Текст книги "Ванильный запах смерти"

Автор книги: Анна Шахова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А вам что же, Адель Вениаминовна, отдельно овсянку подавать? – раздраженно спросил Василий и стал с хрустом поглощать листья салата.

Пролетарская вспыхнула и протянула ручку к очередному пирожку.

– Меня очень беспокоит Степан Никитич. Быть может, нужно связаться с его родственниками? – ковыряя вилкой рыбу, сказала себе под нос Травина.

– Я думала об этом. Поговорю с Бултыховым, когда он проснется и немного повеселеет, – сказала Даша и решилась съесть кусочек осетрины. Сколько, в конце концов, можно разнюниваться?

– Все одно к одному! Беда, просто беда, – сокрушенно вздохнул Лева, подкладывая Лике на тарелку зелени. Травина коснулась Левиной коленки, что едва не стоило блюду с салатом опрокидывания на пол: Гулькин всплеснул руками, закашлялся и схватился за стакан с соком.

– Лева, до чего ты неловкий, дерганый! Держи себя в руках, в конце концов! – не преминул сорвать на помощнике накопившееся раздражение Говорун и закричал в сторону кухни: – Феликс Николаич, Ида! Идите обедать с нами! Что уж теперь…

Через пару минут, сняв поварскую шапочку и фартук, к компании присоединился улыбающийся в усы Самохин и за ним смущенная Ида. Даша подумала, что впервые может разглядеть свою работницу без передника и косынки, повязанной до бровей. У Иды были густые, собранные в пучок рыжеватые волосы, молочная кожа и мягкие руки с круглыми локтями. Ситцевый сарафан немилосердно полнил женщину. «Я подарю ей кое-что из одежды. Обязательно», – подумала Даша.

– Ну, что обыск?! Выявил сокрытые улики? – театрально насупив брови, обратился Самохин к Говоруну и стал придирчиво смаковать собственную солянку.

– Да ни черта они не нашли, естественно, – отмахнулся Василий. – Ясно ведь как Божий день, что наш актер актерыч притащил эти цигарки с собой. Экспериментатор престарелый, прости господи.

– Но журналист настаивал, насколько я понял из вчерашних разговоров, на том, что именно здесь, «Под ивой», кто-то снабдил Федотова наркотиком. Пресновато все же… – поморщился повар, пригубив очередную ложку супа и промокнув губы салфеткой.

Постепенно обстановка за столом разрядилась, вкусная трапеза сделала свое дело: раздавались вздохи, недоуменные и насмешливые восклицания.

– Феликс Николаевич, вы о чем?! – воззрился на повара Говорун. – О злоумышленнике, который вместе со всеми сейчас потчуется рыбкой? – Василий дернул рукой, случайно указавшей на Пролетарскую. Вдова выронила вилку и затрепетала.

– Или вы с Идой в кухоньке снадобья варганите убийственные? – Василий демонстративно рассмеялся.

– Да, оригинальная версия, – хмыкнул Феликс Николаевич, накладывая сначала Иде, потом себе осетрины.

– Побойтесь Бога, Василий Иванович, – укоризненно сказала Травина и вдруг, потупившись, пробормотала под нос: – Хотя полиция ведь может заинтересоваться предметом, который всегда стоит на столе – а потом вдруг исчезает? В нужный момент…

Присутствующие замерли в тягостном молчании.

– Вы о чем, Лика? – спросила с недоумением Даша.

– Таинственность напускаете, Анжелика Алексан-на? – хмыкнул Василий.

– Знаете, господа, нам тут самодеятельность разводить не пристало. Все беды оттого, что каждый дилетант лезет не в свое дело. – Адель Вениаминовна укоризненно сверкала очами в сторону Травиной. – Мне мой сын, а он человек не последний в этой стране, поверьте, – вдова с апломбом поправила платочек на шее, – всегда говорит, что проблемы у нас от некомпетентности.

– А по-моему, от ворья, – вздохнул Лева.

– Что кормится при власти, – в тон ему поддакнул Говорун.

– Спасибо за обед и компанию, – громко двинула стулом оскорбленная Пролетарская.

– А десерт? Пирог с вишней? Фирменный Феликса Николаича, – засуетилась Даша, решившая устроить мужу кровавую расправу сразу после обеда.

– Нет-нет, спасибо, Дашенька. Я сыта. Полностью. И вот что я вам скажу. Если бы позволили мне стражи порядка покинуть этот дом, я бы сделала это немедленно! – Пролетарская, гордо подняв элегантную голову, засеменила в дом.

Даша пихнула мужа под столом ногой, и Василий, вскочив, помчался за Пролетарской.

– Адель Вениаминовна, я вас в таком настроении не отпущу! Я хочу вам сказать, что… – далее слова его поглотили деревянные стены.

– Ну как, десерт? – обвела собравшихся растерянным взглядом хозяйка.

– Пирог подам, – буркнула Ида, вставая.

Даша с изумлением отметила, что молочные щеки горничной-кухарки пылали как никогда.

Устроившись на лавочке возле неказистого альпинария, сооруженного рядом с входом в баню, Лева допытывался у насупленной и донельзя сосредоточенной Лики, что она имела в виду за обедом.

– Какой предмет исчез? Я же вижу, что ты говоришь всерьез, – шептал Гулькин в лицо Травиной, брызгая слюной.

– Левочка, мне надо подумать. Просто подумать и, может быть, поговорить с одним человеком.

– Ну с каким, с каким человеком?! Что ты темнишь? А вдруг это опасно? Я бы никогда не подумал, что ты такая упрямая!

Лика, улыбнувшись, посмотрела в глаза Гулькина.

– Да, я упрямая. Хоть кол на голове теши – говорит моя мама. А разве плохо иметь характер и принципы?

– Прекрасно, – прошептал Лева и вдруг, подавшись вперед, приник губами к ее губам.

Лика мгновенно обхватила Леву руками что есть мочи.

В этот момент на тропинке, ведущей к дому, в нерешительности остановилась невысокая белокурая женщина с дорожной сумкой в руке. Люша Шатова, оценив страстность поцелуя влюбленных, постаралась бесшумно ретироваться. Но ее все же заметили, и Лева, отпрянув от Лики, вскочил.

– Простите, вы… вы журналистка? – Он решительно направился к сыщице.

– А?! Почему? – изобразила недоумение Люша. – Я – Дашина сестра. Троюродная. Мы с ней созванивались, и она пригласила меня погостить, а что, собственно…

– А-а… Ну тогда пойдемте в дом, Даша у себя, видимо. Она с квартальным отчетом мучается. Бухгалтер уехала в Турцию и забросила все дела. Страшно безответственная особа, – вы, кстати, не сильны в бухгалтерии?

– Нет, я учительница музыки.

– А-а, так вы коллеги с Анжеликой. – Лева церемонно указал на Травину.

– Здравствуйте! А я воспитательница детского садика. Вы не в саду работаете? – Лика протянула Юлии руку и широко улыбнулась.

«Выглядит милой и искренней. И “Ромео” ей под стать», – подумала Шатова, пожимая пухлую ладошку Травиной.

– Нет, я даю частные уроки игры на фортепиано. Меня зовут Юля.

Лева, подхватив Люшину сумку, помчался в дом, а женщины медленно пошли к террасе.

– Вам Даша не рассказывала, видимо, о трагическом происшествии? – спросила Травина.

– Конечно, рассказывала! И даже отговаривала от поездки. Но я решила, что нужно их с Васей поддержать.

– Да, они, безусловно, в унынии по поводу своего бизнеса. Боятся, что дурная слава об «Иве» распространится и отпугнет клиентов.

Собеседницы сели в кресла на террасе.

– А что думаете по поводу происшедшего вы, Лика? – Юля постаралась изобразить женское безудержное любопытство.

– Я думаю, что каждый, в конце концов, получает по заслугам, – жестко ответила Травина.

– Вам не нравился покойный актер? – Шатова испытующе рассматривала воспитательницу.

– Скажу так. Чем больше я его узнавала, тем меньше он мне нравился. Курение смертоносной травы окончательно завершило довольно… мм… демонический образ. Ну вот скажите, Юля, вы бы стали пробовать зелье, если бы вам предложил его малознакомый мужлан?

– Я бы не стала пробовать его даже в случае предложения доброй знакомой, – рассмеялась Люша. – А этот журналист вам тоже малосимпатичен? Считаете, что косячки он привез?

Лика скривилась.

– Не знаю. Две извилины, гора мышц. Впрочем, не хочу я никого судить. Слишком мало знаю этих людей. Бог с ними.

– Но вы убеждены, что это была трагическая случайность?

К сожалению, ответить Травина не успела, так как на террасе появилась взволнованная и улыбающаяся Даша, а за ней – насупленный Василий.

– Юленька! – с радушием кинулась, раскрыв объятия, хозяйка к сыщице.

– Дашенька! – в тон ей пискнула Шатова, и женщины обнялись.

– Добрый день, – холодно кивнул Люше Василий.

– Пойдем скорей, я покажу тебе твою комнату и накормлю. – Даша потащила «сестру» в дом.

– Ле-ева! – завопил Говорун.

Когда на террасе появился Гулькин, хозяин распорядился о сиюминутной партии в бильярд.

– Да у меня еще в подвале с вентилями… – начал было отнекиваться Лева, но Василий прервал его:

– Шут с ними! Полчаса погоды не делают. Мне необходима разрядка. Ну не напиваться же? – с мольбой посмотрел на помощника Говорун, и Лева поплелся за ним в холл к бильярдному столу.

«Очень странная реакция на родственницу. Очень…» – подумала Лика, глядя вслед Василию, и медленно пошла к воротам, решив немного прогуляться вдоль реки. Ей требовалось принять решение.

Глава третья
Смотр персонажей

К вечеру свежий ветерок затих, воздух набряк, и над отелем повисло душное марево: жара брала реванш. У ворот по-прежнему дежурило несколько машин – самые стойкие из журналистов надеялись на новые сенсационные сообщения в «деле Федотова». Впрочем, служители пера и фотоаппарата умерили пыл и больше не вторгались на суверенную территорию, перелезая через забор. Видимо, новенькая грозная табличка на входе, оповещавшая об уголовном наказании за проникновение на частную территорию, вкупе с дежурившей у ворот машиной ППС сделали свое дело. Полицейские несли вахту два дня: на третьи сутки, когда накал страстей пошел на убыль, дозор убрали.

Внешне в «Под ивой» царили покой и тишина. На несколько минут во дворе показался Лева, чтобы протянуть булькающий шланг к клумбе с лилейниками. От двери черного хода, ведущей в кладовые и сверкающую операционной белизной кухню, раздавалось негромкое постукивание ножа: Феликс Николаевич затевал жаркое из телятины с грибами. На крыльце появилась заспанная, с отлежанной щекой Ида Щипкова и, водрузив на перильца половик, начала его лениво выбивать. Неожиданно внимание горничной привлек шум у ворот: хлопанье автомобильных дверей и настойчивый крик:

– Один вопрос, госпожа Абашева, один вопрос!

Спустившись по ступенькам, чтобы получше разглядеть центральную тропинку, загороженную кустом сирени, Ида, разинув рот, замерла, как в игре «Море волнуется». Она олицетворяла собой фигуру «Теннисист, испугавшийся призрака» – только вместо ракетки в размахнувшейся руке сжимала пластиковую выбивалку. А по тропинке вышагивал отнюдь не призрак, а Зульфия – она крутила перед собой сумочку «Луи Виттон», выпачканную чем-то неудобоваримым, и душераздирающе фальшиво пела. Заколка на ее каштановых кудрях отсутствовала, и волосы частично стояли дыбом, частично смиренно обвисали – влажные и спутанные. На правом бедре красотки шифоновое платье было разорвано. Впрочем, самое неожиданное представлялось ниже: казалось, Абашеву кто-то макнул ногами в бочку с тиной омерзительного буро-зеленого цвета.

– Как упоительны в России вечера – ыа-ыа-ыа!! – вдохновенно завывала литераторша, сжимая в свободной от сумочки руке незримый микрофон.

– Дядь Феликс! – позвала Щипкова.

На крыльцо вышел Самохин и, оценив яркое зрелище, философски присвистнул:

– Вот что такое стресс.

– Не учите меня жить – лучше помогите сексуально! – Зуля заметила наблюдателей и замахнулась в их сторону многострадальной сумочкой.

– Она пьяна, как сапожник, – вынес вердикт повар и пошел навстречу Абашевой.

– Представьте – меня даже не пустили в таксо́! – отвесила клоунский поклон Зуля смеющемуся Феликсу Николаевичу. Он, погрозив мощным кулаком репортеру, неустанно щелкающему фотоаппаратом, просунутым через прутья ворот, попытался подхватить литераторшу под локоть.

– Где вы так испачкали ножки?

– Ножки?! Да я всей плотью завязла в лесном болоте! Тут куда ни пойди – всюду на болото наткнешься. Босоножки подарю Травиной. Ей к фамилии хорошо зеленое… Меня засосала опасная трясина! – вдруг перешла на новую песню Зуля.

– Кондуктор, нажми на тормоза, – допел за нее звучным баритоном Самохин. – Пойдемте отдыхать, Зульфия, как по отчеству?

– Фархатовна! – гордо изрекла Абашева и вдруг, резко остановившись, погрозила повару грязным пальцем: – Покой нам только снится. Так и передайте этому недотравленному папарацци! Покоя не будет ему ни на этом свете, ни на том! – Зуля пророчески расширила безумные хмельные глаза и стала заваливаться на Самохина.

В эту минуту на помощь товарищу выбежал из дома Лева, и мужчины, подхватив под руки обмякшую и надумавшую всплакнуть литераторшу, повлекли ее к входу.

– Тута не только запьешь – совсем чиканёшься, – сокрушенно высказалась себе под нос Ида и, остервенело тряхнув половиком, скрылась в подсобном помещении.

Даша с Люшей наблюдали сцену «возвращения блудной Зульфии» с балкончика на втором этаже, из номера сыщицы. Они попытались подступиться к литераторше с сочувствием и предложением помощи, а Люша даже предприняла попытку спровоцировать Абашеву на откровенность, почти закричав:

– Вас кто-то обидел?!

На что прищурившаяся Зуля качнулась свирепо в сторону незнакомой, а значит, опасной тетки и лаконично послала ее по небезызвестному трехбуквенному адресу.

Уложив отмытую Абашеву в кровать, заговорщицы заперлись в номере Шатовой. Они сидели на кровати и тихо переговаривались. Прежде всего Дарья поведала историю приобретения отеля и только после этого в красках рассказала о смерти актера. Внимательно выслушав и не упустив ни одной детали, Юлия стала обдумывать тактику поведения и план своих действий.

– Считаю, никаких мудреных родственных связей придумывать не будем. Наши матери – двоюродные сестры, москвички, – почти не общаются. Ну а мы изредка видимся, – рассуждала Люша. – Я вообще думаю, что на эти темы никто с нами разговаривать не станет. У всех голова другим занята.

– Конечно, – сникла Орлик, отвернувшись от Шатовой.

– И давай уже окончательно перейдем на «ты». Иначе рано или поздно собьемся, – предложила Люша.

Даша кивнула, и Шатова спросила, коротко рубанув перед собой рукой:

– Итак, почему ты убеждена, что смерть Федотова неслучайна?

Орлик слегка пожала плечами.

– Я не убеждена. Это нерациональное чувство. Вернее, предчувствие. Опасность… Она может исходить от любого человека, находящегося тут. Мне подозрительны все! Даже святая Лика Травина, которая вдруг заговорила загадками.

– А что она сказала?

Даша помедлила, вспоминая:

– Один предмет есть… Нет-нет! Предмет стоял, а потом исчез. Может ли это заинтересовать полицию? Понимаешь, она будто обращалась к кому-то, кто может понимать ее туманную фразу.

– Шантажировала?

– Скорее, предупреждала.

– Ладно! – хлопнула себя по коленям Люша, поднимаясь. – Спасибо за список всех присутствующих в доме и их краткие характеристики. Это я должна осмыслить до ужина, – сыщица взяла со столика листок, написанный Дашей от руки.

– Во сколько ужин? Думаю, первые выводы я смогу сделать, посмотрев на всех за общим столом.

– Ужин в восемь. – Даша взглянула на часы и вскочила, охнув: – Уже почти семь! Я совершенно забросила дела. Василий, наверное, разорвет меня.

Она кинулась к двери.

– Ты так боишься своего мужа? – Люшина фраза, произнесенная подчеркнуто жестко, остановила Дашу. Она повернулась к сыщице и сказала, горестно хмыкнув:

– Да ни капельки. ЗА НЕГО я боюсь.

– Тебе бы хотелось бросить это все?

– Конечно. Меня не покидает ощущение игры, театра, который рано или поздно кончится. Впрочем, скорее, рано: ведь мы почти разорены! Но одно дело – остаться нищими, нам к этому не привыкать, и другое – отдать за все это жизнь. – Орлик затравленным взглядом окинула комнату.

– Этого мы не допустим! – уверенно сказала Юлия.

Дарья, вздохнув, вышла.

Изучив список и сделав напротив некоторых имен краткие пометки, Люша, откинувшись на стуле, придирчиво осмотрелась по сторонам: бревенчатые стены благоухали здоровым древесным запахом и сверкали новизной. Именно новизна и незатертость интерьера импонировали любительнице комфорта больше всего: янтарь дощатых полов, добротная, но изящная светлая мебель классического стиля, элегантные шторы кремового цвета и пледы им в тон, безукоризненно работающие запоры на дверях, розетки и кондиционеры. И ни пятнышка или потека в ванной, ни сантиметра необихоженного пространства. «Наверное, самое сложное в этом бизнесе – держать все на безупречном уровне годами», – подумала Люша, выходя на балкон. Она попросила Дашу поселить ее в номере, откуда «лучшего всего наблюдать жизнь гостиницы». Поэтому сторона ей досталась южная, смотрящая на вход и террасу. По центру шла плиточная дорожка к воротам, слева расположился теннисный стол под накинутой на массивную арку сеткой «под вьюн». Справа, на солнцепеке, – сумбурная клумба и лавочка под отцветшим кустом жасмина. От левого угла дома, где находились кухня и подсобки, к правому, на террасу, сновала Ида с посудой в руках. Приготовленное жаркое насыщало густой вечерний воздух ароматом дорогого ресторана: смеси оливкового масла, приправ и мяса. Хвоистый запах доносился от лиственницы и двух елей, растущих у забора, в левой части, и скрывавших отель от посторонних глаз. Правее, от крохотного пятачка для машин, тропинка вела к реке, не видимой за разросшимся смешанным подлеском. Сам лес словно обтекал гостиницу с двух сторон изумрудно-антрацитовой гладью. Если бы не шаги горничной и едва слышное копошение в соседнем номере, тишину этого места Люша назвала бы совершенной. И все же она остро чувствовала, что в «Под ивой» витает незримое, но тягостное напряжение.

И еще ее живо занимал вопрос сохранности собственной машины – любимицы «Мазды». На территории отеля места для стоянки не нашлось, поэтому авто постояльцев были припаркованы в полукилометре, за забором непрезентабельной мастерской и мойки, охраняемой двумя рыжими кабысдохами – лохматым сонным кобелем и запуганной безухой сукой, ожидавшей очередное потомство. Впрочем, деловитый мастер, принимая от Люши купюры, заверил, что никаких неприятностей с машинами гостей нет и быть не может:

– Такая уж репутация у Говорунов, – произнес он загадочную фразу и для убедительности цокнул языком и закатил глаза.

Люша решила придерживаться образа любопытной экзальтированной дамочки. Одинокой и романтичной музыкантши. Отсутствие семьи позволяло не концентрироваться на подробностях личной жизни, а обратить естественную любознательность тетки на перипетии в судьбе ее «родственников». Соответственно образу была подобрана одежда – летящие, струящиеся силуэты. На даче нашлась подаренная Светкой невообразимого цыплячьего цвета туника, а за платками и парочкой платьев пришлось заезжать в московскую квартиру. Из недр столичного шкафа также были извлечены золотые босоножки, купленные на распродаже в порыве творческого экспериментаторства. Как оказалось, и такие порывы могут принести полезные плоды.

Освеженная душем, ярко накрашенная сыщица в желтушной хламиде, повязав голову алым платком, подняла перед зеркалом руки, унизанные браслетами, слегка приоткрыла губки и пошире распахнула глаза. Да, удостоверилась Люша, кричащий образ творческой exalte получился убедительным. Последний штрих, сверкающие босоножки, должны сразить публику наповал. Что и произошло.

Появление нового персонажа явно оживило унылую обстановку ужина. Пролетарская бурно интересовалась столичными новостями – будто здешняя «заимка» была лишена благ цивилизации в виде телевизора и газет. Лика отдала дань восхищения «чудненьким туфелькам», и даже Бултыхов, нашедший в себе силы выйти к ужину, по-джентльменски подливал воду и вино в бокалы новенькой. Впрочем, Шатова недолго удерживала внимание публики: конкурировать с восхитительной телятиной вряд ли бы кому-то удалось. Трапезничали снова по-семейному. Даша, подхватив Васин обеденный почин, вновь пригласила повара и горничную к столу: ведь Люша за ужином намеревалась присмотреться ко всем, находящимся на территории отеля.

Самохин.Основательный, добродушный, по-видимому, щедрый и не без чувства юмора. Впрочем, ласковый прищур глаз, улыбка в усы казались по временам какими-то приклеенными. В то же время Люша почувствовала в Феликсе Николаевиче неподдельный мужской интерес к своей персоне. Вот Лева Гулькин, сидящий справа от Самохина, и не посмотрел в сторону сыщицы. Ну, разве только когда она появилась этакой шамаханской царицей. Глянул, потаращился и потерял интерес. Вася, который сидел с Люшей на одной стороне стола и, слава богу, не мог выражать глазами свои чувства к непрошеной гостье, вообще источал агрессивные флюиды и пытался игнорировать ее. А Феликс Николаевич исподтишка ощупывал взглядом новенькую, встречаясь с ней глазами, опускал свои, тушуясь. «В принципе это неплохо, – подумала Юлия. – Что-нибудь толковое можно будет вытянуть у разнеженного дядьки».

Гулькин.Конечно же, влюблен в Лику. Все льнет к ней, что-то шепчет. Чуть не кусочками мяса с вилочки кормит. Это не очень хорошо. Ослеплен своим чувством, вряд ли внимательно следит за происходящим. Впрочем, он производит впечатление человека добродушного и бесхитростного. Не обманчива ли эта нарочитая простоватость?

Травина.Под стать Леве: открытая, несколько комичная. Но совсем неглупая. Совсем. Тут можно говорить о простоте, которая не только не хуже воровства, а еще и насторожить должна. Не разыгрывает ли толстуха какую-то роль? «Я же вырядилась умышленно пугалом. Может, и эти блестящие оборочки вокруг мясистой шеи – продуманный образ? Нет, это уже хитромудрость какая-то. У Лики нет вкуса – и ничего больше. Что же теперь, всех теток, на которых одежда смотрится «как седло на корове», подозревать в злом умысле? К тому же она проявила в первом разговоре прямоту и жесткость. Но что стоит за фразой о пропавшей вещи? Тут беседу выстроить нужно особым образом. И сделать это как можно скорее».

Пролетарская. Адель Вениаминовна сидела напротив Люши и, оттопырив наманикюренные мизинчики, мелко членила в тарелке телятину. «Вот типичный образчик дамы, приятной во всех отношениях. Понятие приличия для таких – альфа и омега, король и бог». Божий одуванчик напомнила Шатовой ее соседку по подъезду – ухоженную старушку, не умевшую повышать голоса, но как-то невзначай оттяпавшую квартиру у сестры, которую поместили «с должным уходом» в психоневрологический интернат. «Бабка может быть очень полезна. Такие все примечают и всему дают оценку».

– Спасибо, Адель Вениаминовна, я уже отдала дань бесподобной баклажанной закуске, – расплылась в улыбке Люша на протянутую Пролетарской салатницу.

– Аджап-сандал! Так это блюдо называется, Юленька, – пропела вдова.

– Еще одно бесподобное творение Феликса Николаевича, – кокетливо стрельнула глазками в повара Шатова.

– Ну-у, тут не обошлось без другого мастера на все руки. Лев Зиновьевич подсказал забавный штришок. Не скромничай, Лева, не тушуйся, – подбодрил Самохин зардевшегося Гулькина.

– А я и не… Я вообще предлагаю тост! – Лев вдруг решительно поднял руку с бокалом красного вина. – Траур трауром, но жизнь, господа… э-э, несмотря ни на что… Она…

– Она продолжается, Лева! – подсказал Говорун.

– Ну да. Это понятно. Но вот Феликс Николаевич сказал – мастер. – Гулькин отстранился от заботливой руки Лики, которая будто хотела чем-то помочь оратору. – Вот за мастеров, за людей дела. Мне, быть может, трудно так вот сразу выразить мысль, но я глубоко убежден, что человек ценен своей нужностью, умением что-то делать по-настоящему. Хорошее, полезное.

– Браво, Лева! За людей дела. Виват! – чокнулся с Гулькиным, приподнявшись, Василий.

– Да-да, хватит уныния. Работать, господа, работать надо, – с воодушевлением замяукала Пролетарская, чокаясь со стаканом минералки Бултыхова.

– Правильно, Левочка, ты молодец. Делай что должно, – вступила Травина.

– И будь что будет, – вздохнул справа от Люшиной щеки Степан Никитич.

Он сидел рядом с Шатовой в торце стола. Бледный, с отстраненным лицом, потухшими, обращенными в себя глазами. Клевал салат и пил минералку.

Вновь за столом установилась тишина. Но напряжение явно спало. Все с воодушевлением продолжили трапезу. А сыщица, решившись на мягкий бри с «Пино Нуар», погрузилась не только во вкусовые оттенки деликатеса, но и в свои наблюдения.

Бултыхов.Никаких мотивов. Пытался сбежать от гнета одиночества и болезни в «Под иву». Впрочем… А месть? Перед смертью, когда нечего терять, отомстить обидчику! Что известно о связи Федотова и Бултыхова? На людях не общались. А в действительности? И доступ к наркотикам у врача может быть. Хотя… к лекарствам – да. А к героину? «Наметить беседу на завтра», – решила Люша.

Дарья и Василий. Подозревать заказчицу – идиотизм. К тому же она казалась Люше необыкновенно симпатичным человеком. А вот Говорун… Контакт с ним пока совершенно невозможен. И эта демонстративная нервозность – суть характера или знание о преступлении? Приходится и его держать под подозрением. Не отвергая, впрочем, версию о Василии как о главной жертве злого умысла неких сил, стремящихся отобрать отель у супружеской четы.

Ида Щипкова. Забитая, бессловесная, темная. На первый взгляд. Но за этой тихостью может стоять железный характер. А уж если такие люди попадают под чье-то влияние! К примеру, человека, которого они любят? Ида может быть беззаветно предана дяде. А может быть влюблена… да хоть в Василия! Или в покойного Федотова?!!

– Добрый вечер! – хрипловатый женский голос вывел сыщицу из задумчивости.

Зульфия появилась на террасе в темных очках, с гладко зачесанными волосами и в скромном, по ее меркам, льняном платье чуть выше колен. Она, конечно, не успела протрезветь до конца, но выглядела вполне свежо.

– Зуленька, вот здесь вам будет очень удобно, – вскочил навстречу гостье Василий и стал выдвигать стул в торце стола рядом с Идой и Самохиным. Место Абашевой занимала Люша, и Зуля, помедлив, прошествовала на левую сторону.

– Проснулась, а в окно льются искусительные запахи. Волчий аппетит почувствовала. Нет, вино я сегодня пить не буду, благодарю, – хмыкнула Абашева на протянутую к ее бокалу руку повара с бутылкой «Лыхны».

– Это неприлично вкусно, – выдохнула литераторша, распробовав первый кусок жаркого. – Не смейте на меня так смотреть, Степан Никитич! Будто подглядываете за интимной сценой.

Абашева ела с отменным аппетитом, но и это у нее получалось стильно. И наблюдать за ней хотелось не только влюбленному Бултыхову.

Адель Вениаминовна горестно вздохнула, будто сетуя на несовершенство человеческого общежития, и сухо поинтересовалась:

– Что ваш друг? Поправляется?

Зуля беспардонно проигнорировала вопрос и, спустив на кончик носа темные очки, посмотрела внимательно на Бултыхова, который сидел на другом конце стола аккурат напротив нее.

– А что с вами случилось, товарищ подполковник? Что за трагизм в лице?

Все вдруг заговорили одновременно и нарочито беспечно. Лика Травина, повернув лицо с пронзительным взглядом к Абашевой, прошептала:

– Помолчите вы! Он серьезно, смертельно болен. И это выяснилось несколько часов назад.

– Наркотики колет от болей, – вздохнул Самохин, подливая Зуле воды.

Абашева замерла, сняла очки – она оказалась девственно умытой – и с тревогой посмотрела на Бултыхова.

Степан Никитич тяжело поднялся, буркнул что-то в адрес хозяйки и медленно пошел в дом. За ним поднялись и повар с горничной. Пора было сервировать десертный стол.

Абашева.Несмотря на кажущуюся инфернальность, она нравилась Люше. «Конечно, тут и страсти, и неумеренное самомнение, и истеричность. Но она, судя по всему, тетка искренняя. Такая не отраву будет подсовывать а, скорее, по горлу ножом полоснет в порыве гнева. А потом каяться в монастырь уйдет. Но оттуда ее выгонят за строптивость, и она закончит свои дни на Курском вокзале: замерзнет, упившись. Или, наоборот, в Ниццу укатит с подвернувшимся чинушей средней руки, каким-нибудь сыном Пролетарской».

– Ты что-то поскучнела, Юль? – наклонилась к Люше Дарья.

Шатова вздрогнула и выпустила из руки тяжелый нож, который, оказывается, сжимала, воображая «будущее» Зульфии.

– Задумалась что-то. Вернее, расфантазировалась, – улыбнулась она. – Слушай, я у вас тут жиром заплыву.

Даша рассмеялась:

– Движение – гарантия стройности. Больше прогулок, плавания, тенниса. Да и бильярд неплох.

Шатова, потупившись, процедила:

– Необходимо организовать прогулку с Ликой.

– Господа! – крикнула Орлик, хлопнув в ладоши. – Кто намеревается прогуляться после ужина? В скребл мы с Василием из-за неотложных дел сегодня сыграть не сможем, увы, Адель Вениаминовна.

Пролетарская с неудовольствием покачала головой.

– Быть может, вы, Лика, покажете окрестности моей сестре? Если, конечно, не намерены отдохнуть? – мило улыбнулась Травиной Дарья.

Но Травина заупрямилась:

– Я не планировала прогулку, Дашенька. Хочу прилечь – страшно болит голова и слабость что-то накатила. Может, Адель Вениаминовна? – Она смущенно покосилась на Пролетарскую.

– Ну нет! За день ноги и так устали, – махнула рукой вдова. – Выберу комедию на диске и посижу в холле перед телевизором. Если, конечно, кому-то не приспичит шары катать с грохотом. – Это было произнесено мученическим голоском.

На пудинге и кофе с мороженым все снова примолкли.

– А я тоже с удовольствием посмотрю какую-нибудь комедию! День выдался суматошный – вечер проведу в покое, – скорректировала свои планы сыщица, отодвигая пустую розетку. Пломбир с фруктами и кешью оказался изумительным.

«Ничего. Растормошу сначала бабку, а к Лике можно будет и попозже заглянуть. Предлог придумаю», – решила она.

Поднимаясь из-за стола, Адель Вениаминовна просеменила к Лике, что-то с улыбкой шепчущей Гулькину, и негромко произнесла:

– Ну, все в силе? Как договаривались? – и цековская вдова заговорщически подмигнула Травиной.

– Да-да, я все уже сделала. Можете убедиться, – в ответ подмигнула Лика.

«Господи помилуй, еще и тайны! Тандемы и коалиции…» – раздраженно подумала Шатова и побрела в дом.

За барной стойкой хлопотали Василий и Лева. Хозяин стоял на стуле, лицом к полкам, и наводил порядок на самом верху. Гулькин копался внизу, шурша упаковочной бумагой.

– Рюмочку мадеры «Массандра»? – скривился Говорун при виде Люши, севшей на хлипкий барный стул. – ТВОЯ сестра очень ценит, как ты помнишь.

– Здесь наши вкусы совпадают. Не откажусь! – очаровательно улыбнулась «родственница» в ответ.

Василий спрыгнул со стула, сполоснул под крохотным краником руки и взял с полки бутылку.

– Знаешь, Вася, – доверительно произнесла Люша, пригубив рюмочку и скривившись: мадера обожгла горло. Может, она и хороша, но сыщица ничего крепче сухого вина не пила – засыпала, как от анестезии: мгновенно и крепко. – Меня кое-что беспокоит.

– Неужели?! – театрально поднял брови Говорун.

Люша, сжав губы, выразительно покосилась на выход.

– Лева, закончишь тут, загляни к Дарье, помоги с отчетом.