Текст книги "Сфинксы северных ворот"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Не сдержав нового возгласа изумления и опередив замешкавшуюся хозяйку, художница быстро пошла вперед.

– Но здесь чудесно! Совсем нетронутый уголок! И как он сохранился?

– Наверное, сохранился он потому, что тут нечего было грабить, – ответила Симона, неторопливо идя следом. – Хотя восставшие могли ведь просто все перебить в порыве гнева… Я предполагаю, в эту часть парка погромщики попросту не забирались, они предпочитали расправляться с замком. Ну а через несколько лет сорняки так забили все боковые аллеи и дорожки, что сюда и ходу не стало. Они и сейчас в парке главные хозяева… Если бы вы видели, какой тут рос отличный, жирный камыш, прямо посреди лужайки… – Симона иронично рассмеялась. – А сама беседка, когда мы ее обнаружили, стояла на болоте, очень романтично выглядело… Впрочем, сейчас тоже ничего!

Войдя вслед за Александрой в беседку, она опустилась на каменную скамью, испещренную багровыми узорами мха, образовавшими ажурное бархатное покрывало на растрескавшемся холодном песчанике. Александра последовала ее примеру. С минуту женщины молчали, прислушиваясь к стихающему птичьему гомону. Он словно утекал вглубь чащи, вслед за гаснущим солнцем.

– Быть может, и было привидение! – неожиданно сказала Симона, облокотившись на перила и вглядываясь в темный парк. Она словно обращалась не к спутнице, а к замершим деревьям.

– Вы так считаете? – У Александры упало сердце. Она отчего-то склонна была доверять этой женщине, о которой еще ничего не знала, но которая, между тем, в силу множества мелких причин, казалась ей симпатичной. – Вам говорил о привидении Дидье?

– Нет, как раз Дидье ничего об этом и не говорил…

Женщина обхватила себя за локти, словно ей внезапно сделалось зябко. Из парка в самом деле тянуло ночной свежестью. Неподалеку, в тени опушки, слышалось сонное журчание текущей воды: там работали осушающие лужайку дренажные канавы, предположила Александра. Но художница была уверена, что хозяйка усадьбы содрогнулась не от сырости. Подавшись вперед, слегка перегнувшись через перила, та всматривалась в глубину запущенного парка, словно ожидая чего-то, что придет оттуда. Глядя на нее, Александра также невольно поежилась.

– Сейчас стемнеет, – внезапно охрипнув, произнесла Симона. – Идемте в дом, Пьер, должно быть, скоро встанет. Он никогда не спит подолгу.

Обратный путь женщины проделали в молчании.

Александра не задавала больше вопросов, проникшись странной тревожностью, которая сообщилась ей от хозяйки. Симона все убыстряла шаги. Они поравнялись с костром, который теперь полыхал вовсю, наполняя дымом синие сумерки. Жанна в неровном алом свете пламени выглядела в точности как ведьма со старинной закопченной картины. «Совершенно рембрандтовская фигура, – сказала себе Александра, проходя мимо служанки, которая и на этот раз как будто не обратила на нее никакого внимания. – Или что-то из „Капричос“ Гойи. Интересно было бы ее нарисовать!»

Когда костер остался позади, Александра оглянулась. Но Жанна и в самом деле была поглощена созерцанием огня. Как завороженная, она смотрела в самую его сердцевину, праздно опершись на грабли. Казалось, мыслями она очень далеко, и мысли эти были тяжелы: ее яркие васильковые глаза померкли, а широкие плечи ссутулились.

Симона оказалась права: большинство окон в особняке были освещены, хозяин уже встал. Он с удивлением взглянул на гостью, а когда жена объяснила причину ее появления, обрадовался:

– Хорошо, что вы меня дождались, ведь завтра я снова уезжаю в Париж, по делу, а оттуда прямо в Нормандию, к матери. Она очень больна. Поужинайте с нами, а потом покажете, что привезли!

Александра, не желая задерживаться, поспешила объяснить, что недавно обедала, но чета Лессе (такова была фамилия супругов) даже слышать не желала ее возражений. Художница осталась, поневоле, но без недовольства – эти люди ей нравились. Стоило Александре увидеть супругов вместе, как она поняла, что это счастливый брак. Держались они просто, без церемоний и подшучивали друг над другом. Симона представила Александре подтянутого мужчину в черном спортивном костюме следующим образом:

– Месье Лессе… Большой тиран и одновременно яростный либерал!

– Просто Пьер, – протянул руку гостье хозяин. – А вы, мадам Лессе, – обратился он к жене, – кроткая мученица, сбегали бы в погреб, отыскали бутылочку-другую того самого мерло две тысячи третьего года? Гости у нас тут нечасто бывают…

И Симона, довольно улыбнувшись, скрылась.

…Ужинали в столовой – типичной столовой богатых коттеджей, проектируя которую архитектор стремился придать современным изделиям видимость «старинности». Александра уже не раз видела во всех уголках Европы эти стеновые панели из темного дуба, эту резьбу на дверных филенках и неизбежные витражи… В столовой они оказались уже более сложными, чем в холле, – геометрию сменили фигуры, выполненные настолько грубо и карикатурно, что ангелы на них больше напоминали бесов, по недоразумению снабженных крыльями, а святые – грешников в аду. Александра невольно останавливалась на витражах взглядом, снова и снова, так что Пьер, заметив это, похвастался:

– Вы ведь знаток, верно? Натали нам говорила, что вы большой специалист в области старины. Вы все смотрите на эти два окна… Это, конечно, копии, но, поверьте, они нам обошлись чуть меньше, чем стоил бы сам оригинал! Узнаете, откуда это?

А когда Александра недоуменно покачала головой, воскликнул:

– Да ведь это копии витражей из Шартра! Там – «Благовещение», а вот это – «Богоматерь прекрасных витражей»!

– Боже мой… – пробормотала Александра, мучаясь оттого, что высказать свои истинные впечатления было невозможно. – Я и не узнала сразу…

– Заказывали мы их в Шотландии, – вмешалась Симона, то и дело вскакивавшая из-за стола, чтобы принести из кухни очередную тарелку с закуской, которую гостье непременно надо было попробовать. – Это оказалось куда дешевле, чем во Франции. Паркет и панели делали в Китае, но по французским эскизам. Всю обивку – в Турции. Куда мы катимся, скажите мне? Честное слово, я буду голосовать за Марин Ле Пен!

– Ты всегда была правых взглядов, – добродушно заметил муж. – Нет, я – социалист!

Ужин состоял из холодных блюд, очень простых, что было по вкусу Александре, не понимавшей толку в деликатесах. Отварная говядина, нарезанная ломтиками, сырые овощи, зелень, сыр и свежий хлеб – это было все. Торжественность придавало принесенное Симоной вино, чуть терпкое, пахнущее раздавленными грецкими орехами, вяжущее нёбо и развязывающее язык. После первой опорожненной бутылки разговоры сделались громче. Александра никуда уже не торопилась, хотя за окнами окончательно стемнело. Витражи, перестав пропускать в комнату внешний свет, начали отражать внутренний, электрический, и оттого их краски сделались еще более кричащими, а линии – уродливыми.

В столовую вошла Жанна. Окинув застолье пронзительным критическим взглядом, она отчего-то очень сердито заявила:

– Завтра с утра мой выходной, если помните.

– Ну, так что же? – Опьяневшая Симона вертела в руке бокал.

– Я хочу уйти в деревню прямо сейчас.

– На ночь глядя? – Пьер потянулся, расправляя затекшие мышцы рук. – Погоди, Жанна, я только выпью кофе и отвезу тебя. К счастью, полиции тут нет, нас не поймают…

– Дойду сама, – упрямо мотнула головой служанка. – Что я, заблужусь?

– Да погоди, Жанна, – удивленно протянула хозяйка. – К чему такая спешка? Что случилось?

Служанка поджала губы и повела плечами с оскорбленным видом:

– Это мое дело, я отчитываться не обязана. Я все листья на лужайке прибрала и засыпала костер землей. Посуду помою завтра вечером, когда вернусь.

– Ну, хорошо! – сдалась Симона, поднимаясь из-за стола. Ее смуглые щеки сильно разрумянились. – Идем, хотя бы закрою за тобой калитку. Что за причуды…

Продолжая ворчать, она ушла вслед за Жанной, не проронившей ни одного слова на прощание. Когда женщины скрылись за стеклянной дверью, ведущей на террасу, Пьер облокотился о стол, отламывая очередной кусок хлеба. Он, на крестьянский лад, макал его в вино и с наслаждением жевал. Грубое, но приятное лицо хозяина дома раскраснелось так же, как у жены. Александра отметила про себя неуловимое сходство этих, в общем, совсем непохожих людей, то сходство, которое возникает у супругов, долго живущих вместе.

– Жанна просто чудовище! – смеясь, проговорил Пьер, прожевывая размокший мякиш. – Она вертит нами, как хочет, по настроению. Грубиянка страшная! Но… неоценима. Знает всех, все умеет, со всем справляется. Ведь ей за семьдесят, а работа в руках так и кипит! Мы с женой двенадцать лет назад, когда купили это владение, наняли ее кем-то вроде привратницы – чтобы присматривала за садом, пока идет стройка, и гоняла любопытных… А потом уж, когда она себя показала, доверились ей полностью!

– Одна работница на такое поместье, как ваше…

Александра не собиралась льстить владельцу усадьбы, но ее замечание явно доставило Пьеру удовольствие. Откинувшись на спинку стула, он отодвинул опустевший бокал и закурил. Его глаза, полуприкрытые припухшими веками, удовлетворенно поблескивали.

– Поместье немалое, – согласился мужчина. – Но в саду ей помогают Дидье и садовник, тот появляется раз в неделю. Дом небольшой, всего восемь комнат, и Симона многое делает сама. В основном Жанна командует нами, когда мы тут бываем!

И он беззлобно рассмеялся. Александра тоже улыбнулась. Однако она следила взглядом за движением минутной стрелки на часах, висевших над бездействующим камином, выложенным из желтоватого песчаника. «Уже десятый час… – Ее сердце сжималось от смутной беспредметной тревоги. – Когда я вернусь в „Дом полковника“, будет глубокая ночь…» Сама эта мысль наводила на женщину панику, в которой она не смела себе признаться. «Я ведь не верю всем этим россказням… И не боюсь…» Однако перед ее внутренним взором вновь и вновь возникало застывшее лицо Натальи, ее сумрачный, непроницаемый взгляд. Художницу не оставляли мысли и о другой женщине – незнакомой белокурой мадам Делавинь, матери четверых детей, которая, должно быть, уже спала в клинике, напичканная лекарствами, позабывшая и о прежней жизни, и о собственной прежней личности.

– Покажите же мне, что вы привезли! – Словно услышав ее тревожные мысли, хозяин внезапно заговорил деловым тоном. – Час не ранний, здесь, в деревне, все до сих пор ложатся вместе с солнцем! Мне, деревенскому, это по нраву, а вот жена мается вечерами от безделья… Здесь в кафе с друзьями не посидишь, что да, то да.

Они поднялись в кабинет, обставленный с удручающей роскошью и поразительной стилевой неопрятностью, – иными словами художница не могла выразить свое впечатление. Она с большой симпатией относилась к манере смешивать разностильные предметы в одном интерьере, считала высшим пилотажем умение сочетать несочетаемое и устраивать свидания никогда не встречавшимся временам и именам… Но, увидев в кабинете Пьера свежие обои тисненой кордовской кожи, вызолоченные щедро, как архиерейская риза, пахнущие резко, как прилавок с пряностями, здесь же – огромный письменный стол в барочном стиле, ампирные суховатые консоли с бронзовыми накладками, на которых скучали старинные фаянсовые вазы, горки с красным баварским стеклом и китайским нефритом, Александра окончательно убедилась в том, что хозяин особняка так же неразборчив, как и богат. Все это было баснословно дорого, несомненно, редкостно и, возможно даже, подлинно… Но собрано без внимания к душе и смыслу этих вещей, в результате чего все предметы словно сторонились друг друга, как незнакомые гости, случайно оказавшиеся на празднике, который им безразличен.

«„Дегенеративное искусство“ ему, скорее всего, само по себе неинтересно! – раздумывала она, раскладывая на столе часть содержимого чемодана и кося взглядом на расположившегося в кресле Пьера. – Но сейчас оно в моде и постоянно повышается в цене. Рисунок, который пару лет назад стоил тысячу евро, теперь легко идет за пять. Причина, должно быть, в этом!»

Когда она закончила устраивать маленькую выставку, дававшую понятие как о самых ценных экспонатах коллекции, так и о рядовых, в кабинет вошла запыхавшаяся Симона с бокалом вина в руке.

– А я думала, вы меня дождетесь внизу! – воскликнула она. Подойдя к столу, осмотрела рисунки и поморщилась: – Фу, какое уродство! Это рисовали психически ненормальные люди!

– Ты говоришь прямо как Йозеф Геббельс! – с иронией заметил муж. – Он изо всех сил боролся с «дегенеративным искусством», и в результате, выставка этих художников имела грандиозную рекламу и успех…

– У меня может быть свое мнение, и неважно, кто еще так думает, – парировала она и повернулась к Александре: – Вот что я предлагаю: переночуйте у нас! Вы тут сговаривайтесь, а после посидим еще часик-другой, поболтаем, я сварю шоколад… Если честно, тут скука смертная, в деревне не с кем общаться. Люди живут в своих раковинах, все интересы – это деньги, работа, здоровье, семья… У меня тут нет подруг!

– И не нужны они тебе здесь, – рассеянно заметил Пьер, рассматривая рисунки. – Это не твой круг. Не твой уровень… Нашла, отчего расстраиваться!

Александра отметила, что его взгляд сделался цепким и внимательным, и уже готова была признать свою ошибку. Этот человек явно разбирался в предмете больше, чем нувориш, скупающий произведения искусства чуть ли не на вес, ради прибыли и престижа.

– Ну что же, – оторвавшись от созерцания рисунков, проговорил он. – Я готов об этом поговорить. Какова цена?

Александра хладнокровно назвала сумму, которую Наталья сообщила ей на прощание, перед отъездом в Париж, без стеснения прибавив к ней пятипроцентную наценку. Пьер поднял седеющие густые брови:

– Было дешевле!

– Но в Париже нашелся еще один покупатель, – все так же бестрепетно проговорила Александра.

Она уже предвидела, что этот человек будет жестоко торговаться, и потому решила напасть первой, чтобы оставить ему меньше шансов. От итоговой суммы сделки зависели ее комиссионные. Понял ли Пьер ее тактику, или коллекция в самом деле ему приглянулась больше, чем он хотел показать, – только после минутного колебания мужчина кивнул.

– Ну что ж… Я бы согласился, только…

– Есть какие-то дополнительные условия? – насторожилась художница. – Ах, да, Наталья говорила, что вы хотите устроить сделку втайне от налоговой инспекции… Но ведь это почти всегда так и делается! Она и сама не хочет ничего афишировать!

– Нет, дело не в этом!

Потянув массивную бронзовую ручку, Пьер открыл ящик стола и, достав сигареты, предложил пачку сперва гостье, потом жене. Александра, в последнее время урезавшая число выкуриваемых сигарет до минимума, отказалась. Симона закурила, не сводя глаз с мужа. Она явно нервничала, и художница поняла – то, о чем сейчас зайдет речь, уже было предметом обсуждения между супругами.

– Я знаю, что цена несколько завышена. – Выставив руку с дымящейся сигаретой, мужчина резким жестом пресек возможные возражения. – Но я готов ее заплатить, если Наталья тоже пойдет мне навстречу.

– Вы видели сфинксов в нашем парке? – не выдержав, вмешалась Симона. Ее черные глаза лихорадочно блестели. – Мы хотели бы приобрести у Натальи ту, другую пару, которую когда-то купил полковник Делавинь. Ведь они из нашего парка! У нас бы тогда был полный комплект.

– Тем более, ей они ни к чему, а мы, когда стали расчищать парк дальше, обнаружили грот, который сфинксы когда-то охраняли! – Теперь и Пьер заговорил возбужденно, отбросив показную сдержанность. – Жена не показала вам его? Там по бокам входа два постамента со следами снятых с них статуй!

– Нет, мы туда не ходили. – Голос Симоны дрогнул, словно женщина вновь оказалась в самом сердце сырого темного парка. Она отчего-то оглянулась на закрытое окно, забранное витражными стеклами.

– Я понимаю ваше желание восстановить парковый комплекс… – недоуменно проговорила Александра. – И, конечно, попробую договориться с Натальей… Вы еще не делали ей этого предложения?

Супруги опять переглянулись.

– Я вскользь заикнулся об этом, намекнул, но она сделала вид, что не поняла, и слушать не стала, – признался с явной неохотой Пьер. – Ей хочется, чтобы в «Доме полковника» все осталось, как при его первых жильцах.

– Она чтит традиции двухсотлетней давности. – Симона взяла новую сигарету. – И не хочет понять, что мы желаем восстановить еще более старую традицию. Ведь эти проданные сфинксы охраняли не что иное, как вход в родовой склеп!

Александра, содрогнувшись, повернулась к Пьеру, словно тот мог опровергнуть слова жены, но мужчина согласно кивнул:

– Да-да, обнаруженный нами искусственный грот вел в семейную усыпальницу, в небольшую крипту, она же служила часовней. Все убранство разгромили повстанцы, мы нашли груду развороченных камней, поросших мхом. Алтарь был разбит на мелкие куски. Останки, и давние, и недавние, из склепа выбросили и, по свидетельству деревенских жителей, сожгли. Крипта, где находились надгробия, также была подожжена, но неплохо сохранилась… Видимо, огонь погас сам из-за недостатка воздуха и сырости – крипта наполовину утоплена в землю…

– Сфинксов не тронули, может, потому, что они не имели никакого религиозного значения. – Симона зябко пожала плечами, затягиваясь сигаретой. – Во время революции пугалом для людей стали христианские символы, а сфинксы, что в них такого… Модное в ту пору масонство… С античным оттенком… Собственно, это интересно характеризует личность последнего владельца поместья! Прежде чем сгинуть где-то в эмиграции, молодой человек соорудил над входом в семейный склеп грот с каменными стражами, и он же, видимо, выстроил беседку с другими сфинксами. Больше ничем прославиться не успел…

– И к лучшему! – завершил рассказ жены Пьер.

– Значит, полковник купил для ворот своего дома сфинксов, которые прежде охраняли вход в усыпальницу, – негромко произнесла Александра, обращаясь больше к самой себе, чем к собеседникам. Но муж и жена мгновенно впились в нее взглядами. – Что ж, у него воистину были крепкие нервы, у этого вояки… И эта покупка проливает свет на его характер… Так же, как на дальнейшие события, творившиеся в доме Делавиней…

– Вы считаете, есть какая-то связь между этими сфинксами и тем, что после происходило у Делавиней? – подавшись вперед, жадно спросила Симона. Забыв о дотлевшей до фильтра сигарете, она с легким вскриком сунула ее в переполненную пепельницу. – Вы всерьез так думаете?

– Жена полковника повесилась, – напомнила Александра. – Одна из дочерей полковника беспричинно умерла в этом доме, и по утверждению свидетелей, на ее лице застыла маска ужаса. И наконец, есть еще одна несчастная женщина, которая сейчас находится в больнице… Ей невмоготу было оставаться в этом доме!

«И есть еще Наталья!» – добавила художница про себя.

– Какая же тут связь со сфинксами? – неуверенно улыбнувшись, спросила Симона. Она была бледна, оливковая смуглость кожи не могла этого скрыть. Ее лицо приобрело желтовато-серый оттенок церковной свечи.

– Дело в том, что греки, перенесшие образ сфинкса в свою культуру из Египта, считали это существо олицетворением ужаса и смерти! – охотно пояснила художница. – Причем, переделав и исказив египетское название «шепсес анх», то есть «живой образ», назвали его «сфинкс», то есть «душительница»… Скажем, в легенде о царе Эдипе чудовищная тварь убивала тех путников, которые осмеливались приблизиться к вратам Фив и не могли разгадать ее загадки…

Произнося эту небольшую просветительскую речь, Александра следила за лицами слушателей. Они внимали ей, не глядя друг на друга, причем, как казалось художнице, нарочито стараясь не встречаться взглядами. Когда женщина замолчала, в наступившей тишине было слышно только громкое щелканье маятника. Это напольные часы в углу кабинета отмеряли секунду за секундой, и каждое следующее мгновение казалось дольше предыдущего.

– Я полагаю, – художница нарушила гнетущее безмолвие, не дождавшись ответной реплики, – что все эти женщины в какой-то миг оказались перед ужасной загадкой, которую не смогли решить… Не знаю, какой природы была эта загадка – мистической или самой реальной… Несомненно то, что она всех их погубила!

Глава 5

Симона больше не вспоминала о своем предложении посидеть перед сном часок-другой, выпить шоколаду. После объяснения в кабинете мужа она заявила, что утомлена и хочет спать. Гостья даже обрадовалась: Александре хотелось побыть одной и все обдумать.

Комната, куда ее проводила хозяйка поместья, была обустроена с куда большим комфортом, чем та, где ей пришлось провести предыдущую ночь. То была просторная спальня с эркером, выходящим на зады особняка, в парк. Обстановка отличалась той же кричащей, бессмысленной роскошью, как и другие помещения, которые Александра успела увидеть. Широкая пышная кровать с гнутыми ножками, овальное огромное зеркало, вделанное в центр потолка, обтянутого голубым шелком с персидскими узорами, тяжелые многослойные портьеры, толстый ковер, нежно-лиловый, с серыми вензелями… Все это в точности копировало обстановку особняка разбогатевшей кокотки или дорогого публичного дома времен Луи-Филиппа. Присев на край постели, Александра долго, беззвучно хохотала.

Ей предоставили собственную ванную комнату, где, помимо полотенец, висел также халат. Художница целый час пролежала в ванне, время от времени засыпая и приходя в себя оттого, что глотала густую пену. «Сегодня мне не понадобится снотворное, – подумала она, вытершись, набросив халат и улегшись на постель поверх одеяла. – Наталья должна согласиться на продажу сфинксов. Ее так пугают истории с привидениями, стало быть, известия о том, что дом охраняют бывшие сторожа разоренного склепа, она не вынесет! И как знать… Может, после продажи она сумеет спокойно существовать в этом доме… Ведь там все словно создано для простой, размеренной деревенской жизни! Никаких излишеств, чудесный сад, поля вокруг, река… Конечно, я сумею ее убедить!»

Наталья оставила ей телефон парижской квартиры. Мобильным, с которого она звонила художнице в Москву, женщина больше не пользовалась. Было ли это правдой, или Наталья таким несложным маневром стремилась ограничить контакты с Александрой, художница даже не пыталась догадаться. Поведение старой знакомой выглядело не просто загадочным, оно граничило с безумием.

«Клад полковника… Привидения… Какой бред! – думала Александра. Взяв с прикроватной тумбочки телефон, она, сверяясь с записной книжкой, принялась набирать номер. – И эта пара, Лессе, тоже что-то темнит… Мадам сказала, что, может, и было привидение, месье явно заранее продумал ход с покупкой сфинксов… И не затеяна ли вся возня вокруг коллекции Натальи с единственной целью – приобрести эти садовые скульптуры?!»

Подобные случаи уже были в практике Александры. Совсем недавно она долго и безрезультатно обрабатывала потенциального покупателя батального полотна. Тот собирал картины именно этого жанра. Цена была умеренной, подлинность картины сомнений не вызывала… И все же сделка по непонятным причинам срывалась, встреча откладывалась раз за разом. В конце концов после долгих расспросов открылось, что коллекционер вожделел обладать совсем другим полотном, которым располагал владелец батального шедевра. Все переговоры вокруг злополучной картины велись только с целью уговорить продать вместе с ней и вторую… Продавец тогда на сделку не согласился, и Александра осталась без комиссионных.

«Не сорвалось бы и на этот раз… – Художница с беспокойством слушала долгие гудки в трубке. – Да где Наталья гуляет в такое время? Полночь скоро…»

Наконец та взяла трубку. В голосе Натальи слышалось удивление:

– Я слушаю! Кто говорит?!

– Это я. – Александра удобнее устроилась на кровати, примяв локтем подушку. Она приготовилась к долгим уговорам. – Есть новости.

– Почему ты звонишь с домашнего номера Пьера Лессе? Ты до сих пор у них? – Теперь женщина говорила с настоящей тревогой.

– Они любезно оставили меня ночевать, – пояснила Александра. – Твой дом очень мил, конечно. Но здесь намного больше удобств, а мне нечасто приходится себя баловать… Умываться в саду из бочки – это чудесно и романтично, но горячая ванна с пеной лучше…

– Какие глупости! – вознегодовала Наталья. – У меня в доме вполне приличная ванная комната, и я тебе показала, как пользоваться колонкой! Только не говори, что опять не решилась повернуть крантик! Конечно, ванна не новая, и притом сидячая, но знаешь, размеры помещения…

– Ну, ванна и здесь сидячая, – успокоила ее Александра. – В стиле Людовика Пятнадцатого. Просто я осталась потому, что неловко было отказать хорошим людям, и потом… Разговор с ними не окончен. Имеется загвоздка! Суть вот в чем…

Она изложила предложение Пьера и Симоны, пытаясь выставить его в самом выгодном свете. Упомянула и о зловещем прошлом купленных полковником сфинксов, и о разоренном склепе, и о надбавке, которую ей удалось выторговать.

– О цене самих скульптур мы еще не говорили, – завершила она рассказ, – но думаю, ты полная хозяйка положения. Пьер согласился на надбавку, только чтобы заполучить сфинксов, значит, их конечная стоимость зависит только от нас.

– Погоди, – после паузы произнесла приятельница. – Я не просила тебя продавать никаких сфинксов! Речь шла о продаже коллекции!

– Но Пьер выдвинул это условие…

– Что он о себе думает?! – Теперь Наталья говорила с настоящей злостью. – У него есть деньги, прекрасно, но это еще не значит, что он может купить всех и все на свете! Есть вещи, которые не продаются!

– Смешно… – Александра была изумлена таким решительным отпором. – Это ведь не твоя семейная реликвия… Сфинксы для тебя ничего не значат! Делавини, как видишь, расстались с ними за деньги, хотя боготворят своего предка-полковника, а тебе-то должно быть все равно, лежат они там перед воротами или нет… Тем более ты в этот дом носа не показываешь!

– Условие неприемлемо! – заявила собеседница. – Неприемлемо и абсурдно! Я продам рисунки, и больше ничего! Точка! Только об этой коллекции и шла речь, когда мы с Пьером говорили впервые! Я не собиралась продавать ему сфинксов… Какая наглость!

– Я тебя не понимаю! – в сердцах воскликнула Александра. – Это две совершенно ничем не примечательные садовые скульптуры, я тебе таких найду десяток, если хочешь! Можешь расставить их по всему саду и наслаждаться! Лессе сам мог бы накупить их сколько угодно! Уникальность ситуации в том, что ему нужны именно эти! Задался человек целью возродить парк поместья в его первоначальном виде… Это благородная задача, в конце концов!

– Сколько он тебе пообещал за то, чтобы ты меня уломала? – сухо спросила Наталья.

– Нисколько… – Александра заставила себя говорить вежливо, хотя ее так и манило отвести душу, высказав старой знакомой все, что она думает о ее причудах. – Но в моих интересах, чтобы сделка состоялась, иначе зачем я сюда приехала? Да и ты, получится, зря оплатишь мне билеты… Хотя дело твое…

Она старалась сохранять равнодушный тон, чтобы исключить подозрения в своей личной заинтересованности. И впрямь, что должна была думать Наталья? «Я осталась ночевать у Лессе, выдвинула такое вот неожиданное предложение… Она могла решить, что мне и в самом деле сунули взятку…»

Телефонная трубка некоторое время молчала. Наконец собеседница уже без прежнего пафоса проговорила:

– Словом, передай, что я не согласна. В «Доме полковника» все останется, как было.

– Позволь еще вопрос, – помедлив, ответила Александра. – Этот дом что – часть культурного наследия Франции? Он внесен в списки достопримечательностей департамента? В нем поэтому ничего нельзя менять и перестраивать? Ты подписала какие-то бумаги на этот счет и, если продашь сфинксов, тебя оштрафуют так, что никакой «клад полковника» не спасет?

О «кладе полковника» художница упомянула случайно, потому что он подвернулся ей на язык. Однако Наталья издала отрывистый возглас, словно случайно наткнулась на что-то острое.

– Как ты сказала? – переспросила Александра.

– Лессе говорили с тобой о «кладе полковника»?

– Конечно нет! – с возмущением отвергла это предположение художница. – Они вообще на редкость адекватные и практичные люди. Так, к слову пришлось. Ну, если ты категорически против продажи сфинксов, я попробую договориться с ними иначе… Но, повторяю, многое теряешь… Я бы на твоем месте вообще избавилась от этого дома, уж очень у него дурная слава…

– Это мой дом и мое дело, продавать его или нет! – бросила Наталья. Помолчав, добавила чуть мягче, словно пытаясь как-то загладить свою резкость: – Дом, разумеется, не под охраной государства. В сущности, это просто двухэтажный каменный сарай… Дело в другом… Честно говоря, я вызвала тебя из Москвы не только ради продажи рисунков…

– Чудесно! – Александра встала с постели, прихватив с собой телефон, и подошла к окну. Откинув, один слой за другим, полотнища опущенных штор, она отворила створку и всмотрелась в темноту парка, не нарушаемую ни одним огоньком. – Лессе тоже, насколько я понимаю, рисунки волнуют в последнюю очередь. Зачем же ты меня позвала?

– В этом доме есть загадка, которую я не могу разгадать, – тихо проговорила Наталья. – Ни я, никто здесь… У меня нет сил, я уже сдалась. А ты сможешь! Думаешь, я сама верю в привидения?

Ни капельки… И все же… Там что-то есть. Что-то не то!

– Я согласна с тобой, – вздохнула Александра. – Я тоже думаю: там есть нечто, что сводит с ума или даже убивает слишком чувствительных людей. И ты отчего-то думаешь, что я с этим справлюсь. А я вот не хочу рисковать! Если сделка сорвется, я просто брошу все и уеду в Москву!

– Ты этого не сделаешь!

Голос Натальи звучал со спокойной убежденностью. Внезапно художница поняла, что приятельница догадалась о решении Александры, в котором она еще сама не была уверена. Тайна – это единственное искушение, перед которым Александра никогда не могла устоять. Всей Москве было известно, что она может пренебречь выгодной сделкой, потратить множество сил и времени, казалось бы, впустую, но в итоге разгадать самую темную и запутанную загадку. «Дом полковника» сулил ей новую встречу с неизвестным, а на такие свидания она всегда являлась.

Надежда уговорить собеседницу на условия сделки, предложенные Пьером Лессе, испарилась. Художница поняла, что Наталья заражена куда более опасной болезнью, чем страсть к наживе. «Что ж, если она считает, что я способна разгадать тайну „Дома полковника“, я хотя бы попробую… – сказала себе Александра, попрощавшись и положив трубку. – Как знать, быть может, эта загадка просто ждала человека со стороны, такого, как я… Эзоп ведь тоже явился в Фивы издалека и разгадал загадку Сфинкса… Как там спрашивало коварное чудовище: „Кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, вечером на трех?“ Ответ Эзопа был сокрушителен и прост: „Человек! Он в младенчестве ползает, в зрелости ходит на двух ногах, в старости опирается на посох…“ И погубивший многих людей Сфинкс, не пережив позора, бросился в пропасть и разбился. Но в случае с „Домом полковника“ потребуется другой ответ…»