Текст книги "После"
Автор книги: Анна Тодд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Глава 19
Я понятия не имею, что собираюсь делать, но остановиться не могу. Когда мои губы касаются его, Хардин порывисто выдыхает. На вкус губы именно такие, какими я их представляла. Чувствую слабый привкус мяты. Он целует меня, это происходит наяву. Его теплый язык касается моего неба, и я чувствую холодный металл кольца. Я вся горю, такого еще никогда не было. Он проводит руками по моим пламенеющим щекам, затем скользит к бедрам. Откидывается немного назад и снова меня целует.
– Тесс, – выдыхает он, затем снова прижимается губами ко мне, и его язык снова проникает в мой рот.
Разум перестает мне повиноваться, меня пронизывает страсть. Хардин, не переставая целоваться, подтягивает мои бедра к себе. Не знаю, куда девать руки, кладу их ему на грудь, а затем скольжу вниз к его животу. У Хардина горячая кожа, и грудь поднимается и опускается с каждым вдохом и выдохом. Он отрывается от моего рта, но прежде чем я успеваю что-то сказать, уже ласкает мою шею. Я чувствую каждое движение его языка. Чувствую его дыхание. Он запускает руку в мои волосы и придерживает голову, пока целует шею. Его зубы касаются моей ключицы, и я не могу сдержать стона, когда он начинает покрывать мое тело поцелуями. Наверное, если бы я не была такая пьяная, от алкоголя и от Хардина, то была бы скованнее. Никто так не целовал меня, даже Ной.
Ной!
– Хардин… остановись, – говорю я чужим, низким и хриплым, голосом.
Во рту пересохло.
Хардин не останавливается.
– Хардин! – повторяю я, на этот раз ясно и четко, и он отпускает мои волосы. Его глаза еще темнее, еще нежнее, а губы розовые и припухшие от поцелуев. – Нам нельзя этого делать.
Я не могу целовать его, даже если очень хочу этого.
Нежность в его глазах гаснет, он отпускает меня и отталкивает на другую половину кровати. Что происходит?
– Извини, извини, – повторяю я.
Это единственное, что приходит мне в голову. Чувствую, что мое сердце сейчас разорвется.
– Извинить за что? – спрашивает он.
Он подходит к тумбочке, вытаскивает черную футболку и надевает. Мой взгляд опускается на его боксерские трусы, на этот раз гораздо сильнее натянутые спереди.
Я смущенно отворачиваюсь.
– За то, что целовала тебя, – говорю я, хотя за это мне совсем не хочется извиняться. – Не знаю, зачем я это сделала.
– Это просто поцелуй; люди все время целуются.
Сказанное меня задевает. Не потому, что он не чувствовал того же, что и я. А что я чувствовала? Я знаю, что на самом деле ему не нравлюсь. Просто я пьяна, а он привлекателен. Была тяжелая ночь, и я поцеловала его под действием алкоголя. В глубине души стараюсь убедить себя, что не хочу повторения. Он симпатичный, вот и все.
– Мы же не собираемся делать из этого событие? – говорю я.
Мне будет неприятно, если он кому-то расскажет. Потому что это не я. Я не напиваюсь на вечеринках и не изменяю своему парню.
– Уверяю тебя, я не собираюсь об этом никому говорить. И хватит об этом. – В его голосе опять слышится пренебрежение.
– Значит, все остается по-прежнему?
– А я и не собирался меняться. Не думаю, что из-за того, что ты меня поцеловала, отчасти против моего желания, между нами возникли какие-то новые отношения.
Вот как. Против его желания? Я еще чувствую его руку на своем затылке, то, как он притянул меня к себе, и слышу, как он шепчет «Тесс» перед тем, как меня поцеловать.
Я встаю с его кровати.
– Ты можешь остановить меня.
– Вряд ли, – с усмешкой произносит он, и мне снова хочется плакать.
С ним я становлюсь слишком чувствительной. Это слишком унизительно, слишком больно слышать, что я заставила его целоваться. Прячу лицо в ладонях и иду к двери.
– Ты можешь остаться здесь, тебе больше некуда идти, – тихо произносит он, но я отрицательно качаю головой.
Не хочу оставаться с ним в одной комнате. Это часть его маленькой игры. Он предлагает мне остаться, я соглашаюсь, думая, что он приличный человек, а взамен получаю какую-нибудь гадость.
– Нет, спасибо.
Дохожу до лестницы, слышу, как он окликает меня снова, но не останавливаюсь. На улице меня овевает прохладный ветерок, когда я сажусь у знакомой каменной ограды и достаю телефон. Почти четыре, через час я должна была бы проснуться и начать заниматься. Вместо этого я сижу на каменном бортике, в темноте и одиночестве.
И в таких растрепанных чувствах достаю телефон и просматриваю эсэмэски от Ноя и мамы. Конечно, он все ей рассказал. Это очень на него похоже…
Но я не могу даже обижаться. Я собиралась изменить Ною. Так какое я имею право?
Глава 20
Через квартал от братства улицы темны и пустынны. Другие дома не такие большие, как тот, в котором живет Хардин. Через полтора часа путешествия с GPS-навигатором наконец-то нахожу общежитие. Я абсолютно трезвая, считаю, что ложиться уже не стоит, поэтому захожу в «Севен-элевен» за стаканом кофе.
Кофе бодрит, и я думаю о том, что не знаю о Хардине очень многого. Например, если он панк, как оказался в братстве среди детишек богатых родителей и почему у него такой вспыльчивый характер? Впрочем, зачем я задаюсь этими вопросами и трачу время на такие размышления? После сегодняшнего вечера я решаю оставить всякие попытки с ним подружиться. Поверить не могу, что целовалась с ним. Это самая большая моя ошибка, не считая того, что я вообще потеряла голову. Я не так наивна, чтобы поверить, что он никому не расскажет, но надеюсь, что Хардин постесняется рассказывать, как целовался с девственницей, и все-таки будет помалкивать. Сама я собираюсь отрицать все до самой смерти, кто бы ни спросил.
Нужно придумать какое-то оправдание для мамы и Ноя. Я не про поцелуи, об этом они вообще не должны знать, а о том, что я ходила на вечеринку. Второй раз. Но кроме того, нужно поговорить с Ноем, чтобы он не сообщал все маме; я теперь взрослый, самостоятельный человек, и маме необязательно знать, чем я занимаюсь.
Когда я дохожу до общежития, ноги гудят, и, поворачивая ручку своей двери, вздыхаю с облегчением.
И тут у меня чуть сердце не останавливается: на моей постели сидит Хардин.
– Что за шутки? – вскрикиваю я, пытаясь сохранить самообладание.
– Где ты была? – спокойно спрашивает он. – Я два часа ездил, пытался тебя найти.
Что?
– Что? Зачем?
Если это правда, почему он просто не предложил отвезти меня домой? И как я не сообразила попросить его, узнав, что он не пьет?
– Не думаю, что гулять ночью в одиночестве – это хорошо.
И поскольку я не могу больше выносить его выходки и потому, что Стеф неизвестно где, а я в комнате наедине с ним – с человеком, который действительно представляет для меня опасность, меня разбирает смех. Это странный, дикий и прерывистый смех. Я смеюсь не потому, что мне смешно, а потому, что я не могу ничего поделать.
Хардин хмурит брови, мрачно глядя на меня, отчего я хохочу еще сильнее.
– Уходи, просто уйди, Хардин!
Он смотрит на меня и проводит рукой по волосам. За то недолгое время, что я знаю этого странного человека – Хардина Скотта, – я успела выучить, что этот его жест означает волнение или неловкость. Сейчас, по всей видимости – и то и другое.
– Тереза, я…
Но его слова прерывает ужасный стук в дверь и крики: «Тереза! Тереза, милая, открой сейчас же!»
Мама. Это она. В шесть часов утра, когда в моей комнате находится парень.
Я действую автоматически, так, как привыкла, когда сталкиваюсь с мамой в гневе.
– Господи, Хардин, прячься в шкаф! – шепчу я, дернув его с кровати с силой, удивившей нас обоих.
Он смотрит на меня сверху вниз с усмешкой.
– Я не полезу в шкаф. Ты совершеннолетняя.
Я знаю, что он прав, но он не знает мою мать. Я издаю отчаянный стон, а мама снова колотит в дверь. Спокойствие, с которым Хардин скрещивает на груди руки, ясно дает мне понять, что я не заставлю его спрятаться, поэтому, взглянув в зеркало, растираю мешки под глазами, хватаю зубную пасту, размазываю немного на языке, чтобы скрыть запах водки, перебивающий даже запах кофе. Может, она не учует спиртное в этой смеси запахов.
Я уже готова приветливо улыбнуться, но открыв дверь, обнаруживаю, что мама не одна. Рядом с ней Ной – конечно же, тут как тут. Мама в ярости. А Ной кажется… обеспокоен? Уязвлен?
– Привет. Что вы тут делаете? – спрашиваю я.
Но мать, оттолкнув меня, идет прямо к Хардину. Ной бесшумно проскальзывает в комнату следом, делегируя ей инициативу.
– Так вот почему ты не отвечала на звонки? Потому что у тебя тут этот… этот… – Она машет рукой в сторону Хардина. – Этот разрисованный лузер – в шесть утра в твоей комнате!
Моя кровь закипает. Обычно я и так робкая и еще больше пугаюсь, когда она сердится. Мама никогда меня не била, но никогда не стеснялась указывать на мои недостатки:
«Что ты нацепила, Тесса?»
«Тебе надо еще причесаться, Тесса».
«Я думаю, твои оценки могли бы быть лучше, Тесса».
Я устала от постоянного давления с ее стороны.
Ной тем временем просто стоит, глядя на Хардина, и мне хочется выгнать их обоих – точнее, всех троих. Маму – за то, что обращается со мной как с ребенком. Ноя – за то, что наябедничал на меня. Хардина – просто за то, что он Хардин.
– Значит, вот чем вы занимаетесь в колледже, юная леди? Не спишь по ночам и водишь в комнату парней? Бедный Ной за тебя волнуется, мы едем в такую даль и видим, как ты увиваешься за первым попавшимся парнем! – кричит она, и мы с Ноем вздыхаем одновременно.
– На самом деле я только что пришел. И она ничего плохого не делала, – говорит Хардин, и я замираю.
Он понятия не имеет, во что встревает. С другой стороны, он непоколебим, как скала, а она неостановима, как ветер. Это будет неплохая схватка. Подсознание подсказывает, что неплохо было бы сейчас взять пакет попкорна и, заняв место в первом ряду, полюбоваться этим шоу.
Мать меняется в лице.
– Что-что? Я, кажется, не с тобой разговариваю. Я даже не знаю, кто ты и что ты делаешь в комнате моей дочери.
Хардин молча принимает этот удар, просто стоит и на нее смотрит.
– Мама, – шиплю я сквозь зубы.
Не знаю, почему я защищаю Хардина. Может быть, потому, что то, что мать говорит сейчас о нем, слишком похоже на то, что я сама думала после первой встречи. Ной смотрит на меня, потом на Хардина, потом снова на меня. Что бы он сказал, если б знал, что мы целовались? Ощущение поцелуя еще слишком свежо, я вспыхиваю при одной мысли о нем.
– Тесса, ты не в себе. Я чувствую, от тебя пахнет спиртным. Полагаю, это его влияние и влияние твоей замечательной соседки. – Палец указывает на Хардина.
– Мне восемнадцать, мама. Раньше я никогда не пила и сейчас ничего плохого не делаю. Я поступаю так же, как и все студенты колледжа. Мой телефон разрядился. Извини, что вам пришлось приехать, но со мной все в порядке.
Тут на меня накатывает усталость, и я сажусь на край кресла.
Мама видит, что я совсем разбита, и меняет тон; она же не чудовище, в конце концов. Спрашивает Хардина:
– Молодой человек, не могли бы вы оставить нас ненадолго?
Он смотрит на меня, как бы спрашивая согласия. Я киваю, и он, кивнув в ответ, выходит из комнаты. Ной сразу же закрывает за ним дверь; он все время не отрывал от Хардина глаз. Это так странно: мы с Хардином против мамы и моего парня. Так или иначе, я знаю: он дождется за дверью, пока они не уедут.
Следующие двадцать минут мама, сидя на кровати, читает нотацию. Она так волнуется за меня, что я потеряю возможность получить высшее образование, и она не хочет, чтобы я снова пила. Она напоминает, что ей не нравится моя дружба со Стеф, Хардином и такими, как они. Заставляет дать обещание, что я не буду с ними общаться, и я обещаю. С Хардином, по крайней мере, точно не буду общаться после этого вечера. К тому же я не собираюсь ходить со Стеф на вечеринки, так что мама не узнает, дружу я с ней или нет.
Наконец она встает и хлопает в ладоши.
– Раз уж мы здесь, пойдем позавтракаем и, возможно, походим по магазинам.
Я киваю, и стоящий на посту у двери Ной улыбается. Это неплохо, и я покоряюсь. Мысли еще немного путаются от спиртного и усталости, но домашняя обстановка, кофе и мамина лекция действуют на меня отрезвляюще.
Иду к двери, но останавливаюсь от маминого многозначительного кашля.
– Тебе надо переодеться и немного привести себя в порядок, – снисходительно улыбается она.
Достаю чистую одежду из тумбочки, поправляю макияж. Ной открывает нам дверь, и мы все трое видим Хардина: он сидит на полу, прислонившись к двери напротив. Когда он смотрит на меня, Ной крепко хватает меня за руку, будто стараясь защитить от этого взгляда.
Но мне почему-то не хочется, чтобы он меня держал. Что со мной?
– Мы собираемся съездить в город, – говорю я Хардину.
Он качает головой, будто отвечая самому себе на какой-то невысказанный вопрос. Первый раз я вижу его расстроенным, даже несколько страдающим. Он над тобой издевался, напоминаю я себе. Это правда, но я все равно чувствую себя виноватой, когда Ной тянет меня прочь, а мама так победно улыбается Хардину, что он отворачивается.
– Не нравится мне этот парень, – говорит Ной, и я киваю.
– Мне тоже, – шепчу я.
Но я знаю, что это неправда.
Глава 21
Завтрак с Ноем и мамой – мучительно долгий. Мама постоянно поминает мою «безумную ночь» и каждые пять минут спрашивает, не плохо ли мне. Конечно, ночь была ужасная, но не стоит говорить о ней постоянно. Сколько можно? Я знаю, мама обо мне заботится, но сейчас она еще назойливее, чем раньше. Впрочем, возможно, неделя, проведенная в колледже, дала мне возможность взглянуть на все со стороны.
– Куда мы пойдем? – спрашивает Ной, пережевывая блинчик.
Рассеянно пожимаю плечами. Хочу пойти куда-нибудь, но только с ним вдвоем. Я бы с удовольствием провела с ним время. Нужно объяснить, что не стоит рассказывать маме обо всем, что происходит в моей жизни, особенно о таких отрицательных моментах, как прошлая ночь. И если мы пойдем вдвоем, поговорить об этом будет проще.
– Можем пойти в торговый центр неподалеку. Я там еще не была, – отвечаю, быстро проглатывая последние куски тоста.
– Ты еще не думала о подработке?
– Пока не знаю. Может, в книжном магазине. Хочу найти стажировку, что-нибудь связанное с издательством или написанием статей, – сообщаю я и получаю в ответ гордую улыбку мамы.
– Было бы здорово, если бы ты подрабатывала где-нибудь, пока не окончишь колледж и не устроишься на полный день, – говорит она, улыбаясь.
Я говорю, скрывая сарказм:
– О да, было бы превосходно.
Но Ной улавливает интонацию и заговорщически берет меня за руку под столом.
Я облизываю вилку, холодный металл напоминает мне о колечке в губе Хардина. На минуту я замираю. Ной чувствует это и вопросительно на меня смотрит.
Мне нужно перестать думать о Хардине. Я улыбаюсь Ною и тянусь к нему, чтобы поцеловать.
После завтрака мама отвозит меня в «Бентон-Молл», огромный торговый центр. Народу в нем полно.
– Я собиралась зайти в «Нордстром», так что позвоню вам, когда освобожусь, – говорит мама, и я с облегчением вздыхаю.
Ной снова берет меня за руку, и мы идем мимо магазинов.
Он рассказывает мне о пятничном футбольном матче, в котором он забил решающий гол. Я внимательно его слушаю и соглашаюсь, что это здорово.
– Ты сегодня хорошо выглядишь, – говорю я ему, и Ной улыбается.
Его улыбка совершенна. На нем темно-бордовый свитер, брюки цвета хаки и туфли. Да, он действительно носит именно такие туфли, о которых говорил Хардин, но они ему идут и хорошо смотрятся.
– Ты тоже, Тесса, – отвечает он, и меня передергивает.
Может, я и жестока, но Ной слишком наигранно, слишком слащаво делает мне комплимент. Хардин сказал бы это искренне. Черт, Хардин! Отчаянно желая отвлечься от мистера Грубость, тяну Ноя к себе за воротник свитера. Но когда я хочу его поцеловать, он, смеясь, отстраняется.
– Что ты делаешь? Тесса. Все смотрят.
Он кивает на компанию взрослых, примеряющих солнечные очки.
Я игриво пожимаю плечами.
– Не смотрят. А даже если и так?
Я и вправду не смотрю по сторонам. Обычно я тоже обращаю внимание на других, но сейчас мне очень нужно, чтобы он меня поцеловал.
– Поцелуй меня, пожалуйста, – практически умоляю я.
Должно быть, Ной замечает в моих глазах отчаяние, потому что наклоняется ко мне и целует. Он делает это не спеша и нежно, его язык не касается моего, но это приятно. Я чувствую знакомое тепло, ожидаю, что этот поцелуй воспламенит меня, но ничего подобного не происходит.
Я не могу сравнивать Ноя с Хардином. Ной – мой парень, и я его люблю, а Хардин – просто случайный эпизод, он спит с кучей девчонок.
– Что с тобой? – шутливо спрашивает Ной, когда я пытаюсь отстраниться.
Я фыркаю.
– Ничего, просто я скучала по тебе, – отвечаю я.
Да, и еще я изменила тебе прошлой ночью, добавляет внутренний голос. Игнорируя его, я продолжаю:
– Ной, не мог бы ты прекратить докладывать маме, чем я занимаюсь? Ты ставишь меня в неловкое положение. Мне нравится, что вы с ней так близки, но когда вы обо мне сплетничаете, я чувствую себя маленькой девочкой.
– Тесса, прости. Я просто беспокоился о тебе. Обещаю, это не повторится. Честно.
Ной кладет руку мне на плечо, целует в лоб, и я ему верю.
Остаток дня проходит лучше, чем утро, в основном потому, что я еду с мамой в парикмахерскую и стригусь. Раньше волосы у меня были до лопаток, а стрижка придает объема и выглядит лучше. Всю обратную дорогу Ной осыпает меня комплиментами, и я чувствую себя отлично.
Прощаюсь с ним и мамой возле двери, в очередной раз пообещав держаться от парней с татуировками на расстоянии не меньше ста километров. В комнате, к моему разочарованию, никого нет. Хотя я не уверена, что хотела бы видеть Стеф или кого-либо еще.
Даже не сняв туфли, валюсь на кровать. Я слишком устала, мне нужно немного поспать. Сплю всю ночь напролет и еще полдня. Когда я просыпаюсь, Стеф лежит на соседней кровати. Ухожу по делам, а когда возвращаюсь, ее уже нет. В понедельник утром Стеф все еще нет, и я чувствую сильное желание наверстать то, чем она занималась в выходные.
Глава 22
Прежде чем отправиться на первую лекцию, как обычно, захожу за кофе. В кафе меня с неизменной улыбкой ждет Лэндон.
Только мы успели поздороваться, нас прервала девушка, которая хотела узнать, как куда-то пройти, – и мы упустили шанс поболтать вплоть до конца учебного дня. До окончания лекции, которой я одновременно и желала, и боялась.
– Как выходные? – спрашивает Лэндон, а я в ответ лишь страдальчески мычу.
– Ужасно, просто ужасно. Ходила на вечеринку со Стеф, – отвечаю я, и он корчит рожу и смеется. – Уверена, у тебя все прошло гораздо лучше. Как Дакота?
Услышав «Дакота», Лэндон улыбается до ушей, а я понимаю, что не сказала, что виделась в субботу с Ноем. Лэндон рассказывает, что Дакота поступила в нью-йоркскую балетную труппу. Он за нее страшно рад. Я же представляю, как загораются глаза Ноя, когда он рассказывает обо мне.
Мы идем на лекцию, и Лэндон рассказывает, как его родители разволновались, что он приехал, но я так занята поиском нужной аудитории, что почти не слушаю. Заходим туда: место Хардина пустует.
– А не будет сложностей из-за того, что Дакота теперь очень далеко? – успеваю спросить я перед тем, как мы занимаем места.
– Ну, мы и сейчас далеко друг от друга, но все нормально. Я правда желаю ей успеха, и, если для этого нужно быть в Нью-Йорке, я хочу, чтоб она была там.
Входит профессор. И мы замолкаем. Где Хардин? Он же не станет прогуливать занятия, только чтобы не встречаться со мной, правда?
Мы погружаемся в «Гордость и предубеждение» – замечательную книгу, которую, я считаю, должен прочесть каждый, и я сама не замечаю, как проходит занятие.
– Ты подстриглась, Тереза.
Оборачиваюсь и вижу Хардина. Они с Лэндоном обмениваются быстрыми взглядами, а я думаю, что ответить. Он же не станет говорить о той ночи при Лэндоне? Но по ямочкам на его щеках, глубоким, как никогда, понимаю: да, да, он будет говорить об этом.
– Привет, Хардин.
– Как выходные? – насмешливо спрашивает он.
Я тяну Лэндона за руку.
– Хорошо. Пока! – нервно кричу я, и Хардин смеется.
Когда мы выходим на улицу, Лэндон спрашивает:
– Что это было? – Наверное, что я веду себя неестественно.
– Ничего, просто Хардин мне не нравится.
– Ну, вы хотя бы не так часто видитесь.
Это что-то странное. Почему он со мной об этом говорит? Он что-то знает?
– Ну да. Слава богу. – Это все, что я могу ответить.
Некоторое время Лэндон молчит.
– Я не собирался об этом говорить, потому что не хочу с ним связываться, но, – он нервно улыбается, – папа Хардина встречается с моей мамой.
Что?
– Что?
– Папа Хардина…
– Да, да, я поняла, значит, его отец живет тут? Но Хардин… Я-то думала, он из Англии? Если тут живет его отец, почему он не живет с ним?
Засыпаю Лэндона вопросами, не могу остановиться. Он кажется смущенным, но не таким нервным, чем минуту назад.
– Он из Лондона. Его отец и моя мама живут недалеко от кампуса, но Хардин с отцом не в очень хороших отношениях. Поэтому, пожалуйста, не давай ему понять, что ты в курсе. Мы и так недолюбливаем друг друга.
Я киваю.
– Конечно, без проблем.
У меня есть тысяча вопросов, но я молчу. Мой друг возвращается к рассказу о Дакоте, и глаза его вспыхивают при каждом упоминании о ней.
Когда я возвращаюсь в комнату, Стеф еще не пришла, ее занятия кончаются на два часа позже, чем у меня. Достаю было учебники и тетради, но потом решаю позвонить Ною. Он не берет трубку, и я начинаю серьезно жалеть, что он не учится со мной на одном курсе. Многое было бы удобнее и проще. Мы могли бы готовиться к занятиям или смотреть вместе кино.
В то же время понимаю: я думаю так потому, что меня гложет вина за то, что я целовалась с Хардином. Ной очень хороший, он не заслуживает того, чтобы его обманывали. Мне очень повезло, что он есть в моей жизни. Он всегда со мной и знает меня лучше всех.
Мы знаем друг друга почти всю жизнь. Когда его родители переехали на нашу улицу, я была в восторге: наконец-то появился мой ровесник, с ним можно гулять. Радость только усилилась, когда я познакомилась с Ноем и поняла, что мы родственные души. Мы вместе читали, смотрели фильмы и сажали растения в маминой теплице. Теплица всегда была моим убежищем; когда папа напивался, я пряталась в ней, и никто, кроме Ноя, не знал, где я. Ночь, когда папа ушел от нас, была ужасной, позже мама отказывалась ее вспоминать. Разговор о ней разрушил бы ту эмоциональную крепость, которую мама возвела вокруг себя. Однако мне иногда хотелось это вспомнить. Несмотря на то что я ненавидела отца за вечные пьянки и за то, что он бил маму, я чувствовала в нем сильную внутреннюю потребность. В тот вечер, спрятавшись в теплице, я слышала крики и ругань, затем звон разбитого стекла на кухне, а затем, когда все стихло, – шаги. В ужасе я подумала, что ищет меня отец, но это был Ной. Никогда больше я не испытывала такого облегчения, как тогда, когда его увидела. С тех пор мы были неразлучны. За долгие годы это стало чем-то большим, чем дружба, мы никогда не встречались с кем-то еще.
Я пишу Ною, что люблю его, и решаю подремать перед учебой. Я сверяюсь с ежедневником и решаю, что могу себе позволить двадцать минут сна.
Не проходит и десяти минут, как меня будит стук в дверь. Должно быть, это Стеф забыла ключи, думаю я и открываю.
Конечно, это не она. Это Хардин.
– Стеф еще не вернулась, – говорю я и возвращаюсь на кровать, оставляя дверь открытой.
Удивительно, он даже потрудился постучать, хотя Стеф дала ему запасной ключ, на случай если потеряет свой. Надо поговорить с ней об этом.
– Я могу подождать, – говорит он и плюхается на кровать Стеф.
– Как хочешь, – бормочу я, не обращая внимания на его усмешку, натягиваю на себя одеяло и закрываю глаза.
Точнее, стараюсь не обращать внимания. Не могу же я заснуть, когда Хардин в комнате! Однако лучше притворяться спящей, чем вести неприятный разговор, который нам предстоит. Я пытаюсь не обращать внимания на легкое постукивание костяшками по кровати Стеф до тех пор, как срабатывает мой будильник.
– Собираешься куда-то? – спрашивает он, и я закатываю глаза, хотя он меня и не видит.
– Нет, просто решила двадцать минут поспать, – отвечаю я и сажусь.
– Ты поставила будильник, чтобы проснуться через двадцать минут? – иронически уточняет он.
– Да, именно. А тебе какое дело?
Я аккуратно раскладываю учебники согласно расписанию предметов и подписываю все тетради.
– У тебя навязчивое состояние, что ли?
– Нет, Хардин. Не все сумасшедшие, кому нравится порядок. В пунктуальности нет ничего плохого, – отрезаю я.
Конечно, он смеется. Я отворачиваюсь от него, но краем глаза замечаю, как он приподнимается с кровати.
Пожалуйста, не подходи ко мне! Пожалуйста, не подходи!
Он нависает надо мной и смотрит на то, чем я занимаюсь. Потом хватает тетрадь по литературе, рассматривая ее с преувеличенным вниманием со всех сторон, как музейный экспонат. Я пытаюсь отнять конспекты, но он – вот назойливый придурок! – поднимает их над своей головой, и я стою и тщетно тянусь за ними. Затем бросает бумажки вверх, и они в беспорядке рассыпаются по полу.
– Немедленно собери! – требую я.
Он, ухмыляясь и приговаривая «конечно-конечно», хватает лекции по социологии и делает с ними то же самое. Я вскакиваю, чтобы собрать их прежде, чем он на них наступит, но это его только забавляет.
– Хардин, хватит! – кричу я, но он расправляется со следующей тетрадкой.
В ярости я отталкиваю его от своей кровати.
– Хочешь сказать, кто не любит порядок, тот ни к чему не способен? – спрашивает он со смехом.
Почему обязательно надо мной смеяться?!
– Нет! – кричу я и толкаю его снова. Он делает шаг ко мне и, схватив за запястье, отталкивает к стене.
Его лицо – всего в нескольких сантиметрах от меня, и я чувствую, как тяжело он дышит. Хочу крикнуть, чтобы он от меня отстал, чтобы ушел, хочу заставить его собрать мои записи. Я хочу дать пощечину, заставить его убраться. Но не могу. Я замираю у стены, загипнотизированная огнем, горящим в его зеленых глазах.
– Хардин, пожалуйста!
Единственные слова, которые я могу сказать. Они слишком мягкие. Я не уверена, прошу ли его уйти или поцеловать меня. Никак не могу унять дыхание, чувствую его возбуждение, его грудь движется мощными толчками. Секунды растягиваются в часы. Наконец, он убирает одну руку, но вторая рука такая большая, что удерживает оба мои запястья. Мгновение мне кажется, что он меня ударит. Но его рука движется к моей щеке, и он нежно заправляет мои волосы за ухо. Чувствую его пульс, когда он приближает губы к моим, и в моей груди полыхает пожар.
Это ощущение, по которому я так тосковала. Я хотела бы чувствовать этот пожар вечно.
Заставляю себя не думать ни о том, почему я вновь его целую, ни о тех гадостях, что он потом наговорит. Я сосредоточиваюсь лишь на том, как он прижимается ко мне, как отпускает мои руки, прижав меня к стене, и на знакомом мятном привкусе его губ. Обвиваю руками его широкие плечи, и наши языки соединяются. Он соединяет руки на моей талии и поднимает меня; поразительно, что мое тело знает, как реагировать на его движения. Я запускаю пальцы в его волосы и нежно потягиваю их, когда он несет меня обратно к кровати.
Голос разума внезапно напоминает, что это плохая идея, но я не обращаю на него внимания. На этот раз я не могу остановиться. Я тяну Хардина за волосы сильнее, и у него вырывается нежный стон. Отвечаю таким же стоном – и эти звуки прекраснее всех на свете. Это самые страстные звуки, которые я слышала, и я знаю, что сделаю все, чтобы услышать их снова. Он садится на мою кровать так, что я оказываюсь у него на коленях. Покачиваюсь вперед и назад вдоль его бедер, и хватка становится крепче.
– Черт! – выдыхает он, и я впервые чувствую, как у мужчины возникает на меня эрекция.
Как далеко я позволю ему зайти? Я задаю себе этот вопрос и не могу ответить. Он нащупывает полы моей блузки и стягивает ее с меня через голову. Не могу поверить, что позволяю ему это делать, но не могу остановиться. Хардин прерывает наш страстный поцелуй, чтобы стянуть с меня одежду. Его взгляд встречается с моим, затем скользит вниз, к груди. Он закусывает губу:
– Ты такая сексуальная, Тесс.
Мне никогда не нравились подобные комплименты, но Хардин говорит это особенно, очень чувственно. Я никогда не покупала шикарное нижнее белье, потому что никто, буквально никто его не видит, но сейчас мне хотелось бы иметь что-то покруче моего обычного черного бюстгальтера. Он, наверное, видел любые бюстгальтеры, напоминает назойливый внутренний голос. Чтобы отогнать подобные мысли, начинаю быстрее двигаться у него на коленях, он тянет меня за талию к себе, и мы касаемся друг друга телами…
Кто-то дергает дверную ручку. Я вскакиваю с колен Хардина как ужаленная и хватаюсь за блузку; транс, в котором я пребывала, моментально рассеивается.
Стеф перешагивает через порог и застывает с открытым от изумления ртом при виде меня и Хардина.
Я красная как рак, но я знаю, что это не только от смущения, но и от того, что Хардин заставил меня почувствовать.
– Я что-то пропустила, черт побери? – выдыхает Стеф, оглядывая нас, улыбаясь во весь рот.
В ее глазах – нескрываемый восторг.
– Ничего особенного, – отвечает Хардин, поднимаясь.
Он идет к двери и исчезает, не оглядываясь, оставив меня задыхающейся от смущения под смешки Стеф.
– Что за фигня?! – спрашивает она, закрывая лицо в притворном ужасе. Но Стеф распирает от любопытства, и она не может молчать. – Ты и Хардин… Ты и Хардин собирались поразвлечься?
Я отворачиваюсь к столу, сделав вид, что просматриваю конспекты.
– Нет! Разумеется, нет! Мы не собирались трахаться, – отвечаю я.
Ведь это так? Нет, мы просто пару раз поцеловались, вот и все. Да, он снял с меня блузку, пока я терлась об него, сидя у него на коленях, но мы не собирались трахаться в обычном смысле слова.
– У меня же есть парень, помнишь?
Он придвигается ко мне.
– Так… но это не значит, что ты не можешь трахнуться с Хардином – просто не верится! Мне казалось, вы друг друга ненавидите. Ну, Хардин всех ненавидит. Но я думала, тебя он ненавидит даже больше, чем обычных людей. – Она смеется. – Тогда хоть как так получилось?
Я сажусь на ее кровать и лохмачу волосы.
– Не знаю. В общем, в субботу, когда ты уехала с вечеринки, я оказалась в его комнате, потому что один гад пытался меня изнасиловать, а потом я поцеловала Хардина. Мы обещали, что не будем больше об этом говорить, но сегодня он пришел и начал обнимать меня, но не больше. – Я показываю на кровать, но Стеф только еще шире ухмыляется. – Он стал разбрасывать мои вещи, я его толкнула, а потом… в общем, мы оказались на кровати.
В пересказе звучит ужасно. Я действительно потеряла голову, как говорит моя мама. Закрываю лицо руками. Как я могла снова так поступить по отношению к Ною?
