Текст книги "Отравленная жизнь"
Автор книги: Анна Малышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Надо работать, – сказала она себе. – Надо делать хоть что-то! Скопирую хотя бы фотографию, пока руки не опустились… А уж там…
Она подошла к мольберту, очистила старый холст и достала коробку с гуашевыми красками. Саша почти не пользовалась ими, и поэтому работа мало-помалу поглотила все ее внимание. Копируя картину по фотографии, она так увлеклась, что забыла даже о том, чего ради этим занимается. Работа доставляла ей удовольствие. Она работала весь день, до самого вечера, и только пару раз оторвалась от холста, чтобы выпить чаю. Делала пару глотков и снова возвращалась к мольберту.
В седьмом часу вечера копия была готова. Вся, за исключением нижнего левого угла. Как он ей осточертел! Саша закрыла глаза и быстро помолилась, чтобы случилось чудо, чтобы ей хоть привиделось, что должно быть в том углу! Открыла глаза, взглянула на картину и вздохнула:
– Все это хорошо, Сашенька, и копируешь ты неплохо… Но чудес не бывает, и десять тысяч долларов тебе взять негде. Придется сдавать заказчицу милиции. Туда ей и дорога!
* * *
В тот же день в половине восьмого вечера в подъезд, где располагалась квартира Корзухиных, вошел мужчина в легоньком, не по сезону, плаще.
На первом и втором этаже было темно, но мужчина уверенно поднимался по лестнице, будто знал наизусть все ступеньки. Лифт, как обычно, не работал, и это тоже его не удивляло.
Поднявшись на шестой этаж, мужчина остановился у деревянной двери, машинально потянулся к звонку, но тут же отдернул руку. Он полез в карман, достал связку ключей и уже собирался было открыть верхний замок, как вдруг его внимание привлекли печати. Он наклонился, рассматривая их, и тут за его спиной хлопнула дверь соседской квартиры.
– Иван?! – раздался голос соседки Валентины Георгиевны. – Это ты, что ли?!
Мужчина уронил ключи, и они с лязгом ударились о кафельный пол. Он посерел и схватился за косяк, ненароком содрав одну из бумажных печатей. Соседка выбежала на площадку и схватила его за рукав:
– Да ты чего?! Еще не хватало, чтобы и ты помер! Заходи к нам!
Валентина Георгиевна тащила мужчину к себе, а тот упорно не отпускал косяк своей квартиры. Единственное, что он мог произнести. – это какой-то странный звук, похожий на стон. Соседка ахнула:
– Господи, да ты пьян, что ли, совсем спился?!
Животное. Ей-богу! Только мычит!
Но от Ивана не пахло спиртным Она бесцеремонно заставила его дыхнуть и быстро в этом убедилась. Валентина Георгиевна все-таки впихнула его к себе в квартиру, провела на кухню и усадила за стол. Ее муж услышал шум и вышел взглянуть, кто это. Сам он весь день не покидал квартиры – лежал с тяжелым гриппом и даже ходил с трудом.
– Иван! – произнес он так, будто увидел привидение. – Ты уже знаешь?..
Он не успел договорить: жена быстро прижала палец к губам, показывая, чтобы муж молчал. Тот сориентировался, взглянул на Ивана и предложил выпить за встречу водки. Сам он лечился от гриппа медовухой – во всяком случае, он так называл это зверское питье Валентина Георгиевна готовила его так: на треть стакана наливала водки, на треть – кипятку и клала две столовые ложки меду. Все это тщательно размешивалось.
– Выпей, выпей, – ласково попросила Валентина Георгиевна. – Ну, можно немножко за встречу, а?
В другое время она бы ни за что не предложила ему водки. Но сейчас ей надо сказать ему о смерти жены и сына… Однако Корзухин неожиданно отказался от водки.
– Нет, – с трудом произнес Иван, и его качнуло на стуле.
Они смотрели, во что он превратился за те полгода, пока отсутствовал. Иван и раньше не отличался здоровым видом, но сейчас перед ними была какая-то тень прежнего человека. Впалые щеки, остановившийся взгляд, серая кожа… Появились залысины. Волосы сильно поседели и отросли почти до плеч. Вид был очень неопрятный, кроме того, Иван явно был серьезно болен. Валентина Георгиевна нерешительно взглянула на мужа, который как раз допивал медовуху, и начала:
– Ваня, что я тут должна тебе сказать… Ты только это.., мужайся, ладно? Знаешь, ведь тут у тебя не все в порядке. Ты ничего еще не слышал?
Тот молча смотрел на нее. В этом взгляде не было ничего – ни вопроса, ни удивления.
– Печати на квартире видел? – перебил Валентину Георгиевну муж.
Иван кивнул.
– Понял, что случилось?
Никакой реакции.
– Да помолчи ты! – прикрикнула на супруга Валентина Георгиевна. И мягко, осторожно сказала, что в его квартире сейчас пусто, никого нет. Катя и Артем…
– Умерли? – вдруг перебил ее Иван.
Валентина Георгиевна кивнула и неожиданно расплакалась. Она и сама не могла объяснить, почему расплакалась. То ли ей вспомнилась свадьба Кати и Ивана, то ли пришли на память Катя и Артем, какими они были в последние годы – голодные, больные, заброшенные, то ли ей стало жаль этого раздавленного жизнью, постаревшего человека, который принял такое страшное известие, можно сказать, равнодушно.
Муж бросился к ней и вывел в спальню. Вернувшись на кухню, он прикрыл за собой дверь и, уже не спрашивая, налил Ивану полстакана водки.
– Выпей, – повелительно сказал он. – Выпей, выпей, ничего, тебе надо. А я расскажу, что тут у нас случилось.
Иван взял стакан, понюхал и с грохотом опустил его на стол. Его лицо исказила мука, он сглотнул и прошептал:
– Не буду! Не могу!
– А, завязал? Может, зашился или что-то принимаешь?
Не дождавшись ответа, сосед сам приготовил себе еще одну порцию медовухи. Он пил ее весь день и к вечеру напивался в стельку.
– Твои умерли двадцать седьмого октября, – сдержанно сообщил он, протягивая Ивану сигареты.
Тот взял одну и закурил, бессмысленно глядя в стол. Слушает он или нет – невозможно было догадаться. Но соседа это не волновало. Он считал своим долгом рассказать Ивану, как погибли его жена и сын. И он это делал – обстоятельно, не упуская ни одной детали. Он рассказал и про то, что у Кати украли картину. Описал со слов жены воровку, посетовал, что вот какие времена, даже дамы в соболях и бриллиантах воруют. Что уж говорить о тех, кто победнее! Рассказал, что пожар удалось потушить в самом начале благодаря бдительности Вали, так что квартира Ивана, можно сказать, в прежнем виде.
Надо ему пойти к следователю и заявить о себе, мол, вернулся, чтобы сняли печати.
– Еще есть одна неприятная новость, – продолжал сосед, уже с трудом ворочая языком. – Тетку Катину тоже убили. Ее-то – вчера вечером. Весело мы тут живем, да?
– А ее за что? – глухо спросил Иван. Он пристально смотрел на пьяного соседа.
– Откуда я знаю за что? Обокрали. Все твои картинки украли. Все вынесли – подчистую.
Неожиданно Иван поднялся из-за стола. Не обращая внимания на крики соседа, вышел из квартиры, подошел к своей двери и сорвал все печати. Бумажки он бросил на пол. Сосед в панике восклицал:
– Квартира опечатана! Это же против закона!
– Это моя квартира, я имею право туда войти, – мрачно ответил Иван. Это была самая длинная фраза, которую он произнес за весь вечер.
Дверь за ним захлопнулась, сосед махнул рукой и вернулся к себе. Целый час они с женой обсуждали, как же им быть. Сообщить следователю, что Иван Корзухин вернулся? Пойти к Ивану, чтобы не оставлять его там одного? Мало ли что он может над собой сделать! Кончилось тем, что Валентина Георгиевна набрала номер его телефона. Иван почти сразу взял трубку, а услышав ее голос, коротко попросил оставить его в покое, так как он ложится спать. Женщина опустила трубку и растерянно пробормотала:
– Что за человек… Какой бесчувственный!
А человек, которого она обвиняла в бесчувствии, сидел в это время за расшатанным, испачканным масляной краской столом и плакал, не зажигая света. Он не всхлипывал, не причитал, не рвал на себе волосы. Слезы текли сами собой, он даже не замечал их, пока не дотронулся до щеки ладонью и не удивился, почему она мокрая. Света он так и не зажег. Но в квартире было не очень темно – над проспектом тянулись высоко подвешенные фонари, и их оранжевый свет достигал окон шестого этажа.
Мужчина ясно видел, как разорена и неуютна его квартира. В ней почти не осталось мебели, а то, что осталось, надо бы выбросить на помойку. Шторы на окнах распадутся в клочья – стоит только попытаться их задернуть. В углу валялся истоптанный до основы коврик – жалкий остаток прежнего уюта.
Иван помнил этот коврик. – когда он женился на Кате, коврик был совсем новенький. Он висел над Катиной кроватью, потом перекочевал на пол, рядом с кроватью. На нем играл маленький Артем – мать запрещала мальчику выползать за пределы коврика, боялась, что он простудится. И Артем послушно сидел на ковре, тихо двигал с места на место игрушки и беззвучно шевелил губами. Это был на удивление спокойный ребенок, болезненный, но вовсе не капризный. Вспомнив о сыне, мужчина ударил кулаком по столу, так что столешница оглушительно затрещала. Дерево совершенно рассохлось.
– Что же она сделала! – прошептал Иван, глядя куда-то в темный угол. – Как у нее рука поднялась!
Если бы знать, если бы она мне сразу сказала, что так будет!
Он встал и медленно прошел по комнатам, зажигая свет. Дольше всего он задержался на кухне, рассматривая закопченный потолок, прогоревший стол, груды мусора и рваных мокрых тряпок. Подошел к плите, чиркнул спичкой, открыл одну конфорку. Газа не было. Иван задумчиво глядел на конфорку, пока не вскрикнул – догоревшая спичка обожгла ему пальцы.
Боль как будто окончательно привела его в себя – мужчина закрыл конфорку и огляделся по сторонам.
Поднял валявшуюся на полу ножку от табуретки и принялся разгребать груду мусора. Он пересмотрел все до последней рваной тряпки, до черепков битой посуды, разгреб даже пепел, проглядывая каждый комок и разбивая его в пыль. Не найдя ничего, на чем бы стоило остановить внимание, мужчина так же тщательно обыскал все комнаты. Он проглядывал все закоулки, поднимал матрацы с постелей, отдергивал занавески, шарил под шкафом, снял даже крышку с бачка унитаза. Совершенно вымотанный, Иван вернулся в комнату, откуда начал поиски. Снял трубку с телефона, убедился, что аппарат исправен, и по памяти, не сверяясь ни с какими записями, набрал номер. Он еще ни разу по нему не звонил, но узнал давно и помнил наизусть.
– Лариса, – сказал он, услышав ответ. – Это я.
Знаешь… Я больше не могу. Я вернулся. Делай теперь, что хочешь.
Женщина ответила не сразу. Она глубоко вздохнула, будто ей не хватало воздуха, а потом прошептала что-то бессвязное. Но в следующий миг она уже справилась с собой и вполне внятно переспросила:
– Это ты, Ваня? Это ты?!
– Что ты с ними сделала? – спросил он, будто не слыша ее.
– Ваня, клянусь тебе…
– Что ты сделала с моим сыном? – повторял он без гнева, каким-то невероятно спокойным тоном.
– Ваня, клянусь, что я его даже не видела в тот вечер! – воскликнула женщина. – Я сама узнала только что… Это ужасно, ужасно, но говорю тебе, что я ничего не знала!
Она захлебывалась от волнения, а мужчина слушал ее все с тем же каменным, безразличным выражением лица. Когда она на миг замолчала, Иван отрывисто бросил в трубку:
– Я все знаю, зачем ты клянешься?
– Но…
– Мне все рассказали. Ты была здесь, соседи видели тебя и сразу опознают, если увидят еще… Ты была здесь в тот вечер. Ты обокрала их. Обокрала, а потом убила.
Вместо ответа, в трубке послышались рыдания.
Женщина пыталась что-то сказать, но не могла справиться с собой. Иван с отвращением произнес:
– Лара, Лара, зачем эти крокодиловы слезы? Кажется, мы хорошо друг друга знаем.
– Я клянусь тебе, клянусь… – захлебнулась та. – Я пальцем их не коснулась! Я унесла картину только потому, что…
Он бросил трубку и, когда через несколько минут телефон зазвонил, даже близко к нему не подошел.
Глава 6
Женщина долго слушала гудки, а потом медленно, как во сне, положила трубку. Ей не хватало воздуха, на висках выступила испарина. Она с трудом добралась до окна, повернула ручку, потянула на себя раму… Окно открылось легко – рама была новенькой, ее поставили совсем недавно. Морозный воздух побежал в душную комнату. Женщина глотала его жадно, закрыв глаза, облизывая пересохшие губы. «Сейчас я упаду, – подумала она, опираясь на подоконник. – А если… Туда, а не сюда?!»
Она открыла окно еще шире, встала на подоконник коленями. Всего пятый этаж… Но в старинном доме были очень высокие потолки. Здешний пятый этаж равнялся панельному седьмому. Женщина смотрела вниз, в глубину узкого переулка, заметенного вчерашней ночной метелью, еще не истоптанного дочерна – прохожих здесь было мало.
Стояла такая тишина, что она слышала шаги собаки, бегущей в конце переулка.
«Только отпустить руку и наклониться… – Она смотрела вниз и уже не чувствовала ни дурноты, ни холода. – Только чуть-чуть наклониться». Снег казался розово-желтым от света фонарей. Но она знала: под снегом черный, грязный лед. Если туда упасть…
– Ларка!
Она оглянулась и вскрикнула – колено заскользило по гладкому мраморному подоконнику, вспотевшая ладонь не удержала оконную раму… Но ее уже сорвали с окна, встряхнули и отбросили к стене. Женщина ударилась локтем, но, вместо того чтобы сморщиться от боли, улыбнулась. Улыбка вышла жалкая и вместе с тем воинственная. Так она улыбалась всегда, когда удавалось разозлить его или напугать.
– С ума сошла? – Мужчина с грохотом закрыл окно и даже задернул занавески, будто это как-то могло отвлечь женщину от искушения выброситься. – Что ты там делала? – Он подошел к ней вплотную, взял за плечи и попытался заглянуть ей в глаза. – Что? Опять решила поиграть в самоубийство?
– Я просто дышала воздухом, – сквозь зубы ответила она. – В комнате нечем дышать.
Он выпустил ее, и женщина зажмурилась, увидев занесенную ладонь. «Если он ударит меня, я все скажу, – быстро поклялась она. – Ни минуты молчать не буду!» Но удара не последовало. Он нежно провел ладонью по ее щеке, и она закричала, будто это прикосновение в самом деле причинило ей боль.
– Истеричка! – Он сам сорвался на крик. – Больная! Я сдам тебя в психиатрическую клинику!
– Да, сдай! – Она вырвалась и отбежала к двери. Обернулась и с ненавистью бросила:
– Лучше сразу в морг!
Лариса пыталась выдержать его взгляд. Он смотрел на нее так, что ей сделалось страшно. Женщину душили рыдания, она понимала, что у нее самая настоящая истерика и лучше всего не сдерживаться, кричать, стучать ногами, что-нибудь разбить… Но она плотно сжимала губы и не отводила глаз от лица мужа. И вдруг ее встряхнуло с ног до головы, будто судорога прошла по ее телу, она коротко, звонко вскрикнула и упала.
Женщина пришла в себя очень быстро. Она лежала в спальне на постели, одетая, в туфлях. Рядом никого. Она повернулась, уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала. Слезы приносили ей облегчение. Ей казалось, что она выплакивает душу – самую черную, самую горькую часть души. И потом, умывшись холодной водой, она чувствовала себя какой-то чистой, обновленной. Но такое состояние длилось в течение нескольких часов, не больше. Правда, если муж бывал в отъезде, такое блаженное состояние могло продлиться и несколько дней.
Они поженились двадцать лет назад, в семьдесят восьмом году. Все говорили, что они очень красивая пара. Но Лариса знала, что это вранье, что друзья так говорят, чтобы она держалась бодрее и не разревелась в самый ответственный момент. Живот у нее был такой большой, что его не скрывал широкий фасон свадебного наряда: свободная туника кремового цвета, а сверху – просторный белый пиджак из плотного японского крепдешина. Но эти ухищрения не скрывали живот. Невесту, кроме того, выдавала походка. Она ходила переваливаясь с боку на бок, как уточка. Лариса в тот день была очень бледна. Пудрой и румянами пользоваться ей было нельзя из-за аллергии. А во время беременности у нее от косметики стала шелушиться кожа. Лариса прикрывала лицо пышным букетом гладиолусов.
К вечеру она так устала, что расплакалась при всех, прямо за свадебным столом. Ее увели в пустую комнату на задворках ресторана, уложили на жесткую кушетку, и Лариса больше к гостям не выходила. Она смутно слышала, как они смеются, как играет музыка, как тамада говорит длинные красивые тосты. В тот день ей хотелось умереть, и она поражалась, почему и в самом деле не умерла, – такая была тоска, такая боль, такое отвращение к Денису… Она отчетливо понимала, что ненавидит его, что мать уговаривала ее выйти замуж, желая ей счастья, из лучших побуждений. Не могла предвидеть, какая жизнь будет у дочери… Ей не надо было слушать уверений матери в том, что любовь – не главное, что главное – уважение и доверие. Тем более, что ни доверия, ни уважения Лариса к жениху не испытывала.
Она его боялась. Боялась с того момента, как увидела впервые. Это случилось в квартире ее родителей, когда ей было шестнадцать лет. Денис пришел к ее старшей сестре. Вика заканчивала школу, и родители обещали купить ей все, что она только пожелает, если аттестат будет без троек. Вика выложилась и в результате добилась того, что у нее за весь год не было ни одной тройки. Убедившись в том, что дочь готова ко всем экзаменам, мать подняла своих знакомых, и кто-то свел ее с Денисом.
Тот мог достать все – от джинсов «Ливайс» до косметики «Пуппа», от итальянских туфель до кроссовок «Адидас». Парень когда-то учился в институте иностранных языков, но диплома, по-видимому, не имел – так же, как и определенной профессии.
Собственно, и парнем-то его трудно было назвать – молодому человеку подкатывало уже под тридцать.
Мать сообщила ему Викины пожелания, вкусы и размеры, и Денис назначил день, когда придет к ним на квартиру с товаром. Но никто не предполагал, что Денис станет в их квартире частым гостем.
Лариса увидела его мельком в полутемном коридоре, когда он здоровался с матерью и вполголоса говорил, что принес обалденные туфли – как раз к выпускному балу. Сама Лариса в тот момент обходилась вовсе без обуви – шлепала босиком на кухню за лимонадом. Май стоял такой жаркий, что она уже бегала в парк загорать. Загар прилипал к ней немедленно и держался долго. Лариса с детства была смуглой и теперь выглядела так, будто уже отдохнула на море. На ней был коротенький халатик, застегнутый всего на пару пуговиц и в придачу немного драный. Мать, увидев дочку в таком виде, возмущенно цыкнула:
– Оденься, как не стыдно!
– Да ничего, ничего! – заулыбался Денис. – Это и есть ваша выпускница?
Мать вздохнула, прикрывая за Ларисой кухонную дверь:
– Эта заканчивает только через год. Что с ней будет? Ничем вообще не интересуется. Конфету в рот и на улицу гулять – вот и вся радость!
– Ребенок! – сочувственно поддакнул Денис.
Лариса слушала этот разговор, остановившись посреди кухни. Она и сама не знала, почему так оробела, даже испугалась. Ее насторожил взгляд гостя – тот смотрел так, будто ощупывал ее грудь, живот, голые ноги… Лариса долго не решалась выйти из кухни, боялась, что опять попадется ему на глаза.
В тот день Вике купили отрез розового шифона – на платье – и грандиозные белые туфли, из-за которых сестры чуть не подрались. Лариса умоляла, чтобы ей дали надеть эти туфли – хоть один разок, на день рождения подруги. Вика стояла на своем – туфли впервые будут надеты на выпускной бал, никаких дней рождений. Лариса так расстроилась, что даже всплакнула. Она и думать не могла, что ей еще не раз придется плакать из-за Дениса. Сейчас, вспоминая о тех слезах – слезах избалованной девочки, родительской любимицы, – женщина горько улыбалась.
Денис стал появляться у них в доме С периодичностью раз в неделю. Он всегда что-то приносил к чаю, познакомился с отцом, распил с ним бутылку армянского коньяка и стал своим человеком. Лариса поддразнивала сестру, что она подцепила такого великовозрастного кавалера, ведь Денис был на десять лет старше Вики! Но та пожимала плечами:
– А с чего ты взяла, что он из-за меня ходит?
– А из-за кого же тогда?
– Может, из-за тебя!
Лариса смеялась и крутила пальцем у виска. Но Денис и вправду никогда не заходил к Вике в комнату, никогда не оставался с ней наедине. «Потому что хорошо воспитан, – комментировала мать. – А то начнутся обжиманцы, потом не расхлебаешь!»
Зато, с разрешения родителей, Денис несколько раз сходил с Викой в театр. Это никаких возражений не вызывало.
Однако вскоре Вика под секретом призналась сестре, что они ходят вовсе не в театр.
– А куда? – испуганно спросила Лариса.
– В ресторан!
Вика расписала ей прелести ресторана «София», там все знают Дениса, какой он солидный, щедрый, как его уважают, как умеет ухаживать за дамами…
Лариса только ресницами хлопала и наконец задала вопрос, который давно ее мучил:
– Ты что, замуж за него собираешься?
– А он мне не предлагал пока… – сдержанно ответила сестра.
– А если предложит?
– Вот тогда и посмотрим! Он меня пару раз поцеловал, и то в щечку!
Денис вел себя очень корректно, казалось, не собирался ни жениться на Вике, ни обольщать ее.
Мать насторожилась и пыталась понять – чем все это кончится? Денису – не восемнадцать лет, в его возрасте простых прогулок под ручку уже недостаточно. Больше всего она боялась, что Денис пригласит Вику к себе на квартиру или она по глупости предложит ему прокатиться на дачу. А чем увенчается такая поездка – нетрудно догадаться.
Дача была куплена только что, этой весной, за сущие гроши. Ее продавала какая-то дальняя родственница, которая поняла, что своими слабыми силами ничего она с этим запущенным участком не сделает. Родители девушек, напротив, решили, что как-нибудь справятся с землей – объединенными усилиями, при помощи двух дочерей. «Пусть девчонки работают, нечего шататься без дела по улицам», – сказала мать.
Так или иначе, а дачу купили. Лариса там еще не была – ее просто не брали с собой. Причина была простая – девочка в третьей четверти получила несколько троек, и мать велела непременно их исправить. Лариса сидела над учебниками и могла только воображать – какая она, эта дача? Ей представлялся красивый деревянный домик, похожий на сказочную избушку. Яблони в цвету, палисадник с золотыми шарами… А уж когда Вика, вернувшись с дачи, сообщила, что там и пруд есть, Лариса вообразила целое поместье. Позже она увидела, что «прудом»
Вика называла заросшую тиной, гнилую зеленую лужу, которая не высыхала даже в самое жаркое лето. Яблонь не было и в помине, кусты малины состарились и плодоносили вяло, дом разваливался, стоило ветру подуть сильнее… Участок был сырой, место топкое, и росли там одни сорняки.
Она впервые попала туда в середине июля. К тому времени Вика выдала ей уже немало своих сердечных тайн. Лариса знала, что Вика побывала на даче вместе с Денисом и, уж конечно, без сопровождения родителей. Что они целовались в машине, потом в саду, а в дом попасть так и не смогли. Не нашли ключа, хотя Вика точно знала, что родители прятали ключ под балку под крышей. Запасной ключ был в городе, у мамы. А лезть в грязное, заколоченное изнутри окно Денис отказался.
– Вы целовались и больше ничего? – недоверчиво спрашивала Лариса.
Вика говорила, что она еще не сошла с ума, чтобы позволить ему что-то большее. Вот если он сделает предложение – она посмотрит… Однако предложения Денис не делал, лето шло, и Вика все чаще не ночевала дома.
Зато Лариса томилась от скуки и жары, почти не выходя из своей комнаты. Она все-таки не смогла исправить троек, и мать наказала ее так строго, как никогда в жизни. Ей было сказано, что никаких нарядов, никаких развлечений этим летом ей не будет.
Вика пусть развлекается – парень у нее приличный, и девочка заслужила отдых – в аттестате всего пять четверок. А Ларисе придется серьезно подумать, как жить дальше.
Карантин с нее сняли только после долгих уговоров Вики. Та говорила, что уж на дачу-то Ларису можно вывезти.
– А кто ее туда повезет? – буркнула мать, которая понемногу поддавалась на уговоры. Ей самой было жаль младшую, любимую дочку.
– Мы с Денисом, он же на машине, езды всего час, – ляпнула Вика и прикусила язычок. Родители до сих пор не знали, что старшая дочь наведывается на дачу в обществе своего поклонника. Предполагалось, что Денис даже не знает, по какой дороге ехать на эту дачу.
– Ну ладно, – сдалась мать. – Только чтобы вы там не пили!
Вика поклялась, что такого безобразия не будет, пообещала, что они всей компанией прополют сорняки… Это окончательно смягчило мать. Ни она, ни отец еще не были в отпуске, а на даче по-прежнему царило запустение. Мать дала окончательное согласие, и Лариса поскакала гладить свой прошлогодний белый сарафан.
Погода на другой день выдалась будто по заказу – ослепительное солнце, свежий ветерок, немного смягчающий жару. Лариса сидела на заднем сиденье красного «Москвича», тихонько повизгивала от счастья и жмурилась, чувствуя, как ресницы еще больше загибаются от ветра. Все окна в машине были открыты. За рулем сидел Денис, рядом с ним – Вика. Волна ее черных, завитых и надушенных материными духами волос то и дело хлестала Ларису по лицу. В воскресенье машин в центре почти не было, и Денис ехал «с ветерком». Однако ехали не долго – через пять минут машина свернула в какой-то кривой переулок.
– Куда это мы? – спросила Лариса.
– Заберем одного мальчика, – оживленно обернулась к ней Вика. – Это мой одноклассник, он художник, я тебе про него говорила!
Машина въехала во двор и остановилась. Денис взял на колени японский транзистор и принялся крутить колесико настройки. Вика по-хозяйски перегнулась через его колени и нажала на клаксон.
– Сейчас он будет, – сказала она, просительно улыбаясь Денису.
– Да ради Бога, ради Бога, – равнодушно откликнулся он. – Черт, все какая-то совковая попса попадается…
Наконец он поймал Сюзи Куатро и успокоился. В этот миг из подъезда выбежал парень с картонной папкой под мышкой и каким-то холщовым мешком.
– Вот он! – взвизгнула Вика. – Ваня, сюда!
Парень сперва сунул на заднее сиденье свой мешок, а потом уселся сам, прижимая к груди папку.
– Он меня сегодня нарисует! – кокетливо сказала Вика, обращаясь только к Денису.
Если она и хотела вызвать ревность, то ничего не достигла. Денис только кивнул, пожал Ивану руку и осведомился, не пора ли ехать. Он держался покровительственно, и немудрено – ведь Ивану и Вике было всего по восемнадцать лет, а Ларисе – еще на два года меньше. И девушке очень хотелось, чтобы Денис куда-нибудь испарился, не мешал, не пытался сойти за своего. Он ужасно ее раздражал – Лариса постоянно чувствовала на себе его взгляд. Какой-то странный, оценивающий взгляд, будто она была вещью, одной из тех, которыми он торговал.
– Знакомьтесь, – сказала Вика, поворачиваясь назад. – Моя сестра Лариса. Это – Ваня. Вань, покажи ей свои рисунки.
– Да я ничего с собой не взял, – пробормотал он, в доказательство пытаясь открыть папку. При этом он мазнул Ларису по щеке краем картона и, сразу смутившись, принялся извиняться.
– Да ничего, – весело сказала Лариса. Наконец-то было с кем поболтать. – Ты и в самом деле хорошо рисуешь? Вика про тебя говорила.
– Да не то чтобы хорошо… – начал Иван.
– И не то чтобы рисуешь… – передразнила его Вика и добавила:
– Ваня, скромность мужчин не украшает. Уверенней надо быть, тверже!
Она завладела транзистором и принялась подбирать музыку по своему вкусу. Сюзи Куатро уже отпела, и теперь из динамика доносился знакомый битловский мотив. Лариса повернулась к Ивану:
– Представляешь, предки купили дачу еще весной, а я туда еду первый раз!
– Знаю, – кивнул он. – Зато я уже там был.
– По-моему, все уже там были, кроме меня, – вздохнула Лариса. – Там хорошо?
Парень пожал плечами и сказал, что, во всяком случае, там тихо. И есть что рисовать. Он сообщил, что успел нарисовать пару этюдов в разных уголках участка и общий вид дачи.
– Я экспериментирую, – взахлеб рассказывал он. Стоило ему заговорить о рисовании, как вся застенчивость куда-то исчезла. – Нарисовал пейзаж гуашью на холсте.
Лариса покачала головой, сделав вид, что понимает, насколько это смелый эксперимент. На самом деле для нее было все одно – что гуашь, что акварель, что масляные краски… Но ей не хотелось показаться дикой и глупой. Иван встретился с ней взглядом и вдруг запнулся.
– Ну, ну? – подбодрила его девушка. – Очень интересно! Гуашью на холсте…
– Да как будто ты что-то в этом понимаешь! – резко бросила ей старшая сестра. – Ваня, впустую тратишь порох!
Лариса почувствовала, что краснеет. Краснела она ужасно – даже грудь покрывалась розовыми пятнами.
Девушка прикусила губу и с ненавистью уставилась на затылок сестры. В этот момент она хотела высказать ей все. Сказать, что Вика тоже впустую тратит порох, потому что Денис все равно на ней не женится. Сказать, какими глазами смотрит на нее Денис, когда они одни. Как он смотрит на нее, как улыбается… Лариса знала, что сестра в Дениса не влюблена, что она рассматривает его как солидного, очень привлекательного жениха. И все же Вика расстроилась бы… Может, даже заплакала бы при всех. Лариса на секунду представила такой исход дела и сразу успокоилась. Она никогда не злилась долго, хватало пустяка, чтобы привести ее в хорошее настроение.
Сейчас это сделал Иван. Пока девушка молчала, он не отрывал от нее взгляда. А когда Лариса слегка повернула голову, воскликнул:
– А я и тебя нарисую! Знаешь, давай прямо сегодня!
– Ты же собрался Вику рисовать, – все еще хмуро ответила Лариса.
Но Вика томно протянула, что она никуда не торопится. Пусть Лариса позирует сколько хочет. Ведь она так ленива, это занятие – как раз для нее!
– Можно подумать, что вы с Денисом в это время будете пропалывать сорняки! – огрызнулась Лариса.
В ответ на эту дерзость Денис неожиданно засмеялся, Вика неуверенно заулыбалась, глядя на него… И больше к Ларисе не придиралась.
Дача девушку разочаровала. Последние пять минут она волновалась, часто выглядывала в окно и спрашивала, далеко ли еще. Она сбросила сандалии прямо в машине, сказав, что иначе обязательно их потеряет, пусть уж лучше они лежат здесь… Но, ступив босыми ногами на влажную, холодную траву, оглядевшись по сторонам, Лариса приуныла.
– Не нравится? – Вика стояла рядом с машиной, воздев руки и взбивая растрепанные кудри. – Мне тоже не нравится. Такое глухое место! Разве это дача?!
И в самом деле, никакого дачного поселка тут не было. Он начинался километра на два дальше.
А здесь всего пять-шесть заброшенных деревенских домов – какие-то выселки, даже деревенькой назвать трудно. Лариса заявила, что ни за что бы не осталась тут ночевать.
– Ужас! Кричи не кричи, никто не услышит! – Она огляделась еще раз, вздохнула и отправилась осматривать участок. Краем глаза она отметила, что Иван потащился за ней со своей папкой и мешком.
Она свернула за угол дома и неожиданно обернулась.
