Текст книги "Ангел (СИ)"
Автор книги: Анна Шнайдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
5
В один из дней зимних каникул мы отправились на каток. Я сопротивлялась, уверяя Руслана, что обязательно упаду и сломаю себе ногу или шею, но он закончил мои препирательства, сказав со спокойной уверенностью:
– Я буду тебя держать.
Держать меня у него получалось всегда, с самого начала, и я поняла, что не имею права отказываться. Слишком он много рисовал в последние дни – нужно было развеяться.
Поэтому я покорно позволила увести себя на каток, надела коньки и вышла на лёд.
Да… совсем не то, что ролики. Хотя я уже почти забыла, что такое ролики, последний раз каталась лет десять назад.
Несколько раз я действительно пыталась упасть, но Руслан меня удерживал, как и обещал. Но в один прекрасный момент мы всё же грохнулись. Причём оба – я, вцепившись в Руслана, увлекла за собой и его.
Вначале было больно. Потом – только смешно.
И я смеялась, замерев в объятиях Руслана, застыв на льду, но почему-то не чувствуя холода.
Его взгляд скользил по моему лицу, лаская, и я почти ощущала на щеке его тёплые и такие знакомые пальцы…
Всего два месяца назад Руслан был для меня чужим, а теперь…
А что теперь, Вера?
Ты присосалась к нему, как пиявка, как паразит, высасывая жизненную силу, свет и любовь. Чтобы заполнить тьму, царящую в твоей душе.
Но ты не имеешь право на счастье за его счёт.
– Вера?
В глазах Руслана застыл вопрос. Я выдохнула, заглушая боль и чувство вины, и тихо сказала:
– Раньше ты один называл меня так. А сейчас ещё твой отец… и, кажется, я сама уже стала называть себя Верой.
– Вот и славно. Хорошее же имя, да?
Хорошее…
Я поймала его любящий взгляд и подумала: и только ты так смотришь на меня.
Ты один.
Той ночью я проснулась вся в слезах.
Несколько секунд лежала с тяжело колотящимся сердцем и пыталась понять, в чём дело. {Его} во сне я не видела… давно.
Поняла, когда ко мне лицом повернулся Руслан. Лунный луч, заглядывающий в окно, посеребрил его тёмные волосы, очертил контур ушной раковины, и я внезапно задохнулась от острого, как нож, чувства вины.
Оно кралось за мной с вечера, когда мы катались на коньках, и вот, ночью, настигло.
Я сжалась в комок, стараясь не всхлипывать и глядя на Руслана.
Что же я делаю?
Как же я могу?
Я, преданная человеком, которого любила всей душой, сама поступаю так же с тем, кто любит меня.
{Он} пил меня, а я пью Руслана.
Наверное, именно тогда я приняла решение уйти. Тяжёлое и душное, но правильное решение.
Никто не имеет право на счастье за счёт кого-то ещё. Принимая – отдавай, отражая – отражай.
Тьма внутри меня слабо колыхнулась в протесте, когда я, прижавшись к Руслану, ласково поцеловала его в лоб.
Она тоже хотела жить. Пить чужую силу и любовь, наслаждаться чужими крыльями, не имея своих.
Но я, Вера, падший ангел, больше не хотела её поить.
Несмотря на своё ночное решение, я не могла уйти прямо сейчас – на носу были экзамены, а после – выставка, организованная Игорем Михайловичем для Руслана. Уйти в такой момент было бы слишком жестоко.
Поэтому я медлила – а тьма внутри меня наслаждалась этим промедлением.
Последние экзамены мы сдали в конце января, а в середине февраля открывалась выставка. И благодаря тому – хотя Руслан говорил «из-за того» – что он был сыном Игоря Михайловича, шумихи вокруг было много. Руслан морщился, когда читал что-то про себя и отца в интернете, но поделать с этим ничего не мог.
А потом всё изменилось.
Выставка открылась, и люди – знакомые и незнакомые – смогли увидеть его работы. Руслан слушал и читал отзывы и статьи, впитывал в себя чужое мнение, и становился увереннее, смелее и твёрже. Он вдруг понял, что его картины могут нравиться не только ему, но кому-то ещё. И для этого не обязательно ломать себя, думая лишь о деньгах. Достаточно просто слышать и слушать чужое мнение, стремиться создать что-то не только для себя, но и для других.
Если Руслан расцветал, то Игорь Михайлович и вовсе цвёл от гордости за сына. Он из кожи вон лез, привлекая на выставку всех своих, как он говорил, «нужных знакомых», и через пять дней неожиданно оказалось, что Руслан согласился на следующее подобное мероприятие. Оно должно было состояться в сентябре.
– Не знаю, как я умудрился согласиться… – бурчал он мне вечером, выпивая одну за другой чашку чая.
– Слава – не такая уж и неприятная штука, да? – подколола я его.
– Да, – Руслан улыбнулся. – Кстати… Сколько раз у меня пытались купить «Ангела», это нечто. И такие суммы предлагали… А уж когда ты встала рядом с картиной…
– И меня коснулся краешек твоей славы, – засмеялась я, с тревогой вглядываясь в Руслана. Откуда у него эти синяки под глазами? И на лбу испарина. – У тебя нет температуры?
– Не знаю, – протянул он растерянно. Я подошла ближе и приложила ладонь к его щеке.
Она была словно кипяток.
– Иди в постель немедленно, – сказала я испуганно. – Я вызову врача.
– Вер, я просто переутомился, ничего страшного….
Но как Руслан ни упрямился, я заставила его забраться в кровать и позвонила в поликлинику. Температура на градуснике к тому времени уже перевалила за 39 градусов, и сердце у меня тревожно сжималось.
Оказывается, даже не любя, можно сходить с ума от тревоги.
Врач не нашёл у Руслана ничего серьёзного, кроме обычной простуды и переутомления. Но тем не менее оставил целый список с назначениями – жаропонижающее, витамины… Надо сбегать в аптеку.
Проводив доктора, я сделала Руслану чаю с мёдом, а сама пошла за лекарствами.
Когда я вернулась, он уже спал. Я села рядом и погладила его по волосам.
Я малодушно радовалась этой задержке. Если бы не она, мне пришлось бы говорить с Русланом уже сейчас. А так была причина тянуть, и я тянула… Не бросать же его больного, правда?
Тьма внутри тоже жмурилась от удовольствия, наслаждаясь последними днями с человеком, который меня любил.
Руслан болел целую неделю, и я была рядом с ним. Мы уже не ходили в институт – пришло время для активного написания дипломов, но, по правде говоря, активностью пока и не пахло. Я вяло набирала необходимый материал в интернете, а Руслан просто спал целыми днями, либо что-то рисовал простым карандашом в маленьком блокноте. Он называл его эскизником.
В один из вечеров, когда он рисовал, я сидела рядом в кресле и читала книгу. Но никак не могла сосредоточиться – всё время думала о том, что Руслан вот-вот выздоровеет окончательно, и мне придётся озвучить ему своё решение.
«Не надо, – шептала тьма внутри меня. – Не озвучивай. Он ведь счастлив с тобой. Зачем лишать его этого счастья?»
«Оно фальшиво».
«Вспомни себя. Ты радовалась любому счастью. Даже фальшивому…»
Я качала головой и хмурилась. Я… да, радовалась. Именно поэтому я и не хочу, чтобы вместо поиска настоящего счастья Руслан жил счастьем фальшивым.
– Вера?
Я подняла голову от книги, которую давно уже не читала.
– Ты когда-нибудь расскажешь мне… о {нём}?
Я на секунду замерла, а после покачала головой.
– Нет.
– Почему?
– Это не имеет значения.
Руслан вздохнул, и я вдруг заметила на его лице обиду.
– Я просто… хотел бы знать, кого ты любишь.
– Для чего? – спросила я мягко. – Чтобы сравнивать?
– Нет, – ответил он быстро, но потом исправился: – Не знаю. Я пытаюсь понять…
Он замолчал. Но мне и не нужно было продолжение.
«Я пытаюсь понять, почему {он}, а не я».
Вечная история. Я тоже когда-то пыталась понять, почему не я.
Но это примерно как пытаться понять, почему дует ветер. Можно прочитать кучу умных слов, но так и не понять в итоге, почему.
Дело ведь не в словах…
Любовь – она либо есть, либо её нет. Всё остальное не имеет значения.
– Руслан… – Я села рядом с ним на постель и взяла его за руку. Пора. – Я хотела поговорить с тобой. Я…
Он грустно улыбнулся.
– Ты хочешь уйти. Да?
В груди так заболело, будто меня туда ударили.
– Да.
– Не уходи. Разве тебе плохо со мной?
– Нет. Мне хорошо.
– Вот видишь. И мне с тобой хорошо. Не уходи, Вера.
Я подняла руку и погладила его по щеке.
– Неправда. Тебе плохо. Плохо от невзаимности. От отчаяния. От надежды. Да, это именно надежда заставляет нас летать, но если она беспочвенна, мы обязательно упадём вниз. Руслан… Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы ты встретил женщину, которая полюбит тебя так же, как ты будешь любить её. Я знаю – это возможно. Только я… я здесь лишняя.
Он обнял меня и начал лихорадочно, больно целовать.
– Вера… Вера… Ангел мой…
Я остановила его и, обняв сама, прошептала в горько изогнутые губы:
– Нет, Руслан. Я не ангел. Ангел – это ты.
6
Утром следующего дня я собирала вещи под тягостное молчание.
Никогда не думала, что молчание может быть осязаемым… Оказалось – может.
Когда кажется, что оно висит в воздухе, и его можно пощупать. Когда чудится, что от него в груди вот-вот что-то лопнет. Когда хочешь заплакать, но почему-то не можешь.
Так бывает – слишком больно, чтобы плакать.
Дрожащей рукой я положила ключи на столик возле входной двери. Вздохнув, посмотрела на себя в зеркало.
Странно, мне ведь всего-то двадцать один год. А в зеркале словно старуха отражается…
– Вера…
Руслан, похожий на хмурую нахохлившуюся птицу, стоял в дверном проёме гостиной.
Я подхватила с пола сумку, перекинула её через плечо. Тяжёлая… Из своей квартиры я уходила с гораздо более лёгкой ношей.
– Да?
Голос был хриплым и срывался.
– Обещай мне кое-что.
Я улыбнулась – вымученно и немного дико. Обещать… Что я могу обещать?
– Да?
– Пожалуйста, не плачь по ночам.
Он словно пощечину мне дал.
– Ты… знаешь?..
Руслан кивнул, и я отвела глаза.
Я действительно часто плакала по ночам, особенно в первый месяц, но думала, что он не слышал.
– Хорошо, я обещаю.
Руслан вновь кивнул, и я, поглядев на него в последний раз, вышла из квартиры.
Снег. На улице шёл снег.
В моей душе была абсолютная, всепоглощающая чернота, а здесь, снаружи, всё серебрилось, переливалось и сияло белоснежно-белым.
Как странно. Ведь я, Вера – падший ангел.
Как так получилось, что я упала во второй раз?..
Подходя к месту, которое я раньше называла своим домом, я необыкновенно остро чувствовала собственное дыхание.
Я дышала, дышала и дышала, наполняя лёгкие морозным воздухом, и он колол меня изнутри, словно лезвиями – но надышаться я не могла. Словно что-то сдавливало шею и грудь.
И сердце билось резко, непримиримо, отчаянно.
{Вера, зачем? Зачем ты возвращаешься туда, где тебя никто не любит, никто не ждёт? Зачем ты возвращаешься в ту жизнь, в которой никому не была нужна?}
Я не могла ответить.
И этот снег… Господи, почему он настолько белый? Как он может быть таким, если в моей душе всё черным-черно?
Мир молчал, как и всегда. Даже когда нам нужно, он не отвечает на наши вопросы, сохраняя равнодушную тишину.
После ухода родителей я много раз спрашивала его, за что мне это. Но единственным ответом было монотонное тиканье старых настенных часов в гостиной.
Сейчас… сейчас, когда я приду туда, они тоже будут тикать. Тик-так, тик-так… Отсчитывая мгновение за мгновением. Пустые, больные, горькие мгновения, которым нет конца.
Как же я не хочу идти туда. Не хочу вновь слышать это тиканье. Не хочу…
Я тяжело опустилась на лавочку возле подъезда.
Может, и не стоит идти туда.
А куда тогда идти?
{Никуда,} – шепнула тьма внутри меня. – {Зачем вообще куда-то идти и что-то делать, если ты никому не нужна? Бесполезная, никчёмная девчонка.}
Неправда. Я нужна Руслану.
{Бесполезная, никчёмная и глупая девчонка. Руслану она нужна! Ты ушла от него. Ушла от того единственного, кто тебя любил, чтобы продолжать прозябать в одиночестве.}
– Господи, – прошептала я, сжимая ладонями виски. – Что же это? Я так и буду теперь бесконечно разговаривать сама с собой?
Несколько мгновений мир молчал. Тревожно, устало молчал. И только снежинки с лёгким шорохом сыпались сверху…
А потом он ответил.
– Ми…
Я замерла.
– Ми…
Мне это кажется?
– Ми…
Я резко вскочила на ноги и огляделась по сторонам. И сразу заметила под лавочкой какое-то тёмное пятно, почти занесённое снегом.
Уже протягивая к нему руку, я наконец расплакалась.
Впервые в жизни мир ответил на поставленный вопрос.
Хотя… возможно, отвечал и раньше?
Просто я не слушала.
Дома, отмыв, накормив и отогрев найдёныша, я долго не могла понять, кого он мне напоминает.
В конце концов сообразила.
Серый, с полосатым хвостом, белой мордочкой и такими же «бровями» над глазами, котёнок был похож на маленького енота.
– Будешь называться Крошкой Енотом, – сказала я ему. – Если ты, конечно, мальчик… В чём я не уверена.
Котёнку, кажется, было всё равно. Он, почти замёрзший под этой лавочкой, просто наслаждался теплом и едой. Ему было безразлично на молчание мира, на то, что его кто-то бросил, на то, что его никто не любит и неизвестно, что будет завтра… Он просто жил дальше. И мурчал, подставив под мою руку плюшевое пузо.
Я улыбалась и гладила это пузо. И не волновала меня ни метель за окном, ни мёртвая тишина в квартире, нарушаемая только тиканьем старых настенных часов в гостиной…
Почти как раньше… Когда у меня ещё были крылья.
Енот рос, я писала диплом, гуляла в одиночестве и изо всех сил старалась не плакать по ночам. И у меня даже получалось.
Мой новый питомец действительно оказался котом, причём очень шкодным, и порой вёл себя ужасно – драл диван и обои, носился по квартире посреди ночи, не давая спать ни мне, ни соседям, и пытался есть всё подряд – от печенья до полиэтиленовых пакетов.
Я сразу поняла, что поставить новогоднюю ёлку мне не светит – Енот явно захочет попробовать если не её, то мишуру с дождиком точно.
Впрочем, до Нового года было ещё далеко.
Зима кончилась, сменившись весенней капелью, запахом сырой земли, набухших почек и новой жизни. Всё ближе и ближе была защита диплома, и я переживала, понимая, что неизбежно увижу в институте Руслана. Хотя бы мельком, краем глаза.
И – глупо – одновременно и хотела, и не хотела его увидеть.
Насколько же мы, люди, противоречивы. Я ушла от него, я отпустила его, я всем сердцем желала ему освободиться от чувства к себе, но при этом продолжала помнить, думать, мечтать и… скучать.
Мне не хватало его. И не хватало его именно мне, Вере, а не моей тьме. Конечно, она тоже страдала, лишившись возможности пить чужую любовь, но это было ничто по сравнению с тем, как мне иногда хотелось поделиться чем-либо с Русланом, услышать его голос, увидеть улыбку, заглянуть в глаза. Убедиться, что всё хорошо.
Что он по-прежнему… ангел.
– Ника!
Я, изучающая списки на защиту, отреагировала не сразу.
Почти забыла, что меня когда-то так называли.
– Да?
Несколько однокурсниц подлетели ко мне улыбающимися весенними пташками.
– Ты вот, здесь. Двадцатого мая защищаешься.
Сердце ёкнуло, а потом вновь разочарованно забилось. Руслана в моей группе не было.
– Кстати, а ты знаешь, что Жуков забрал документы?
На этот раз сердце остановилось.
– Что?..
– Забрал документы. Ты не слышала? Странно, мы думали, вы общаетесь…
– Мы расстались.
– Да это все знают давно! Но можно ведь общаться… Ладно! Короче, Руслан забрал документы недели две назад. Сказал, что на год или два уезжает во Францию и защитится, когда вернётся.
Я понимающе кивнула. Сердце по-прежнему не билось.
– Ника? Всё в порядке?
– Да, конечно, – выдохнула я с трудом.
Конечно, в порядке.
Мне просто больно, что единственный человек, который меня любит, теперь настолько далеко.
Чёртова эгоистка. Падший ангел, что с тебя взять…
Тем же вечером я искала в интернете хоть какую-то информацию о том, как поживают Руслан с Игорем Михайловичем.
Страницы в соцсетях молчали, зато я нашла заметку, что в июле у Игоря Жукова состоится выставка в Париже, и отдельный зал будет посвящён работам его сына.
Прочитав это, я летала и смеялась весь вечер, удивляя подросшего Енота. Он сидел на подоконнике в гостиной, наблюдая за тем, как я танцую посреди комнаты с блаженной улыбкой на губах.
Наверное, никто и никогда не сможет понять меня… Или даже просто – узнать про это.
Но, осознав, что я умею не только разрушать, но и созидать, я почувствовала себя счастливой.
Даже тьма внутри меня стала чуть светлее.
7
Через месяц я наконец защитилась, и передо мной встал вопрос о поиске работы. Родители в один голос твердили, что будут меня содержать до тех пор, пока я не найду что-нибудь действительно хорошее и высокооплачиваемое, но сидеть на их шее и после окончания института я не собиралась.
К концу лета я всё же устроилась в одну фирму по своей специальности и попросила маму с отцом прекратить меня спонсировать. К моему удивлению, совсем прекращать поток денег они отказались, но уменьшили его в два раза.
Я продолжала следить за жизнью Руслана. Потихоньку, но находила информацию о нём – то в наших, то в зарубежных соцсетях, то в каких-нибудь интернет-изданиях, то просто что-то слышала от однокурсников, с которыми он продолжал общаться. Руслан ничего не скрывал, поэтому узнать о нём было несложно.
Он учился в каком-то художественном заведении в Париже, жил с отцом, и Игорь Михайлович несколько раз организовывал их совместные выставки в Европе. Одна прошла осенью и в России. И как бы мне ни было любопытно, я не пошла туда.
Иногда я думала: интересно, а сам Руслан вспоминает обо мне? Спрашивает ли он обо мне наших общих знакомых? И однажды я поинтересовалась об этом у однокурсников.
«Нет, Ника. Ни разу не спрашивал».
Меня в тот момент неприятно кольнуло болью. Так легко смог оставить позади…
Но потом я поняла, что это хорошо, и успокоилась.
В конце концов, я сама хотела, чтобы Руслан был счастлив.
Осень заканчивалась, и на исходе ноября мне вдруг позвонил отец.
Он звонил редко, раз в две недели, а то и реже, и последний наш разговор состоялся всего лишь пару дней назад, поэтому я удивилась. Даже испугалась на секунду – вдруг с ним что-то случилось?
– Алло, Ника?
– Да, пап.
Он на секунду замолчал.
– Я хотел спросить тебя кое о чём. Скажи мне… ты где будешь Новый год встречать?
Я посмотрела на Енота, сладко спавшего в моих ногах.
– Дома.
– С кем?
Я хотела ответить «одна», но потом подумала, что это будет нечестно.
– С Енотом.
Отец опять замолчал.
– А ты не хочешь прийти к нам с Ниной в гости? В прошлом году ты отказалась, понятно, вы с Русланом вместе были. Но сейчас-то ты одна…
Странно. Пожалел меня, что ли?
– Спасибо, пап, но я не хочу вам мешать.
– Да ты не помешаешь. Приходи, мы приглашаем. Зачем тебе одной-то сидеть? Новый год всё-таки семейный праздник.
Удивительно, что может хотеться одновременно и рассмеяться, и заплакать.
Семейный? Как будто у меня есть семья.
– Ладно, пап, я подумаю.
Он вздохнул в трубку.
– Подумай, Ника. Мы будем рады тебя видеть.
Я улыбнулась, покачала головой, но ответила ещё раз:
– Да, я подумаю.
Поначалу я не собиралась думать. У отца своя семья, маленький ребёнок, новая жена… К чему там я?
И вообще – зачем он меня пригласил?
Мне неожиданно стало любопытно. Ощущает чувство вины? Жалеет? Или что?
В конце концов я решила – ладно, будь что будет. Если что, встану и пойду домой под каким-нибудь благовидным предлогом.
Кроме того, я чувствовала лёгкое любопытство – мне было интересно посмотреть на папину новую жену. Я не видела её даже не фотографиях. Знала лишь имя.
Раньше, когда родители только развелись, я почти ненавидела эту неизвестную женщину. Мне было необходимо кого-то ненавидеть, я же не могла ненавидеть родителей, поэтому я ненавидела её.
Теперь я уже не находила причин для подобного чувства. Она-то меня никогда не бросала, в отличие от мамы с папой. Она была виновата только в том, что полюбила женатого мужчину.
Когда-то и я была на её месте. Только в моём случае всё закончилось совершенно иначе.
Накануне 31 декабря я увидела в соцсетях фотографию. На ней был Руслан с какой-то красивой девушкой в красном платье. Они просто стояли рядом, и о том, кто она ему, ничего не говорило, но меня это тем не менее выбило из колеи.
С одной стороны, я была рада за него. А с другой – тьма внутри меня злобно скалила зубы.
{Говорил, что любит. А сам быстро нашёл замену!}
Ну и пусть, пусть. Пусть будет счастлив.
{Хороша любовь – ещё года не прошло, а он уже утешился!}
И ладно. Разве мало горя на свете? Пусть, пусть будет счастлив.
{Ты как Русалочка – всё повторяешь «пусть, пусть»…}
Я горько улыбнулась и стёрла с глаз горячие, больные слёзы.
Нет, я не Русалочка. Русалочка настолько любила своего принца, что согласилась превратиться в морскую пену, лишь бы он был счастлив.
А я уже была пеной, когда стала жить с Русланом. Он вернул меня к жизни. Воскресил.
И я не должна обижаться на него за то, что он может быть без меня счастлив, а я без него – нет.
Пусть будет. Пусть.
На следующий день я впервые поехала в гости к отцу. Нагруженная подарками, как Дед Мороз, и даже слегка волнующаяся.
На улице шёл пушистый и добрый снег, и я изо всех сил старалась не вспоминать прошлый Новый год. Ни к чему это.
Перед дверью в папину квартиру я стояла несколько минут, унимая волнение. Потом всё же позвонила – и замерла, услышав шаги по другую сторону.
Секунда, вторая, третья… Щелчок отпираемого замка… И дверь распахнулась.
– С наступающим, Ника!
Я не успела ничего рассмотреть – отец крепко обнял меня, а затем забрал все сумки.
– И тебя, пап. А…
– Здравствуй, Ника. С наступающим.
У неё были короткие тёмные волосы, кудрявые, как у меня, и немного испуганные серые глаза. А ещё – румянец во всю щёку.
Мама называла её «девчонка». Но она не была девчонкой. Да, моложе отца как минимум лет на десять, но не девчонка.
– Я Нина. Очень рада тебя видеть.
– И я вас, – сказала я не совсем искренне. Я не была рада. Впрочем, «не рада» тоже. – С наступающим.
Она кивнула и почему-то, к моему удивлению, ещё сильнее покраснела.
– Раздевайся, надевай тапочки и проходи в комнату. Будем тебя с Серёжкой знакомить, – папа говорил весело, но я чувствовала, что ему неловко.
И тут меня кольнуло.
Серёжка.
Нет, я выбирала ему подарок. Точнее, я купила то, что сказал папа, и собиралась положить под ёлку вместе с остальными подарками. Только тогда, в магазине игрушек, я ещё не успела по-настоящему осознать…
Да и сейчас пока не совсем…
А «совсем» настало, когда я его увидела. Трёхлетнего мальчика в зелёной футболке с нарисованным монстриком, играющего в машинки на полу детской.
Он поднял голову, посмотрел на меня и тут же вскочил на ноги.
– Ника? Ты – Ника?
– Д-да, – протянула я, не понимая, почему моё появление вызвало подобный ажиотаж.
– Ур-ра-а-а! – закричал мальчик, бросился вперёд и обнял меня где-то в районе коленок. – Будешь смотреть мои игрушки?
– Конечно, – кивнула я и зачем-то добавила: – Как же не смотреть-то?
Он расплылся в улыбке и побежал к комоду – что-то доставать оттуда.
Господи, брат. У меня есть брат.
И…
– Я рассказывала Серёже о тебе, – негромко сказала стоящая позади Нина. – Говорила, что у него есть сестричка, и она придёт в гости на Новый год.
…И этот брат очень похож на меня.
Волосы колечками, голубые глаза, ямочки на щеках, форма носа, губ, подбородка – он напоминал меня в детстве, какой я видела себя на фотографиях. Только мальчик.
Брат. Серёжа. У меня есть брат!
– Вот, смотри!
В руку ткнулось что-то металлическое. Я опустила голову – машинка какая-то.
– Знаешь, я совсем не разбираюсь в машинках…
– Ничего страшного! – заявили мне с искренней улыбкой. – Я тебя научу!
Почему-то ужасно, ужасно, просто невыносимо хотелось плакать.
Только не от одиночества, боли или горя.
А от чего-то… невозможно счастливого, искрящегося, словно огоньки на новогодней ёлке.
Удивительно, как много радости может принести всего лишь искренняя детская улыбка.
Серёжа оказался очень милым, живым и любопытным мальчиком, в котором уже чувствовался стержень настоящего, цельного человека. Я с интересом наблюдала за ним весь вечер, забыв про все свои тревоги и ненастья. Всё ушло на задний план.
А ещё я наблюдала за папой и Ниной. Я помнила, каким нервным и дёрганым он был последние годы моего детства, и теперь осознавала, почему.
Тело жило с нами, но душа принадлежала другой женщине. Вот этой.
Я ведь хорошо знаю, что это такое – жить с одним, но принадлежать другому. Это мучительно, если у тебя есть совесть.
У папы она есть.
А ещё я вспоминала, как к нему относилась мама, и сравнивала её поведение с поведением Нины. Разница была настолько огромной, что у меня сжималось сердце, когда я представляла, каково пришлось им всем. Отцу, Нине и маме.
Имею ли я право их осуждать?..
Ближе к часу ночи Нина пошла укладывать Серёжу, а мы с папой убирались на кухне. Он мыл посуду, я вытирала и складывала её стопочкой на столе.
И неожиданно, поглядев на его уже начавшие седеть виски, спросила:
– Пап, а зачем ты меня пригласил?
Он поднял голову и посмотрел на меня такими же, как у нас с Серёжкой, глазами.
– Потому что ты моя дочь, Ника.
– Но раньше не приглашал. Если не считать прошлого года.
– Ника… – Отец на секунду опустил глаза, но затем поднял их вновь. – В первый год я не позвал тебя, потому что ты всё равно бы не пошла. Нина всегда очень хотела познакомиться, но мы оба понимали, что это невозможно. Тогда это было невозможно.
Я кивнула.
Да. Он прав.
– А на следующий год Нина только-только родила. Мы ничего не отмечали, никого не звали. Потом я собирался, но ты сама мне сказала, что пойдёшь на вечеринку к однокурсникам, и я не решился тебя тревожить.
Теперь уже я опустила глаза.
– Я думала, что не нужна тебе.
– Ну что ты. – Папа сделал шаг вперёд и обнял меня. – Я знаю, я виноват. Я уделял тебе очень мало внимания последние годы. Серёжка сильно выматывал, Нина часто болела, и у меня просто не было сил. Я знаю, это не оправдание, но…
Я погладила его по плечам.
Я очень многое могла бы сказать. О том, как мне было плохо и одиноко. О том, как я плакала по ночам, как считала, что виновата в их с мамой разрыве. О том, как я скучала по своему детству… и своему счастью.
Да, я многое могла бы сказать. Но вместо этого сказала лишь:
– Я рада, что ты счастлив, пап.
Потому что на самом деле это было единственным, что имело значение.
