простилась с прошлым, как прощаются со старыми куклами, начиная новую, полную прекрасных обещаний жизнь.

Сама Ася у подруги ничего не спрашивала. Катька была посвящена в ее тайну, и если ничего не писала, значит, просто ничего не знала. Однажды Ася в одном из писем попросила подругу заглянуть к Кларе и выяснить, не приходили ли для нее письма. Катя, которая с детства терпеть не могла Асину бабушку (следует сказать, что это чувство было взаимным), просьбу выполнила, о чем и сообщила в ответном послании. В сатирических красках описала, как Клара долго беседовала с ней через закрытую дверь, дотошно выясняя, кто она и зачем явилась. А когда, наконец, поняла, что Кате нужно, заявила, что никаких писем для Аси не было, а если что-то будет, она и без Кати знает, что с ними делать. И нечего ей надоедать напоминаниями, склерозом она не страдает. Дверь Кате она так и не открыла.

Ася не раз задавалась вопросом: почему Саша так ни разу и не написал ей? И сама себе отвечала. Ответы были самыми разными, но ни один из них ее не устраивал. Закрутился и забыл, потому что у него появилось много новых интересов, новых впечатлений? А может, встретил другую? О-о, только не это! Но все равно мог написать, хотя бы для того, чтобы честно сообщить об этом. Неужели струсил?

А что, если случилось несчастье? Самолет, на котором он летел вместе с матерью в Прагу, так же как и тот лайнер, где были ее родители, потерпел крушение? Самолеты бьются часто… Но тогда об этом сообщили бы в новостях.

Почти два года после отъезда из Москвы Ася терялась в догадках, а потом гадать перестала. Что произошло на самом деле, она, вероятно, никогда не узнает. И значит, нужно строить жизнь заново – именно такую фразу любила повторять бабушка Зоя. А тут как раз и Олег подвернулся.

Океанов был на дедовом заводе молодым специалистом, инженером с политехническим дипломом. В их дом он попал случайно, во всяком случае, Ася долгое время так считала. А может, и в самом деле случайно. Забрел якобы в поисках какого-то знакомого, увидел Асиного деда, которого знал по работе, слово за слово – разговорились, дед пригласил его зайти. Бабушке Зое очень нравился вежливый симпатичный мальчик – именно так она потом его охарактеризовала. Она зазвала Олега пить с ними чай: маленький Алеша сидел на детском стульчике, Ася разливала чай, бабушка Зоя резала кекс, испеченный по случаю окончания экзаменов в их общем с внучкой институте.

Зою Ивановну Океанов купил тем, что после окончания чайной церемонии изъявил желание убрать со стола и помыть посуду. Когда бабушка отказалась от его услуг, Олег переключился на Алешу: сделал ему «козу», а когда смущенный малыш захихикал, восторженно произнес:

– Какой замечательный пацан! Сколько ему?

– Год и два, – зарделась Ася. Как и всякая мать, считающая собственного младенца самым умным, самым красивым и невероятно способным, она ужасно радовалась, когда кто-то разделял ее мнение.

– Не может быть! – восхитился Океанов. – Всего год и два! У моего приятеля сын немного старше, но знаете, у него полностью отсутствует чувство юмора. Чуть что – сразу в слезы.

– Да, Алешка – умный пацан, – согласился довольный дед. – Сообразительный, шельмец. А плачет редко, и то если сильно ударится.

Потом они пили чай, а бабушка Зоя деликатно – как ей казалось – выспрашивала подробности личной жизни гостя. Личная жизнь у него была мелкой и состояла из матери, с которой он проживал в двухкомнатной квартире на улице Мичурина, и старшей сестры, давно обосновавшейся с мужем и сыном в Новосибирске.

Прощаясь, Олег попросил у бабушки Зои разрешения навестить их еще раз, чтобы принести малышу конструктор, оставшийся от его подросшего племянника. Зоя Ивановна разрешение дала, а когда Океанов ушел, сказала Асе:

– По-моему, славный молодой человек. Очень интеллигентный и симпатичный.

– Правда? – рассеянно отозвалась Ася.

– А ты думаешь иначе?

Ася неопределенно повела плечом. Коренастый, широкоплечий, начинающий полнеть в талии Олег с румяным круглым лицом, уже редеющей светлой шевелюрой и зелеными в коричневую крапинку глазами, быстро обшаривавшими и пространство их гостиной, и худенькую Асину фигурку, не показался ей таким уж симпатичными. И взгляд странный, неприятный, какой-то просвечивающий всех насквозь, будто рентген. Однако спорить она не стала, догадываясь смутно, что не так уж он и плох, этот Олег, просто она до сих пор сравнивает с Сашей всех молодых мужчин, которые попадаются ей на пути. Надо честно признаться: не так уж много их попадается. Но откуда ж им взяться, если дальше магазина, детской поликлиники да института она из дома не выбирается. А на ее филологическом парней отродясь не было, там учатся сплошь одни девочки. И если иногда и попадаются, то такие, что без слез не взглянешь. Впрочем, в Асиной группе и таких не было, все до одной – девчонки.

Она благоразумно молчала, но бабушка Зоя, по-видимому, не собиралась оставлять вдруг полюбившуюся ей тему.

– Не женат и детей любит, – сказала она, покосившись на Асю.

– И что из того? – Внучка сделала вид, что не понимает бабушкиных намеков.

– Мне кажется, что тебе, Настя, стоит обратить на него внимание. А на тебя он внимание уже обратил. Глаз не сводил, между прочим.

– Я что-то не заметила.

– Потому что сидела, уткнувшись в свою чашку. Зато я заметила. Хороший мальчик этот Олег. Я в людях разбираюсь.

Ася промолчала, думая, к чему бабушка Зоя завела этот разговор. Может, Ася с малышом им с дедом в тягость? Нет, что-то не похоже. Ася понимала, что бабушка любит ее, хотя по привычке и не выказывает своих чувств. Зою Ивановну, вероятно, томило свойственное каждому, кто пережил близкого, горячо любимого человека, подсознательное чувство вины перед ним, и теперь, заботясь о внучке, она как будто пыталась тем самым загладить вину перед той, которую при ее жизни упрекала в глупости и своеволии. Ася знала, что бабушка любит ее, дед тоже, а про Алешку и говорить нечего: все с него пылинки сдувают, с рук не спускают. Однажды Ася заикнулась, что хочет перевестись на заочное, чтобы зарабатывать деньги, так оба, и дед, и бабушка, возмущенно заспорили, замахали на нее руками.

– Вообще с сыном бывать не будешь. И так не слишком часто его видишь. И потом, заочное обучение – разве ж это образование? – кипятилась Зоя Ивановна. – Так, название одно, видимость сплошная. Заушников этих с трудом за уши тянем с курса на курс, чтобы заветную корочку получили, людьми себя почувствовали. Из чистого гуманизма, между прочим. А знаний у них никаких, полный ноль. Да и откуда им быть, если за книги берутся только перед самыми экзаменами. Нет, ты даже и не думай, Настя. Глупость какую удумала! Что, последний кусок, что ли, доедаем?

Последний кусок они, конечно же, не доедали, продукты покупали на рынке, для Алеши даже зимой не скупились на свежие фрукты, привозные и весьма не дешевые. Бабушка Зоя, которая была кандидатом наук (до докторской она по каким-то причинам так и не добралась), на своей кафедре философии зарабатывала, конечно, меньше, чем дедушка, но тоже по тем временам неплохо. Однако рано повзрослевшая Ася понимала, что это благополучие не будет длиться вечно, ведь старикам лет уже немало, и у деда давно пошаливает сердце. Того и гляди, на пенсию выпроводят. Кроме того, Асе, как и любой девушке ее возраста, очень хотелось самостоятельности, материальной независимости. Ну сколько можно жить по указке родственников, сколько можно носить то, что нравится им, сколько можно общаться с теми, кого они для тебя выбирают? Вот, например, Олег этот…

– Тебе не кажется, Настя, что Алеше нужен отец? – осторожно спрашивала бабушка Зоя, и Ася понимала, что она специально вытаскивает из колоды этот козырь, чтобы заставить ее и дальше поддерживать тему: «Какой славный парень это Олег Океанов».

Понимала Ася и то, что ее бабушка в общем-то права. Олег не хуже других, а мальчикам нужны отцы. Да и девочкам, кстати, тоже. Это сейчас, когда Алеша совсем еще маленький и мало что понимает в жизни, его вполне устраивает их тесный кружок: мама, бабушка и дедушка. То есть прабабушка и прадедушка. Но что будет потом, через три-четыре года, когда малыш немного подрастет? Он ведь станет ходить в детский сад, где непременно заведет приятелей, у которых есть не только мамы и бабушки с дедушками, но и папы также. И тогда он обязательно спросит, где его отец, и Асе придется прибегнуть к избитой легенде об отважном папе-летчике. Или о папе-пожарнике, погибшем при спасении чужих жизней.

Через три дня Океанов вновь появился в их доме. Принес три гвоздики, обернутые в хрустящий целлофан, торт, упакованный в картонную коробку, и обещанный конструктор для Алеши. Цветы предназначались, конечно же, Зое Ивановне, в которой Олег с его цепким взглядом сразу почуял союзницу.

Снова пили чай в большой комнате, и снова Ася ловила на себе оценивающий взгляд зеленых глаз в коричневую крапинку. Прощаясь, Олег опять обратился к бабушке.

– Вы разрешите мне пригласить Настю в кино? – произнес он церемонно, чуть ли ни с поклоном. – В субботу, в «Октябрь», на семичасовой сеанс.

– В «Октябрь»? – Бабушка сделала вдумчиво-серьезное лицо, но Асе стало ясно, что серьезность эта напускная и что она обрадовалась такому развитию событий.

Впрочем, Ася и сама была рада. Почему бы и в самом деле не пойти в кино? Она тысячу лет нигде не была. После зимней сессии девчонки отправились отмечать знаменательное событие в кафе, а она сразу же ринулась домой, чтобы отпустить соседку, с утра нянчившуюся с Алешей. И какая разница, с кем идти – с Океановым или другим мужчиной? Но никаких других мужчин на ее горизонте по-прежнему не было. Так что оставался один Олег. Ася бросила на него быстрый взгляд и решила, что он все-таки ничего, довольно симпатичный.

Бабушка права: ее мальчику нужен отец, а Океанов не худший вариант. Тем более что иных вариантов и не было. Да, он совершенно не похож на Сашу Майера, ну и что из того? Одинаковых людей на свете не бывает, может, это и к лучшему. Зато Олег деликатный, вежливый, не жадный, и главное, он нравится Алеше: тот с удовольствием играет с ним и даже идет к нему на руки, хотя чужих обычно не очень жалует. А то, что взгляд у Океанова цепкий и какой-то… вязкий, что ли, так это просто Асина фантазия, субъективное впечатление. Просто она слишком часто сравнивает его с тем, другим… Зато Олег всегда рядом – только руку протяни. Он никуда не уезжает, он не собирается получать знания в старинном университете, основанном римским императором. Может, он и есть та самая синица в руках, которая всегда лучше, чем журавль в небе?

Интересно, что сейчас поделывает этот журавль? Все еще летает в чужих облаках или уже вернулся домой, на родину? Хотя где бы он ни был в данный момент, ясно одно: до Аси ему уже давно нет никакого дела. Бабушка Зоя абсолютно права.

Глава 7

После полугода степенных чайных церемоний в бабушкином доме, еженедельных походов в кино, долгих прогулок по городу и коротких поцелуев в Асином подъезде, где они расставались после свиданий, сыграли свадьбу.

Свадьба была пышной, с большим количеством гостей, главным образом океановских близких и дальних родственников, которых оказалось немыслимое количество. С катанием на автомобилях, украшенных лентами и шариками, с шумным гуляньем в одном из центральных ресторанов. А также с битьем посуды и дракой, к счастью, довольно вялой и без тяжких последствий. На пышном торжестве настояла Татьяна Павловна, мама Океанова, которой страстно желалось, чтобы у Олежека, младшего и любимого сына, все было как у людей. На второй день колотили посуду уже дома у Асиных бабушки с дедушкой. Слава Богу, на этот раз не дрались.

Жених, слегка пьяный то ли от радости, то ли от рюмки водки, которую он опрокинул в себя на первом этапе действа под названием «выкуп невесты», выглядел довольным и совершенно счастливым. Невеста же ощущала странное чувство собственной непричастности ко всему происходящему. Ей казалось, что она ходит, разговаривает, улыбается, словно как в каком-то тумане, непонятно откуда взявшемся в этот ясный солнечный день.

В ЗАГСе, когда они еще только готовились ступить на красную дорожку, ведущую к светлому семейному счастью, Ася неожиданно почувствовала какое-то странное, тоскливо щемящее чувство. Возникло вдруг безумное желание стащить с головы эту кошмарную фату, лезущую в глаза, скинуть неудобные, сдавливающие пальцы ног туфли на высоченных каблуках и сбежать куда-нибудь. Она пыталась думать о чем-нибудь другом, например, о том, какой смешной муж у старшей сестры Олега, маленький, верткий, суетливый, немного похожий на французского комика Луи де Фюнеса, или о том, какой чудовищно яркий галстук у Олегова дяди, приехавшего вместе с женой, болезненной на вид женщиной, из какой-то далекой деревеньки. Однако это не помогало. Отчаянное желание скрыться, спрятаться от жадных взоров многочисленных гостей, а заодно и от жениха, смотревшего на всех (и на свою невесту в том числе) с широкой самодовольной улыбкой, было настолько нестерпимым, что Ася попыталась высвободить левую руку из его влажных пальцев. Не тут-то было: Океанов еще крепче, еще сильнее сжал ее ладошку, а улыбка на его лице стала еще шире и самодовольнее. Грянула музыка, и Ася, подавив вздох, растянула губы в улыбке и обреченно шагнула вперед, навстречу своей новой жизни.

Возможно, эта новая жизнь и была бы если не счастливой, то хотя бы просто сносной, не хуже чем у других, и, может быть, Ася притерпелась бы к ней, не вмешайся внешние обстоятельства. Обстоятельства эти, теперь известные как «лихие девяностые», бульдозером сметали привычные устои, давние традиции, рушили все, что попадалось им на пути, разбивали семьи, прежде считавшиеся крепкими и счастливыми. В Асиных воспоминаниях семейная жизнь с Олегом оказалась спаянной неразрывно с «лихими» девяностыми и теми проблемами, которые они принесли.

Впрочем, это случилось чуть позже. А сначала все было вполне прилично, особенно в первые два месяца. Жили они тогда с Асиными бабушкой и дедом. К началу третьего месяца Олег, которому не нравилось, что Зоя Ивановна, привыкшая руководить мужем и внучкой, пытается управлять и зятем, стал высказывать недовольство. Сначала намеками, а потом и впрямую, не стесняясь в выражениях. Происходило это по вечерам, когда Ася укладывала сына спать.

– Не понимаю, Насть, чего ты ее слушаешься, как пятилетняя?

– Ты о чем? – Ася, поправив одеяло в детской кроватке, повернулась к мужу.

– Хотя бы о том, что твоя старуха…

– Олег!

– Бабуля твоя не дает тебе перейти на заочное. Могла бы работать и учиться, денег было бы больше. Нет, ты не подумай чего, мне твоих денег не надо. Я ж о тебе забочусь. Могла бы, например, пальтишко и получше себе купить, чем то, в котором ходишь.

– Оно тебе не нравится?

– Нет, почему… ничего. Только, по-моему, из моды вышло.

– Ты ошибаешься. И вообще меня оно устраивает.

– Ну-ну. А все равно, зря ты позволяешь ей так собой командовать. Между прочим, давно пора жить собственными мозгами. Вот если бы я хотел перейти на заочное, а меня…

– Наверное, она права, – прервала его речь Ася, давая понять, что тема закрыта.

– Дело хозяйское. – Олег пожал плечами и с недовольной миной затих, правда, ненадолго: – Ну, скажи, с какой это стати я должен вставать в несусветную рань в свой законный, долгожданный, потом и кровью заработанный выходной? С какой это стати мы с тобой, Настька, должны ехать на гребаную дачу твоей назойливой бабули и ишачить там, как две сельские лошади? Нет, все, баста! Никуда не поедем! Я на своей работе напахался! Имею право хоть в выходной день отдохнуть? Нет, ты скажи, имею?

Ася вздохнула и посмотрела на мужа, удивляясь тому, как быстро обнаружилось все, что было прежде скрыто под маской. Если раньше он восхищался бабушкой, называл ее и в глаза и за глаза только Зоей Ивановной, то теперь иных эпитетов, кроме как «твоя старуха», «твоя назойливая бабуля» или «эта твоя нудная престарелая родственница», Ася от него не слышала. И если раньше Олег считал отдыхом прогулки и походы в кино, теперь все релаксационные мероприятия сводились к просмотру телевизора или валянию на диване с мятой газетой «Советский спорт» в руках.

– Но ведь бабушке с дедом трудно одним работать. Они же не молодые. Почему бы нам не помочь, – мягко возражала Ася. – Они ведь нам помогают, продуктами и вообще. Алеше вон столько одежек накупили. И игрушек. А то, что на даче выращивается…

– Да что там выращивается, – перебил, скривившись, Олег. – Чепуха одна! Нет, Настька, не поеду я никуда.

– Ну ладно, как знаешь. Я одна поеду. С Алешей.

– Ну и езжай, коли охота, – проворчал Олег и отвернулся. Он знал, что жена все равно растолкает его ни свет ни заря, вытащит из теплой постели и поволочет на постылую дачу вопреки всем его желаниям. Только потому, что так хочется ее нудной родственнице, это старой карге, подмявшей под себя и мужа, и внучку, а теперь старающейся наложить лапу и на него, Олега.

Ночью он долго ворочался в постели, обиженный на жену, и глухо бурчал себе под нос что-то неразборчивое, но в конце концов все же заснул. Ася лежала рядом, прислушиваясь к мерному дыханию Алеши и тихому похрапыванию мужа, и, наверное, уже в тысячный раз пыталась понять, не совершила ли она ошибки, согласившись выйти за Океанова. Нет, наверное, никакой ошибки не было. Всем хорошо: и бабушке, довольной, что пристроила внучку за хорошего парня, и Алеше, у которого появился наконец отец. Отец этот, правда, к Асиному безграничному удивлению, теперь почти не обращал внимания на ребенка, который продолжал тянуться к нему. А ведь раньше, до свадьбы, ей казалось, что он любит ее малыша. Нет, она, наверное, не права, хочет от мужа слишком многого. Он действительно сильно устает на работе, и вечером ему, конечно же, нужно отдохнуть, расслабиться, почитать газету, а в выходные подольше поспать. Не все же могут крутиться с утра и до позднего вечера, как ее бабушка, прошедшая войну и знающая, почем фунт лиха.

Вскоре, несмотря на настойчивые уговоры бабушки, молодые собрали пожитки и перебрались к Олеговой матери. На этом настоял Олег, заявивший, что мать, которая в последнее время прихварывает, хотела бы, чтобы сын с семьей был рядом. Вдруг ей станет плохо, понадобится помощь, а вызвать «Скорую» будет некому?

– Понимаете, Зоя Ивановна, после смерти отца ее здоровье сильно пошатнулось, – высокопарно объяснял Океанов. – Папин уход подломил ее силы.

– Конечно, Олег, все правильно, вы должны быть рядом, если она так хочет, – соглашалась бабушка Зоя, думая про себя: какой хороший, какой чуткий и внимательный сынок у мадам Океановой. Удивляло другое: Татьяна Павловна создавала впечатление абсолютно здоровой, небоязливой, подвижной женщины, которой сам черт не брат. Она была такая же коренастая и широкоплечая, как ее сын, с таким же ярким румянцем во всю щеку, широкими ступнями и сильными, как у мужчины, кистями рук. И водку на свадьбе глушила так, что у Зои Ивановны, тоже не чуравшейся спирта тогда, на фронте, а теперь позволявшей себе лишь несколько глотков сухого вина, просто дух захватывало. И плясала Татьяна Ивановна без устали, как заводная, словно кто-то подключил ее к электричеству. Однако мальчик прав, нельзя оставлять мать без внимания. У нее, у Зои, муж всегда рядом, под боком, сын с семьей живет неподалеку, всего через три дома, а у бедной женщины никого, кроме Олега нет. Дочка не в счет, она в Новосибирске, приезжает к матери только по большим праздникам.