Текст книги "Ангел (СИ)"
Автор книги: Анна Шнайдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Ангел
1
Это случилось осенью. Холодной поздней осенью. Почти все листья уже опали и начали гнить, распространяя вокруг терпкий осенний запах сырости.
Я помню – в тот день резко похолодало. Так резко, что казалось – вот-вот пойдёт снег. Но снега не было. Впрочем, не было и дождя. Ничего не было, кроме пронизывающего до самых лёгких ветра.
Дым от моей сигареты поднимался вверх, к небу, и медленно растворялся в его серости. Я наблюдала за этим процессом, делая затяжку за затяжкой. Рядом сновали знакомые и незнакомые люди – они спешили в университет, на занятия. Мне не было до них никакого дела – точно так же, как им было плевать на меня.
Как часто это случается, верно? Мир, полный людей, которым плевать на тебя.
– Эй, Ника! – крикнул кто-то. – Ты идёшь?
Я пожала плечами, выкинула сигарету и достала ещё одну.
– Так тебе место не занимать? – опять спросил кто-то.
– Не, не надо, – ответила я, еле ворочая языком.
За пять секунд почти вся улица опустела.
Я стояла и пыталась вспомнить, что у нас сейчас по расписанию. Вспомнить не могла. Да и какая, в сущности, разница?
– Я думал, ты не куришь.
Голос ворвался в мои мысли и резко опустил с серых небес на чёрную землю.
– А, привет, Руслан.
– Виделись, – усмехнулся он, глядя на меня внимательными тёмными глазами. – Что с тобой, Вера?
Какой хороший вопрос…
Я проигнорировала его, пустив дым в лицо собеседнику. Руслан поморщился, но не отошёл.
– Тебе это, – он кивнул на сигарету, зажатую в пальцах, – не идёт. Слишком вульгарно.
– Ну да, – я рассмеялась, – а ты считаешь меня примерной девочкой и отличницей, верно?
Знал бы он, на что иногда бывают способны примерные девочки… Вульгарность – малый грех по сравнению с тем, что я сделала.
– Не в этом дело. Просто…
– Ладно, – перебила я Руслана, отбрасывая сигарету в сторону, и продолжила, взглянув ему в глаза: – Пойдём.
– Куда?
Конечно, он всё ещё ничего не понимал. Я ведь примерная девочка…
– На пару пойдём?
– Нет. К тебе.
Несколько мучительно долгих секунд он молчал.
– Куда? – переспросил шёпотом, глядя на меня так, словно сомневался в собственном рассудке.
– К тебе, – повторила я терпеливо. – В прошлом году на новогодней вечеринке ты говорил, что хочешь меня. Или передумал?
В глазах его по-прежнему было непонимание.
– Я не знал, что ты слышала…
Я не слышала – мне рассказали. Но это было неважно.
– Пойдём? – вновь спросила я, протягивая ему руку. Он взял её, притянул меня к себе, вглядываясь в глаза.
Я знала, что он не может увидеть там ничего, кроме пронизывающего ветра, поэтому повторила ещё раз:
– Пойдём.
Он кивнул, сжимая мою ладонь.
А ветер всё усиливался… Он был уже настолько холодный, что пальцы той руки, которую не держал Руслан, казалось, скоро покроются коркой льда.
Когда же пойдёт снег?..
Я всегда воспринимала Руслана как очень светлого человека, но квартира у него оказалась мрачная, тёмная. И картины на стенах вызывали какую-то непонятную тоску.
Зачем он вообще их повесил…
Руслан провёл меня на кухню, усадил на табурет и… полез за чашками.
– Я сейчас чаю сделаю. Или кофе? Ты что любишь?
Я усмехнулась и облизнула пересохшие губы. Да, пить хотелось, но…
– Ничего.
Он обернулся, застыв посреди кухни с двумя кружками в руках.
– В смысле?
– Я же не для кофе сюда пришла. – Я встала и провела ладонью по его груди. – Посмотри на меня, Руслан. Ты думаешь, я в состоянии пить кофе? Пожалуйста, {пожалуйста}, ты ведь сам этого хотел… И теперь я здесь.
Он покачал головой.
– Я хотел не этого. Я не хочу, чтобы это было жертвой с твоей стороны. Давай лучше пока посидим, попьём кофе, ты расскажешь, что случилось…
– Ничего! – закричала я, стукнув его по твёрдой, как камень, груди. – Ничего не случилось! И не разыгрывай из себя благородство, черт возьми! Подумай о себе, а не обо мне!
Я по глазам видела – он не мог.
– Я подумал. Давай… потом.
Я чуть не рассмеялась.
– Потом? – прошептала, обвивая руками его шею и прижимаясь всем телом. – Нет, Руслан… Сейчас… Ты ведь по-прежнему хочешь, правда? – Я скользнула губами по губам. – Я чувствую, хочешь… Только сейчас, сейчас или никогда… Я никогда больше не приду, Руслан, если ты…
Он не дослушал, целуя меня крепче.
– Ты ведьма. Змея. Змея-искусительница…
Ох, если бы…
– Завтра ты пожалеешь…
Я усмехнулась прямо в незнакомые губы.
– Это будет завтра.
Мне было, с чем сравнивать.
Хотя сравнивать не хотелось. Но, наверное, так бывает всегда, когда делаешь что-то наперекор, назло… Чтобы доказать тому, кому ты не нужен, что ты можешь быть нужен кому-то ещё.
Как будто такие вещи вообще необходимо доказывать…
Головой понимаешь, что нет. Но не можешь ничего с собой поделать, ведь ведёт тебя не голова.
Тебя ведёт боль.
И я, ведомая этой болью, раскрывала губы, подставляла грудь под незнакомые ладони, сжимала бёдра вокруг чужого тела, пытаясь сделать его своим.
Руслан был нежен и осторожен поначалу. Медленно двигался, останавливался, вглядываясь в мои глаза, что-то нежно шептал. Но мне хотелось иначе. И я выгибалась под ним, я громко стонала, я двигалась навстречу сама – пока в итоге он не потерял голову от желания.
Резко, страстно, порочно. Мне было нужно именно так.
Я получила то, что хотела.
А потом тихо плакала в подушку, когда Руслан уснул, отвернувшись от меня к окну.
Утром меня разбудила распахнувшаяся с тихим стуком форточка.
Я открыла глаза. Ветер дул в окно, и шторы надувались, как парус. В комнате постепенно холодало, но под одеялом пока было тепло.
Я села, ожидая увидеть за окном точно такой же, как вчера, день. Но за окном всё было иначе – за окном был снег.
Он падал медленно-медленно. Ему некуда было торопиться.
– Красиво…
Я обернулась. Я думала, Руслан смотрит в окно – но он смотрел на меня.
– Ты похож на воробья… – сказала я вдруг.
– Что? – протянул он удивлённо.
– Такой же взъерошенный… Волосы во все стороны торчат…
Руслан улыбнулся.
– Не знал, что у воробьёв есть волосы.
Я засмеялась и вновь повернулась к окну. Снег… Как же хорошо.
Кто бы знал, что мне станет легче не от этой случайной связи, нет. А просто от снега…
– Жалеешь? – спросил Руслан и провёл ладонью по моей обнажённой спине. По коже побежали мурашки.
Жалела ли я? Наверное, нет. Но если бы у меня был шанс вернуться в прошедший день, я бы сделала всё совсем иначе…
– Нет, – прошептала я, откинула одеяло и встала с постели. Оглянувшись, посмотрела на Руслана.
Мне было интересно увидеть выражение его лица. И, увидев, я вдруг вспомнила прошедшую ночь.
Несмотря ни на что, мне было хорошо. Плохо – и хорошо.
Одновременно.
– Ты всё-таки ведьма… Хоть бы оделась, что ли… – сказал Руслан тихо, по-прежнему глядя на меня тёмными глазами, которые, казалось, в тот миг потемнели ещё больше.
Я улыбнулась, подхватила с пола второпях брошенную туда вчера одежду, развернулась и пошла к двери.
– Ты куда? – Руслан вскочил с кровати и понёсся за мной. Схватил за руку и прижал к себе. – Не уходи, Вера…
– Я не собираюсь уходить, – протянула я удивлённо. – Я просто хотела умыться, одеться и… – Я на секунду запнулась, но всё же продолжила: – И приготовить завтрак.
Я никогда не готовила завтраки {тому, другому}.
Пусть хотя бы Руслан узнает, что я умею это делать.
– Хорошо. Тогда иди в ванную… А потом я… После тебя.
– Можем вместе, – шепнула я ему на ухо и, отстранившись, несколько секунд любовалась на абсолютно шальную улыбку, которая появилась на его лице.
Теперь я понимала, как выглядела моя улыбка, когда {он} говорил, что приедет вечером.
Когда тебя любят – это, оказывается, приятно…
Завтрак я действительно сделала. Яичницу и бутерброды, себе чай, а Руслану кофе.
Как же странно – последние три года я завтракала в одиночестве, а теперь вдруг ощутила рядом тепло чьей-то души. Пусть чужой и не нужной, но всё-таки…
– Я испортил тебе Новый год? – спросил вдруг Руслан, и я от неожиданности вздрогнула.
– Какой Новый год?
– Прошлый. Когда мы все собрались на вечеринке у Андрея. И я… сказал, что хочу тебя.
С тихим звяканьем я поставила чашку на стол.
– Испортил? Нет, что ты.
– Ты испугалась?
Дался ему этот Новый год. По правде говоря, я давно не думала о тех словах Руслана… точнее, я не думала о них до вчерашнего утра.
– Нет. Я немного обиделась.
Его лицо вытянулось от удивления.
– Обиделась? Но на что?
Я пожала плечами.
– Я думала, ты так шутишь. Издеваешься просто-напросто.
Девчонки, которые передавали мне тот глупый диалог Руслана с парочкой наших однокурсников, тоже так думали. А может, хотели, чтобы я разделяла их мнение.
– Нет, я не…
– Я знаю, – я махнула рукой. – Я потом поняла, что ты…
– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, да?
– Да.
И всё равно. Даже когда я поняла, что Руслан тогда не шутил, никак не могла поверить до конца.
А потом мне стало уже не до него…
И вообще ни до кого.
Раствориться в другом человеке проще простого. Мы сами идём на это, сами позволяем себе это, а потом страдаем, растеряв себя на пути к чувствам, которых, как оказалось, нет и не было.
Интересно, а что {там} было? Страсть? Жадность? Собственничество?
Как много слов, оказывается, противоположны единственному и неповторимому слову «любовь»…
– Я пойду, – сказала я, вздохнув, и встала из-за стола. Руслан поднялся одновременно со мной, преградив мне путь.
А потом обнял.
– Не уходи, Вера. Не нужно…
Я тоже много раз просила {его} не уходить. Но он всегда уходил…
– Хорошо, – прошептала я, чувствуя, как Руслан с силой сжимает пальцы на моих бёдрах. И вспыхнула, ощущая жар между ног и понимая, что именно сейчас будет… – Я не уйду… Не уйду…
Зачем я погладила его по волосам? Зачем подставила губы? Зачем тягуче простонала что-то невнятное, когда Руслан подхватил меня на руки и понёс в спальню?
Мне нужно было уйти, но вместо этого я отчаянно отдавалась человеку, которого не любила, а он раз за разом брал меня, словно на что-то надеялся…
Или, может быть, верил?
Как трудно иногда бывает разделить два этих странных слова.
– Переезжай ко мне, – сказал Руслан через час, когда у нас обоих немного выровнялось дыхание.
Я застыла, лежа на его груди и не понимая, что именно он произнёс.
Переезжать?..
– Вера?
Я приподнялась на постели и тихо спросила:
– Почему ты всегда называл меня только Верой? Я ведь говорила ещё на первом курсе, что Ника.
– Вероника.
– Полное имя – да. Просто все с детства называли меня Никой, и никак иначе.
Руслан усмехнулся.
– А я вот решил отличаться от остальных.
– Зачем?
Он пожал плечами и поинтересовался вместо ответа:
– Переедешь?
Я покачала головой.
А потом зачем-то сказала:
– Я не люблю тебя, Руслан.
Он поморщился и тоже сел на постели. Обхватил мои плечи руками и заговорил, заглядывая в глаза:
– Я знаю, что не любишь. Я не прошу любить меня. Я прошу переехать.
– Но это… – Я запнулась. – Это же обман…
– В чём? Я знаю, что ты не любишь меня, Вера. Где здесь обман?
Я молчала. Действительно, где?
Наверное, если бы в моей жизни не было {его}, я молчала бы и дальше. Но {он} был.
– Обман в том, что ты всё равно будешь надеяться на любовь. Даже если станешь говорить иное… Мы всегда надеемся на ответные чувства. Даже если знаем, что они невозможны…
Я думала, Руслан расстроится, но он улыбнулся.
– В надежде нет ничего плохого. Она дарит нам крылья. Как… ангелам.
– Ангелам?.. – переспросила я глупо, глядя на его светлую, как лунный луч, улыбку.
Руслан дотронулся кончиками пальцев до моих волос и кивнул.
– Ангелам. Ты – мой ангел, Вера. Переедешь?
Господи, откуда это желание ответить «да»? Малодушное желание…
Зачем давать человеку ложную надежду? Крылья… Их можно и оборвать, если очень постараться.
Я знаю. Я уже падала со своих небес.
– Я… подумаю.
Руслан улыбнулся шире – я всё-таки дала ему ложную надежду… – и опрокинул меня обратно на постель.
– У тебя ещё есть силы? – прошептал он.
Вместо ответа я прильнула к нему, целуя в губы, которые за сутки уже стали знакомыми.
Силы… Разве на это нужны силы – купаться в чужой любви, как в солнечном свете?
Нет, нет. Совсем не нужны.
Это был самый длинный день в моей жизни. В минуте будто стало не шестьдесят секунд, а двести.
Белый солнечный свет, отражаясь от снега, заглядывал к нам в окно. Он не менялся в течение всего дня, и казалось, что наша планета замерла, перестала двигаться вокруг солнца.
Но часы тикали.
Вокруг была тишина. Я слышала только дыхание Руслана. А моё сердце билось где-то в виске.
– Ты помнишь, как мы встретились? – спросил он ближе к вечеру, когда свет за окном почти померк.
Я покачала головой.
– Это было первого сентября на первом курсе. Неужели ты не помнишь? Нам тогда выдавали студаки. Тебе выдавали прямо передо мной. А когда назвали мою фамилию, я встал, сделал несколько шагов и упал на ровном месте… Вся аудитория хохотала. Помнишь?
Теперь я действительно вспомнила.
– Да, – я улыбнулась.
– Удивительно… прошло целых пять лет.
Целых? Мне казалось – всего лишь.
– А упал я тогда, потому что думал о тебе. Ты знаешь, у тебя такие глаза…
Мне стало смешно.
– Какие?
– Они будто вмещают в себя всё небо…
– Голубые просто.
– Не в этом дело. Голубые они у многих, а у тебя… Небо в твоих глазах кажется одновременно неприступным и беззащитным, ранимым… Его хочется защитить от бед и горестей. Но то, как ты держишь голову, и особенно твои волосы… Знаешь, в детстве я представлял такой же кудрявой Медузу Горгону.
Я фыркнула.
– Такой изысканный комплимент мне ещё никто не делал.
Руслан намотал прядь моих волос себе на палец и продолжил:
– Твои волосы кажутся живыми, Вера. Как змеи… Они искушают. Небо в твоих глазах говорит: я ангел, не смей думать обо мне. А волосы шепчут: нет, не такой уж я и ангел, думай, думай, думай обо мне.
– Значит, я на самом деле демон.
– Может быть, – Руслан скользнул губами по моей щеке. – Ты переменчива и противоречива, как небо и ветер… Как солнце и земля… Как жизнь… – Прижался к виску, целуя, одной рукой обнимая меня за плечи, а другой… Другая рука делала то, чего мне сейчас хотелось больше всего. – Мой ангел, моя Вера. В твоих глазах свет, но то, как этот свет действует на меня… Ангелы не могут вызывать такие чувства, понимаешь?
Я плавилась, я горела и сгорала в собственном огне. Выгибалась, мечтая, чтобы сильнее, резче, быстрее…
И Руслан подарил мне очередное удовольствие. Какое по счёту? Я давно перестала его вести.
И когда пожар внутри меня почти потух, я, потянувшись, словно кошка, встряхнула волосами.
Змеями…
– Нет… не понимаю… Какие чувства? Покажи…
Наши руки переплелись. В глазах Руслана я видела огонь и беззащитность…
– Демон, – прошептал он, и я засмеялась.
Это слово подходило мне гораздо больше, чем «ангел». Гораздо больше…
Все падшие ангелы становятся демонами, потеряв крылья, которые держали их на небесах.
2
Поздно вечером я ушла. Мне было нужно вернуться домой. Хотя бы для того, чтобы подумать, как я и обещала Руслану.
Тишина… гнетущая тишина, в которой я жила с восемнадцати лет – с тех пор, как родители развелись и завели каждый собственную семью, – вдруг начала тяготить. Могильным камнем ложилась на грудь, свинцовой цепью – на шею.
Жила же раньше так. Почему вдруг стало невыносимо? Почему вдруг стало плохо? Почему начало казаться, что в каждом углу скопилось горе, у которого есть глаза и руки – и оно смотрит на меня своими глазами, хватает своими руками, и тащит, тащит… В уныние.
За три месяца до развода родителей я узнала, что они, оказывается, последние десять лет жили вместе только ради меня, и ждали, пока я вырасту. У папы уже давно была другая семья, и его новая «жена» ждала ребёнка. А мама… несколько лет втихаря встречалась с мужчиной, к которому и перебежала сразу после развода. Принимать в своём доме ещё и её взрослую дочь он не захотел.
«Ну ты же большая девочка, Никуся… – сказала тогда мама. – Ты ведь хочешь жить одна, правда?»
Хотела ли я? Нет.
Они просто не оставили мне выбора.
Уж лучше бы развелись, когда мне было восемь. Узнать в восемнадцать лет, что вся твоя жизнь, всё твоё детство – один сплошной обман… Это очень больно. Это слишком больно.
Но теперь прошло три года, и я давно перестала звонить им обоим. Сама, первая. Мама вспоминала обо мне раз в неделю, папа – и того реже.
И я привыкла к тишине… Точнее, мне казалось, что привыкла.
Как же нам иногда хочется, чтобы нас любили!
Но что делать, если никто не любит?..
Никто.
Кроме Руслана.
В понедельник я встретила его в одном из институтских коридоров. Он сразу взял меня за руку.
Я посмотрела на наши ладони: его была теплой и смуглой, моя – белой и холодной, словно принадлежала трупу.
– Переезжай ко мне, – повторил Руслан.
Где-то рядом кто-то рассмеялся. И этот звук был настолько чужд происходящему в моей душе, что я вздрогнула.
– Не обманывай себя, – прошептала я. – Мне всё равно. Но ты… Ты будешь счастлив, если я просто буду рядом?
Руслан сильнее сжал мою руку.
– Счастье – расплывчатое понятие. Переезжай, не думай ни о чем. Уйдёшь, когда захочешь. Я обещаю, что отпущу тебя.
Мне вдруг захотелось крикнуть: нет! Не надо! Не отпускай меня. Держи, держи изо всех сил! Меня уже отпускали… Все – мать, отец, {он}…
А ты – держи. Держи! Кто-то ведь должен держать…
Чтобы мне было, за кого держаться.
– Хорошо. Я перееду.
Его улыбкой можно было топить лёд и поворачивать реки вспять.
Никто и никогда не улыбался мне настолько радостно.
Как жаль, что первый снег всегда быстро тает. Час назад он ещё лежал, а теперь вместо него на улицах были огромные лужи – словно грязные моря посреди асфальта.
Пока я собиралась, Руслан ждал на улице. Стоял возле одной из луж и разговаривал с кем-то по телефону. Поза его была напряжённой.
Я взяла с собой очень мало вещей. Не потому, что не собиралась задерживаться надолго, нет. Просто мне не хотелось ничего брать. Все вещи были так или иначе связаны с прошлым, а прошлое причиняло мне боль.
Единственное, что я по-настоящему хотела взять с собой – это Агнешку, мою кошку. Но она умерла год назад, а новое животное я так и не завела. Сначала не хотела, а потом оказалось, что у {него} аллергия на кошек.
Увидев единственную коробку с вещами, которую я сама легко вынесла из дома, Руслан очень удивился.
– Это всё?..
– Да, – я кивнула. Улыбнулась его поражённому взгляду и объяснила: – Не хочу тащить прошлое за собой.
Теперь взгляд наполнился пониманием. А ещё – сочувствием, от которого мне вдруг стало неловко.
Хотя Руслан совсем ничего не знал обо мне. Откуда вдруг сочувствие? Нет, конечно, он знал, что я живу одна, что родители в разводе. Но это ведь просто факт, и больше ничего. Он не знал, как первый месяц после того, как уехала мама, я плакала в подушку по ночам. Не знал, как сходила с ума от тишины. Не знал, как я надеялась, что она вернётся.
И про {него} Руслан тоже не знал. И никогда не узнает.
– Пойдём? – спросила я, вручая ему коробку. Он кивнул, забрал её, и мы пошли прочь от места, которое я когда-то называла своим домом.
Я ни разу не оглянулась. Зачем?
– А что за картины у тебя на стенах? – спросила я, как только мы вошли в квартиру Руслана.
Странно, что я вспомнила об этом только сейчас. Меня ведь с самого начала напрягали эти мрачные полотна.
– Мои.
От удивления я запуталась в тапочках.
– Твои?..
Руслан кивнул и взъерошил волосы.
– Ага. Не нравятся?
В его голосе была такая беззащитность, что сказать правду не получилось. Я ей просто-напросто подавилась.
– Почему? Очень… интересные.
Руслан усмехнулся.
– Да уж. Вот и отцу тоже мои картины не нравятся.
Я закусила губу и осторожно спросила:
– А он… сам художник или?..
– Художник, и довольно известный. Игорь Жуков. Слышала, может?
Я покачала головой.
– Мне не слишком нравятся работы современных художников. Они какие-то… не душевные.
– Понимаю. Но душевными-то денег не заработать, Вер. Вот и мой отец говорит, что я занимаюсь ерундой. Что рисовать надо не для себя, а для потенциальной аудитории.
– То бишь, не для души, а для денег?
– Именно.
– А ты учился этому?
– Я художественную школу закончил. Отец настаивал, чтобы я и дальше шёл по его стопам, но я не захотел делать рисование своей профессией.
– Почему?
– Просто видел отношение отца к творчеству. Слишком… материальное отношение, на мой взгляд. И не захотел становиться таким же материалистом. Рисование для меня прежде всего удовольствие, другой мир, куда можно спрятаться от этого.
Я молчала, рассматривая картины.
Спрятаться? Вот в этом? Тёмные цвета, гнетущие тени, уныние, тоска.
– Мне кажется, твой мир даже мрачнее нашего.
Руслан улыбнулся светлой, мягкой улыбкой, которая шла настолько вразрез с его картинами, что казалась какой-то неземной.
– Так только кажется, Вера. Посмотри внимательнее, глубже. Неужели ты не видишь? Тени настолько темны только по сравнению со светом. Сами по себе они – ничто. Видишь?
И тут я будто прозрела.
Свет… Он пробивался сквозь тёмные стволы деревьев, сквозь тучи на небе, сквозь всё, делая остальной мир ещё чернее, а себя – ярче.
– Только в сравнении можно понять, насколько темны тени. Только рядом со светом. Я… называю это надеждой. Каждый раз, когда мне казалось, что всё плохо и в мире нет ничего, ради чего стоило бы жить… Каждый раз, когда я впадал в какое-то волчье отчаяние, когда я доходил до самого дна своей души, в итоге всё оказывалось не так уж и плохо. Появлялся свет надежды. Надежды на то, что когда-нибудь… когда-нибудь всё обязательно будет хорошо.
– Ну да, – я мягко улыбнулась, глядя на Руслана. – Надежда умирает последней.
– Думаю, что это не так. Надежда никогда не умирает.
Я промолчала. Я знала – иногда всё же умирает.
Моя – умерла.
Я подошла к одной из картин и провела ладонью по деревянной раме.
– У тебя не было выставок?
– Нет. Отец говорит, что на эту ерунду никто не пойдёт смотреть. Называет мои картины шизофренической тоской. Утверждает, что их надо сжечь, а мне самому промыть мозги от юношеского романтизма.
Наверное, будь в моей жизни всё по-другому, я бы возмутилась. Но… я знала, что на самом деле подобное отношение со стороны отца – это не так уж и плохо.
Равнодушие гораздо хуже.
– А ты не хотел бы устроить выставку? Показать свои работы не только друзьям и знакомым, но и другим людям.
Руслан взъерошил волосы, и я почувствовала, как в груди стало очень тепло. Мне нравилась эта его привычка.
– Не знаю. Просто… не знаю. Вера…
– Да?
– Я могу написать твой портрет?
Я слегка удивилась. На стенах не было портретов, только пейзажи, но… почему бы и нет?
– Конечно, Руслан. Конечно.
Он начал писать меня на следующий день.
Началось всё с широкой улыбки и внезапного:
– Раздевайся!
Я в это время пыталась сосредоточиться на написании диплома, поэтому не сразу поняла, о чём говорит Руслан.
– Раздевайся! – повторил он и махнул перед моим носом карандашом.
– А… это обязательно? Почему не в одежде?
– У меня есть идея. Для этого одежда не нужна.
– Звучит весьма двусмысленно, – я засмеялась. – Ну хорошо, разденусь.
– Догола.
– Что, и трусы?
– А как же! – мне опять показали карандаш. – Ангелов в трусах не бывает.
Я решила не уточнять, что совсем не ангел – картина-то Руслана, значит, ему виднее.
Он усадил меня на диван, потом долго ходил вокруг и о чём-то думал. В конце концов заставил меня сесть в определенную позу – ноги скрестить, руками закрыть грудь, голову откинуть назад и смотреть на него.
И, конечно, распустить волосы-змеи.
Сидеть в такой позе долго я не могла. Но долго и не понадобилось – Руслан набросал эскиз за два часа.
– Я потом его проработаю и перенесу на полотно, – сказал он воодушевлённо, собирая карандаши. – Тебе больше не понадобится позировать.
– Хорошо, – кивнула я, пытаясь надеть на замёрзшую ступню носок. Руслан остановился, посмотрел на этот процесс странно жарким взглядом, а затем отбросил в сторону очередной карандаш, перехватил мою ногу, стянул с неё носок и… начал целовать пальцы.
Мягко, нежно, но страстно и отчаянно он любил меня там, среди кисточек, красок и карандашей, после того, как нарисовал эскиз к картине, которую позже назовут гениальной.
Я увидела её спустя две недели.
Руслан изобразил меня ангелом. Сидящим на камне ангелом с окровавленными крыльями, белым лицом и сияющими глазами.
Ангел смерти с лицом жизни…
Он словно перенёс частицу моей души на полотно, как Бэзил перенёс частицу души Дориана Грея.
– Может быть, если убить твою картину, умру и я? – улыбалась я, любуясь своими нарисованными волосами. И правда же, настоящие змеи…
– Не думаю. Дориан Грей умер, потому что у него была чёрная душа. А ты светлая.
– Не такая уж и светлая… – пробормотала я, как мне показалось, себе под нос. Но Руслан услышал.
– Такая. Поверь мне. Такая.
Я не верила.
Я знала: когда мы любим, то смотрим на объект своей любви через призму собственных чувств. Именно они раскрашивают нашу любовь в яркие краски и заставляют воспринимать всё радужным, сияющим, светлым…
Я была падшим ангелом. А они, увы, не светлы.
