Текст книги "Запасной выход"
Автор книги: Анна Малышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Да, – ответила я. – Я его невеста.
– Кто вы?! – воскликнула она, и в ее голосе прозвучало искреннее изумление.
Я повторила. Она смотрела на меня, как на привидение. Казалось, на меня уставились даже крупные пуговицы на ее твидовом пиджаке. Да и глаза у нее были похожи на слишком крепко пришитые к лицу серые пуговицы. Они были очень глубоко посажены и окружены мелкими морщинками – будто вокруг собралась ткань. Дама присела напротив меня, все еще не спуская взгляда с моего лица. Я отложила ручку:
– Почему это вас удивляет? – спросила я.
– Почему? Да нет, – будто просыпаясь, ответила она. – Вы действительно его невеста?
Я повторила это еще раз, уже всерьез рассердившись. Дама неожиданно представилась:
– Елена Викторовна.
– Надя, – коротко ответила я. – А вы успели познакомиться с Женей?
– Я видела его пару раз, – сдержанно сообщила она.
– И как, по-вашему, есть у него шанс пробиться?
Она пожала плечами – впервые в этом представительном манекене проявилось нечто человеческое. Это была растерянность.
– Начальные шансы почти у всех равны, – сказала она. – А вот то, что происходит потом, зависит от разных причин.
– От хорошего продюсера, я думаю?
– В основном.
– Жене попался хороший продюсер? – Я постаралась вложить в свой вопрос как можно больше простодушия. Но Елена Викторовна совсем не обратила на это внимания. Она сидела, о чем-то задумавшись, и часто стучала кончиком карандаша по пустому стакану. Затем подняла на меня глаза:
– Знаете, Надя, мне довелось разговаривать с вашим женихом. Как раз двадцать девятого, когда он сюда приехал. Мы сидели вот в этом кабинете, пили кофе, беседовали. В основном о нем. Он рассказывал, чем занимался, как жил. О невесте он не произнес ни слова.
Она слегка подняла бровь, следя за моей реакцией. К своей чести могу сказать – никакой реакции не было. Я просто ее слушала.
– Вы ничего не преувеличиваете? – мягко спросила она. – Может быть, невеста – это слишком сильно сказано?
– Мы прожили вместе два года, и все называли нас семьей, – спокойно ответила я.
– А, ну раз так…
– А почему это имеет такое значение? – поинтересовалась я. – По-моему, всякий нормальный парень способен обзавестись семьей.
Она улыбнулась:
– Безусловно. Надя, вы можете как-то доказать, что вы именно та, за кого себя выдаете?
– Могу, – ответила я. – Скажем, я знаю о нем все.
– Ну и например?
– Например? Он обожает сладкое и часто мучается зубной болью.
– Я этого не знала. Ну а еще?
– Он бывший левша, – засмеялась я. – Уж об этом он, я думаю, тоже не сообщал?
Стук карандаша о стакан прекратился. Елена Викторовна нахмурилась, глядя в одну точку, потом перевела взгляд на карандаш, который все еще сжимала в пальцах.
– Он и сейчас пишет левой рукой, – сказала она, наконец.
– Не может быть!
– Я сама видела. – Ее тон по-прежнему был задумчивым. – Он подписывал в этом кабинете бумаги и держал ручку в левой руке.
– Я прожила с ним два года и никогда не видела, чтобы он писал левой рукой! – возмутилась я. – Он пишет правой, и почерк у него при этом ужасный.
– Значит, взялся за старое, – вздохнула она. – Все-таки у него сейчас важные перемены в жизни. Ладно, обсудите это при встрече.
– В том-то и дело, что я не могу с ним увидеться! – не выдержала я. – Когда он занялся этим проектом, то ушел из дома. Я не знаю, где он живет, не знаю даже телефона, по которому можно с ним связаться. Это что – входит в условия его контракта?
Елена Викторовна засмеялась:
– Да что вы, конечно нет! Мы же не звери!
– А вы, простите, имеете прямое отношение к студии?
– Разумеется, – ответила она и, не дав мне уточнить, какое положение она тут занимает, стала рассуждать на тему, почему Женя так поступил со мной? Я слушала, не перебивая, и убедилась только в одном – от него, в самом деле, никто не требовал конспирации. Это было его собственное решение. Легче от этого не стало. Дама мне очень сочувствовала – не знаю, искренне или нет.
– Так вы дадите мне его координаты? – спросила я, приняв все ее соболезнования и ответив на несколько вопросов о нашей с Женей семейной жизни.
– Если бы я их знала! – воскликнула она. – Что-то у меня записано, но это паспортные данные. Думаю, они и у вас имеются?
Я вздохнула.
– А вы поспрашивайте его родителей… – посоветовала дама. – Или друзей.
– От матери он все скрыл, а друзья… – Тут я поняла, что не могу припомнить ни единого человека, к которому можно обратиться. Мне всегда казалось, что друзей у Жени предостаточно. Но кому из них он мог рассказать всю правду о своем поступке? И кому вообще он теперь говорил правду?
– Неужели у него нет друзей? – любопытствовала дама. – Я лично видела одного – он явился в студию двадцать девятого, вечером. Правда, они с Женей не поладили и он вскоре ушел.
– Вы имеете в виду Ивана?
– Не знаю его имени, но это был такой плотный, симпатичный парень, с очень приятным голосом. Я еще подумала, что он должен хорошо петь. При наличии слуха, конечно.
– Он и есть певец. Точнее, был… – Я смотрела в ее глаза-пуговицы и пыталась понять – знает она о смерти Ивана или же все это для нее – новость? Но попробуй, пойми, что выражают глаза, которые прячутся так глубоко в глазницах. Честно говоря, мне казалось, что она оттуда за мной подсматривает. Но может, я просто к ней придиралась.
– Бросил петь? – легко спросила она, встав из-за стола и занявшись приготовлением кофе.
– Бросил жить, – ответила я ей в спину.
Елена Викторовна продолжала наливать воду в кофеварку. Затем нажала кнопку, повернулась и с милой улыбкой спросила:
– Как это понять? Молодой человек покончил с собой?
– Его убили в собственной машине на Ленинградском шоссе. Ночью, с двадцать девятого на тридцатое декабря. В общем, вы его видели в последний вечер жизни.
Так знала она или нет?! Я чуть с ума не сошла, занимаясь физиогномистикой, но у меня так и не сложилось никакого мнения. Елена Викторовна только чуть повела плечами, будто сбрасывая с них неприятный груз этой новости:
– Бедняга… Даже до Нового года не дожил… Они с Иваном дружили?
И тут я не выдержала:
– Скажите, а почему я вас не видела в этой студии двадцать девятого? Я тоже сюда приходила!
– Во сколько?
– В восемь!
– А я ушла незадолго до восьми, – улыбнулась она, мельком взглянув на стенные часы. – Даже помню, что еще попала в магазин.
– Ну, тогда вы видели машину Ивана напротив института! Это были старые «Жигули», темные.
– Ох, Надя, да зачем бы я стала разглядывать «Жигули», старые или новые? – фыркнула она. – У меня есть своя машина, слава богу!
– Но «Жигули» там стояли? Вы можете подтвердить в милиции, что Иван никуда не уехал?!
У меня сорвался голос. Елена Викторовна смотрела на меня как на сумасшедшую. Потом выключила кофеварку – кофе давно был готов.
– Почему это для вас так важно? – спросила она.
– Потому что его убили и сразу закрыли дело! Нашли какую-то проститутку, пойманную во время облавы на шоссе, и она заявила, что ударила Ивана по голове, чтобы добыть денег на наркотики! Но все было совсем не так!
– О господи, – пробормотала она. – А как все было? Вы-то откуда можете знать?
– Я знаю, что тем вечером он снова вернулся в студию, пробыл в ней где-то до полуночи, и это совершенно точно! А что с ним было потом – никто не знает! Но проститутку он к себе в машину точно не сажал! Абсолютно точно!
– Да почему?! – воскликнула она. Я видела, что ее изумление совершенно искренне, и мой рассказ ее захватывает.
– Потому что ему не нужна была проститутка! Он ехал к девушке на свидание! – вырвалось у меня.
Елена Викторовна помедлила и налила кофе. В две чашки. Одну она протянула мне, и я взяла. Но пить не хотелось, и руки у меня дрожали. Я держала чашку на весу и в конце концов облила ковровое покрытие. Елена Викторовна, примостившись с чашкой у своего рабочего стола, не упрекнула меня за испорченный ковер. Да и, правду сказать, пятен на нем уже было предостаточно. Она смотрела поверх пара, поднимающегося над краями чашки, и, казалось, ожидала продолжения. Я молчала. Меня не покидало ощущение катастрофы. Я не должна была этого говорить. Я должна была говорить об этом не так! Потому что если к смерти Ивана причастны люди с этой студии, я только что подставила под удар и себя, и Юлю. И что с того, что я не назвала ее имени? Она просила никому не рассказывать, а я ее предала.
– И дело точно закрыто? – спросила в конце концов Елена Викторовна.
– Да. Вдове уже выдали справку. Похороны будут завтра.
Она покачала головой:
– Жаль парня… Только не он первый, не он последний.
– Но убивают далеко не всех!
– Да как сказать, – задумчиво ответила она, помешивая сахар в кофе. – Сердечный приступ не классифицируют как насильственную смерть… Но виновник приступа обычно имеется.
– Он умер не от приступа! Ему проломили голову, вытащили в поле и оставили там умирать на морозе!
– И поэтому я должна вспомнить, стояли его «Жигули» возле дома, когда я уходила с работы? – спросила она. – Надя, вы чего-то не договариваете. Машина могла там стоять. Он мог сюда вернуться. И уйти во сколько угодно – тут часто засиживаются допоздна. Но никто из здесь присутствующих не проламывал ему головы на Ленинградском шоссе, среди ночи.
– Вы так уверены?
Она даже рот приоткрыла и перестала звенеть ложечкой о стенки чашки. А потом посмотрела на телефонный аппарат, стоявший на столе, рядом с ее локтем.
– Я не сумасшедшая, – предупредила я.
– А я не собиралась звонить в психушку, – хладнокровно ответила она. – Просто пытаюсь кое-что понять.
– Что именно?
За ее взглядом было трудно уследить – об этом я уже говорила. Но сейчас мне показалось, что она принялась разглядывать мои ботинки. Слов нет, они были не слишком чистые – на них уже проступили соляные пятна. А может быть, она наконец обратила внимание на то, что я разлила кофе на ковер?
– Извините, – запоздало сказала я.
– За что? – Она вздрогнула, будто разбуженная.
– Я пролила кофе… Осталось пятно.
Елена Викторовна встала и подошла ко мне вплотную. Сомнений не было – она рассматривала именно ковер под моими ногами. На светло-сером жестком покрытии отчетливо выделялась группа темных пятен. Но на моей совести было только одно – светлее других, еще свежее.
– Странно, – сказала она, глядя вниз. – Я только что заметила… Собственно, праздники…
– Что?
– Тридцатого и тридцать первого я тут не появлялась, – объяснила она. – Сегодня впервые пришла, чтобы кое-что привести в порядок. До этого ковер был чистый… Или я просто не замечала?
Теперь и я не могла отвести взгляда от пятен. Я даже встала и отодвинула стул, чтобы лучше их рассмотреть.
– У меня такое ощущение, что здесь что-то праздновали, когда меня не было, – проговорила женщина как будто про себя. – Я не приветствую, когда хозяйничают в моем кабинете. Тут вся документация, телефон, в конце концов! Наговорят с Америкой, а платить буду я! Я еще не успела никого расспросить, сегодня тут никто не появлялся… Как вы думаете, Надя, что это такое?
– Эти пятна? – Я присела на корточки и осторожно поскребла ногтем одно из старых пятен. На пальце осталась бурая пыльца.
– Кетчуп, может? – спросила она, присаживаясь рядом. Я услышала, как ее узкая твидовая юбка слабо затрещала по швам. Но Елена Викторовна не обратила на это внимания.
– Кто знает? – спросила я. – Вы только что увидели?
– Да, из-за вашего кофе. А думала я совсем о другом… Дело в том, что когда я сегодня вошла в кабинет, телефон был не в порядке. Трубка снята и лежала рядом. Я точно помню, что положила ее на место, когда закончила последний разговор. Двадцать девятого, конечно. Значит, потом тут кто-то побывал. Я переживала из-за междугородних звонков, такое уже случалось, тут ведь проходной двор, полно студентов. И мне не понравилось, что кто-то брал мои ключи. Копия у вахтера, на щите. Но он никому не должен их давать. Только в случае утери или нашему директору.
– А кто ваш директор?
Она встала, тяжело опершись рукой о колено. Отряхнула юбку, хотя та была совершенно чистая. Я смотрела на нее снизу вверх и в этом ракурсе наконец сумела увидеть как следует ее глаза. Нет, сейчас они были не похожи на тусклые пластиковые пуговицы серого цвета. В них был страх.
ГЛАВА 8
Она сняла телефонную трубку и по памяти набрала какой-то номер. Я видела, как быстро двигаются ее пальцы, прикасаясь к черным кнопкам, и как с каждым новым нажатием напрягается ее лицо. Оно стало очень официальным, когда Елена Викторовна услышала ответ и заговорила:
– Это Незванова, из офиса. Можно поговорить с Романом Владиславовичем?
Выслушав ответ, она стала ждать. Я тоже ждала. Сама не зная чего. Все зависело от того, поверила она мне или нет. Знала она о смерти Ивана прежде, чем это сообщила я, или… Но тогда она не стала бы обращать мое внимание на эти пятна! Я невольно коснулась их кончиками пальцев. Кетчуп, вино, кофе, грязь, кровь. Итак, правильный ответ?
– Роман? Это Лена, – заговорила она так внезапно, что я вздрогнула. – Скажи, пожалуйста, кто хозяйничал у меня в кабинете?
Пауза. Потом она заговорила быстрее:
– Да я понимаю, но у меня такое чувство, что сюда заходили. Телефонная трубка оказалось снятой и… Что?
Елена Викторовна засмеялась – отрывисто и как-то принужденно. Потом с минуту слушала то, что ей говорил собеседник, и часто приоткрывала рот – будто хотела перебить его и никак не могла улучить момента, чтобы вставить слово. Наконец она воскликнула:
– Ну знаешь, один раз поговорят по телефону, а в другой утащат документацию из сейфа. Какого черта, Роман, я… Да?
Еще одна пауза. Ее брови сдвинулись, резко обозначилась морщинка на переносице. Я подумала, что ей уже очень далеко за сорок. И она чаще гладит свою юбку, чем наносит крем на лицо.
– Ну хорошо, – уже почти без выражения ответила она. – Ладно, я понимаю. Когда ты появишься?
Я встала и сделала ей знак. Елена Викторовна взглянула на меня.
– Спросите про Ивана, – громко шепнула я. – Спросите, возвращался он сюда или нет?
Она подняла указательный палец и резко провела им по воздуху – будто зачеркнула мою просьбу. И повесила трубку. Отбой.
– Надя, мне сказали, что никто в мой кабинет не заходил. – Она еще раз оглядела свой рабочий стол. – А также высказали мнение, что моя педантичность подставила мне подножку. Что я всегда кладу карандаш слева, ручку – справа, договора – в красную папку, печать – в верхний ящик стола. И если, собираясь в тот вечер домой, я что-то второпях перепутала, это еще не значит, что ко мне обязательно кто-то врывался.
Она глубоко вздохнула:
– Я человек и могу ошибаться. Но одно я знаю – телефонную трубку я всегда кладу на место.
– Я верю, – невольно вырвалось у меня. Она посмотрела на меня очень пристально, будто пыталась решить – не издеваюсь ли я над ней. Но я не издевалась. Я (правду сказать) завидовала ее собранности. Если бы я всегда клала ручку справа, а карандаш слева, мне было бы намного проще жить.
– Ваш директор отрицает, что кто-то заходил в кабинет? – спросила я.
Елена Викторовна выдвинула ящик стола (я отметила, что это был верхний ящик) и достала пачку сигарет. Закурила, пошарила взглядом по столешнице и извлекла из ящика чистую стеклянную пепельницу. Курила она, видимо, редко – иначе зачем держала пепельницу в таком месте?
– Я звонила вовсе не директору, – ровно ответила она. – Но это значения не имеет. Он отрицает, что кто-то мог ко мне зайти. Я выслушала уже известные мне сведения о том, где хранятся ключи. И все.
– Но сами-то вы в это не верите? – воскликнула я. – Не может быть, чтобы вы положили трубку мимо аппарата!
Она кивнула, и тонкая струйка дыма вытекла из угла ее ненакрашенных губ. Я видела, как дым струится по лацкану пиджака, слабо цепляясь за твидовые ворсинки. Я стояла так близко к ней, что слышала ее учащенное дыхание. Она волновалась. Да, она очень волновалась.
– Я положила трубку на место, и раньше этих пятен не было, – сказала Елена Викторовна.
И я не выдержала:
– Вы на моей стороне или на их?
Резкое движение пальца – столбик пепла полетел в пепельницу.
– Я на своей стороне, прежде всего, – ответила она. – Я знаю то, что знаю. И если кто-то хочет сказать, что я впала в маразм и стала промахиваться, опуская трубку, мне это не нравится.
Внезапно она раздавила едва начатую сигарету – яростно и нетерпеливо. И подняла на меня глаза:
– Что вы там рассказывали про парня, которого убили? Давайте-ка еще раз. И все, все, что знаете.
Я поколебалась. Сейчас она еще соблюдает нейтралитет, потому что ее самолюбие уязвили. Я поняла, что педантичность – ее конек, и она никому не даст над этим издеваться. Ей нужно доказать, что в кабинет заходили… А мне нужно знать, кто это был и что здесь произошло. Но все же… Она работает на эту фирму, и в любой момент ее взгляды могут перемениться. Иван ей безразличен так же, как и я.
– Я рассказала все, что знала, – ответила я, наконец. – Дело сфабриковано, вот и все. А почему – другой вопрос.
– Тот же самый, – возразила она. – Надя, обманывать меня не имеет смысла.
– Я вас не обманываю, но я больше ничего не знаю. Правда.
Мы смотрели друг на друга. Я чувствовала что-то странное, как будто на меня нажимают – сперва легко, а потом все сильнее, как будто пытаются продавить во мне дыру и увидеть то, что происходит внутри. Ее взгляд был неподвижен, и особого дружелюбия я в нем не ощутила. Она опустила руку в карман и там что-то звякнуло. Ключи.
– Давайте уйдем отсюда, – неожиданно сказала она. – Если у вас есть время, съездим ко мне домой и там поговорим. Я живу недалеко.
И прежде чем я успела что-то ответить, она стала собираться. Да, теперь я поняла, почему Елена Викторовна так яростно защищала свое мнение насчет порядка на столе. Я видела, как она подравняла ручки, сложила все бумаги в папку, завязала тесемки и заперла ее в сейф. В том же сейфе я успела увидеть несколько таких папок. Ни денег, ни других ценностей я там не заметила. Зато увидела несколько коробок, похоже, с кассетами. Пепельница была вытряхнута в мусорное ведро и заперта в стол – вместе с сигаретами. Напоследок она прижала пальцем телефонную трубку, будто проверяла – плотно ли та лежит на месте. Это движение было автоматическим – я была уверена в этом. Елена Викторовна проделала его, не глядя на телефон, машинально.
– Ваш директор… То есть Роман… – решилась я спросить, когда она стала надевать шубу. – Он был здесь в тот вечер, когда шел набор группы? Двадцать девятого?
– Разумеется, – ответила она. – Без него у нас и гром не грянет, и солнце не взойдет.
– А как он выглядит?
– Маленький блондин, – ответила она, глядя на себя в небольшое зеркало, висевшее у двери. – В очках.
– Полный, говорит шепеляво?
Ее отражение кивнуло. Я подошла и встала у нее за спиной. Наши взгляды в зеркале встретились.
– Кто он? – спросила я. – Продюсер?
– Да.
– Он занимается раскруткой Жени?
– Именно так.
Что-то нарушилось – я ощутила это. Она отвела взгляд и застегнула пуговицу на шубе. Хотя нужды в этом не было – в комнате было очень тепло, даже жарко.
– Постойте, – я ощутила нехорошую дрожь. Такое у меня бывает, когда я перестаю владеть собой, именно тогда я делаю страшные глупости. Но остановиться не могу. – Я слышала о нем, что он гомосексуалист.
Она отрывисто засмеялась и повернулась ко мне. Мы стояли лицом к лицу.
– Разве это преступление? – спросила она. – Это в самом деле так, но ничего криминального в этом нет. Все, что я о нем знаю, – он очень толковый мужик и на него можно положиться, когда речь идет о новом имени. У него есть нюх.
У меня горело лицо. Я чувствовала себя дурочкой, дурочкой с длинным языком, которая зашла посплетничать и получила по носу.
– Я понимаю, – она смотрела на меня с легкой, отстраненной жалостью. – Теперь я понимаю, почему вы сюда пришли. Узнали, кто именно занялся вашим женихом, и забеспокоились. Верно?
– Нет, я пришла…
– Из-за того несчастного парня?
– Конечно, из-за него! – Господи, как же мне перестать краснеть, я выгляжу лгуньей. – Мне и в голову не приходило, что Женя мог… Ну, вы понимаете…
Говорить было трудно. Она смотрела на меня так, будто не верила ни единому слову.
– Я в самом деле понимаю, – мягко сказала она. – Ваш парень перестал с вами встречаться, живет неизвестно где, у вас даже нет его телефона. А тут еще эта новость… Понимаю, что вы могли подумать. Так вот. Если вас интересует именно это, тут я ничем помочь не могу.
– То есть?
– Я не знаю, возникли у них какие-либо отношения, кроме деловых, – отчеканила она. – Я в это никогда не вмешиваюсь. Но все-таки я могла бы вас успокоить, потому что причин для беспокойства нет. Роман – не тот человек, который будет кого-то заставлять или добиваться своего силой. Ему достаточно простого «нет» – я слишком давно его знаю.
– А если он услышит «нет», он тоже может сказать «нет» ? – с вызовом спросила я. – Когда дело касается раскрутки нового певца, например?
Она вздохнула с таким видом, будто ей надоело возиться с трехлетней сопливой девочкой. Достала из сумки ключи.
– Я выхожу из кабинета и запираю его, – раздельно произнесла Елена Викторовна. – Вы хотите тут заночевать?
Я вышла вслед за ней. Только на улице, когда Елена Викторовна отпирала свою машину (очень эффектную, кстати, серебристо-серую иномарку), она снова обратила на меня внимание.
– Так вы найдете время заехать ко мне? – спросила она, уже открыв дверцу. – Если вас правда волнует судьба того парня. Потому что насчет вашего Жени я рассказала абсолютно все.
Я молча уселась в машину рядом с ней. Под ногами у меня оказалась небольшая, плотно набитая сумка – очень тяжелая на вид. Елена Викторовна заметила, что мне неудобно сидеть, и объяснила:
– Обычно я езжу одна, так что… Переставьте назад. Только на пол, пожалуйста.
Я так и сделала. Сумка оказалась просто невероятно тяжелой. Впрочем, я не привыкла поднимать тяжести и могла ошибиться, но думаю, там было нечто весом килограммов десять. Я едва справилась, и после этого у меня неприятно заныли плечи.
– Там афишки, – пояснила она, хотя я не задавала никаких вопросов. – Маленькие глянцевые афишки – для музыкальных магазинов. Мы их рассылаем.
– Знаю, у Жени висели такие, – вырвалось у меня.
– Ну пока это не его афишки, о нем писать нечего. Это еще впереди!
Она вела машину уверенно, как будто не замечая этого. Мы углублялись в центр, петляя по пустынным кривым переулкам. Мимо промелькнула свежевыкрашенная оранжевая церковь, блеснули купола. Над садиком в конце улицы кружились вороны – я видела их силуэты в снежно-голубом небе. Но будто сквозь мутное стекло – в этот момент я вдруг поняла, что начинаю засыпать. Ничего удивительного – прошлой ночью я не уснула ни на минуту. Это было так недавно, а мне казалось, что с тех пор прошла неделя. А сколько времени прошло с того момента, как исчез Женя? По моим внутренним часам, конечно? Год, не меньше.
– Расскажите мне про Ивана, – сказала она. – Вы сказали, что он занимался музыкой? Профессионально?
Свой короткий рассказ о рок-группе, так и не добившейся успеха, я закончила к тому времени, как машина остановилась перед старинным особняком. Это было так близко от студии, что я удивилась – к чему ехать на машине, если можно с удовольствием прогуляться? Но Елена Викторовна, видимо, была не из тех, кто тратит хотя бы полчаса на бессмысленные действия. Если есть деньги на машину, нужно ее купить. Если машина появилась – на ней необходимо ездить. Так, наверное, она рассуждала.
– Я в жизни не слышала об этой группе, – сказала она, поворачивая ключ в замке зажигания и извлекая его. – А это говорит о многом. Впрочем, за всем не уследишь. Группы создаются, распадаются, это происходит каждый день. Ладно, пошли.
В ее голосе зазвучало что-то новое. Я бы сказала, расслабленное.
– Я умираю от голода, – призналась она, набирая код на двери подъезда. Дверь, кстати, была единственная на весь фасад, да и сам особняк невелик – в четыре окна в длину, в три этажа в высоту.
Подъезд очень отличался от всех виденных мною прежде. Изумительно гладкие, выкрашенные в пастельные тона стены, автоматически включившийся свет, цветы на окне площадки. Мы поднялись на второй этаж. Лифта не было. Елена Викторовна достала из сумки связку ключей и долго отпирала сложные замки на высокой, обитой серой кожей двери. Потом пригласила меня войти.
– Берите тапочки, – сказала она, указывая на подставку для обуви.
Я переобулась, продолжая разглядывать просторный холл. Квартира явно была перепланирована. Да и от всего особняка, я думаю, остались в неприкосновенности только внешние стены. Внутри все выглядело новеньким, свежим, с иголочки. И казалось, что еще пахнет краской и лаком.
– Удобства дальше по коридору, – сообщила мне хозяйка. – А я разогрею ужин.
Я вымыла руки в изумительной ванной – здесь было так здорово, что не хотелось уходить. Все было похоже на внутренность космического корабля. Серебристые стены и потолок, длинная, похожая на торпеду ванна под металл. Сантехника сверкала, краны были похожи на рукоятки пульта управления полетом. У меня возникло нечто вроде шока – я никак не могла себе представить, как Елена Викторовна, в своем добротном скучном костюме, заказывает дизайнеру подобный интерьер. Меня бы не удивил какой-нибудь дорогой кафель или зеркальный потолок, но подобный модерн… В одном я не ошиблась – на полочках возле зеркала не было никаких кремов. И никаких признаков косметики. Только мыло и шампунь.
Кухня выглядела более приземленно – плиточный пол, желтые стены и куча нового оборудования. Арсенал ножей просто поражал, и я невольно задержала на нем взгляд. На доске красовалось более двадцати предметов! И даю слово, что ни одним ни разу не воспользовались – такими они были новенькими. Да и зачем были эти ножи, если Елена Викторовна в этот момент извлекала из микроволновки разогретую пиццу?!
– Я готовлю, когда есть время, а его никогда нет, – ответила она, поймав мой взгляд. – Чему вы удивляетесь? Кстати, Надя…
Она поставила передо мной тарелку.
– Можно я перейду на «ты»? Ты все-таки очень молодая, мне в дочери годишься.
Я охотно согласилась, понимая, что это односторонний договор. Ни при каких условиях я не смогла бы называть ее просто «Лена».
– Надя, ты пиво пьешь? Лично я выпью.
Господи, кем я ее считала?! Это живой человек, а я – идиотка, которая никак не отучится судить о людях по внешнему виду! Я даже не успела сказать «спасибо», когда передо мной поставили запотевший стакан с темным пивом.
– Светлое терпеть не могу, – поделилась Елена Викторовна, усаживаясь напротив и придвигая к себе тарелку. – Ешь, пока не остыло. Холодная пицца похожа на резину.
– Правда, – робко ответила я и принялась разрезать лепешку на кусочки. Про себя я прикидывала, как этой женщине, при таком рационе, удается сохранять столь сухощавый вид? Если бы я питалась так хотя бы неделю, то перестала бы застегивать джинсы.
Мы ели молча. Она то и дело прикладывалась к пиву, а я сделала всего несколько глотков. На одном из кухонных столов я заметила часы. Без нескольких минут девять. Торопиться мне некуда, никто меня не ждет… Но… Какого рассказа она ждала от меня, если пригласила домой? Я уже выложила почти все, что знала об Иване и о его смерти. Не назвала только имени девушки, с которой он должен был встретиться на даче. Ну и, конечно, ничего не сказала об угрозах, которые пришлось выслушать мне и Ксении. Об этом я говорить не могла. Потому что подозревала – человек, который явился к Ксении, имел самое прямое отношение к студии. В скобках читай – к убийству. Я вспомнила о пятнах на ковре и отложила вилку. Пицца не лезла в горло.
– Несъедобно? – спросила Елена Викторовна, доедая последний кусок.
– Очень вкусно, только я наелась.
– Ну, вкусно – это преувеличение, – призналась она, убирая тарелки в раковину. – Мне, честно говоря, все равно, чем питаться. Желудок, слава богу, переваривает все, а гурманом я никогда не была. Готовлю что-то особенное, когда приезжает сын.
Я сообразила, что она живет одна. Мужчины бывают разные, но кто выдержит такую пиццу изо дня в день? Квартира показалась мне огромной и пустой. Затаившейся. Как будто в комнатах засели тени и прислушивались к нашему разговору.
– Значит, проститутку Иван не снимал, это следует из твоих рассуждений? – Елена Викторовна вылила в свой стакан остатки пива.
– Да. Это меня и насторожило.
– И эта девушка, которая ждала его, уверяет, что он позвонил из студии в одиннадцать вечера?
– Она ждала его и постоянно смотрела на часы. Думаю, что она не ошибается насчет времени.
Елена Викторовна кивнула:
– Да, вряд ли она ошиблась. И девушка утверждает, что Ивану сделали некое деловое предложение? Потому он и вернулся в студию?
– Так он сказал ей по телефону.
Она задумчиво допила пиво. На кухне, без пиджака, в домашней обстановке она выглядела моложе. Ее щеки слегка порозовели, утратив тот казенный зеленоватый оттенок, который я отметила в кабинете. Впрочем, там были лампы дневного света, которые могут изуродовать кого угодно. А ее глаза, которые сперва произвели на меня такое гнетущее впечатление, теперь слегка блестели. Я вдруг подумала, что кто-то и когда-то, наверное, считал ее привлекательной. Ну, безусловно, ведь у нее был сын.
– Деловое предложение, – повторила она, разглядывая потолок. – Кстати, ты не куришь?
Я подняла с пола сумку и достала сигареты. Она взяла одну и усмехнулась:
– Я их сама от себя прячу на работе. Когда-то дымила безбожно. Пока это не перестало сходить с рук.
Я протянула ей зажигалку и подумала, что свою лучшую часть она прячет здесь, дома. Интересно от кого? Елена Викторовна выпускала дым и следила, как он тянется по направлению к колпаку над плитой. Потом вздохнула:
– Убей меня, Надя, но я не понимаю, кого он мог заинтересовать в нашей конторе.
– А вы действительно хотите понять? – спросила я.
– Представь себе. – Она по-прежнему наблюдала за сонным движением дыма. – Если ты рассказала всю правду, то что-то тут действительно не сходится. Две вещи мы вроде знаем точно: он не сажал в машину проститутку и ему никто не делал предложений. Ты уверена в первом – я во втором.
– Но зачем-то он все-таки вернулся?
Она вздохнула:
– Мало ли зачем люди возвращаются. Забыл что-то или решил сказать еще пару слов твоему жениху. Кстати, они страшно ругались. Я все слышала, потому что была в предбаннике. Иван разорался так, будто его дверью прищемили, обозвал его… Ну я это повторять не буду.
– Господи, как?! – воскликнула я. Мне не верилось, что Иван, такой спокойный и рассудительный, способен орать!
– Ну, выражаясь корректно, он назвал твоего жениха женщиной легкого поведения. Причем выбрал не самый уважительный синоним. Плюс прилагательное «дешевая». Достаточно?
