Текст книги "Грязные деньги"

Автор книги: Анна Владимирская

Соавторы: Петр Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Ну?

«Вот это да, – подумала Вера. – Явление персонажа…» На пороге стоял здоровенный детина в трусах, небритый, с опухшей физиономией. И стоял он еле-еле. А запах, боже мой… От парня шла густая волна перегара, Вера невольно шагнула назад.

– Чего надо?

Хозяин квартиры на седьмом этаже пытался быть грозным, но язык заплетался.

– Это мы, Виталька, – сказала одна девушка. – Узнаешь?

Он всмотрелся в них сквозь едва заметные щели в красных веках, кивнул и потопал внутрь квартиры. Гости вошли за ним. Под ногами валялась обувь, какие-то ремни от брюк, кастрюля. Половину комнаты занимала незастеленная кровать. Штора на окне висела косо, наполовину оторванная от карниза. На столе и под столом стояли пустые бутылки из-под водки, коньяка, вина и каких-то незнакомых спиртных напитков. Бутылок на глаз было примерно десятка три.

На столике у кровати стояла большая черно-белая фотография с черной ленточкой в уголке. Милая девушка, светлые прозрачные глаза, лукавый взгляд, широкие брови…

Вера все поняла.

– Давно жену похоронил? – шепотом спросила она у ближайшей активистки.

– Совсем недавно, – тоже шепотом ответила она. – С тех пор не просыхал. Пьет все время.

– А так ему лучше, – сказала вторая. – Иначе он с ума сойдет.

И они вкратце рассказали то, о чем Лученко уже почти догадалась. Столкновение жильцов со строителями, беременная жена, неудачный толчок в живот, какие-то осложнения… Несколько дней Виталия не хотели отпускать из больницы имени Павлова, психиатрического отделения. Сам ушел, выломал двери, унес на плечах двух санитаров, которые могли скрутить и успокоить медведя. По пути стряхнул их, как котят, и вернулся домой. Хоронил жену уже совершенно нетрезвым, молчал. С тех пор не разговаривает ни с кем, пьет непрерывно.

Вера подошла поближе. Виталий полулежал на подушке, сопел. Не спит, просто лежит. Видимо, так день заднем. Поднимается только купить спиртного.

Вера кожей, каждым нервом чувствовала его адскую боль. Ничем не заглушаемую, никаким алкоголем. Тут кратковременная амнезия не поможет, тут надо это пережить. Впустить горе в себя до самой глубины, кричать, крючиться в муках – и потом отпустить. Только так можно победить то, что известный психотерапевт и писатель Леви называет «психалгией» – невыносимой болью души. И не победить даже, а заглушить, притерпеться, жить с ней.

Она все же дотронулась до его плеча, отдала ему своей силы, сколько смогла.

– Пойдемте, девушки. Тут задавать вопросы я не буду.

В лифте девчонки молчали, смотрели на Веру с уважением. Они вышли во двор, изо рта сразу повалил пар. Тут сбоку подошел парнишка, Вера его узнала, хотя он надел лыжную объемистую куртку. Тот, что ролики искал.

– Вы простите родителей, – негромко сказал он. – Они боятся.

– К вам приходили? – спросила Вера.

– Ага. Приходили парни, здоровенные такие, серьезные. Но разговаривали очень вежливо, даже культурно… Гады… Сказали: не стоит ничего плохого о стройке говорить журналистам, не надо писать жалобы в разные инстанции. А то может беда случиться. Кто-то поскользнется на улице и сломает ногу, кто-то в темноте голову разобьет, свалится с лестницы в подземном переходе, который в метро… Чьи-то дети могут из школы до дому не дойти… Знаете, они ведь всем в нашем подъезде это сказали. Одна семья возмутилась, так на следующий день все так и произошло. Я их знаю, Алка со мной учится. Ее поймали по дороге, раздели. Спасибо, что не изнасиловали – помешал кто-то, она закричала… Она до сих пор из дому не выходит, трясется вся. У ее мамы вытащили из сумки кредитную карточку и все сняли со счета. А папа Аллы действительно упал и…

Мальчик запнулся. Вера молчала.

Все это она, конечно, знала, просто забыла. Об этом не думаешь каждый день. Может быть, из чувства самосохранения…

Конечно, когда у нескольких человек из десятков миллионов есть деньги – огромные, сравнимые с годовым бюджетом маленькой европейской страны, – то эти несколько человек обязаны взять все под контроль. И они контролируют все, что движется или стоит. Политиков и певцов, футбол и журналистику, телевидение и торговлю алкоголем, оружие и нефть, милицию и криминальные элементы. Землю и все, что на ней, и все, что в ней. А когда кто-то пытается сопротивляться, то к нему приходят без спросу специальные люди и все доходчиво объясняют.

А даже если бы вы не боялись угроз… Ну, допустим. Все равно – все пути уже пройдены, все заранее известно. Вы пойдете в суд – раз, другой, третий. Вас опозорят и выгонят. Вас самих обвинят в том, что вы себя ударили или что вы сами себе устроили под окнами котлован. Вы напишете в международный суд по правам человека, еще куда-то. Вас поймут, но не помогут. Секундное сочувствие и всегдашнее равнодушие – вот чего вы добьетесь. Вы будете собираться на кухнях и ругать богачей, страну, жизнь. Все это уже давно было, и ничего не изменилось…

Парнишка прервал затянувшееся молчание:

– Алка говорит, что теперь он ходит на костылях… В общем, больше никто не стал проверять. Все боятся.

– Я понимаю, – тихо сказала Вера. – Не переживай, иди. Это не стыдно.

Он еще постоял, тогда Вера сама отошла. Она уже все выяснила, что хотела.

А вот ей было ужасно, невыносимо стыдно.

* * *

Рано утром, в половине шестого, когда прохожих на улицах еще не было ни одного – в такое время все еще спят, к строительству подъехал специально оборудованный автобус. Из него вереницей черных муравьев высыпали друг за другом милиционеры в полной экипировке, омоновцы. Десятка три или четыре. Они были в специальных шлемах, которые защищали голову и подбородок, в прочных жилетах, с дубинками и щитами. На поясе у каждого висели наручники, газовые баллончики и, конечно, пистолеты.

Каждый такой парень – а отбирают в эти спецотряды богатырей и к тому же специально обучают – способен был в одиночку и без особого напряжения уложить на землю и заковать в наручники, то есть задержать, минимум пятерых обычных граждан. Другими словами, операция, надо думать, предполагала захват самое меньшее сотни человек.

А в четырех палатках, которые стояли у забора строительства, сейчас досматривали свои сны семь девушек и парней из «Гражданского сопротивления». Остальные приходили днем с плакатами и лозунгами, и тогда казалось, что их десятка два.

Слаженно двигаясь, словно команда роботов из голливудских фантастических фильмов, отряд милиционеров прошелся по палаточному городку, как бритва по заросшему подбородку. Они сметали на своем пути все. После них не осталось никаких палаток, ни ящиков, ни даже обрывков плакатов, никаких людей – ничего.

А криков сонных активистов, если они и звучали, в машине, где сидел Тимур Акимов, слышно не было. Он проводил спокойным взглядом омоновцев, которые забрались в свой автобус, и удовлетворенно кивнул. Отлично, дело сделано. Чуть позже можно доложить хозяину, что все, о чем он договорился с определенными людьми, выполнено безупречно. Всегда бы так. В данном случае обязанность Тимура была проследить, и он свое дело тоже выполнил безупречно…

Вера Лученко пришла на работу в плохом расположении духа. Почему? А вот как раз непонятно. Может, вчерашние ее визиты в квартиры живущих у стройки людей испортили настроение? Да, но не только. После этого она пошла в театр, весьма удачно нашла Антона Билибина. Он был очень рад поговорить с ней о чем угодно, даже не пришлось расспрашивать – сам все рассказал… Так что она уже могла ответить практически на любые вопросы о том, что происходило на строительстве торгово-развлекательного центра, с самого начала.

А отвечать не хотелось, вот в чем дело…

Казалось бы, работа и, как говорится, ничего личного. Отличная поговорка, кажется американская. Однако не бывает так, чтобы совсем ничего личного. Ничего личного – это у механизма, скажем, асфальтового катка. Он наехал и раздавил тебя, но поскольку личности у него нет, то и обижаться вроде глупо. Только ведь и катком кто-то управляет…

Очередь у кабинета сегодня почему-то совсем небольшая. Ну да, скоро декабрь, в воздухе носится предчувствие праздника и подарков, запах мандаринов и сосны… Болен, не болен – потом, все потом!.. Если что не в порядке, лечиться будем позже, после Нового года… До начала приема еще десять минут. Что ж, пока никого нет и никто не мешает, надо решиться. Она медленно набрала воздуха в грудь, медленно выдохнула. Взяла телефон и набрала номер Чернобаева. Занято. Деловой человек. Разговаривает… Она набрала номер еще раз – снова занято. Дам ему пять минут, подумала Вера. Хватит, нельзя больше тянуть. Чем бы это ни кончилось, она не может больше допустить, чтобы он считал, будто Лученко работает на него, на Чернобаева. И никто не должен так думать, даже она сама.

Это просто невыносимо. Дышать тяжело от такой мысли. Черт ее дернул согласиться на его предложение!.. Нет, это не черт, это деньги. Денег захотелось. Но ей казалось: подумаешь, просто и легко заработаю. Проявила слабость – и пожалуйста, теперь надо расхлебывать. Знаменитая своим милосердием, добротой и щепетильностью доктор Вера Лученко работает на олигарха Чернобаева, который захватил кусок земли в самом центре Киева, чтобы построить там торгово-развлекательный комплекс! А жителей соседних домой запугивает, ломает – и в психологическом смысле, и в физическом. При этом на власти плюет, на постановления судов не обращает внимания, прокуратуру в упор не замечает. Олигарх. Всесильный полубог, скорее полудьявол. Вот на кого ты работаешь, доктор Лученко.

Ее чуть не затошнило. Да, доигралась…

Снова набрала номер, и наконец Чернобаев сказал:

– Надеюсь, у вас хорошие новости.

– Здравствуйте, – с нажимом произнесла Лученко.

– Ну, здравствуйте. И?

– Сергей Тарасович, я расторгаю наш договор.

Пауза, молчание.

– Уточните. – Голос его стал ледяным.

– Я не стану ничего делать, чтобы ваша стройка заработала. Не будет никакого разоблачительного материала и показательного процесса. Доказывать, что люди пострадали от убийц, а не от чертей, – не буду. Открывать строителям глаза, поднимать на смех весь мистический флер – то же самое. Ведь вы этого от меня хотели? Я все точно изложила? Так вот, нет. С этой минуты я на вас не работаю.

– Приезжайте ко мне, обсудим. Такие вопросы по телефону не решаются.

– Не хочу приезжать, мне некогда, я на своей работе. И уже достаточно времени потратила на ваш возмутительный, безнравственный проект.

В трубке послышался скрежет. Зубами, что ли, скрипит?

– Еще никто так со мной не разговаривал…

– Не пугайте!

– Я? Я никого не пугаю, у меня в этом нет необходимости. Так. Сейчас я сам к вам приеду.

– Но…

В трубке послышались короткие гудки.

В дверь постучали, заглянула девушка из регистратуры с ворохом бумаг в руках.

– Вера Алексеевна, Илья Ильич просил зайти. Зайдете? – Она взглянула на Лученко, чуть удивилась и заторопилась. – Я дальше побежала!

Она закрыла дверь, а Вера спохватилась: какое у меня было выражение лица, интересно…

У двери кабинета главврача толпились несколько человек, среди них врачи, все озабоченные. «Наверное, очередной конфликт», – подумала Лученко и вошла. Дружнов сидел за своим столом хмурый и что-то выговаривал двум медсестрам. Однако, увидев Веру Алексеевну, просветлел лицом, сестричек отпустил и сказал:

– Ну, как вы поживаете, моя драгоценнейшая?

– Как всегда. А вам что-то от меня опять нужно, дражайший мой шеф?

– А вот и не угадали! – Он хитро улыбнулся и потер руки. – Наоборот. Ладно, не будем размазывать, а то у меня еще куча дел, и все не такие приятные. Помните племянницу американского магната-вертолетчика? А? Ту самую, которую я вам летом сосватал грешным делом?

– Конечно.

– И что? Вы ею занялись?

– Илья Ильич, будто вы не знаете. Она же у нас лежала. Отвечаю на ваш незаданный вопрос: да, она уже в порядке. Здорова, счастлива, можно за нее только порадоваться. Всем бы так… Короче, повезло на этот раз.

– Повезло? Скромничаете. Вы волшебница, милая Вера Алексеевна, это у нас все знают… Так что, – Дружнов снова потер руки, – я могу напомнить этому Осокорову, акуле капитализма, про его обещания? И потребовать закупки для нас какой-нибудь аппаратуры? В порядке спонсорской помощи.

– Как хотите. Только должна заметить, что Марк Игоревич никакая не акула, вы смотрите, не проколитесь в разговоре с ним. Он сейчас больше известен в мире как меценат, организатор ежегодных фестивалей магии и фэнтези.

– Ну да? Я в этом ничего не смыслю.

– Я тоже, это его племянница Милена просветила. Оказывается, пока мы тут с вами лечим и спасаем, все культурное человечество с ума сходит от праздника, который спонсирует Осокоров. Потому как там и цирк, и фокусы, и страшилки с ужастиками. А? Нелюди, а дети…

– Давно известный факт, люди и есть дети, особенно когда больные.

Они помолчали.

– Так что? – спросила Лученко. – Он приезжает?

– А я вам что, не сказал? – удивился Дружнов и хлопнул себя по лбу. – Совсем голову заморочили. Прилетает, родимый. Наверное, племянницу проведать и проверить, как ее здоровье. Тут я на него и навалюсь, давно хочу новый комплекс наркозно-дыхательной аппаратуры и реанимационных систем… Впрочем, я не то хотел сказать. Он же ваш гонорар везет.

– Неужели? Не забыл, значит, – скептически сказала Вера.

– Не забыл. Так что вы его встретьте в аэропорту, сделайте одолжение.

– Может, лучше племянница?

– Племянница тоже хорошо. Но и вы непременно. Ему приятно будет.

– Я подумаю.

– Ну, Верочка Алексеевна, – протянул главврач, – я же знаю, вы его очаруете, и тогда…

У Лученко в кармане халата завибрировал телефон. В клинике она звук отключала. Глянула на монитор – Чернобаев…

– Простите, потом, – сказала Вера и торопливо вышла из кабинета.

– Я вам дату и время отдельно скажу! – крикнул ей вдогонку Дружнов.

Лученко отошла от кабинета по коридору подальше, поднесла телефон к уху.

– Да?

– Нам надо поговорить.

– Я же вам сказала…

– Выходите из клиники, я в машине, прямо на парковке. За несколько минут у вас там никто не умрет. Жду.

Что ж, придется поговорить, иначе не отстанет…

Она подошла к машине, села на заднее сиденье, посмотрела на водителя. Это был не Тимур, а Василий. По знаку хозяина он вышел наружу и встал сбоку.

– Так в чем дело? – спросил Чернобаев. Он был серьезен и напряжен, никакой игривости, как тогда, в ресторане. – Я вас нанял, а вы меня кидаете? Знаете, что бывает с теми, кто…

– Стоп.

Лученко произнесла это негромко и спокойно, но у олигарха сказанное почему-то отдалось в ушах пушечным выстрелом. И в машине ощутимо понизилась температура, стало холодно.

Сергей Тарасович отодвинулся от докторши.

– Вы… Вы… – растерянно сказал он. – Не надо показывать ваши фокусы, будьте человеком…

– Это чтобы вы немного остыли. Послушайте меня. Я категорически не согласна с тем, что вы затеяли на том перекрестке, напротив театра. Не буду вам сейчас рассказывать всего о безнравственности и хамской наглости этого проекта – боюсь, вы таких слов не знаете. Да, я допустила ошибку, когда соглашалась, но меня оправдывает то, что я не знала конкретики. А теперь знаю.

Чернобаев уже взял себя в руки.

– Вам что, торгово-развлекательный комплекс мешает?

– Да, мешает. У нас их и так на каждом углу. Торгуем и развлекаемся. Вы изуродовали мой родной город…

– Это и мой город.

– Сомневаюсь. Со своим так не поступают. Но, во всяком случае, то, что от него осталось после таких, как вы, – уже и не мое.

– Значит, вы против небоскребов? Здание из стекла и бетона вам уродливо? А вы за границей были когда-нибудь? В Чикаго, Дубае или Нью-Йорке?

– В Нью-Йорке была.

– И чем вам плохи нью-йоркские небоскребы? Весь мир Манхэттеном восхищается! А мое здание будет не хуже. И через двадцать лет, может, их будет целая улица. Киев станет как Манхэттен, будет привлекать туристов!

– Но какой ценой!

– Да, война, противостояние, народ не хочет. А в Нью-Йорке было то же самое, и застройщики, несущие в мир новое и непривычное, – победили. Ничего, привыкнете! Вы ведь как насекомые, ко всему привыкаете. Вам улицы переименовывают, памятники сносят – вы привыкаете.

Вера вздохнула. Бесполезный разговор…

– Вы забыли сказать, что нам кризисы устраивают, дурацкие законы принимают, избивают и сажают, повсеместно закрывают продуктовые магазины и открывают банки. Или бутики, где ни один нормальный человек ничего себе не купит. И мы привыкаем. Да? Вы там у себя, на Олимпе, от количества денег просто больны. Вас лечить надо.

– Ага! Так вы против богатых?! Отлично! Вот куда мы зашли в нашем разговоре. Но мы, богатые люди, нужны, вам без нас не обойтись! Думаете, мы жестоки? Думаете, вы, умные да милосердные, смогли бы управлять страной?! Да вас тут же растерзают свои же. Милосердие и всякая там благотворительность – чушь. В природе их нет, а мы – часть природы. И вообще: где бы вы были, если бы несколько человек в стране вами не управляли? Если бы не сделали все, как надо? Не спорю, имеются издержки, так сказать, жертвы, но без них не бывает. А если бы не мы, люди с деньгами, воцарился бы хаос! Вам кажется, что олигархи – зло, но вы даже не представляете, что бы произошло без нас. Все катастрофы, войны и несчастья вам показались бы мелочью!

– Ну и зачем вы мне это говорите? Да еще с таким пафосом, будто вас на видеокамеру снимают. Хотите сочувствия, что вас никто не понимает? Не дождетесь.

– Хочу, чтобы вы не играли в благородство! И объясняю устройство нашего мира. Не будьте брезгливой, вам же нужны деньги, я знаю!

– Это будут грязные деньги, мне такие не нужны.

– Ах, так…

– Да, так. И я не против богатых. Я против таких, как вы. Потому что в погоне за своими интересами вы, сильные мира сего, совершенно забыли: слабых нужно задабривать. Слабых мира сего лучше не сердить – их очень много. Догадываетесь, на что я намекаю? Нужно идти им на уступки, что-то им давать. Да, гастрономы. И да, свои шопинг-моллы строить не в центре, а за окружной дорогой!

– Ну хорошо, я постараюсь в парламенте такой закон…

Вера не дослушала, открыла дверцу автомобиля и встала.

– Я даю вам немного времени! – крикнул ей вслед Чернобаев. – Вы еще можете передумать.

Она захлопнула дверь, развернулась и пошла в клинику.

12 В ОДИНОЧКУ ПРОТИВ ВСЕХ

В день убийства. 3 декабря.

Несколько дней назад синеглазая женщина прикоснулась к его руке, и с того момента Виталий чувствовал себя иначе. Постепенно что-то менялось. Странно, что он вообще что-то чувствовал впервые за полтора месяца, кроме жгучей боли в груди, – или где Там находится душа. Вначале он вдруг увидел паутину на потолке и понял, что это ведь непорядок. Диана бы не допустила такого. И еще странно: впервые, когда он мысленно произнес имя умершей жены, это не сопровождалось внутренним криком, метанием эха этого имени в голове, болью, желанием орать изо всех сил и с разбегу удариться башкой об стену, чтобы перестать слышать, перестать мучиться.

Он ведь потому и пил все это время, чтобы выдержать, не разбить голову. Это было бы как-то нехорошо, не по-мужски. Это означало бы слабость. Но было так заманчиво… Он пил и пил, долго не пьянея, потом переставал чувствовать щеки, шею, после них – ноги. И так каждый день. Хотя уже перестал отличать один день от другого. Он не брился, практически не мылся, если не считать плескание холодной водой в лицо – иногда, когда становилось совсем уж плохо.

А вот сегодня наконец пить почему-то расхотелось. Виталий прислушался к себе, к новым ощущениям и понял: пришло время действовать. Откуда явилась эта уверенность, он не знал и знать не хотел, явилась – и все. Он поступал, движимый инстинктами, и если инстинкт самосохранения подсказывал ему пить водку столько времени подряд, то теперь, значит, он же велит ему перестать. Но тут такое дело: если не пить, тогда надо мстить. Иначе жжение в груди станет невыносимым. И Виталий, бывший десантник, вдовец, но прежде всего мужчина, отнесся к этой необходимости спокойно и философски. Надо – значит, надо.

Ни о чем особенно не думая, он полез в ванну и отдраивал кожу целый час. Побрился, глядя в зеркало и не очень узнавая в этом опухшем, почерневшем лице свое лицо, вышел в комнату и принялся за уборку, открыв настежь балконную дверь. Понадобилось пять больших мусорных пакетов, еще два часа работы с пылесосом и шваброй. Он трудился как автомат, не уставая, не чувствуя холода с улицы.

Теперь следующий этап. Он залез на антресоли, открыл чемодан, вынул сверток, развернул. Три метательных ножа. Давно не доставал… Взял телефонную трубку, но она не работала. Тогда Виталий подключил мобильный телефон к зарядке и набрал номер.

– Привет, Дэн. Это я, Виталий Ивченко. Я тоже… Извини, сейчас некогда. Мне нужно несколько игрушек, наших, тех самых. Потом объясню. Да, прямо сейчас.

Положил трубку, подошел к шкафу. Достал чистую тельняшку, летнюю форму десантника, голубой берет, сапоги. Все надел, посмотрел в зеркало, поправил берет, одернул пятнистую гимнастерку. И вышел на кухню заваривать чай.

Снаружи стемнело, Виталий успел выпить три чашки чая, когда под окном взревел мотоцикл и ритмичными ударами забухала музыка. Через минуту в дверь позвонили, в квартиру втиснулся парень. Такой же большой и широкий, как Виталий, только длинноволосый и бородатый, весь в коже и металлических шипах.

– О, вот так, значит… – Дэн, прищурившись, поглядел на Виталия. – Это серьезно, брат. Я с тобой?

– Нет. – Хозяин отвечал скупо и коротко. – Я сам. Спасибо.

Гость положил на стол четыре таких же ножа, какие недавно достал Виталий. Еще раз внимательно посмотрел на него из-под косматых бровей. Пожал плечами, двинул товарища кулаком в плечо и вышел. Во дворе взревело, ритмичное буханье музыки затихло вдали.

Десантник постоял еще несколько минут, о чем-то думая. Решительно опустился на пол и стал отжиматься – десять раз, двадцать… Казалось, это движется вверх-вниз не человек, а машина. На пятидесятом отжимании он почувствовал струйку пота на лбу и поднялся. Подумал: «Пить меньше надо, раньше отжимал сотку!»

Подошел к фотографии Дианы, долго смотрел на нее своими усталыми глазами, сел рядом и стал ждать. Чуть позже он почувствует, что готов, возьмет со стола все ножи и выйдет из дома.

…В это время у Веры Лученко продолжался обычный рабочий день. Хотя никакой из дней работы врача обычным не назовешь. Приходили разные люди. Не только больные, а очень часто вполне здоровые физически, но с житейскими проблемами, на грани надлома и депрессии. Изношенные лица, изношенные души. Не знающие, как жить в определенных обстоятельствах, или не умеющие. Приходили родители, чтобы попытаться найти общий язык с подростками, как-то их урезонить. Приходили тяжело переживающие развод, ссору, хамство начальства… Из соседних отделений шли больные – после операций, с проблемами восстановления здоровья… Изредка кто-то из близких приводил мужа, брата, отца с запущенным алкогольным бредом, тут уж никакие разговоры не помогали, только в стационар.

Вера заполняла журнал и боковым зрением увидела, как в кабинет вошла стройная женщина средних лет. Подняла глаза – и ахнула: это была Милена Осокорова!

– Вас не узнать, вы просто цветете, – сказала Вера.

– Здравствуйте, дорогая моя! – Гостья расцеловала хозяйку кабинета. – Это все вы! Если бы вы не подсказали мне преподавать…

Вера улыбнулась.

– Приятно видеть перед собой здоровую и счастливую женщину. Но это же не я развила бурную деятельность в кружке, как там его…

– «Умелые руки». Только…

– Вы, вы, Милена Леонидовна. Чего бы стоили мои подсказки, если бы вы поленились? Лежали бы на диване, жалели себя. Таких очень много, поверьте!.. Надеюсь, вы ко мне сегодня без жалоб?

– Нет, я просто так, забежать на минутку и еще раз поблагодарить. – Глаза Осокоровой сияли. – И глянуть: что бы вам еще такое сделать своими руками.

Она оглянулась вокруг, Вера тоже, и обе рассмеялась.

– Милая моя, вы тут уже все, что можно, побелили и покрасили, заклеили и навесили! У меня просто образцовый кабинет. Могу экскурсии устраивать для сотрудников.

– Может, им тоже что-то нужно…

– Не знаю, не знаю. Я подумаю, – хитро прищурилась Лученко, – что с них за это взять.

– Кстати! Вы же знаете, что дядя Марк скоро будет в Киеве?

– Да, слышала…

– Наверняка он будет вас благодарить.

Вера пожала плечами и спросила:

– Как насчет встречи высокого гостя в аэропорту?

– Ой, я не смогу, мне очень жаль… Как раз в этот день занятия в кружке! А я не хочу пропускать «прием лекарства», которое меня спасло. Понимаете?

Вера Алексеевна понимала. Они уже прощались, когда зазвенел внутренний телефон.

– Лексевна! Есть работа по твоей части, – услышала она голос дежурного врача. – Суицид. Так что выходи, берем тебя и едем по адресу.

Лученко вспомнила, что в этот день ее клиника дежурит по городу.

– Кто вызвал? – спросила она, торопливо всовывая ногу в сапог. Она знала, что в этом случае решают секунды.

– Подруге не понравилось, как женщина с ней поговорила по телефону, она и примчалась. А та дверь не открывает. Хорошо, у подруги ключи были. Короче, нашла она пациентку в ванной, полной крови с водой. Чикнула себя по венам. Вот нам и позвонили.

«Можем не успеть», – думала Вера, пока они под завывание сирены мчались по улицам. Однако приехали вовремя. Женщина успела полоснуть себя только по одной руке, и то не фатально – видимо, испугалась боли… Потеряла много крови, но осталась жива. Старший бригады осмотрел рану, кивнул Вере – дескать, есть шанс спасти – и начал обработку.

В машине у неудачливой самоубийцы взгляд стал осмысленным. Она увидела Веру, спросила:

– Кто вы?

– Врач, Вера Алексеевна. А вас как зовут?

– Зовите меня Рена… Полное имя слишком длинное: Рената…

– Рена, мы вас сейчас в больницу положим. Хотите, подруга с вами посидит?

– Не знаю… Я здорова, но просто не знаю, как жить… Потеряла смысл, понимаете?

«Как не понять… – подумала Вера. Она сталкивалась с подобным, к сожалению. – И за смыслом ты в ванну залезла с ножичком, и вены резала тоже ради этого хваленого смысла, а как же…»

– Понимаю, – сказала она.

Как только ее разместили, Вера зашла к пациентке.

– Давайте по порядку, – сказала Лученко. – Не торопясь, спокойно… – А сама наблюдала, привычно считывая информацию, как быстродействующий сканер.

Рената рассказала, что у нее всегда была мечта: выйти замуж за состоятельного мужчину… Пока она объясняла, почему именно, Вера делала выводы. Сложение астеническое, сутулая, лицо отрешенное, улыбка растерянная. Судя по некоторым деталям, считает себя инопланетянкой в смысле эмоций – даже нормальный голос для нее громок, а уж громкий… Но и другим с ней нелегко. Витает где-то в заоблачных высях, снисходит…

– Ну конечно, когда я встретила Артема, то про всякие девчоночьи глупости вроде яхт и пальм забыла, – грустно улыбаясь, рассказывала она. – О деньгах не задумывались, всего хватало. Но потом…

А потом они решили родить малыша. Прекрасное здоровое желание, но… Рената начала проявлять недовольство существующим положением вещей. Что, если она родит двойню? И вообще, разумнее родить двух, трех детей, пока молоды. Хватит ли им тогда денег? Получалось, что нет. «Но я же работаю и зарабатываю!» – говорил Артем. «Но ты до сих пор обыкновенный архитектор, стать руководителем не стремишься, карьеру не делаешь!» – возражала женщина.

Артем работал в преуспевающем архитектурном бюро, заказов хватало, можно было бы получать вдвое, втрое больше. Стоило лишь стать поближе к главному… Но он не умел. Или не хотел?.. А главный держал Артема на третьестепенных ролях, на подхвате. Все лучшее – себе, хотя и так уже в деньгах купаться мог.

– Не знаю, может, Артем ему не показался. Хотя он очень талантлив. Но так продолжалось год…

Рената пилила мужа, упрекала, просила. Казалось, это никогда не кончится. Ей мерещилось, что она уже сейчас отказывает себе во всем, экономит. Жизнь проходила угрюмо и безрадостно. И тут в бюро пришла работать молодая энергичная красотка.

– Я даже имя ее не назову, у меня на него аллергия… – скрипнула зубами рассказчица. – Ненавижу! Она всего за несколько месяцев интриг убрала главного архитектора куда-то в сторону, а сама сделалась шефом. Поразительно, как неразборчивы в средствах некоторые!

Правда, она сразу дала зеленый свет Артему, подняла его до себя, и у них появились наконец настоящие деньги. Теперь, решила довольная Рената, можно и детей заводить. Но когда? Муж появлялся дома поздно, уставший и измочаленный. А когда она пыталась его расшевелить ласками, говорил: «Прости, мне нужно просчитать вот эти два проекта на завтра». И углублялся в свои планы с чертежами. Женщина забыла, когда они в последний раз занимались сексом. Да что сексом – хотя бы вместе ужинали! Оказалось, что состоятельный муж на руководящей должности – это совсем не то, чего она ожидала.

– А обиднее всего, что в те редкие минуты, когда мы все-таки были вместе, я все чаще ловила на себе его удивленный взгляд. Я заметила, что раздражаю его, мешаю ему, его вкусы изменились и стали отличаться от моих.

Вера уже предвидела концовку. Она угадала – Артем постепенно отдалился, вскоре бросил Ренату и женился на энергичной красотке.

Посетительница ссутулилась, сидя в кровати, и сказала:

– Ну вот. И я теперь не знаю, что будет дальше. Я боюсь не просто мечтать – мне страшно вообще хотеть. Мне страшно, что я снова могу оказаться такой наивной дурой в любом вопросе. Могу ошибиться в элементарном. И я не знаю, что мне делать, как жить и зачем. Только одно знаю: нельзя было заставлять своего мужчину зарабатывать больше, чем он в состоянии, чем он сам хочет. Оказывается, деньги – не главное.

Она не плакала, однако в глазах плескались непролитые слезы. А Вера, которая расхаживала по палате, вдруг остановилась и застыла. Андрей!.. Ведь он вкалывал в своей клинике допоздна, чтобы заработать. И чтобы закончить строительство домика в Пуще. А началось это с ее, Вериного недовольства: дескать, когда же, сколько же можно жить в чужом помещении и платить… И она тоже постепенно перестала его видеть. Только почему-то считала, что ему стало неинтересно дома. Господи, да что же это такое! Опять сапожник без сапог, опять в своем глазу бревна не вижу!

Лученко сделала глубокий вдох, потом медленный выдох, чтобы успокоиться. Рената ждет помощи. Она погладила ее по плечу, вздохнула сочувственно и села напротив.

– Что ж, будем работать, Рена, – сказала она. – Будем искать ваш потерянный путь. Но обязательно вместе. Я вам только помогу, подскажу, а идти вы должны сами…

Около девяти вечера в театре закончился спектакль. Давали «Мелкого беса» по Федору Сологубу, Антон Билибин заранее пригласил Веру и просил потом остаться с ним в гримерной. Обсудить и все такое… Но Вера не хотела оставаться, ответила артисту, что будет с другом. И попросила не один билет, а два, ведь идти одной в театр как-то неловко. Она пригласила Никиту Зарайского. «Снова играть влюбленного?» – усмехнулся тот. «Нет, просто смотреть хороший спектакль».