Текст книги "Грязные деньги"

Автор книги: Анна Владимирская

Соавторы: Петр Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Я помогу тебе собраться, – сказала она. А когда Андрей с лицом обиженного ребенка попытался было отказаться от помощи, мягко добавила: – У меня это получится лучше, дорогой.

* * *

Строительные конструкции достигали уже высоты пятого этажа. Два башенных крана нависали над стройкой своими хищными клювами, верхушки кранов терялись в высоте. Из бетона торчала железная арматура устрашающего вида острыми концами вверх. Вся стройка представляла собой лес массивных бетонных колонн с полукружьями выступов – каких-то будущих балконов или галерей. На первых двух этажах краснели кирпичные стены, впрочем, сляпанные наспех и не до конца. В остальных местах зияли провалы и темнели щели. Наверху постоянно сновали деловитые рабочие, и если постоять у забора, то можно было услышать будничный мат, почти без вкрапления нормальных слов. Работа шла в три смены, строительство продвигалось довольно быстро.

Несколько раз, правда, стройка останавливалась на один-два дня. Это когда прокуратура города выносила постановление о прекращении незаконного строительства, и ликующие жители микрорайона вместе с работниками театра и активистами дела спасения Киева устраивали праздник. Многочисленные копии решения расклеивали на заборе, пели песни, обнимались и поздравляли друг друга. А потом снова внутрь заезжали самосвалы, гудели краны, грохотала прочая техника.

Люди терялись, недоумевали, они ничего не могли понять. Как так? Ведь запретили же? Татьяна, юрист «Гражданского сопротивления», отбивалась от десятков вопросов как могла, составляла новые заявления и иски.

– То шо ж вы за сопротивление такое?! – кричала на них раздосадованная активистка из ближайшего дома. – Толку от вас…

Остальные высказывались в том же духе.

Перед воротами несколько раз организовывали концерт в знак протеста. Певцы пели песни, иллюзионисты показывали фокусы. Это все были не профессионалы, они работали бесплатно. А когда подключались артисты театра и разыгрывали сцены из классики, тут уже звучали настоящие овации.

Надо сказать, что здание театра заметно пострадало от строительства. По фасаду его сверху вниз поползла трещина, она раздваивалась и выглядела страшновато. Главный режиссер театра писал протесты и заявления в разные инстанции, включая Министерство культуры и президента. Результат был ровно такой же, как и с прокуратурой: на день стройка замирала, затем возобновлялась.

– Наверняка хозяин этого безобразия какой-нибудь народный депутат, – говорили знающие люди. – Очередной миллионер, олигарх, трясця його матери… Мы против него все равно что муравьи.

Директора стройки подкарауливали журналисты, совали свои микрофоны под его длинный нос, задавали сто пятьдесят вопросов в минуту. Ответ был один: «Без комментариев». Так что хозяин безобразия пока оставался неизвестным.

В этот день в городе свистел сильный ветер. Он пригибал деревья к земле, носил по воздуху скрюченные желтые листья каштана и пыль пополам с мусором. Гулко хлопали на ветру какие-то незакрепленные доски. Осень решила заявить о себе так, чтобы всем это стало заметно. Но работа есть работа, и ни метеорологические катаклизмы, ни смена времен года ей мешать не должны.

– Стефко, дуй нагору, – сказал мастер молодому парню. – Там треба ище пара рук.

Богатырского вида парень в оранжевой каске улыбнулся, подкрутил усы и показал мастеру ладони, размером с тарелку каждая:

– Ось така пара?

Тот хмыкнул.

– Давай-давай, здоровань…

Загудел механизм, парень унесся в небо на подъемнике. Мастер отвернулся. В лицо ему дунул ветер и сыпанул песок, он заслонился рукой в брезентовой перчатке. В этот момент откуда-то сверху грохнул звук, похожий на выстрел. Мужчина инстинктивно отскочил, пригибаясь, потом выпрямился и посмотрел вверх.

Там творилось неправдоподобное, такое, во что поверить было никак невозможно. Подъемник летел вниз, накреняясь и переворачиваясь, обрывок троса немыслимой извилистой кривой летел вслед за ним. Мастер изо всей силы укусил себя за кулак, шепнул «Не-не, не…» – и тут подъемник грянул о землю.

– Стефан!!!

Отовсюду сбежались рабочие, они подходили к груде искореженного металла и тут же отворачивались, закрывали глаза. Некоторые начали осенять себя крестом…

Шансов у богатыря не было, конечно, никаких. Бедный Стефко… Мастер мельком глянул на расплывающуюся из-под обломков кровь, отвернулся и начал звонить. Не в «скорую», а директору, своему начальнику. Он, мастер, был человеком опытным и повидал немало несчастных случаев. Нужно немедленно известить начальство, а там завертится: сохранить до начала расследования несчастного случая обстановку, проинформировать нужные органы, организовать комиссию, начать расследование… У него аж зубы заныли. Сроки теперь, конечно, не выполним. А главное, эти шакалы, что снаружи, тут же пронюхают. И начнется шабаш…

Вечером у ворот строительства все еще стояла машина «скорой помощи» и два милицейских автомобиля. Служители порядка в полном спецназовском облачении – со щитами, дубинками и касками – сдерживали толпу.

– Доигрались! – слышались крики. – Так вам и надо! Предупреждали же – не захватывайте нашу землю!

Несколько оперативников и следователь прокуратуры сидели в вагончике на территории и жалели, что они не догадались вчера заболеть или уйти в отпуск. Дело совершенно тухлое. С одной стороны, общественность с них не слезет, газеты завтра впадут в истерику и станут визжать о произволе на строительстве, полном игнорировании техники безопасности, надругательстве над человеческой жизнью… Журналисты – мастера придумывать хлесткие слова. С другой стороны, администрация стройки уже намекает, что это не несчастный случай, а дело рук активистов сопротивления и местных жителей. То есть заранее спланированное жестокое преступление. Это необходимо проверить.

Трос уже осмотрели, обнюхали, кусок отрезали и послали на экспертизу. Вызвали экспертов прочесать все место происшествия. Но оперативники были тертыми калачами и знали, что выводы экспертов все равно повернут в политически выгодную сторону. Даже если обнаружат на тросе следы ножовки – «не заметят», если не надо. Эксперты напишут, бумажка потеряется, память у всех отшибет. Обычное дело, и не такое забывали. А если, наоборот, надо, чтобы заметили, – обнаружат что угодно. Тут попробуй вякни, живо со службы вылетишь. Честность нынче невыгодна, а говорить правду никому просто в голову не приходит… Поэтому они сидели, скучали и ждали только одного: конца своего дежурства.

Само собой, Таню-юристку и жующего жвачку татуированного Сергея, как главных деятелей в общественной организации «Гражданское сопротивление», забрали на следующий день в отделение, допрашивали долго и с пристрастием. Пугали, намекали на чистосердечное признание. Но ребята оказались привычные, молчали как партизаны. К тому же знали свои права. Трудно с такими…

Их отпустили и начали ходить по домам, приглашая повесткой в прокуратуру особенно упертых или проявивших себя недоброжелательно по отношению к стройке жильцов. Ничего интересного это не принесло. Сунулись было к Виталию, вдовцу, но все пятеро ментов тут же покатились вниз по лестнице. Сопротивление сотрудникам при исполнении?! Приходить с ОМОНом? Потом узнали о его горе. А, ладно, ну его к черту, этого ненормального! Решили оставить несчастного в покое.

3 НЕЧИСТАЯ СИЛА НАСТУПАЕТ

За три недели до убийства.

Провода змеились по всей огромной квартире, огибая лежащие на полу зонты, перевернутые зачем-то вверх ручками. То и дело ослепительно мигала вспышка, хоть съемка еще не началась. Фотограф с помощниками метался между треногами и зонтами, в двадцатый раз сдвигая что-то на миллиметр. Вся эта суета называлась «фото-сессия». Только в кадре находились не юные тонкие девушки-модели, а серьезный мужчина: Чернобаев Сергей Тарасович, народный депутат, управляющий корпорацией «Финансовые системы», бизнесмен и инвестор, миллионер и олигарх.

Фотографироваться и вообще тратить драгоценное время попусту он не любил. Но что поделаешь, если выдвинул свою кандидатуру в Верховную Раду на второй срок? Надо. Правда, Чернобаев и так был уверен, что пройдет «как дети в школу», ведь был же он избран в народные депутаты четыре года назад. Но на всякий случай нанял ту же самую команду продвигавших его тогда профессионалов, мало ли. А все же главное – деньги.

Деньги у него есть. Теперь кажется, что были всегда, как воздух, хотя это не так. Деньги Сергею Тарасовичу были нужны хронически, с юности. Не на что-то срочное и не чтобы выжить, а как постоянный источник уверенности и силы. Знатоки повадок животных утверждают, что если дикие существа долго не видят неба, то впадают в депрессию и могут умереть. Но есть люди, которым так же необходимы деньги. И если они их долго не видят или видят мало… Он мечтал жить свободно, а для этого нужно было подняться над всеми. И он поднялся. По принципу: сначала человек делает деньги, потом деньги делают человека, и в конце концов деньги делают деньги. Купил подешевле или вообще забрал даром, потом перепродал подороже, все очень просто. Богатым стать просто: надо приватизировать все, что плохо стоит, и что хорошо стоит – тоже. Теневая приватизация называется. Для этого нужно стать своим в комсомольской среде, потом сохранить связи, вот и все. Инвестировать в иностранные производства, а не в нашу дохлую экономику. А к местным проектам привлекать инвесторов, на их деньги строить, получать прибыль, потом пользоваться лазейками в законе и инвесторов банально кидать. Никто ничего не сможет сделать. Это же наша страна и наши правила…

Так что Чернобаев все мог купить, и выборы тоже. Но нужно быть как все. То есть для успешной предвыборной кампании требуется отсняться дома, в неофициальной обстановке. Ну что ж, дома так дома. Хотя кто знает, где дом всесильного олигарха? Эта элитная квартира в Киеве предназначена для жизни с женой Ангелиной, для показухи и пыли в глаза. В Кимберли и Йоханнесбурге у него тоже по квартире – для деловых переговоров. И в Дрездене, и в Лондоне, и, конечно, в Париже. А как же.

Ладно, он потерпит этих людей из агентства, сделает вид, что прислушивается к их советам. К тому же фотосессию провести он согласился только ночью, никак иначе. Днем некогда. А этим он платит столько, что могут и ночью поработать.

Пиаром для олигарха занималась команда рекламного агентства «Art Advertising», сокращенно – «А/А». Почти вся она находилась сейчас в апартаментах Чернобаевых. Дарья Николаевна Сотникова – директор, с ней менеджер по работе с клиентами Юлия Папернюк, пиар-менеджер Георгий Александрович, копирайтер агентства Виталий Свитко… Вместе с фотографом Дмитрием Вайнштейном работники агентства решали непростой вопрос: как показать жизнь депутата максимально приближенной к жизни избирателей и при этом как можно меньше врать? Врать придется, конечно, все они как профессионалы с этим смирились. Но при лозунге предвыборной платформы «Я такой же, как вы!» над проблемой доверия электората поломаешь голову…

Даша Сотникова говорила:

– Сергей Тарасович, мы хотим создать у людей ясное и приятное впечатление о вашем облике. На что мы делаем главный акцент? Концепция имиджа может различаться в зависимости от группы населения, а в нашем регионе она весьма разнородна, значит… Это может быть дружелюбие, строгость, консервативность, как вы полагаете? Я предлагаю – дружелюбие и вместе с тем консервативность.

Чернобаев ответил не сразу. Он и сам умел на переговорах напустить туману умной терминологией, заливаясь соловьем о «финансовых потоках», однако не любил, чтобы так разговаривали с ним. Больше всего его утомляло то, что Сотникова не просто говорит – она так думает.

– Вы на прошлых выборах сами все придумали, я платил деньги и позировал. Почему сейчас столько вопросов? Делайте свое дело.

Сотникова вздохнула и терпеливо сказала:

– Эти выборы совсем другие. Тогда вы раздали пенсионерам пайки, подкормили студентов, по полтиннику каждому голосующему – и прошли. А теперь совсем иначе.

– Как иначе? – с явным недовольством спросил Чернобаев, отмахиваясь от жены, подошедшей завязать ему галстук. – Что они, больше кушать не хотят? Или студенты разбогатели? Ну, набросим сверх полтинника еще сотню.

– Эти выборы от предыдущих отделяют не просто четыре года. Сейчас никто уже не верит ни в обещания, ни в свежемороженых кур. Избиратели их возьмут, но за вас могут не проголосовать.

– Почему вы в этом так уверены? Пенсионеров к пайкам еще при социализме приучили, они «подсели» на курицу, гречку и копченую колбасу как на наркотик. Для них получить такой продуктовый набор – это праздник, и я им этот праздник дарю.

Хозяин квартиры был раздражен, хотя на его породистом лице это почти не отражалось. Сергей Тарасович был чем-то неуловимо похож на известного американского актера Траволту, скорее всего – отрицательным обаянием. Чернобаев имел правильные, хотя и грубоватые черты лица, небольшие карие глаза и мощный подбородок с ямочкой, тщательно зачесанные назад густые темные волосы. Его улыбка не была доброй или приятной, как у обычных людей, – он улыбался так, как мог бы улыбаться робот. Элитный, суперсовременный, запредельно и космически дорогой – но все-таки автомат. Костюмы на его широких плечах сидели безупречно, они буквально обливали коренастую фигуру богача. Хотя что тут удивительного, если одеваешься только в вещи от «Кензо»…

Он обратился к жене:

– Помнишь, Геля, как они любили под салатик «оливье» и копченую колбаску из пайка смотреть праздничные парады по телевизору? Да здравствуют доблестные советские колхозники! Уря! Техническая интеллигенция, опять же уря! Все были счастливы из-за куска колбасы и банки горошка. А вы говорите, пайки в прошлом. Никогда не поверю! Разве что все пенсионеры перемрут, может, тогда. И то существует генетическая память, она туда же тянуться будет – к кормушке, к пайкам.

Жена в течение всей его горячей речи согласно кивала.

– Разрешите, Дарья Николаевна, я вставлю свои пять копеек, – попросил Жора Александрович.

Сотникова разрешила. Часто в беседах с заказчиком Александрович добавлял какой-то убедительный аргумент, помогавший делу. Жора повернулся к собеседнику, и в его модных очках-хамелеонах взблеснула фотолампа.

– Смотрите, Сергей Тарасович, – заговорил он, словно на лекции. – Обыватель будет жадным взглядом оценивать вашу прическу, одежду, манеру поведения, мимику и жесты. И сопоставлять с собой, мысленно измерять дистанцию…

Тут у хозяина зазвонил телефон. Не извинившись, он взял трубку. «Да… Нет… Завтра? Завтра могу вылететь. Ни в коем случае не соглашайся. Это наши инвестиции, значит, и партия алмазов тоже наша. Подадим на них в суд, возьму с собой адвоката… Да…» Не попрощавшись, он отключился от абонента.

– Короче, – сказал Чернобаев Александровичу.

– Хорошо, могу короче. В прошлый раз мы показывали вас избирателям как делового человека, руководителя финансовой корпорации, знающего, как зарабатывать деньги. Когда человек видит такого по телевизору, он верит, что и ему этот человек поможет стать богатым. В этот раз мы за основу вашей избирательной кампании взяли слоган: «Я такой же, как вы!» Что это значит?

– Но это же вы предложили.

– Да, предложили мы, но почему?

– Чтоб показать мою демократичность, близость к нуждам людей.

– Да нам нужно просто сделать из вас красивую картинку, – сказал Александрович, не замечая предостерегающего взгляда Сотниковой. – Атак… Вы полагаете, что олигарх действительно может быть близок к нуждам людей?

Тут в разговор вмешалась жена олигарха, госпожа Чернобаева. Недовольство всем ходом разговора читалось на ее лице крупными буквами.

– Молодой человек, – сказала она резким тоном, – почему вы считаете возможным в нашем доме говорить с Сергеем Тарасовичем подобным образом?!

– Я стараюсь помочь, – попытался было ответить опешивший от резкого напора Александрович, слегка теряя свою напускную аристократичность.

Но ему не дали продолжить, спасать положение кинулась Сотникова.

– Уважаемая Ангелина Вадимовна, никто и в мыслях не имел вас оскорблять! Речь идет совсем о другом. Это наша работа. – Слово «наша» было подчеркнуто почти незаметно, но его услышали все. – Мы стараемся совместными усилиями найти подлинность, достоверность, благодаря чему избиратель поверит депутату Чернобаеву и придет голосовать за него и только за него!

Чернобаева окинула Дарью Николаевну тяжелым взглядом, оглядела всю ее команду и поднялась из зала по лестнице на второй этаж. Почти беззвучно щелкнула вверху дверь спальни, ставя в разговоре точку.

Провожая ее взглядами, гости снова невольно залюбовались красотой помещения, где они устроились на мягких диванах. Это был действительно зал в изначальном смысле слова – шестиметровой высоты, с окном во всю стену, с нависающей над деревянным изгибом лестницы люстрой в виде медузы с десятками точечных светильников. Между двумя огромными задрапированными окнами – большой экран домашнего кинотеатра. По диагонали от лестницы разместился камин. Над входной дверью светились экраны двух мониторов, один показывал лестничную площадку у лифта, другой – пространство непосредственно за дверью. Все оттенки в зале были теплыми: от красно-коричневого в обивке диванов до светло-молочного цвета стен.

Еще одной деталью интерьера казался руководитель службы безопасности «Финансовых систем» и личный телохранитель Чернобаева Тимур Акимов. Он стоял за креслом, где сидел хозяин, и был неподвижен, как изваяние в черном.

После ухода жены депутата возникла некоторая неловкость. Но нужно было работать, и поэтому о ней вскоре забыли. Тем более что Чернобаев решил поторговаться с директором агентства. Он сказал:

– Дарья Николаевна, пока у нас еще есть время, объясните мне смысл вот этой бумаги. Мои люди получили ее вчера от вас по факсу.

– А что тут непонятного? Это организационно-штатная структура штаба по участию в выборах. Четыре года назад вы такую же утвердили.

– Четыре года назад была другая финансовая ситуация. Сейчас мне невыгодно оплачивать такую группу…

Снова зазвонил депутатский мобильник, и все посмотрели на него. Какой-то немыслимо дорогой большой смартфон… Чернобаев взял его, сказал: «Да… Нет… Завтра улетаю, к вечеру вернусь, тогда обсудим. Сталелитейный? Напиши обоснование, почитаю… Да…»

Положил телефон, задумался, встрепенулся и продолжил:

– Смотрите, сколько народу у вас тут. Отдел сбора информации, опросы, отдел распространения информации, пресс-секретарь, агенты по взаимодействию с общественностью… Полтора десятка человек. Этого ничего не надо.

– Хорошо, – сказала Даша, – давайте уменьшим штаб. Хотя на прошлых выборах работников мы нанимали даже больше, чем в этом списке. Я опустила отдел анализа и стратегического планирования, например. Но как хотите.

– Хочу, – сказал Чернобаев и посмотрел на часы. Все это ему уже порядком надоело. – Пусть каждый работает за пятерых. Кроме того, пресс-секретарь мне не нужен. Все увязки и утряски – с Тимуром Акимовым.

* * *

Гибель рабочего на строительстве торгово-развлекательного центра не осталась незамеченной. На горячую экстремальную новость набросились почти все новостные каналы, газеты и радио, средства массовой информации – бумажные и виртуальные. Все они, как водится, почти дословно повторяли друг друга. Сообщения сводились к следующему. На одной из центральных улиц Киева, на скандально знаменитой стройке, по поводу которой до сих пор неясно, был ли это захват земли или официально разрешенное строительство, произошла трагедия. С высоты упал молодой строитель и разбился насмерть. В Ивано-Франковской области у него остались жена и двое маленьких детей. Очевидцы рассказывают, что лопнул трос и подъемник обрушился на землю. Работает следственная группа, не исключается возможность диверсии, так как против стройки настроены все жители близлежащих домов, коллектив театра и даже руководство метрополитена. Однако главной версии пока нет, или ответственные лица не хотят ее озвучивать. В городе началась срочная проверка строительных объектов, инспекторами территориального управления Госгорпромнадзора обнаружено полторы сотни нарушений техники безопасности, часть объектов принудительно остановлена. Журналисты попытались проверить, как выполняется распоряжение, но на всех объектах, попавших в «черный список», работа продолжалась. На стройке, где погиб Стефан Вовкулак, то же самое: работают люди, журналистов на площадку не пускают, а прораб пожимает плечами: «Останавливали? От вас впервые слышу». Словом, на стройках Киева царит анархия…

Спустя несколько дней все это улеглось, забылось за суетой. Трагедию заглушил равнодушный ритм большого города. Стройка гудела, сверкала огнями электросварки. А однажды вечером вышедший в туалет строитель увидел на земле несколько листов бумаги. Он подобрал один лист, принялся рассматривать и читать, шевеля губами:

– «Энциклопедия пыток»… При чем тут?.. Шо такое?

К нему подошел еще один.

– О, нас уже листовками забрасывают? А ну, прочитай вслух.

– «Энциклопедия пыток. Вода… Пытливая человеческая мысль не могла игнорировать богатые возможности воды. Во-первых, человека можно было полностью погружать в воду, время от времени давая ему возможность поднять голову и вдохнуть воздух, при этом спрашивая, не отрекся ли он от ереси. Можно было заливать воду внутрь человека так, что она распирала его, как надутый шар. Эта пытка была популярна потому, что не наносила тяжких телесных повреждений жертве, и затем ее можно было пытать очень долго…» Там еще много и с картинками, но я не понял. При чем тут мы? Что за фигня?

Подошли другие рабочие, взяли лист, начали читать и рассматривать картинки.

– Тьфу! Где ты взял эту гадость?

– Через забор перебросили. Там еще много…

– Выбрось и никому больше не показывай! – Подошел бригадир, выхватил листок и хотел порвать.

– Та ладно, не кипятись. Погоди, там еще сзади надпись, шо воно такое?

На обратной стороне листа бумаги с этим кошмарным текстом имелась надпись от руки, шариковой ручкой: «Убирайтесь из Киева, варвары! Или то же самое будет и с вами!»

Бригадир плюнул, разорвал листовку, обрывки смял и выбросил.

В этот же вечер двое рабочих вышли в киоск за сигаретами, а на обратном пути обратили внимание на черную фигуру монаха рядом с забором. Он смотрел вверх, на краны и конструкции, и покачивал головой. Потом перекрестился и двинулся вверх по улице, видимо, в сторону Владимирского собора. Они догнали его. Монах оказался молодым тощим парнем с жидкой бородой и длинными усами.

– Вы, это… – сказал один рабочий, другой дернул его за комбинезон. – Та ладно, я токо спросить… Добрый пан, скажите, что это вы качали головой?

Монах посмотрел на их оранжевые каски пронзительным взглядом.

– Беда у вас случилась, – проговорил он неожиданно звучным баритоном, – и беда вас ждет впереди. Молитесь, и, может быть, Господь вас защитит…

Он перекрестил их и ушел вдаль широким шагом. Его черная ряса заметала ковер опавшей листвы, как широкий веник. Рабочие смотрели ему вслед, открыв рот…

А накануне случился скандал с монтажником Иваном. Этот худой мужчина имел феноменальный аппетит и питал большую любовь к своевременному наполнению желудка. В Киеве у него проживала двоюродная сестра, поэтому он ночевал не на стройке, а у нее. С утра Иван приносил и ставил в холодильник четыре большие пластиковые коробки с едой, называемые просто: «тормозок». Работа начиналась в восемь, а в десять часов Иван уже начинал задумываться.

– Не пора ли перекусить? – спрашивал он, ни к кому не обращаясь.

Не дождавшись, естественно, никакого ответа, он обычно забегал в вагончик-бытовку, брал одну из коробок и мгновенно ее опустошал. Это были, допустим, голубцы с нежным мясным фаршем, томленные в сметане. Потом парень радостно устремлялся на работу, чтобы к обеду снова задуматься «об покушать»… и теперь еще и выпить. Хотя официально на стройке пить запрещали, но кто у нас обращает внимание на официальные запреты? Через пару часов после обеда Иван опустошал судок с творожными налистниками, причмокивая и нахваливая любезную сестру. А перед окончанием своей смены гурман доедал гречневую кашу с равномерно распределенным в ней мясом, еще и с подливой. И потом уходил домой, сознавая, что день прошел не зря.

– Куда в тебя столько лезет, Иванко? – смеялись его товарищи. – Такой тощий, а ешь за четверых!

Он только усмехался.

– В корень идет, куда же еще, – подмигивал обжора. – Так я ж и работаю за четверых!

Так вот, скандал случился в обеденное время, как раз при большом стечении голодного народу. Иван открыл очередной судок, мысленно облизываясь и сглатывая, пытаясь вспомнить, что ему сегодня положила сестричка, дай ей Бог всяческого здоровья и чтобы руки не болели. А в судке лежала… дохлая крыса.

– Пацюк!!! – заорал Иван так, что у рабочих посыпалась на пол посуда.

Обед, конечно, был испорчен. Иван рвал и метал, как бог молний Зевс в греческой трагедии. Кто мог подложить ему такую гадость? Конечно, эти хитрые галицкие рожи! Хотя он, впрочем, и сам был с Западной Украины, но в этот прискорбный момент был склонен обвинять всех и вся. Рабочие клялись и божились, что не виноваты.

– Крыса… То не к добру, – пробормотал в сторону Николай, один из двоих, разговаривавших с монахом.

Скандал улегся. Немного позже несколько рабочих вышли за ворота, настороженно оглядываясь, чтобы не угодить в очередной митинг жителей. Никого не было, но… На заборе появились картинки, граффити в мрачных черно-красных тонах. На стрелах нарисованных кранов были подвешены люди в касках, из разрушенных домов вырастали жирные стебли растений, сверху надо всем этим глумился какой-то монстр с зубастой рожей, и внизу шла огромная надпись: «Вон отсюда, пока живы! Даже нечистая сила против вас!»

Тут же об этом узнала вся стройка. Мастер закричал, чтобы не брали в голову и шли работать, бригадиры участков ему вторили. Рабочие хмуро разошлись по своим местам. Ближе к вечеру уже в другой смене прошел слух о том, что в бытовке кто-то рассыпал килограммовый пакет соли. Прямо на пол. И еще пропали кухонные ножи, которыми резали хлеб.

– У нас охрана или кто?! – возмутились рабочие.

Два охранника сидели в специальной будке у ворот. Они заявили, что никто чужой не проходил, ни сегодня, ни в любой другой день, не считая следователей в связи с несчастьем.

Работа продолжалась, но люди потихоньку обсуждали, что бы все это могло значить. Ни к каким хорошим выводам не пришли…

* * *

Молчаливый фотограф Дима Вайнштейн вдруг заговорил:

– Сергей Тарасович! Я никак не могу включить вашу люстру, а мне требуется больше света. Что-то сломалось?

Заскучавший олигарх оживился.

– Тут ничего не ломается. Это система «Умный дом» сработала.

– Интересно, – заметила Сотникова. Разговор перемещался в нейтральное русло, чего ей давно хотелось. – Я много читала об этой системе. Так что со светом?

– Работает один из режимов автоматической разумности, – пояснил Сергей Тарасович. – То есть команда включить свет игнорируется, если уже и так светло. Вон у вас сколько ламп горит, может, хватит?

– Не хватит, еще нужно. Так что же делать?

– Просто нажать нужную кнопку на сенсорном пульте. Вот он, у входа, на стене.

Вайнштейн подошел к пульту и уткнул в него свое веснушчатое лицо.

– Только не перепутайте с кнопкой климат-контроля, – сказал Чернобаев. – Ангелина Вадимовна не выносит жары.

У Чернобаева вновь зазвонил телефон. И снова, не думая извиняться, он взял трубку. На этот раз голос звонившего был хорошо слышен: видимо, тот привык надсадно кричать.

– Лозенко беспокоит! У нас на объекте проблемы!

– Не у нас, а у тебя, – хмуро буркнул Чернобаев. – Короче.

– Стройке мешают!

– А охрана на что? Вызвать ментов не можешь? Назови мою фамилию, к тебе сразу отряд приедет.

– То не такие помехи! Во-первых, мерзкие листовки… Но то такое… Рабочий погиб!.. Назначена комиссия, ведется следствие.

Чернобаев молча слушал, выражение его лица никак не изменилось.

– И вообще якась чертовщина творится непонятная! Мистика и бесовщина! Люди не хотят работать, многие уже чемоданы складывают…

– Это твои люди, поговори с ними, успокой.

– А как же мистика? Может, того… Священника пригласить?

Чернобаев взорвался:

– Не бывает никакой мистики и чертовщины! Бывают только лентяи и идиоты! Жди Тимура. – Он положил трубку и кивнул телохранителю.

Тимур Акимов, рослый плечистый парень с гладкими длинными, стянутыми на затылке в хвост волосами и бесстрастным лицом, бесшумно подошел к хозяину.

– Как только в моем расписании появится окно и ты будешь мне не нужен – возьмешь людей, поедешь, наведешь порядок, – скупо обронил ему Чернобаев.

– Сделаю.

Тимур кивнул и мгновенно, не оглядываясь, вышел. В глубине коридора послышался его тихий голос, он кому-то звонил, давал указания. После этого вернулся и снова встал неподалеку от хозяина.

Сергей Тарасович мазнул взглядом по притихшей команде рекламного агентства. Вот незадача… Они все слышали!

– Мы закончим когда-нибудь? – раздраженно спросил он. – Давайте уже снимать!

Фотограф давно был готов к таинству съемки и подошел к камере. Вдруг он сказал:

– Я попрошу вас, снимите с запястья золотые часы, а с пальца перстень с бриллиантом.

– Зачем?

– Они не вписываются в нашу концепцию.

– Молодец, Дима, – кивнула Сотникова. – Я и не заметила.

– Так блестит же…

– А что это за концепция, при которой нельзя часы носить? – Чернобаев хмуро посмотрел на съемочную группу.

Ответила Дарья – с бесконечным терпением:

– Концепция у нас прежняя: вы относитесь к избирателям как к служащим вашей финансовой корпорации. То есть как умный дальновидный руководитель, для кого забота о людях и их нуждах, уважение к индивидуальным правам, обучение и возможность повышения квалификации, справедливость оплаты труда – не пустые слова, а реальные поступки. И кстати, в рамках нашего девиза вы – тоже служащий собственной фирмы, такой же, как все…

Сотникова говорила правильные слова, хотя ее от них слегка тошнило. Вранье это все. Плевать Чернобаеву и на избирателей, и на служащих своей корпорации, которой, к слову, руководят подставные люди, пока он мотается по заграницам и зарабатывает свои миллионы. Ей было и противно, и стыдно… Но не до такой степени, чтобы перестать этим заниматься. Олигарх платит деньги. Этих денег хватит, чтобы к обычной зарплате ребят добавить очень солидные премии. Да и ей самой достанется немало. Деньги очень нужны. Совестью счета не оплатишь, на нее не купишь одежду и еду, не заправишь автомобиль. Если их не будет, то вся ее жизнь переменится и станет уже не ее, не жизнью Дарьи Сотниковой, к которой она привыкла, а чьей-то другой. Так что прочь чистоплюйские мысли, будем зарабатывать, пока дают. Деньги не пахнут, они всегда чистые. А в этом случае – заработанные.