Текст книги "Последний обоз (СИ)"

Автор книги: Анна Соло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Люди и нелюди

Как только все завершили свои дела на Задворках и снова собрались у Добрыниного возка, Торвин сразу же торопливо распорядилась выдвигаться.

Обратно шли уверенно и скоро. Унылый вид пустоши стал почти привычным, да и то, что до Задворок удалось добраться без приключений, вселяло надежду на столь же благополучное возвращение к берегам Ночь-реки. И всё-таки Торвин выглядела встревоженной и недовольной. То и дело она бросала в небо напряжённые взгляды, прикидывая срок, оставшийся до темноты, и результаты своих наблюдений явно находила неутешительными. Раз, подъехав к Добрыне, она даже тихонько поинтересовалась:

– Твоя кляча рысью потянет?

– Лучше б не надо, – ответил Добрыня и для ускорения хода спрыгнул с возка.

Торвин нахмурилась и снова пристроилась в хвост обоза.

Небо понемногу расцвело закатными красками, под соснами начала сгущаться вечерняя мгла. Задворки давно исчезли из виду, а до поворота в лес было всё ещё далеко. Вдруг Добрыня, натянув вожжи, остановил Каравая и тихонечко сказал: "От ведь! Принесла нелёгкая…" Все глаза разом обратились к пустоши. По полегшей сухой траве вдоль дороги неслышными шагами шло существо в серебристо-сером плаще. Лица его не было видно из-под глубокого капюшона, зато глаза светились волчьей зеленью, хищной, недоброй. Странная тварь явно шла по следу обоза. "Мамочка," – жалобно пискнула Тиша, дрожащей рукой чертя в воздухе охранные знаки. Существо остановилось, повернуло голову. А потом сделало шаг точно по направлению к девушке. Дядька Зуй сдвинул брови и положил ладонь на рукоять ножа. Нарок поудобнее перехватил копьё. Этого оказалось довольно. Существо с пустоши словно только теперь заметило их всех. Оно издало короткий звук, похожий на неприятный смешок и устремилось к обозу, на ходу извлекая из ножен меч. "Нарок ко мне, остальные – в лес," – уверенно и тихо скомандовала Торвин, разворачивая коня навстречу врагу. Дядька Зуй подхватил за руки дочерей, Добрыня отпустил вожжи, и все они бегом бросились к соснам Занорья. Но кое-кто ослушался приказа Торвин и побежал совсем в другую сторону.

Вольник выскочил на пустошь прямо перед мордой Тууле, едва избежав его копыт. Он смахнул с головы шапку, быстро стащил с себя рубаху, вытянул к надвигающейся опасности раскрытые ладони и громко сказал:

– Эйа, Дэлия! Мэ бакр каоре-тэ!

Существо с пустоши остановилось, задумалось на миг, а потом вдруг тоже сняло плащ и уронило его на землю. Это была очень странная, но всё-таки женщина. Или ракшица? Худая, жилистая, горбоносая, красавицей она уж точно не была. Руки и лицо её украшали наколки, изображавшие сложные переплетения цветов и трав, волосы, коротко состриженные на висках, а сзади убранные в длинную косу, открывали взорам людей подвижные острые уши. Из одежды на ней оказалась одна только портупея.

– Эйа. Че-фа айэ кум аста фраджели? – сказала она резко.

– Ратачи, – ничуть не растерявшись отозвался Вольник, – Жу мэ, ну врем рау пэ Виелинна.

Что бы не означали эти странные звуки, воительницу пустоши они вполне устроили. Убрав меч в ножны, она снова надела свой плащ, повернулась к обозу спиной и быстро пошла прочь от тропы.

– Амирацэ-мэ этлэ Джу! – шутливо кланяясь, крикнул Вольник ей вслед.

Опасность миновала, беглецы вернулись к возку, и Торвин уже повернулась было к Вольнику, но дядька Зуй добрался до него первым. Он крепко хлопнул парня ладонью по голой спине и одобрительно прогудел:

– Ловко, брат! Чего ты такого этой чуде наплёл?

– Да ничего особенного, – ответил Вольник, с улыбкой косясь в сторону девушек, – Поздоровался и сказал, что мы ей не враги.

– А где ж ты выучился так гладко блекотать по-ракшасьи?

Этот вопрос заставил Вольника слегка смутиться, однако попутчики обступили его со всех сторон и требовательно ждали ответа.

– В кабаке, – уставившись себе под ноги, тихо сказал он, – Ракшасы туда часто захаживают, и к Бодуну, и на Хмельную горку.

– Ишь ты, – удивился дядька Зуй, – Оказывается, и от кабака польза бывает…

Подбодрённый его словами, Вольник тут же ляпнул:

– Ракшасы, вообще-то, нормальные ребята, не дурнее приоградцев. И выпить умеют. Главное – за карты с ними не садись, в миг разденут до подштанников.

– Во, видал? – заметил Добрыня кисло, – А ты говоришь: польза. Только и есть пользы, что молодняк по этим кабакам дуростей друг от друга набирается.

Дядька Зуй насмешливо прищурил глаз.

– По-твоему, умнее вышло бы, пошинкуй нас всех ракшасья баба в капусту? Ракшасы, конечно, нелюдь, но если мы хотим ходить через их земли, рано или поздно придётся как-то с ними договариваться. И хорошо если за чарочкой, а не в поле.

– Я с ракшаснёй никогда дел не имел, – хмуро отозвался Добрыня, – И начинать не собираюсь. По моему мнению, с ними может быть только один разговор: два вершка стали в глотку.

Дядька Зуй сразу оставил шутливый тон.

– Экий ты, Добрыня, смелый из-за чужих спин. А давай-ка лучше послушаем, что скажут патрульные. Это ведь им в случае чего лезть в драку, пока ты ныкаешься по кустам.

– Никаких указаний вести переговоры с ракшасами я не имею, – строго ответила Торвин, – Зато имею чёткие предписания избегать встреч с ними, а при нападении – любыми средствами защищать от них вверенный мне обоз.

– Так что ж получается, зря парень между вами встрял?

– Нет, не зря. Всем нам следует благодарить Вольника, потому что без его вмешательства вряд ли удалось бы разойтись с ракшицей без потерь. Но в следующий раз предупреждай, прежде чем кидаться мне под копьё.

Последние слова были обращены, понятное дело, к Вольнику. Он с беспечной улыбкой пожал плечами:

– Да некогда там было предупреждать.

Тут Добрыня кинул в него скомканной рубахой и сварливо сказал:

– Оденься, позорник. Будет уже перед девками голым пузом отсвечивать. И вообще, ехать отсюда надо по добру-поздорову, а не лясы точить. Вдруг ракшица вернётся, да не одна?

Торвин коротко кивнула, сделала Нароку знак сменить её в хвосте обоза и легкой рысью двинулась вперёд.

Войдя в Торм, на ночлег устраивались уже в полной темноте, прямо посреди тропы. Кроме торговцев, по ней мало кто ездит даже днём, а другого чистого места под стоянку среди кустов ещё поди поищи.

Когда закончили с ужином, Добрыня уселся выкурить трубочку перед сном. Он невольно залюбовался мирной картиной вокруг: чуть дымил костерок, комарьё нежно звенело над ухом, Каравай на обочине у кустов хрустел засохшей травой. Патрульные лошади, привязанные к возку, жевали овёс из торб. Девушки коротали вечер за пряжей. Зуй привычными движениями, почти не глядя, правил нож, а Торвин, придвинувшись поближе к огню, подтачивала ушко стрелы. Её молодой напарник старательно возил щёткой по бокам своего коня. "А ничего, вроде, хороший паренёк, – с удовольствием наблюдая за ним, подумал Добрыня, – Сразу видно, что дельный народ эти загридинцы, сродни нам, тормалам. Не то что поморийцы беззаконные. Про Белую Лебедь, правда, дурного не скажу, но разве могут у нормального человека быть вот такие вот волосы цвета старой соломы, кожа, как козий сыр, и глаза прозрачные, словно у рыбы? Опять же, баба, а безмужняя, всё по дорогам с копьём мотается… Поморийцы хоть и числят себя людьми, а только наверняка они нелюдского корня. Настоящий человек должен быть цветом, как земля, из которой Творец и слепил первых людей. Этих же, если верить их собственной быличке, корова языком из соли вылизала…"

Мысли Нарока между тем тоже были отчасти заняты поморийкой. Со своего места он хорошо видел и её, и обеих дочерей дядьки Зуя, и потихоньку удивлялся их непохожести. Лесные девушки были какие-то на диво тихие и уютные, их укутанные в платки фигурки излучали мир и покой так же просто, как догорающий костёр – тепло, а лес вокруг – свежие запахи ночи. Торвин же даже на привале выглядела хоть сейчас готовой в бой. "Интересно, – думал Нарок, – Неужели у поморийцев все девки такие?" Он пытался представить себе Торвин чьей-то женой, чинной хозяюшкой дома – и не мог. На коне, с копьём наперевес, в казарме, играющей на горне зорю, на тренировочном плацу, гоняющей до седьмого пота новобранцев, или в бою, рубящей врагов без пощады – сколько угодно. А вот нежно целующей кого-то, в длинном платье, у печи, с малышом на руках – ну не получалось, и всё тут.

А сама Торвин, и впрямь, не спешила расслабляться. Незаметно для окружающих её глаза и уши всё это время чутко сторожили лагерь, и снаряжённый лук лежал рядом с ней, под рукой. Вдруг она быстрым движением подхватила своё оружие, прицелилась куда-то за пределы освещённого костром круга и сказала чуть насмешливо:

– Хватит прятаться. Выходи.

В темноте захрустело. На тропу вылез парень, по виду – из совсем небогатых тормалов. Он вышел к костру, стянул с головы башлык, показав присутствующим молодое, румяное лицо, и, опасливо косясь на Торвин, буркнул:

– Храни вас Маэль и Лунная Дева.

– Малёк, ты? – удивлённо вскинул брови Добрыня, – Чего прятался-то?

– Да так. Интересно стало, услышите или нет. А этот, – Малёк смущённо кивнул в сторону Торвин, – сразу давай за лук хвататься…

– Обычно я не разговариваю с теми, кто подкрадывается в потёмках, – недружелюбно сообщила Торвин, – Но с тобой девка. Пусть тоже выходит.

В кустах снова зашуршало. К костру, действительно, подошла девушка в тёмном платке. Приветливо улыбаясь, она поклонилась Торвин:

– Прости нас, уважаемый, мы с братом не хотели ничего дурного, – и так же почтительно она поклонилась сидящим у костра Омеле с Тишей, – Вечёрка у нас тут нынче, в Кроличьей норе. Пойдёмте к нам, славницы, ежели отец ваш не против.

К удивлению Нарока, дядька Зуй отнёсся к этому подозрительному приглашению на редкость благосклонно.

– А ступайте, позабавьтесь, – сказал он дочкам, – Чего вам со стариками сидеть.

– Благодарствую, – сказала Омела, – Мы с сестрой враз соберёмся.

Девушки живо свернули своё рукоделие, закинули котомки за плечи и радостно потопали с незнакомой девчонкой куда-то в темень и непролазные кусты. А парень, прежде чем последовать за ними, молча поклонился всем сидящим у костра, и напоследок смерил многозначительным взглядом сперва Вольника, а затем и молодого патрульного.

Едва шаги девушек и Малька затихли, Вольник подскочил со своего места, сияя, как медный таз.

– Ыиииих! – воскликнул он, – Вечёрочка! Нарок, айда собираться!

– А действительно, Торвин, – спокойно сказал дядька Зуй, – Не отпустишь ли парня на чуток погулять? Дело-то молодое…

– Так нас же, вроде, не звали, – растерянно захлопал глазами Нарок.

– Эх ты, чудо загридинское, – сказал Вольник доверительно, вынимая у него из рук конскую щётку, – Ты что, девка, что ли, чтобы тебя зазывать? Парни должны такое нюхом чуять и сами сбегаться. Понял? Эй, дядь Добрыня, можно я у тебя из короба бусин гребану?

– Шиш тебе, чучело! – возмутился Добрыня, – Так ступай. Может, хоть со стороны посмотришь, как приличные люди себя держат.

– Не, так – неинтересно, – помотал головой Вольник, – Без гостинцев с девчатами не пообжимаешься!

Добрыня только вздохнул, возведя глаза к небу. Но короб с девичьими гостинцами на всякий случай задвинул себе под ноги.

Заручившись согласием Торвин, Нарок стал собираться на вечёрку. Он провёл пару раз гребнем по волосам, выудил из седельной сумки сменную рубаху, задумчиво потёр ладонью щетину на щеке…

– Не о том беспокоишься, и так красавец. Пойдём лучше гостинцы для девок добывать, – заявил Вольник, и, ухватив его за руку, поволок куда-то через кусты.

Очень скоро они вышли в то самое место, где недавно поили коней – на пологий, заросший камышами берег Ночь-реки. Нарок подумал сперва, что Вольник просто хочет смыть с себя пыль и пот, прежде чем идти в гости, но тот полез в воду совсем за другим. Быстро скинув с себя всю одежду, он сунул её Нароку в руки, дал ему заодно свёрнутый фунтиком лист кувшинки, велел держать крепко, а сам принялся нырять. Раз за разом он доставал со дна какие-то мелкие камешки, просматривал их, отмывал водой в горсти. Потом оставшееся складывал к Нароку в лист и снова лез в воду… Между тем в тучах приоткрылось окошко, в него выглянул любопытный круглый глаз Девы Луны. В его свете Нарок рассмотрел повнимательнее содержимое листа – и даже присвистнул от удивления: в фунтике уже лежали восемь чистых, прозрачных камней из тех, что на его родине называют княжьим камнем, а здесь, в лесу кличут этловой слезой. А ещё – целая горсть других красивых камешков, синих, розовых, фиолетовых…

– Послушай, как ты это делаешь? – спросил он у Вольника, когда тот очередной раз подошёл, чтобы выгрузить свою добычу.

– Известно как – руками. Но вообще, конечно, места знать надо. И иметь капельку удачи. Ну ладно, думаю, этого нам с тобой должно хватить. Эх, жаль, мятными пряничками вот так же запросто не разживёшься!

– Обалдеть… То есть получается, что ты умеешь искать самоцветы, но при этом бродишь по лесу, носишь рогожу с чужого плеча, ешь, что придётся…

– А что я по-твоему должен делать? – насмешливо спросил Вольник, отжимая воду из волос.

– Ну, ты бы мог разбогатеть. Жить в хорошем доме, всегда иметь сытный обед. Тебе даже не пришлось бы работать самому, было бы достаточно указывать места добытчикам!

– А что тогда делал бы я сам?

– Ты был бы совершенно свободен и делал бы только то, что хочешь.

Вольник надел портки, сладко потянулся всем своим стройным, мускулистым телом и уверенно заявил:

– А я и так совершенно свободен и делаю только то, что хочу.

Найти место, где устраивалась вечёрка, оказалось нетрудно: там пели.

"Ходи, миленький, почаще,

Я дорожку развешу,

На кажинную берёзку

Ленту алу привяжу," – выводили звонкие девичьи голоса. Приглядевшись по сторонам, Нарок заметил, что и впрямь, на многих деревьях вдоль стёжки были повязаны цветные ленты. Следуя по этим ярким вешкам, парни, кто кучками, кто по одному, собирались к распахнутым дверям большого овина, внутри которого слышались песни и смех. Многие приносили с собой свечи, сласти, колечки и бусы. Что-то сразу шло в уплату за вход, остальное парни, верно, надеялись подарить приглянувшимся девушкам.

Внутри оказалось чисто и нарядно: стояли лавки, крытые полосатыми полавочниками, пол устилала свежая солома, горели лучинки и свечи в поставцах над плошками с водой. Девки сидели вдоль стен с веретёнами и пяльцами в руках, но куда только подевались их тёмные запоны, нарукавники и платки! Вся эта грубая рогожа висела теперь на крюках при входе, словно утиные перья волшебниц из сказок. Скинув их, девы преобразились. Они остались в клетчатых поневах и тёмно-зелёных и чёрных рубахах, расшитых диковинными узорами по горловине, груди и рукавам. Светлые, яркие цветы на них сплетались с фигурами птиц и зверей, у многих в вышивках блестели нити золотой и серебряной канители, бисер и иссиня-чёрные, блестящие диски змеелюдьей чешуи. Без платков стали видны и нарядные девичьи повязки, и вплетённые в косы пучки разноцветных лент.

Нарок с трудом узнал своих попутчиц, а когда узнал, замер, как громом поражённый. Тиша оказалась пухленькой, мягкой и кучерявой, а Омела – стройной, словно камышинка, и очень красивой. Коса её цвета тёмного солода была толще его руки, мягкие пряди так и манили притронуться, а рубаха на груди цвела бело-розовыми лотосами, вышитыми наборной гладью. Вольник тут же подпихнул его плечом:

– Чего встал? Понравилась? Так иди, подсаживайся, пока не угнали. Веретено у неё спрячь, и без поцелуя ни за что не отдавай! А не люба эта, так садись к другой. На вечёрках все равны: беден ты или богат, свой или чужак, подсаживайся к любой девице, лишь бы ей при тебе было весело.

Нарок успел-таки подсесть к Омеле и за вечер не отошёл от неё ни на шаг. Зато Вольник порезвился на славу: лез ко всем подряд девкам с поцелуями, путал им нитки и задирал подолы, вмешивался во все игры и шалости, походя раздаривал самоцветы, а то вдруг затеял всем желающим гадать по ладошке, и наговорил каждой подошедшей к нему девке такого, что те только смеялись в голос и шлёпали его веретёнами по хребту.

Однако любое веселье имеет конец. Догорели понемногу лучины и свечи, закончилось принесённое угощение, прекратилась буйная возня. Разобравшись по парочкам, молодёжь затихла, разбрелась по лавкам, и вскоре "хозяйки" вечёрки затянули провожальную песнь, выкликая каждого гостя по имени. Первыми спровадили парней, не нашедших себе в этот раз подружек, после – и парочки, в лад припевая их имена друг к другу. Девушки вновь надевали запоны, закутывались в платки, превращаясь из дивных волшебниц в серых уточек, рогожные кулёчки. Дружок, даже если он и стал таковым на один лишь вечер, должен был проводить подружку до дома, сдав с рук на руки родным. Вольнику выпало провожать какую-то Зайку, а Тиша, как ни странно, осталась без пары и должна была возвращаться к стоянке вместе с сестрой. И Нароком, разумеется.

То ли возвращались они неспешно, то ли Зайка жила совсем недалеко, но у поворота на Торговую тропу Вольник догнал их и пристроился под ручку к Тише. Вдруг сзади раздался грубый оклик:

– Эй, лохматый! Тютюну не найдётся?

На тропу за ними следом разом выбралось человек пять парней. Несмотря на темень, в одном из них Нарок узнал Малька.

– Нету, вышел весь, – беспечно отозвался Вольник.

– Ну так иди к нам, мы тебе своего отсыплем, – щедро пообещали сзади, – Крепенького, забористого.

По всему выходило, что Вольника собрались бить. Однако он ничуть не испугался, а даже наоборот, улыбнулся хищно, чмокнул Тишу в щёчку и сказал:

– Пойду, покурю с ребятками.

– Сходить с тобой? – без особой охоты предложил Нарок.

– Незачем. Ты, главное, девчонок до места доведи, а я уж как-нибудь сам. Ближе к утру вернусь.

Миг, когда он вернулся, Нарок позорно прохлопал, хоть и стоял в это время караульным. Просто, очередной раз обходя лагерь, он вдруг заметил Вольника сладко спящим под возком. Сразу было видно, что парень провёл время с толком: на скуле у него красовался свежий фингал, костяшки пальцев тоже цвели синяками, зато выражение лица было мирным, добрым и незамутнённо счастливым.

Утром обоз снова покинул лес, но двинулся уже совсем в другую сторону, прочь от Рискайской пустоши, через светлое редколесье, к переправе на другой берег Ночь-реки. Когда-то давно выше острова Майвин людьми была построена Старая гать – рукотворный брод, не слишком удобный для пешего путника, но всё же позволявший перебраться на другой берег, не вымокнув выше пояса. Позже река изменила русло, гать оказалась разрушена, а остров превратился в холм на берегу. Ниже него по княжьему приказу был построен наплавной мост, к которому теперь и подходила Торговая тропа.

Перед тем, как отправиться в путь, Нарок отметил для себя, что Торвин не просто так вчера возилась со стрелами. Копьё она закрепила в петле и повесила за спину, а вот лук внимательно осмотрела и снарядила, прежде чем отправить в налуч. Вчерашний день вполне убедил Нарока в том, что Торвин ничего не делает зря, и потому он сразу же последовал её примеру. Торвин заметила это и издали одобрительно кивнула. Позже, на подъезде к мосту, она поравнялась с напарником и тихо сказала ему:

– На другом берегу крутой подъём и камыши – место просто отвратительное. Конь у Добрыни паршивый, ползти в гору будут тяжело и долго, случиться у них там может всё что угодно. Но тебя это не касается. Твоё дело – глаз не сводить с камышей, особенно с тех, что у воды. На любое движение стреляй без раздумий. Всё понял?

– Угу, – хмуро сказал Нарок.

Торвин с сомнением покосилась на него, однако ничего не добавила и уехала в голову обоза. Ей предстояло перейти реку первой и осмотреть берег прежде, чем туда переправится обоз.

Пока Торвин отдавала распоряжения Нароку, Добрыня наставлял своего младшего.

– Видишь горку? – строго сказал он Вольнику, – Каравай в такую круть сам возок не запрёт. Ты по мосту держись сзади, а как сойдём на землю, так и начинай слегка подталкивать. Ближе к кромке станет потяжелее, конь может замешкаться или даже вовсе встать, а это очень скверно, потому как мы, пока не вылезем из ямы, будем всё равно что вши на дне чашки. Из камышей могут всякие озорные ребята вылезти. Но ты на это не смотри, с этим пускай патрульные разбираются. Твоё дело – налечь хорошенько и ни в коем разе не допустить, чтобы возок повело назад. Понял?

– Ага, – радостно ответил Вольник.

Добрыня с сомнением прищурился на него, поджав губы, однако ничего не сказал, только вздохнул и полез на облучок.

Наконец, взобравшись на кромку обрыва, Торвин махнула рукой Добрыне. Обоз, скрипя, прокатился по шаткому мосту и сошёл на берег. Поначалу всё было совсем неплохо. Каравай, ведомый под узцы Добрыней, послушно упирался копытами, Вольник слегка толкал возок сзади, дядька Зуй с дочками бодро топали рядышком. Потом дорога взяла круче. Каравай быстро взмок, начал тяжко водить боками, и Добрыня всё чаще покрикивал на него, чтобы тот не замедлял шаг. Несмотря на понукания и все старания Вольника, настал миг, когда силы подвели старого коня. Он оступился, испуганно фыркнул и встал. Тяжёлый возок потянул его назад. Каравай заскользил ногами по глине и, не удержавшись, начал пятиться, осаживать под откос. Дядька Зуй бегом подскочил к возку и упёрся руками в его задок рядом с Вольником. Добрыня, вскрикнув: "Ну, мёртвый!", живо потянул Каравая вперёд, но тот только задирал голову да ещё больше провешивал постромки. Сочувствуя им всем, Нарок отвлёкся от порученных ему зарослей камыша и даже едва не кинулся на подмогу, но тут к нему прилетела стрела. Хорошая, работы городского оружейника, с ровным древком и острым гранёным наконечником. Стрелявший допустил ошибку: вместо того, чтобы пронзить патрульного, она застряла в куртке, всего лишь оцарапав ему бок.

Дальше события понеслись вскачь, словно ополоумевшие кони. Сперва Нарок стрелял по камышам, почти не целясь, лишь бы не дать засевшим в них стрелкам высунуться, потом услышал свист Торвин, поднял на неё глаза и увидел, как она гонит кого-то по склону через заросли. Удар саблей, короткий вскрик. Торвин развернула Тууле и огляделась вокруг. Пятеро нападавших неподвижно лежали в камышах, а шестой так шустро удирал вглубь зарослей, что догонять его уже не было ни малейшего смысла.

Теперь настало время позаботиться об обозе. Нарок глянул на него – и галопом рванул на подмогу: Каравай продолжал упрямиться, дядька Зуй сидел на земле, прижимая к себе раненную руку, девчонки хлопотали вокруг него, а возок из последних сил удерживал от падения один только Вольник! Соскочив с коня, Нарок поскорее упёрся плечом в возок рядом с ним, другой стороны подбежал Добрыня, Каравай вдруг опомнился и налёг, и возок медленно, но верно пополз вверх.

Вытолкавшись на ровное, Добрыня сразу же застопорил задние колёса возка палкой, ослабил на Каравае супонь и подпруги и без сил опустился на землю. Вольник тоже со стоном рухнул в траву рядом с ним.

Настало время подводить итоги переправы и последовавшей за ней стычки. Торвин застрелила троих нападавших, одного зарубила саблей, ещё двоих догнали стрелы Нарока. Возок уцелел, но Добрыня и Каравай явно нуждались в отдыхе. Бедный Вольник тоже выглядел плоховато. Он пластом лежал в тени возка. Похоже было, что парень крепко надорвался, хоть и утверждал, будто готов двигаться дальше хоть сейчас. Рана дядьки Зуя оказалась не очень опасной, но кровоточила довольно сильно: стрела пробила ему навылет мышцы плеча, не задев кость. Омела перевязала его лоскутами какой-то ветоши, нашедшейся у Добрыни в возке. Зуй тоже говорил, что уже готов идти, хотя вид имел бледный и то и дело болезненно морщился, едва шевельнув рукой. Торвин понаблюдала немного за ними, а потом, скрепя сердце, приняла решение: "Стоим до полудня. Дальше посмотрим, как пойдут дела."

Умница Тиша поймала и привела к возку брошенного в суете Воробья. Но едва Нарок собрался расседлать коня, Торвин остановила его и отозвала в сторонку.

– Стоянка – это для обоза, – строго сказала она, – Для нас с тобой – наоборот, усиленный караул. Кто знает, скольких мы упустили? Это люди, не ракшасы. Они вполне могут попытать счастья ещё раз. Но прежде всего надо сделать одно важное дело: пойди-ка собери стрелы по камышам.

– Да где я там теперь чего найду! – вяло возмутился Нарок.

– Найдёшь. Потому что если стрелы не соберёшь ты, то их подберут разбойники. Думаешь, откуда у лесной братвы наши стрелы, с бронебойными наконечниками? Впрочем, их стрелы тоже бери. Пригодятся для охоты.

Вернулся из камышей Нарок с хорошим пучком стрел и в глубокой задумчивости. Все погибшие разбойники оказались ему знакомы. Это были те самые парни, вместе с которыми он прошлой ночью гулял на вечёрке.

Примечания:

Разговор Вольника со стражницей пустоши можно перевести примерно так:

– Приветствую, Дэлия! Рад встрече с тобой!

– Приветствую. Что ты делаешь здесь с этими людьми?

– Брожу. Клянусь, мы не причиним зла Виелине. Моё почтение этле Джу!