Текст книги "Тамбур"
Автор книги: Анна Малышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Маша слушала, приоткрыв рот, и в этот момент выглядела сущим ребенком.
– Только беда в том, что он убит.
– Господи… – шепнула она. – И он был там?!
Когда?
– Получается, что по времени вы совпали. – Голубкин задумчиво закурил. – Татьяна Кривенко говорит, что нашла труп на кухне после того, как ушел ее гость. То есть Красильников. А ушел он, судя по их показаниям, вскоре после вас.
Как ни страшно было все, что слышала Маша, ей все-таки стало чуть полегче. Значит, он все-таки не остался «стой»!
– Трупа Красильников не видел, – закончил следователь, аккуратно стряхивая пепел.
– Я не понимаю… А почему соседа убили у нее? И как она могла ничего не слышать?
– Если бы все все понимали, у нас бы работы не было, – улыбнулся Голубкин. – Значит, вы утверждаете, что дверь квартиры была незаперта, шума в тамбуре не было, соседей вы не видели?
– Так и есть!
– Спасибо. Вы можете идти.
Он протянул ей подписанный пропуск, и девушка встала, надевая на плечо сумочку:
– Это ужасно Вы уверены, что когда я пришла, труп был там?!
– Получается, так.
– Но они… Как же они могли заниматься этим… – Маша поморщилась, – зная, что на кухне, совсем рядом – покойник?! Я уверена, тут какое-то недоразумение! Я не могу себе представить, чтобы они решились…
– Спасибо, – с подчеркнутой вежливостью повторил Голубкин, почти насильно вручая пропуск. Маша натянула дубленку и ушла, все еще хмурясь и продолжая спорить – на этот раз про себя и сама с собой.
* * *
"Соседа убили…Дура я – не спросила толком, кого и как! Дима не мог! Зачем ему кого-то убивать? И тут же подосадовала на свою мягкотелость. Чего ради его выгораживать, если он… – А могла убить эта Татьяна?
Я видела-то ее несколько минут, ничего о ней не знаю.
Следователь прав – люди просто так на чужой кухне не погибают. Если труп оказался у нее – значит, она имеет к этому какое-то отношение. Ну почему, почему меня черт дернул туда заявиться – именно в четверг!
Мы полгода там встречались, а нарвалась я как раз, когда не надо!"
Маша уже сама не понимала, на что досадует больше – на измену Димы или на свою неудачу. Мелькнула мысль о том, что сказать матери. Та, разумеется, мечется сейчас по квартире, не находя места. Она строго приказала Маше возвращаться домой сразу после дачи показаний, никуда не заворачивая. «Еще хорошо, что не нужно объясняться с отцом!» – Ее передернуло от одной мысли о такой возможности. – «Мама ничего про этот звонок ему не скажет, даже и предупреждать не нужно…»
Матери она рассказала все, как есть. На этот раз Маша решила не скрывать ничего – слишком тяжело было на душе, да и страшно тоже. Мать неожиданно проявила выдержку и понимание. Истерики, которой боялась и ждала Маша, не последовало.
– Все к лучшему, – сказала та, внимательно выслушав дочь. – Таких гадов, как твой Дима, полно, можно штабелями складывать. И потом, он для тебя был староват. А что он женатый – это я могла тебе давно сказать, только не хотела.
– Как – могла? – Маша подняла заплаканные глаза, – Да так. Опыта у меня побольше, чем у тебя, дурочка, – женщина ласково поцеловала дочь в щеку. – Ух, соленая! На будущее помни – если мужчина полгода водит тебя за нос, не дает домашнего телефона и не хочет зайти, познакомиться с родителями – он женат. И что бы он тебе ни плел, все равно знай – женат!
– Только не говори…
– Отцу? – усмехнулась та. – Я тебе не враг. И ты полгода от меня скрывалась! Я бы могла кое-что посоветовать. Наплюй на своего Диму! И если будет звонить – не отвечай. Бросай трубку. А нарвется на меня, я ему кое-что скажу, лапочке…
– Не надо, – Маша вытерла слезы. – Я сама ему позвоню.
– Ты рехнулась? Я с кем сейчас говорила?! – взвилась мать. – Чтобы с ним больше никогда!
– Мне нужно поговорить, – твердо возразила дочь. – Не о любви, не думай. Ты должна понять – тут дело серьезное. Убили человека, и я оказалась в это замешана! Я должна задать ему пару вопросов. После этого все контакты прекращу.
Мать, скрепя сердце, признала, что та права. Пусть Машу ни в чем не обвиняют, а только допрашивают как свидетеля, все равно – это крупная неприятность.
– Сегодня свидетель, а завтра – если никого не найдут – и обвиняемый, – сказала женщина. – Правильно, позвони ему и поговори. Но если он снова начнет навязываться…
– Думаю, не начнет, – Маша взяла трубку. – Если можно, выйди.
Мать безмолвно удалилась. Девушка быстро набрала номер, который помнила наизусть. В висках у нее стучало, но глаза оставались сухими. А она-то вчера думала, что будет плакать навзрыд, если услышит его голос.
Несколько долгих гудков и раздраженное «алло!».
– Это я, – сухо произнесла Маша. – Сразу предупреждаю – все кончено.
Ей не ответили. Ее просто слушали, и девушка горько улыбнулась: «Сказать-то нечего!»
– Кого убили?
– Маша, я…
– Ты? – теперь она смеялась вслух, – Про тебя я уже узнала немало. И мне это совершенно неинтересно. Так кого убили?
Пауза. И голос, странно искаженный, ответил, что убили соседа Татьяны, преподавателя итальянского языка, некоего Боровина.
– Это я знаю, что убили соседа, – все еще смеялась Маша. Смех был нехороший, истерический – после такого болит голова и колет в солнечном сплетении. – Я хочу понять – как это вы не заметили трупа, раз оба были в квартире?
– Маша…
– И каким образом он туда попал? – она повысила голос. – И почему я должна отдуваться за всю эту грязь?!
– Маша! – закричал в трубку мужчина, которого она еще два дня назад любила. – Если бы я сам знал!
– Значит, не можешь ответить?
Она бросила трубку. Телефон звонил еще дважды, но она к нему не подходила и матери не позволяла. Маша ушла к себе в комнату, улеглась на кровать – как была, даже не сняв сапожек, и попыталась подумать о том, как жить дальше. Но так ничего и не придумала. К ней подмышку снова залезла кошка, и девушка вспомнила о той парочке, которую встретила в подземном переходе. Следователь ими очень заинтересовался. Зачем она про них сказала? Да еще и телефоны дала… Маша вспомнила несчастный взгляд девочки, замкнутое лицо ее матери и подумала, что нельзя забывать золотое правило: «Семь раз отмерь, один раз – отрежь». Теперь еще и за них возьмутся…
… – Молодцы! – Голубкин сделал последний глоток и с разочарованием заглянул в опустевшую кружку.
Растворимый кофе он терпеть не мог, но все же это было лучше, чем ничего, при такой-то запарке. – Значит, последние три звонка – один и тот же номер?
– Да, – ответили ему по телефону. – Твой Исаев звонил в телефон доверия.
– Отлично! Дай номер. Когда звонил?
– Это мы не выцепили – но скорее всего той ночью. Хотели поговорить с тамошним психологом – было ли три звонка от одного абонента в ночь с четверга на пятницу. Но там сейчас только автоответчик.
Телефон ночной, психолог заступит на смену в девять вечера.
– В девять? – Голубкин записал продиктованный номер. – Ладно, позвоню сам. Что с бутылкой?
– Коньяк в порядке, – с усмешкой ответили ему. – Ребята уже выпили.
– Сволочи!
– А на бутылке чего только нет! А ты хотел, чтобы там была всего пара пальчиков?
Голубкин снова выругался, но уже беззлобно, и осведомился, хороший ли хоть коньяк? Ему ответили, что замечательный. Хоть какая-то награда за это поганое дело!
– Могли бы и мне оставить, – буркнул следователь.
– А мы и оставили, – порадовал его приятель-эксперт. – Заходи, попробуй.
– Допивайте сами! Что насчет крови в квартире Исаева? Мазки взяли, как я просил? Там только его, или…
В трубке раздался тяжелый вздох:
– Не повезло, Петр Афанасьевич. Мазки-то взяли, и анализ провели, в экстренном порядке. А что толку? У Исаева и Боровина одна группа – вторая. Ну ты же не будешь настаивать на ДНК-тесте?
Голубкин послал всех к черту и сказал, что сперва дождется, когда Исаев придет в себя. Повесив трубку, тут же сорвал ее и позвонил в больницу. Ему ответили, что больному лучше, но он отказывается общаться, не ест и все время лежит с закрытыми глазами. И еще декламирует какие-то стихи, причем не по-русски.
– Вообще, ему место не у нас, – сказал дежурный врач. – У парнишки сдвиг. Вот подлечим немного и сплавим… Сами понимаете, куда.
Звонок
Галина очень редко брала дежурства в ночь с субботы на воскресенье. Это были самые тяжелые и неприятные часы, какие только могут выпасть на долю психолога, согласившегося выслушивать жалобы ночного города. Во-первых, многие звонившие были нетрезвы. Неудивительно – накануне выходного дня… А расслабившись, под влиянием алкоголя, а порой и чего похуже, клиенты становились невыносимы. А во-вторых, она все-таки старалась оставить воскресенье свободным – для семьи. Иначе, отдежурив, она полдня проспит, не видя ни мужа, ни дочки, а потом будет слоняться по дому, как сонная муха, и не сделает даже половины дел.
Но эту ночь она взяла. Договорилась с коллегой, та отдала ей смену обеими руками и уехала на дачу – разгрести снег, подготовиться к новогодним праздникам, которые собиралась встречать за городом, проверить, в конце концов, не сгорел ли домик? А Галине именно этой ночью хотелось остаться одной.
Она много думала о том, что сообщила ей дочка. Думала всю пятницу, всю субботу. Весь этот вечер. Оля, однажды исповедовавшись, теперь как будто стыдилась своей откровенности. Казалось, она могла говорить свободно только вне дома – и это пугало мать. Муж едва смотрел в ее сторону, хотя Галина всячески пыталась привлечь к себе внимание. Сходила в парикмахерскую, подстриглась, покрасилась, сделала укладку – он и не заметил. Это был уже настолько серьезный симптом, что у Галины (в домашнем кругу – Юлии) стали опускаться руки. У нее не было свободных денег, чтобы купить себе шикарное платье, подарить супругу дорогой подарок, бросить, наконец, все, оторвать его от работы, плюнуть на телефон доверия и закатиться с ним на курорт, к морю, туда, где они смогут поговорить…
Смена обстановки, приятные сюрпризы, резкие перемены внешности – вот что она сама советовала женщинам, которые звонили ей и говорили о том, что к ним охладели мужья. Как правило, это средство действовало в самых простых случаях. Например, если супруг подустал от обыденности. Бывало, что, увидев жену с новой прической и (главное) – с улыбкой на губах, он влюблялся заново. Особенно, если ему в этот вечер готовили вкусный ужин, а не подсовывали суп из пакетика. «Это не пневмония, а легкий насморк, – думала Галина, утешая таких жен. – Они просто Плюнули на себя и решили, что все всегда у них будет хорошо. А слово „всегда“ – самое глупое на свете».
Бывали случаи посложнее – когда жена точно знала, что у мужа есть любовница. Тут приходилось действовать тонко и тактично. Галина давала те же советы, что и в первом случае – стать новой, неожиданной, яркой.
Удивлять, улыбаться, и ни в коем случае не выглядеть несчастной жертвой! А скандал – Боже упаси! Это смерть. Интересоваться его работой. Смотреть с ним футбол. Купить ему что-то, чего никогда не покупала.
Например, не семейные трусы и носки, а флакончик дорогого одеколона. Опять же – кормить так, чтобы он был счастлив. Как-нибудь вечерком, таинственно (при нем) пошептавшись по телефону, исчезнуть на часик.
А вернувшись, ничего не говорить. Пусть забеспокоится. Пусть поймет, что жену можно потерять, а терять есть что! Пусть задумается наконец, стоит ли овчинка выделки, нужен ли развод – и настолько ли лучше его новая пассия?
В таких случаях труднее всего было убедить женщину не устраивать сцен на почве ревности, вести себя достойно и даже казаться веселой! Женщины возмущались: «Как?! Он будет к ней бегать, а я – молчать? И делать вид, что у меня все замечательно?!» Галина мягко их переубеждала – так нужно, что поделаешь, она видела результаты. Можно научиться управлять мужчиной так же как машиной. Ведь если нужно тормозить, никто не жмет на газ!
Но были случаи совсем душераздирающие. Муж ошеломлял жену внезапным известием о том, что они разводятся: Бывало даже, что при этом он представлял свою следующую супругу и занимал с нею вместе отдельную комнату. И все это творилось при детях.
И если плачущий слабый голос в трубке спрашивал Галину – что же делать? Вот они уже, тут, вместе, и дети не спят… Ей всегда хотелось ответить: «Набейте им морды и вышвыривайте к чертовой матери! Зачем вам такой муж? Не стоило и времени тратить на звонок!» Но ответить подобным образом она не имела права. Первая установка в таких случаях всегда должна быть на сохранение семьи. И она, скрепя сердце, выслушивала эти истории и помогала придумать вариант поведения.
А что было делать ей самой? Оля знала немного – почти ничего. Отец кому-то звонит, это женщина, он назначает ей свидания, это длится несколько месяцев.
Сама она знала не больше – муж стал к ней холоднее, семья превратилась в чистую формальность. Он уезжает на работу раньше, чем прежде, возвращается – позже. Впрочем, его возвращений она и не видит – ведь смена на телефоне доверия начинается с девяти вечера.
Но дочка говорит, что отец часто задерживается.
"Господи, – женщина сидела за столом перед молчащим телефоном и смотрела в темное окно. – Как быть? Если бы удалось поговорить с ним откровенно!
Только мне в это, не верится. Пробовала и вчера, и сегодня. Он уходит в себя. Отделывается пустыми фразами. Дело серьезное!"
Она пыталась вызвать мужа на разговор в тот же день, когда ей исповедалась дочь. Специально приготовила вкусный ужин – суп с фрикадельками, зеленый салат, успела даже испечь небольшой пирожок с яблочным вареньем. Оля все видела и слабо улыбалась. Будучи дочерью психолога и прочитав ненароком кое-какие книжки, она отлично понимала смысл этого представления. И матери было чуть-чуть стыдно переднею.
* * *
В тот день, в пятницу, муж явился домой рано, что было очень кстати – Юлия была уже как на иголках – через пару часов пора бежать на работу. Она выставила перед ним ужин, села напротив, делала вид, что ест, хотя аппетита не было совершенно. Дочь уже поужинала и добровольно отправилась гулять с собакой. Муж молча съел тарелку супа, поковырял салат кончиком вилки, а на пирожок даже не взглянул. Юлия все стерпела с улыбкой, спрашивая – не нужно ли добавки, а про себя думая, что он явно закусил где-то в другом месте. Плохой признак – очень плохой.
– Я хотела с тобой поговорить, – сказала она, убирая со стола и ставя перед супругом чашку чая. – Ты не очень устал?
– Устал, и очень, – бросил тот. – Что случилось?
– Ну почему сразу – случилось? – Она заискивающе смотрела ему в лицо и в этот момент ненавидела себя. Так унижаться… Теперь Юлия хорошо понимала тех женщин, которые наотрез отказывались изображать милое веселье в таких обстоятельствах. – Все хорошо.
Я только хотела спросить – как по-твоему – не стоит ли мне перейти на другой телефон?
– Зачем? – Мужчина отодвинул полупустую чашку.
– Ну, чтобы жить нормальной жизнью, чаще бывать дома. Мы ведь почти с тобой не видимся.
– А что ты хочешь ч-работа! – Он встал, открыл форточку и закурил. Юлия тоже закурила – в тот день она курила много, как никогда.
– Ну, работа работой-, а все-таки хочется пожить для себя, – почти робко сказала она. – Как ты смотришь на то, чтобы сходить в театр?
Тут он искренне изумился и обернулся к ней. В театре они не были уже лет пять, если не больше. А Юлия прокляла себя за то, что занимаясь чужими бедами, даже не заметила, как появилась своя. Как можно было опуститься, стать только матерью, только добросовестной работницей… И никакой женой, и нерадивой хозяйкой…
Да кому это нужно?! И если Илья нашел себе кого-то, стоит ли всю вину возлагать на него? Может быть, полезно присмотреться к себе?
Так она сказала бы любой женщине, позвонившей ночью. И убеждала бы, настаивала, надавала кучу советов…Только теперь – кто посоветует ей самой? Исправится ли она? Ведь муж смотрит в сторону… Взглянул на нее только раз и снова отвернулся.
– В театр? – Тот пустил струю дыма в открытую форточку. – Зачем?
– Как…
Это было ужасно! Слово «зачем» окончательно убедило ее, что ситуация серьезна. Если жену любят, и она вдруг предлагает пойти в театр, ее не спрашивают: «Зачем?» А берут билеты, тщательно бреются, вызывают такси и в антракте покупают шампанское. А потом, даже если пьеса была так себе, остаются хорошие воспоминания.
– Я подумала, – Юлия вконец растерялась, но все-таки не отступала, – что мы давно нигде не были вместе. И вот решила…
– Сходи лучше с нею, – муж припал к стеклу, что-то разглядывая. – Олька сто раз просила сводить ее куда-нибудь. Мюзиклы какие-то, говорит…
– А ты? Ты бы тоже мог с нами пойти!
– У меня работа.
– Да и у меня работа! – Юлия не выдержала и резко грохнула тарелкой о стол. – В кой-то веки решила отдохнуть – а ты против!
– Мне некогда.
Его голос звучал так ровно, что ей стало страшно.
Он даже не оглянулся, хотя явно слышал звон разбитого фарфора. А она-то, она… Не стоило так поступать!
Истерика – худшее средство самообороны.
– Прости, – уже тише произнесла женщина. – Мы оба сильно устаем, все понятно. Так ты не хочешь никуда пойти?
– Я не успеваю, – отчеканил он, выбросил в форточку окурок и обернулся. – Было очень вкусно. Прости. Я пойду, вздремну.
«Ну да! – Юлия проводила его яростным взглядом. – А потом, когда я уеду на работу, ты позвонишь любовнице, назначишь ей свидание. Пользуешься тем, что дома только собака и ребенок! Давай-давай!»
Она была вне себя.
И нынешняя попытка «поговорить» тоже успехом не увенчалась. И поход в парикмахерскую не помог.
И – жалкая попытка! – букет роз. Она купила его во время прогулки с Дерри и поставила на кухне – с тем расчетом, чтобы муж сразу увидел. Он и увидел, вернувшись с работы. И спросил – кто это подарил?
Юлия обрадовалась – ага, ему уже хоть что-то интересно!
– Никто, – честно ответила она. – Это я тебе подарила.
– Ты? – Мужчина смотрел на нее так, будто с неба упал. – Зачем?
– Ну, – с трудом выговорила Юлия, – хотя бы затем, что я люблю тебя.
Она произнесла эту фразу и поразилась тому" как трудно было сказать такие простые слова. «Так что получается – я его не люблю?! Тогда зачем все эти унижения?!»
– Постой, – Илья вздрогнул и снова посмотрел на цветы. Роз было пять – крупные, алые – они притягивали взгляд. – Что с тобой творится?
– Неужели я не могу подарить тебе цветы?
– Но по какому случаю?
Женщина прикусила губу. Да, повода не было. Ни праздника, ни радостного события, ни… Кажется, уже и семьи не было.
– Если тебе не нравится, я их уберу к Ольке, – она потянулась к букету. Илья ее остановил:
– Не впадай в истерику. С тобой что-то творится, это заметно. Ты здорова?
– А ты?
Они смерили друг друга взглядами, в которых не было и тени любви. Только ярость и взаимные подозрения. Оба старались держать себя в руках, и пока у них получалось. Но Юлия чувствовала тяжелый жар в груди и понимала, что скоро расплачется. А плакать нельзя! Тут – дочь. А на работе, куда она почти опаздывает, плакать разрешается только тем, кто ей звонит…
– Мне пора, – сухо сказала она.
– Так иди. – Илья присел к столу и принялся жевать подсохший со вчерашнего дня кусок пирога. – Удивила ты меня.
– В самом деле? А мне кажется, не удалось.
– Кстати, – вдруг засуетился он, – я не дал тебе денег на хозяйство. Возьми – нам выдали аванс.
– Ты уже два месяца не отдавал мне зарплаты, – она взяла тонкую пачку купюр, пересчитала их, с подчеркнуто-равнодушным видом опустила в карман кофты. – Я ничего не говорила – думала, задерживают.
Да и видимся мы редко.
– Два месяца? – удивился он. – В самом деле?
– А ты и не заметил? Тебя и не волновало, что ест твоя дочь, из каких денег я оплачиваю ей в школе дополнительные занятия, бассейн? В чем она ходит? Ну а о себе я уже и не говорю. В конце концов, я не инвалид, сама могу себя содержать. И ее тоже, если она тебе безразлична!
Женщина аккуратно прикрыла за собой дверь кухни и похвалила себя – все-таки сдержалась, не хлопнула.
А вот то, что она сказала напоследок, явно было лишним. Во-первых, она была несправедлива. Последние два месяца денег Илья действительно не давал, но ведь были те, что давал прежде – их не полностью истратили, и даже сейчас в шкатулочке кое-что оставалось… Он имел полное право подзабыть о своих обязанностях кормильца семьи. Она и молчала все время потому, что полагала – у мужа на работе какие-то проблемы, оттого он и мрачен, потому и не разговаривает с ней по душам. И все собиралась сама завести разговор.. Но времени не было. И виделись они, в самом деле, как-то нелепо – муж работал днем, когда она отсыпалась, ночью все было наоборот. Но после того, что сообщила ей дочь, Юлия о многом подумала. Не дает денег – не значит, что их не получает. Скорее, тратит на что-то другое. А на что? Или вернее будет спросить – на кого? А может, просто позабыл о них, о жене и дочери. Они ему не важны. Появились новые интересы, а такой пустяк, как семейный бюджет, вылетел у него из головы. С мужчинами это случается сплошь и рядом – ей ли не знать! Сколько подобных исповедей она наслушалась!
* * *
И это были все ее достижения. Галина сидела перед молчащим телефоном, курила и смотрела телевизор.
Шло какое-то невероятно глупое ток-шоу, где все участники, якобы простые люди с улицы, казались скверными актерами. Она убавила звук.
Зазвонил телефон, она механически сняла трубку.
– Добрый вечер! Вас слушают.
– Скажите, это номер…
Она с улыбкой ответила, что этот тот самый номер.
Телефон доверия. И открыла журнал, куда полагалось вносить время каждого звонка, отмечать продолжительность, тему разговора и данный совет.
– Вы дежурили в ночь с четверга на пятницу? – спросил мужчина. Он говорил спокойно, что было для нее неожиданностью. Обычно звонившие сильно нервничали, особенно в первые минуты, пока не разговорятся.
– Да, я, – приветливо сказала Галина.
– Ведь этот телефон работает только ночью? – допытывался тот.
– С девяти вечера до девяти утра.
– Простите, как к вам обращаться?
– Меня зовут Галина.
– А меня – Петр Афанасьевич. Я звоню по делу, мне нужны кое-какие сведения. В ночь с четверга на пятницу вам три раза звонил один и тот же человек. Это молодой парень. О чем он с вами говорил?
– Простите, – Галина окончательно убрала звуку телевизора и погасила сигарету. – В чем дело? Мы никаких сведений не даем.
Когда ей вкратце объяснили, кто именно звонит, женщина нахмурилась. Она сразу поняла, о каких трех звонках идет речь. Эти проклятые три звонка не шли у нее из памяти, хотя своих несчастий было достаточно.
– Он жив? – спросила Галина.
– Жив, но говорить с ним трудно.
– Тогда тоже было нелегко. Он… Натворил что-то?
– Неизвестно. Вы можете восстановить эти разговоры? Это важно.
– Простите, а как вы можете доказать, что являетесь тем, за кого себя выдаете? – вдруг опомнилась она.
Галина следовала инструкции. В телефон доверия звонили и сумасшедшие, и просто шантажисты, и люди, которым нечего было делать, и которые решили поиздеваться над психологом. Рассортировать их и понять, с кем нужно говорить, а кого оборвать, было нелегко.
– А как я докажу? – мужчина слегка растерялся. – Ну хотите, я приеду?
– Куда это? – окончательно насторожилась она.
Звонившие часто предлагали приехать и поговорить по душам. Давать адрес телефона доверия было строго-настрого запрещено. Это было чревато очень серьезными опасностями – вплоть до физического насилия.
– К вам, – простодушно уточнил тот.
– Нет, извините, этого нельзя.
– Тогда встретимся где-нибудь?
– Простите, и этого я не могу, – Галина сжала зубы. Мужик действовал ей на нервы. Псих! И почему она решила, что с ним нужно деликатничать?
– Если у вас есть проблема, давайте ее обсудим. Если проблемы нет – давайте закончим разговор.
Вышло грубовато, и за это могли намылить шею, особенно если звонок был контрольным. Такое бывало – где-то раз за смену звонило подставное лицо и проверяло, соответствует ли психолог своей квалификации.
И поди – вычисли, с кем говоришь. Причем подставные лица часто нарочно действовали на нервы, хамили и даже изображали, что занимаются онанизмом. С ними нужно было терпение, а к утру оно окончательно истощалось. Сколько можно изображать из себя боксерскую грушу, которую колотит всякий, кому не лень?!
Иногда Галина срывалась, а потом получала выговор.
– Это настолько серьезно – что вы не можете дать мне информации? – озабоченно спросил клиент.
– Серьезно.
– В таком случае дайте телефон своего начальства.
Я сними свяжусь.
– Ради Бога, – Галина окончательно вышла из себя. Хочет жаловаться? Пусть жалуется! Ее могут уволить? Да к черту это все! Пускай увольняют! Будет сидеть дома, заниматься хозяйством, дочкой, мужем! И все, может быть, наладится!
Продиктовав телефон, она бросила трубку и еще несколько минут ругала себя на все лады. Говорить нужно было не так. Тот, кто назвался Петром Афанасьевичем Голубкиным и представился как следователь, мог говорить правду. Может, не стоило впутывать начальство?
Тем более, что-то случилось… Что-то серьезное.
– Алло?..
* * *
Она просидела на телефоне часа два, практически не отрываясь, и трубка нагрелась от ее ладони и уха. Время от времени она куда-то уплывал а и почти не слушала голосов, которые выкладывали ей душераздирающие истории. Звонили и постоянные клиенты – те ей были уже давно, как родные. Она машинально делала записи в журнале; «Алексей – пьян. Недоволен правительством. Недоволен зарплатой. Хочет поговорить о смысле жизни. Старалась остановить. Говорили полчаса».
«Женщина, проблемы с мужем. Тот мало зарабатывает, не заботится о ней. Посоветовала ей пойти работать самой и не заботиться о нем. Та удивилась и обрадовалась». «Ребенок; Мальчик, восемь лет. Родители все еще не вернулись домой, и ему страшно. Просил рассказать сказку. Рассказала».
Около часа ночи она почувствовала первый приступ усталости. Как раз к этому времени телефон раскалялся, а у нее едва шевелился язык…
– Алло?
– Юля, ты? – спросил знакомый женский голос. – Туту нас небольшое ЧП, нужна твоя помощь. В офис приехал следователь, предъявлял документы, говорил, что ты можешь посодействовать.
– А, тот? – очнулась Юлия. Разумеется, для сослуживцев она тоже была «Юлией». – В самом деле, следователь?
– В самом-самом, – уверили ее. – Но ты пока работай. Завтра, после смены, он тебя заберет с телефона, и поговорите. Журнал ты вела? В ночь с четверга на пятницу?
– Разумеется! – Юлия никак не могла справиться с дрожью рук – в одной тряслась трубка, в другой – незажженная сигарета. – Так все-таки тот парень, он…
– Юля, работай – приказала ей начальница группы, – завтра побеседуешь. Между прочим, – уже более интимно сообщила она, – этот гражданин Голубкин тебя похвалил. Сказал, что ты бдительная и посторонним сведений не раздаешь.
«Мать вашу! – выругалась про себя уже „Галина“, кладя трубку и хмуро глядя в окно, где ровным счетом ничего не было видно. – Не только ночь поганая, еще и утро будет веселым. Так он все-таки следователь! А парень.. Странно, что я тогда не была уверена, что звонит парень. Могла принять его и за женщину. И могла и за ребенка. Ведь он шептал!»
