Текст книги "Посланница судьбы"

Автор книги: Анна Малышева

Соавторы: Анатолий Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вы были у Летуновского? – сразу догадалась она. – Купили эти необработанные камни, а мне ничего не сказали?

Лицо ее вдруг сделалось строгим, почти мрачным. Экономку раздосадовало то, что Летуновский и князь сговорились у нее за спиной.

– Да ничего я пока не купил, – защищался Илья Романович, – а всего лишь взял камни на время, чтобы подумать… и посоветоваться с вами, мой ангел, само собой! – поспешно прибавил он, отчего Изольда слегка смягчилась.

* * *

Он встретил поляка совершенно случайно, когда проезжал в экипаже по Большой Никитской, как раз мимо роскошного особняка Казимирки. Тому как раз случилось выходить из ворот, и князь был чуть не силой затащен на обед к ростовщику. Кроме прекрасной Теофилии, за столом еще присутствовал некий уральский купец Жевнов Леонтий Порфирьевич. С виду то был солидный, кряжистый мужик, лет сорока, одетый не в «сибирку», как одевались еще многие купцы в Сибири и на Урале, не желающие ради моды оставить свой удобный и долговечный кафтан, а в сюртук с длинными полами. Он выглядел как чиновник невысокого ранга с той только разницей, что лицо не брил, а носил небольшую, аккуратно подстриженную бороду.

– Вот, поглядите-ка, – обратился к князю Летуновский, небрежно высыпая на стол рядом со своим прибором изумруды. – Какие камешки водятся в Пермском крае – бери, не хочу! Можно в одночасье сделаться миллионщиком…

– Чего же тогда медлите, Казимир Аристархович? – заискивающе проговорил купец. – Купите у меня гору, и жила целиком будет ваша. Авось, еще чего-нибудь отыщете, так оно всегда бывает. Гора, она и есть гора. В ней много добра водится. У нас на Урале, где ни копни – всюду сокровища! Даст Бог, и на золотишко набредете, а на худой конец – яшмы с малахитами попадутся… Все прибыль! Этого самого цветного камня много в столицы требуется… Там у нас он нипочем идет, копейки стоит, а тут к нему и приступу нет!

– Ох и горазды же вы, купцы, сказки сочинять! – отмахнулся поляк. – Представить себе не можете, Илья Романович, сколько я тут всего наслушался с тех пор, как магазин открыл! Урал – то, Урал – сё! Куда ни копни – везде золото да изумруды! Что же ты, мил человек, гору свою продаешь, – насмешливо обратился он к Жевнову, – если там сокровищ видимо-невидимо? Неужто самому сокровища не нужны?

– Кроме живых денег, не нуждаюсь я сейчас ни в чем. В убыток продам! Поистратился я, пан Казимир, – вздохнул купец, – дельце провернуть хотел, да артельщик один надул, и не выгорело! Сейчас вот на мели сижу, а в долг никто не дает, у всех свои нужды. Что мне эта гора без денег-то? Она мне сейчас лишняя совсем получается. Одна обуза. Мне ее не разработать, сами знаете, какие для этого средства нужны! Не малые…

– Да уж знаю, Леонтий Порфирьевич, – самодовольно подтвердил Летуновский и вновь обратился к князю: – А вы что на это скажете, Илья Романович? Вдруг там и взаправду царские сокровища? А мы тут с вами сидим на своих капиталах да носы воротим.

– Сокровища – это, конечно, заманчиво, – ухмыльнулся князь, – да где же гарантия, что они там есть?

– Вот и я о том же, – ростовщик перевел взгляд на купца, – надо бы мне взглянуть на твою гору, поковыряться в ней с надежным человеком.

– Да ради бога, Казимир Аристархович! – воодушевленно воскликнул тот. – Можем прямо сегодня тронуться в путь… Только бы… – он почесал затылок, – неплохо бы задаток… Знаю, знаю, что товара вы не видали и сумлеваетесь в нем, и по рукам мы еще не били… Да только в деньгах уж очень нужда!

– Путь не близкий, – размышлял Летуновский, совершенно спокойно пропустив слезную просьбу о задатке мимо ушей: – Месяца два потеряю. Знаешь ли, сколько за два месяца я дел в Москве провернуть могу? И на что мне, спрашивается, твоя гора сдалась?

– Ей-богу, не пожалеете, пан Казимир! – взмолился Леонтий Порфирьевич. – Будете меня добрым словом поминать, потому как гора эта принесет вам столько деньжищ, что даже представить невозможно!

– Слышите, князь, какие он песни поет? – подмигнул Белозерскому ростовщик. – А вдруг и впрямь гора у него без подвоха? Не придется ли потом жалеть…

– Мне-то о чем жалеть? – покрутил носом Илья Романович, смакуя старую мадеру и щурясь на потолок, расписанный на французский лад купидонами. – Гору предлагают вам, вы и жалейте…

– Где мне с этим делом связываться, некогда! – Ростовщик отправил в рот кусок рябчика и задумчиво его прожевал. – А купцу без разницы, дорогой мой, кто гору-то купит, вы или я. Верно я говорю, Леонтий Порфирьевич?

– Окромя денег, мне сейчас ничего не надобно, пан Казимир, – поспешно подтвердил купец, – а кто мне их заплатит, вы или приятель ваш, да хоть бы и колодник какой иль прокаженный, мне все едино. Деньгами ни от кого не побрезгуем… Деньги – первый товар, самый дорогой, потому как нет его – хоть помирай! Вам ли не знать… – почтительно добавил он.

– Люблю за прямоту русский народ купеческий! – неожиданно расхохотался Летуновский. – Поставил вас на одну доску с колодником и прокаженным…

– Вы уж не серчайте на меня, – попросил прощения Жевнов, приложив руку к груди, – это я спроста сказал… У меня что на уме, то на языке, потому и нет мне настоящей удачи. Разве бы я эту гору продавал за бесценок, кабы не нужда?! Да ни в жизнь! Продаю вот, а сам думаю – это я своих ребятишек граблю! Ведь они через эту гору могли бы миллионщиками стать…

– Хватит, хватит Лазаря петь, – отмахнулся поляк. – Ты не милостыньку просишь, а и впрямь миллионное дело предлагаешь. Не юли! Дай подумать денек. Завтра приходи!

– Вот спасибо, что обнадежили! – бурно обрадовался Леонтий Порфирьевич. – Вот вам честное купеческое слово: не пожалеете о покупочке, господа!

Поднимаясь из-за стола, купец потянулся было за изумрудами, так и лежавшими до сих пор на столе. Однако Летуновский перехватил его руку.

– Нет, камешки ты покамест мне оставь! – произнес он строго, но тут же, смягчив тон, добавил: – Пригодятся еще.

После ухода купца Казимир Аристархович подлил задумавшемуся князю мадеры и рассудительно произнес:

– А что, Илья Романович, не приобрести ли вам, на самом деле, эту гору? Выгода преогромная против вашего деревенского ковыряния в земле. Сможете увеличить состояние в два, а то и в три раза. Да и мне выгода – надежный поставщик камней в вашем лице… Нынче мало людей, которым можно доверять, как самому себе, а вам я верю!

– Не знаю, право, – в замешательстве ответил Белозерский, – ведь гора может оказаться пустой?

– Если дадите свое согласие, то я завтра же отправлюсь на Урал с одним надежным человеком, опытным горным мастером. Такой, скажу вам, ушлый – сквозь землю видит! Мы обыщем эту гору вдоль и поперек, сделаем выводы. А вы тем временем подумайте хорошенько, взвесьте все, посоветуйтесь с Изольдой Тихоновной, наконец. Она женщина неглупая… У вас в запасе два месяца… – С этими словами он сгреб со стола изумруды, положил их в бархатный мешочек и вручил его князю.

За все время обеда и потом, когда Жевнов ушел, отговорившись срочными делами, а гость и хозяин переместились из столовой в гостиную, Теофилия не проронила ни слова. В гостиной она сразу уселась за ломберный столик и взялась раскладывать пасьянс. Мужчины устроились у камина, и Летуновский вполголоса продолжал описывать князю все выгоды предложенной покупки. Тот, сильно сомневаясь и крутя носом, все же внимательно слушал. Внезапно Теофилия хлопнула в ладоши и с восторгом воскликнула:

– Представляете, князь, я только что погадала на вас. Вам выпала удача, много денег, а также большая и светлая любовь!

– Вы слишком любезны, – снисходительно поклонился Белозерский, который никогда не верил в гадания, а Теофилию, как многие другие, считал дурочкой. – Значит, светлая большая любовь? Что же, посмотрим… Я, пожалуй, куплю гору, – наконец пообещал он поляку, – если в ней действительно отыщется изумрудная жила… Но я должен получить гарантии!

* * *

Выслушав рассказ князя, Изольда Тихоновна несколько минут сидела молча, обдумывая новость. Наконец, устремив на Белозерского неуверенный взгляд, сказала:

– Мне кажется, это слишком рискованное предприятие… От него следует отказаться!

– Но ведь сам Летуновский выступает поручителем, – возразил ей Илья Романович, уже чрезвычайно воодушевленный новой идеей. Летуновский отлично знал натуру своего давнего знакомого – раз увлекшись чем-то, Белозерский уже не мог остановиться.

– А вот это меня еще больше смущает, – неожиданно заявила экономка. – Сколько я его знаю, он никогда не занимался ничем подобным и не разбирался в этом. Горное дело! Подумать только…

– А сколько я его знаю, – князь сделал язвительный упор на «я», – у него и ювелирного магазина раньше не было, и камешками он не особо интересовался, предпочитал ассигнации да серебряные монеты. А как преуспел! Все меняется, драгоценная моя. Вспомните, еще недавно я и слышать не желал ни о каком торговом деле, а нынче вот, поумнел – гору со всеми драгоценными потрохами покупаю… Да! – запальчиво прибавил он, и в его голосе послышались визгливые нотки. Князя выводило из себя кислое лицо сожительницы, не разделившей его восторгов и надежд. – Покупаю, если проверка покажет, что она того стоит!

Экономка была обескуражена и не знала, что отвечать. Ее мысли пришли в совершенное смятение. Ведь она сама в последнее время подталкивала князя к тому, чтобы он занялся делом, а не проматывал состояние за карточным столом… И вот попытки увенчались успехом – князь загорелся проектом, который предложил Летуновский. У нее не было ни одной причины отговаривать Белозерского от сделки, пусть даже рискованной, кроме смутного дурного предчувствия, которое даже конкретных очертаний не имело и никак не облекалось в слова. И для чего бы это Летуновскому, столько лет оберегавшему капиталы князя, вдруг понадобилось предлагать ему провальное предприятие? К тому же Изольда помнила, что попала в этот дом по протекции поляка, а значит, обязана ему своим благополучием и тем высоким положением, которое сумела здесь завоевать. И все же…

– И все же… Вы бы поостереглись так сразу целую гору покупать, – неуверенным голосом произнесла она, – ведь гора может встать вам в целое состояние! Может, возьмете для начала часть?

Князь расхохотался:

– Сразу видно, дорогая, как вы разбираетесь в горном деле! Кто же покупает часть горы?! Ведь жила – дело капризное, она на одном участке больше, на другом меньше, на третьем ее нет совсем… Тут, как в картах, все решает один шаг! Да! – отмахнулся он, видя ее изумленное, печальное лицо. – Что с вами толковать! Гора даст вдесятеро больше, чем я потрачу на нее! А вы, душечка, прикажите лучше взбодрить самоварчик новый. Этот что-то совсем приуныл.

И впрямь, остывающий самовар, стоявший посреди чайного стола, вдруг издал тоскливый, пронзительный писк, как мышонок, удушенный котом. Изольда перекрестилась. Она сочла этот звук дурным предзнаменованием.

С тех пор князь не желал слышать никаких возражений. Илья Романович сделался буквально одержим покупаемой горой, и никакие увещевания экономки на него не действовали. Состояние, которым он обладал на данный момент, перешло к нему по наследству от сестры. И хотя ему удалось довольно ловко избавиться от племянницы, претендовавшей по праву на состояние своих родителей, он все-таки до конца не был удовлетворен, памятуя о том, что в молодости промотал почти все, что завещали ему отец с матерью. В душе князь лелеял заветную мечту: обогатиться за счет собственной предприимчивости.

Летуновский вскоре сам пожаловал к нему в поместье и привез новые камни с Урала.

– Гора многообещающая, – серьезно констатировал он. – Надо срочно покупать и начинать геологические разработки.

– Во сколько же она мне встанет? – с трепетом поинтересовался Илья Романович.

Сумма, которую запросил купец Жевнов, оказалась настолько велика, что князь на какое-то время впал в оцепенение. Он никак не ожидал услышать подобные цифры. Зато присутствующая при этом разговоре экономка тут же взвилась.

– Нет! Вы на это не пойдете! – бросила она Белозерскому. – Это огромный риск. Где это видано, чтобы груда камней была ценой с целое поместье, со всеми его деревнями и крестьянами, полями и пашнями, лесом и рекой? Этот уральский купец хочет вас надуть! А вы, Казимир Аристархович, с вашим-то опытом, неужели не заметили подвоха?

– О чем вы говорите, милочка? – неожиданно рассмеялся поляк, и смех его показался экономке немного нервным. – Гора с изумрудной жилой принесет прибыли вдвое, а то и вдесятеро больше, чем любое поместье, даже в самые урожайные годы.

– Это хорошая идея, драгоценная моя, – обрел наконец дар речи Илья Романович, – я продам одно из своих поместий, и на эти деньги куплю гору! Тут и сомневаться нечего!

– Попомните мои слова, господа, – погрозила пальцем, на котором сверкал изумруд, Изольда Тихоновна, – эта гора всем нам выйдет боком!

После того как женщина, едва сдерживая кипевший в ней гнев, ушла, Летуновский с упреком заметил князю:

– Вы разрешили ей взять слишком много власти над собой… Она стала дерзка даже со мной. Понимаю, что женщина она весьма интересная и неглупая к тому же… Но не стоило бы разрешать ей командовать!

Ночью, в спальне, где ее власть над князем обычно увеличивалась, экономка снова и снова уговаривала любовника не делать опрометчивого шага.

– Вы вполне благополучны сейчас, доход с поместий хоть и не велик, но это все-таки доход, а не убыток! А что вас ждет в случае, если вы ввяжетесь в эту авантюру?! У вас есть синица в руках, а вы хотите променять ее на журавля в небе…

– Оставьте пустые разговоры, милочка! – твердо заявил князь, поглубже натягивая на уши ночной колпак и отворачиваясь к стене. – Я принял решение, и довольно об этом. Не забывайте, кто здесь хозяин!

Изольда, которой внезапно напомнили о ее подневольном положении, так закусила нижнюю пунцовую губку, что на ней проступила кровь. Князь, сам того не подозревая, ранил ее в самое сердце.

* * *

Поговорка о том, что надо выслушать женщину и сделать все наоборот, в данном случае не оправдалась. Проницательная экономка как в воду глядела. Изумрудная жила в самом деле имелась в наличии, но оказалась настолько бедна, что рудокопы в основном добывали пустую породу. Немногие камни, что были добыты, не шли ни в какое сравнение с теми, которые показывал купец Жевнов. В итоге гора не окупила даже четверти затраченных на нее средств. Для разработки новых жил требовались и новые вложения. Князю пришлось продать еще одно поместье и самому поехать на Урал. Он нанял новых мастеров, решив, что старые его обворовывают, крутя носом, лично исходил всю гору вдоль и поперек, словно надеясь унюхать след жилы-беглянки. Все тщетно. Гора оказалась пустышкой.

– Что же это такое! – ломал в отчаянии руки Белозерский, после того как заложил свое любимое подмосковное поместье. – Гора меня разоряет хуже карт! Отчего мне так не везет, когда другие на этом же деле наживают миллионы?! Там, на Урале, рядом с моей горой есть другая, вся в изумрудных шахтах… Какой-то неграмотный купчишка, мужик, волосатый зверь, лопается от денег, золото гребет лопатой! Я видал у него в конторе камни, добытые в его шахте, местные мастера их же и огранили… Ах, какие камни, Господи помилуй! Куда ему столько денег?! Он и потратить их с толком и вкусом не сумеет, будет только мошну набивать да кровь пить… Рабочие у него живут хуже кротов, он их штрафами душит, на цепь в шахте сажает… А какие там изумруды! За что счастье такому клопу-кровососу?!

При случае Илья Романович становился весьма человеколюбив и, когда дело не касалось его собственного кармана, а кармана ближнего, даже высказывал социалистические идеи.

– Вам надо остановиться, – уговаривала его экономка, – немедленно прекратить вкладывать деньги в эту бездонную яму. Не слушайте Летуновского! Он затеял с вами какую-то нечестную игру. Я предчувствую беду…

– Нет, нет, ни в коем случае! – не соглашался Илья Романович, вмиг обретая первоначальный кураж. – Я потерял слишком много, чтобы вот так взять и остановиться… Я все верну и с лихвой! Есть там одна наметочка на другом склоне, которого мы еще не касались… Секретная наметочка! Один старый мастер говорит, что там дело выйдет верное!

– Так вы потеряете все, старый осел! – утратив самообладание, негодовала Изольда Тихоновна. Но дело зашло так далеко, что князя, как в былые дни, когда он отчаянно играл, не трогали ни упреки, ни уговоры, ни ругательства. Он только пожимал плечами и гнул свою линию.

Летуновский, напротив, всегда находил для Белозерского много утешительных слов. Никакой вины он за собой не чувствовал. «Что ж, бывает, князюшка, первый блин всегда комом! Не надо впадать в меланхолию, удача не за горами!» Он любил повторять: «Горное дело – штука не простая. С камешками надо обращаться терпеливо, ласково, как с возлюбленными чадами, тогда и они к тебе потянутся…» И супруга его, красавица Теофилия, нежно гладила князю руку, сочувственно смотрела ему в глаза и ободряла: «Не отчаивайтесь! Вас ждет успех в делах. Так показывают карты!»

Илья Романович был обескуражен, не знал, что ему предпринять, как исправить финансовое положение, сильно пошатнувшееся за последнее время. Послушаться ли ему проницательной и осторожной Изольды Тихоновны, прекратить всякие сношения с Летуновским и забыть о «фальшивой горе», уже стоившей ему кругленькой суммы? Или же, напротив, не придавать значения вздорным словам экономки и положиться на судьбу, благосклонность которой так неизменно предвещают карты, разложенные тонкими, почти прозрачными ручками Теофилии? Князь не верил ни в черта, ни в бога, ни в предсказания, но в последнее время так запутался, что не знал, за какую соломинку хвататься.

Однажды князь застал в доме ростовщика целую делегацию уральских купцов, среди которых был и Жевнов. Леонтий Порфирьевич бросился, было, ему навстречу, но Белозерский не подал руки. «Мне известно о ваших неудачах с горой, – ничуть не смутившись, сказал купец, – но поверьте слову, это по первости всегда так! Гора еще себя окажет! Гора верная!» Впрочем, увидев мрачную мину, которую состроил в ответ Илья Романович, утешитель поспешил ретироваться. Белозерский хотел тотчас откланяться, но купцы окружили его плотным кольцом и принялись наперебой давать советы.

– В наших краях еще не такое бывает, – говорил один купец, весьма странной наружности, похожий на цыгана, с серьгой в ухе и со смоляными бакенбардами на изъеденных оспой щеках. – Вам надо было жилу покупать, а не целую гору. Куда ее потом, гору-то? Чертям на колпак?

– Гора может оказаться положительно пустышкой, – подхватил другой, бритый, с насмешливой физиономией, копной рыжих волос на голове и колючим взглядом серых глаз, – часто так и бывает, что ни руды, ни меди, один гранит. Жила была бы надежней и, по крайней мере, не так дорого.

– Гранит, конечно, тоже деньги, – принял эстафету третий, маленький лысый старичок, со слезящимися глазками, говоривший с немецким акцентом, – но вряд ли окупит расходы. Вам бы сейчас жилу приобрести золотоносную. Разом покроете все убытки.

Когда купцы направились в столовую, где был накрыт обед, а Илья Романович на минуту остался с глазу на глаз с хозяином дома, Летуновский мимоходом заметил:

– А ведь немец-то, Шмуке, дело советует. Не зря на Урале с юности отирается. Золотоносная жила могла бы вас нынче спасти…

Разговор этот состоялся в июле тридцатого года. Впервые за много лет Белозерский проводил лето в Москве, а не в деревне. Из всех поместий у него остались лишь Тихие Заводи с небольшой убогонькой деревенькой, несколько лет назад почти вымершей из-за черной оспы, время от времени наводившей ужас на северные губернии. Поместье это и раньше мало давало прибыли, а теперь и вовсе захирело. Не было никакой надежды продать его по хорошей цене. Оставалось продать роскошный московский особняк, таким чудесным образом доставшийся ему в двенадцатом году от сестры, и перебраться на более чем скромную квартиру. Впрочем, суммы, вырученной от продажи особняка, достало бы и на покупку золотоносной жилы, и на приобретение небольшого, но приличного положению князя уютного домика где-нибудь в Замоскворечье. Однако все эти жертвы были бы необязательны, если бы Изольда выдала ему из заветного ящика секретера тысчонок сорок наличными. Ведь там обреталось и поболее! Но непреклонная экономка не желала больше ничего слышать о камнях, горах и жилах, требующих новых расходов.

– Ни копейки не дам! – кричала она. – Ни крестьян, ни поместий у вас больше нет, а значит, доход будет получать не с кого! Денег хватит на ближайшие семь-восемь лет, да и то при скромной жизни! А от скромной жизни вы давно отвыкли, стало быть, и на пять лет не хватит!

– Ловко сосчитали, душечка! – иронически оценил ее выпад Илья Романович. – Да только не учли, что золотоносная жила мне будет приносить в год никак не меньше восьмидесяти тысяч ассигнациями…

– Глупости это все! – в гневе махала на него руками Изольда Тихоновна. – Небось со слов Казимирки поете? Опомнитесь! Угомонитесь! Неужели не ясно, что Летуновский затеял вас разорить? Я с самого начала чуяла, что у него тут есть свой интерес, и видите – не ошиблась! Он обдерет вас, как липку, и оставит подыхать под забором!

– Не вы ли, драгоценная моя, еще недавно советовали мне, на манер французских дворян, заняться прибыльным делом? – язвительно напомнил ей князь. – А теперь, когда надо идти ва-банк, я должен по вашей милости пасовать и сделаться нищим?

– Вот-вот, у вас одни лишь карты на уме! – скорбно качала головой экономка. – Ни на что другое вы не годитесь!

Илья Романович огрызался в ответ на ее увещевания, но его и самого терзали сомнения. Он снова стоял на краю пропасти, точно так же, как много лет назад, когда промотал родительское наследство. Так же было и после смерти Натальи Харитоновны, когда перед самой войной князь проиграл в карты особняк на Пречистенке. Каким-то непостижимым образом все возвращалось на круги своя. «Не может такого быть, чтобы удача окончательно отвернулась от меня! – с убеждением говорил он себе. – Я всегда успевал втиснуться в запиравшиеся перед моим носом ворота!» Действительно, наследство Мещерских, однажды неожиданно свалившееся на него, подоспело тогда в последний момент, и князь счел свое спасение за чудо. «Так неужели нынче ничего подобного не произойдет и я в самом деле умру под забором, как грозит мне Изольда?»

Князь даже «на всякий случай» сходил в церковь на Пречистенке, в которой не был много лет, исповедался, причастился и пообещал удивленному священнику пожертвовать немалую сумму на новую колокольню. Это был жест отчаяния.

* * *

О своем окончательном намерении продать особняк он сообщил Изольде Тихоновне промозглым августовским вечером, когда в окна барабанил дождь, а в камине нехотя разгорался огонь. Возившийся с кочергой дряхлый Архип, услышав новость, застонал и перекрестился. Экономка некоторое время сидела молча, в оцепенении, словно ее оглушили обухом по голове, а потом тихо произнесла:

– Что же делать… Видно, вас могила исправит… – Поднявшись с кресел, она направилась к двери, но, едва переступив порог, обернулась и без особой надежды сказала: – Продавайте хотя бы не все сразу. Под библиотеку занят целый флигель, он вам не нужен. Возможно, вам хватит вырученных за него денег…

– Вместо того чтобы давать умные советы, – презрительно ухмыльнулся князь, – достали бы из секретера пачечку ассигнаций, не провоцируя меня на более серьезные жертвы.

– Не просите, денег не трону! – резко ответила она, гневно сверкнув глазами. – Сейчас вы верите Казимирке, а мне слова сказать не даете. Но когда-нибудь вы поймете, кто вам друг, а кто враг! Не было бы только поздно…

Однако князь не мог не признать, что и на этот раз экономка дала дельный совет. С библиотекой он хотел расстаться давно, сразу, как только ему достался по наследству особняк Мещерских. Все эти пыльные, провонявшие мышиным пометом фолианты только зря занимали место. Целый флигель, отведенный Мещерскими под библиотеку, мог бы служить ему для каких-нибудь других, более важных нужд. А всему виной Борис, не разрешивший отцу продавать книги! Илья Романович прекрасно понимал, что дело тут даже не в Борисе, а в Глебе, который с малых лет полюбил читать и тайно просиживал в темном, холодном помещении целые ночи напролет, изучая языки и труды древних врачевателей. Брат хотел сохранить библиотеку в надежде, что тот когда-нибудь вернется. Приезжая в отпуск к отцу, Борис ежедневно просиживал в библиотеке час-полтора. Князь понимал, что он это делает лишь для виду, а на самом деле книги – не его стихия, хоть любимый сын и кропает понемножку стихи. Тем не менее вопроса о продаже библиотеки Мещерских он больше никогда не поднимал, чтобы не огорчать сына, да и чтобы лишний раз не вспоминать о ненавистном Глебе.

«Борисушка уже взрослый мужчина, офицер, – уверял себя князь, – и не станет распускать нюни из-за такой ерунды, как продажа груды заплесневевшей бумаги…»

Не откладывая дела в долгий ящик, Белозерский пригласил известного всей Москве еврея-букиниста, чтобы тот переписал и оценил его книги. Даже с тремя помощниками книготорговец просидел во флигеле почти неделю и, как показалось Илье Романовичу, работал без сна и отдыха, настолько был увлечен. Исписав толстую тетрадь мелким, бисерным почерком, он передал ее в руки князя с низким поклоном и со словами:

– Вы не представляете себе, ваше сиятельство, каким сокровищем владеете! На вашем месте я не стал бы торопиться с продажей…

– Позвольте узнать, сколько стоит это «сокровище»? – перебил его Белозерский, брезгливо поведя в сторону носом. Втайне он надеялся выручить за весь «хлам» хотя бы двадцать тысяч.

– Если вы хотите продать быстро, – с сомнением произнес букинист, – то можно получить восемьсот тысяч ассигнациями… Но это будет чистое разорение для вас!

Какой-то миг Илье Романовичу казалось, что еврей над ним издевается. Вот-вот прыснет и скажет: «Шутка! Восемь тысяч рваными ассигнациями – красная цена этому хламу!» Но букинист был невероятно серьезен, когда продолжил:

– Поверьте мне… Я старый человек и многое видел! В вашей библиотеке есть книги совершенно уникальные, которые я не смог отыскать ни в одном известном мне каталоге. А это значит (невероятно, но так), что это единственные в мире экземпляры…

У князя земля уплывала из-под ног. «Восемьсот тысяч! У меня под носом лежало восемьсот тысяч, и я столько лет ничего о них не знал?!» Он еще не мог до конца осознать этой суммы, вообразить целиком ее масштаб. Ему представлялась высоченная гора денег, вершина которой терялась в сияющих облаках, из которых доносились нежное ангельское пение и рёв триумфальных труб. Букинист продолжал что-то говорить по поводу редких книг, но Илья Романович уже не слушал. «Эх, Борис, Борис! – мысленно сетовал он на сына. – Если бы не его блажь, я бы давно уже произвел оценку…»

– Скажи-ка, милейший, – перебил он книготорговца, – а если бы, к примеру, я продал эту библиотеку в тринадцатом году, она стоила бы тех же денег?

– Ну что вы, ваше сиятельство! – всплеснул руками еврей. – Книги во время войны ничего не стоят, и торговля ими – гиблое дело! Я бы не дал за них и трети цены, да и то…

«Ай да Борис! – усмехался про себя князь. – Сам того не сознавая, сохранил и увеличил мой капитал куда выгоднее Английского банка!»

Давно в жизни Ильи Романовича не было такого ясного, счастливого дня. Однако он решил ни с кем не делиться своей радостью и даже взял слово с букиниста, что тот до поры до времени будет держать в тайне наличие в Москве уникальной библиотеки. «Этот не проболтается, ему выгодно держать язык за зубами», – рассуждал Белозерский, потирая от удовольствия руки. Теперь, когда у него был такой надежный тыл, ему вдруг расхотелось бежать в атаку. «Если я не разорен, то для чего же мне тогда рисковать?» Князь успокоился, и его начали посещать здравые мысли. Картежный опыт кое-чему его научил. Он понял, что нужно остановиться вопреки своему азарту, едкому азарту игрока, не привыкшего пасовать.

За ужином он успокоил расстроенную экономку, которая почти ничего не ела:

– Так уж и быть, драгоценная моя, не стану я продавать дом и тем более Тихие Заводи ради какой-то там жилы. Подумаешь, золото, эка невидаль!

Изольда Тихоновна даже поперхнулась от неожиданности. Прижав к губам салфетку, она зашлась кашлем и убежала в свою комнату, так ничем и не ответив на столь радостное известие.

А на другой день, запросто заскочив к Летуновскому, князь застал у него Жевнова. Купец как будто поселился в доме поляка, что само по себе оправдывало подозрения, высказанные экономкой, о том, что князь попался в лапы разбойничьей шайки. Белозерский, глазом не моргнув, сообщил мимоходом:

– Да, наверное, вам стоит об этом знать… Я решил, во‑первых, совершенно остановить работы на горе. Они разорительны и не имеют никакого смысла. Эту гору с самого начала не стоило трогать, в ней ничего нет.

– Но… – протестующе протянул было Жевнов. Князь даже не взглянул в его сторону. Он обращался исключительно к остолбеневшему от изумления ростовщику.

– А во‑вторых, приобретение золотоносной жилы также не входит в мои планы. Отныне можете не брать меня в расчет, если у вас на примете появятся еще какие-то выгодные покупки! – Князь ядовито выделил голосом слово «еще». – Довольно я сделал опрометчивых шагов и бессмысленных трат.

– То есть, вы хотите сказать, – пробормотал совершенно обескураженный поляк, недоуменно переглянувшись с Жевновым, – что отказываетесь от золотой жилы?!

– Вы совершенно правильно меня поняли, – усмехнулся Илья Романович. Вид у него был чрезвычайно самодовольный, особенно когда он заявил: – Я добуду себе золото в другом месте…

– Как вас понять, князь? – нахмурился Летуновский.

– Вам предлагают жилу не на Урале? – по-своему сообразил Жевнов. – А где, если не секрет? Не мошенничество ли тут какое?

– Не надо строить догадки, господа! – Илья Романович держался триумфатором. – Я намерен держать это в тайне.

Засим Белозерский откланялся, отказавшись отобедать, хотя Летуновский, мечтавший его хорошенько подпоить и все вызнать, очень настаивал. Белозерский словно проснулся и, обнаружив, что его окружают плебеи, перестал держаться с ними на равных, надев брезгливо-высокомерную маску. Князь спрашивал себя, как можно было так долго якшаться с теми, кого он раньше презирал. Теперь, очнувшись от спячки, Илья Романович вдруг вспомнил о своем высоком происхождении. Поэтому ни Летуновский, ни Жевнов на прощание не были удостоены пожатия его холеной руки. Лишь на миг задержался он в роскошной гостиной поляка возле ломберного столика, за которым раскладывала пасьянс невинно улыбнувшаяся ему Теофилия.