Текст книги "Клык Фенрира"

Автор книги: Анна Одувалова

Соавторы: Марина Голубева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

От усердия парень даже вспотел, но работа все же продвигалась. И вот, когда он выводил очередную закорючку, которую Сен-Жермен называл руной, сзади раздалось сдавленное хихиканье. Алексей насторожился. За спиной, у книжного шкафа что-то шуршало и скреблось. И смеялось. Молодой человек замер и прислушался. За окном шумел давно проснувшийся город: гремели по мостовой колеса телег, с верфи раздавался стук топоров и перебранка рабочих. Почти догоревшие свечи чадили и потрескивали. Хихиканья больше не было слышно, но тревожило ощущение тяжелого взгляда в спину, от которого заломило затылок. Алексей, замирая от страха, повернулся.

У книжного шкафа сидел большой серый кот и увлеченно вылизывал хвост, скребя когтями по паркету. Молодой человек облегченно выдохнул:

– Ну, ты и напугал меня, котяра!

Кот отвлекся от своего занятия, уставился на парня большими желтыми глазищами и выдал гортанное «Мяу!», в котором явственно слышалась вопросительная интонация.

– Это ты сейчас хихикал? – спросил Алексей, не ожидая, конечно, ответа, а просто чтобы избавиться от чувства страха.

– Мяу, – утвердительно заявил кот и кивнул.

Молодой человек удивленно потряс головой, потер глаза и подумал, что с усталости чего только не померещится. Раньше никаких котов в доме Сен-Жермена он не встречал, если, конечно, не считать кота из странного «волчьего» сна. Алексею показалось, что у шкафа сидел именно этот кот, но с уверенностью он утверждать не мог, так как в котах не особо разбирался.

Зверь никакой агрессии не проявлял. Он со вкусом зевнул, обнажив острые, как иголки, клыки, потянулся и прыгнул на стол, проехав лапами по гладкой столешнице. Стопка чистой бумаги с шелестом полетела на пол.

– Ах ты, скотина! – возмущенно воскликнул Алексей. – Чего творишь-то?!

Парень торопливо убрал из-под кошачьих лап кусок пергамента и почти законченную копию. Кот на «скотину» не обиделся, добродушно мурлыкнул и улегся на краю стола, наблюдая за Алексеем.

Молодой человек, искоса поглядывая на пушистого гостя, закончил работу и стал внимательно изучать картинку, сравнивая копию с оригиналом. Не дай бог, где напутал, граф потом переделывать заставит, да еще каких-нибудь гадостей наговорит. Кроме непонятных рун на картинке был изображен большой крест с расширяющимися концами. Он возвышался на холмике, очень похожем на могилу, под крестом начинались ступеньки, которые вели к лабиринту. Рядом с холмиком совершенно по-детски был нарисован человечек с растопыренными ручками-ножками, а в начале лабиринта – фигурка какого-то животного. Во всяком случае, имелись четыре лапы, хвост и торчащие уши. Больше всего зверь походил на собаку или волка. Что все это означало, было совершенно непонятно, а вот крест Алексей помнил. Где-то он уже такой видел.

Кот неслышно подошел на мягких лапах, ткнулся мордой в плечо и замурлыкал. Алексей машинально его погладил, мурлыканье стало громче и теперь напоминало работающий на холостом ходу трактор. Только какое-то странное это было мурлыканье, в нем звучало что-то отдаленно знакомое: «Увор-р-р, увор-р-р, трувор-р-р…»

– Трувор! – осенило Алексея. – Конечно, это же Труворов крест на старом кладбище по дороге на раскоп! Котяра, ты-то откуда это знаешь!

Молодой человек повернул голову, чтобы повнимательнее рассмотреть странного кота, но никого не увидел. Он растерянно покрутил головой, заглянул под стол, позвал: «Кис-кис!» Но пушистый гость исчез. Алексей некоторое время посидел, соображая, откуда мог взяться и куда потом исчезнуть кот, умеющий так необычно мурлыкать, а затем увидел на столе аккуратно сложенную стопку чистой бумаги, которую за несколько минут до этого рассыпал таинственный зверь. Можно было подумать, что все это привиделось, если бы не царапины, оставленные на столешнице кошачьими когтями.

Чувствуя себя совершенно одуревшим от всяких странностей и чудес, Алексей решил не ломать голову и улегся спать прямо в библиотеке на небольшом мягком диванчике. Подниматься к себе в комнату не было сил.

Когда граф возвратился в библиотеку, Алексей уже спал, свернувшись клубочком на маленьком диване. На столе лежала сделанная молодым человеком копия карты. Сен-Жермен внимательно сравнил ее с рисунком викинга, удовлетворенно хмыкнул и поднялся в свой кабинет.

Удобно устроившись в мягком кресле за столом, граф развернул бумагу и задумчиво пробормотал:

– Картинки… Ну, не совсем уж картинки. Кое-что интересное здесь все же есть… Так, сначала переведем то, что тут доблестные викинги насочиняли… Вот, черт, совсем позабыл футарк! Сказывается долгое отсутствие практики.

Граф сокрушенно покачал головой и, открыв шкаф, начал перебирать папки с бумагами. Проводя достаточно времени в одиночестве и никого не посвящая в свои тайны, Сен-Жермен, как многие исследователи, любил разговаривать сам с собой. Это помогало разобраться в мыслях и выстроить упорядоченную теорию. А какие могут быть научные изыскания без солидной, логически выстроенной теории?

Граф наконец нашел нужную папку с документами и, разложив их на столе, начал внимательно просматривать. Странная это была подборка: белые листы линованной бумаги, исписанные мелким почерком, вперемешку с обрывками желтого пергамента, кусками папируса с иероглифами и клочками какого-то уж совсем странного материала, напоминавшего рыбью кожу. Найдя нужный «документ», граф углубился в его изучение, периодически делая пометки на копии с «архива викинга». Через некоторое время он устало потер глаза и удовлетворенно сказал:

– Ну вот, надпись мы перевели. Только что это нам дало? Ох, и любили же древние затейники туману напустить, а тут еще и скандинавские скальды с их аллегориями. Поди разберись во все этих символах.

Переведенная надпись сложилась в строки странного стихотворения:

 
Клен доспехов гордый,
Это – вход в Вальгаллу.
Ясень мудрых мыслей
Здесь бесславно сгинет.
Только сын Фенрира
Дар отца получит.
 

– Так, ну все не так уж сложно, – продолжал рассуждать Сен-Жермен, – «клен доспехов гордый» – это, естественно, воин, для которого тут вход в рай – Вальгаллу. Это не радует, туда мы пока не торопимся. «Ясень мудрых мыслей» – это, скорее всего, мудрец или волхв. Но он тоже «здесь бесславно сгинет». Н-да… совсем не весело. А вот последние две строчки дают определенную надежду. «Сын Фенрира» – это оборотень, что ли? И где же его взять? Это проблема… Неправильная какая-то виса [5]5
  Виса – восьмистишие, подобие заклинания на удачу или во здравие. ( Прим. редактора.)


[Закрыть]. Почему вместо восьми строк только шесть? Это так и задумано или две где-то потерялись? Но самое главное, непонятно, где находится крест. Вот не мог уважаемый предок не менее уважаемого рода Воронцовых подробную карту составить!

Задумчиво подперев голову рукой, Сен-Жермен какое-то время разглядывал изображенный на листе крест с расширяющимися концами, чем-то похожий на мальтийский, только более вытянутый. Судя по тщательно сделанному рисунку, крест был, скорее всего, каменный. Такие могут ставить на могилах, да и холмик, на котором стоял крест, подтверждал догадку. Только вот чья это могила и где находится? Граф вздохнул, проворчал: «Нужна дополнительная информация» – и направился к зеркалу.

Некоторое время он внимательно рассматривал узоры на раме, затем легко коснулся нескольких фигур и произнес фразу на странном каркающем языке. Зеркало покрылось мелкой рябью, и его поверхность затянул белесый туман. Граф на минуту задержал дыхание, вглядываясь в дрожащую дымку, затем шагнул в зеркало и исчез.

Волчья доля

Глава 8

Алексей проснулся ближе к полудню на неудобном диванчике в библиотеке. Все тело ломило, голова болела, а ногу и вовсе свело. Молодой человек совершенно не выспался, но решил перебраться к себе в комнату: спать на кровати намного удобнее. Позевывая, Алексей похромал в коридор, пытаясь на ходу руками размять икру, в которую словно впились сотни иголок. В нелепой позе, чертыхающегося и всклокоченного, его и нашел Семен.

– А, вот, барин, вы где! – обрадовался старый солдат. – А я ищу, почитай, уж пятнадцать минут, так бы и не догадался, куда вы подевались, если бы граф не велел в библиотеке глянуть.

– А что случилось-то? – еще раз, не удержавшись, зевнул Алексей и потер глаза руками. – Я это, дядя Семен, спать хочу, если ничего срочного, может, позже?

– Дык как это – ничего срочного? Господин граф специально к вам портного вызвал, сказал, самого приличного, что есть в Санкт-Петербурге. А то вечером в люди собираетесь, а вам и одеть нечего.

– Мне вот прямо сейчас идти и мерить парадные костюмы? – в отчаянии взвыл парень.

А Семен только кивнул головой и сказал:

– Дык он ведь уже с час ждет, извелся, небось, весь.

Портной ожидал с кипой разноцветных тканей, увешенный блестящими галунами и лентами. Маленький, суетливый человечек изъяснялся на странной смеси французского, немецкого, русского и еще какого-то и вовсе Алексею незнакомого языка. Понять его было решительно невозможно, но он в том, по-видимому, и не нуждался.

Молодой человек опасливо, бочком прошел в комнату и подозрительно уставился на кружева, ленты, яркие отрезы ткани и несколько готовых камзолов. Ничего из этого видеть на себе он бы не хотел, но, глядя на погруженного в творческий процесс мастера, с огорчением понял – вряд ли ему дадут высказать собственное мнение по поводу одежды. Нарядят, как новогоднюю елку, выдадут белые блестящие «лосины», подвяжут бантами и выпустят в свет. Хорошо хоть никто их друзей-однокурсников не станет свидетелем такого позора, иначе не избежать бы насмешек, и были бы они совсем не про армию.

Бормоча что-то себе под нос, портной крутился вокруг парня, обмеривая, прикидывая, щелкая озабоченно языком и ероша свою и без того лохматую шевелюру. Наконец вытащил из кипы принесенного им готового платья темно-вишневый камзол, украшенный серебряной вышивкой, заставил молодого человека его примерить, сокрушенно повздыхал и заявил, будет «сие мал-мал подгоняй на пока». Затем заставил выбрать ткань для пошива еще двух камзолов и кафтана. Алексей так утомился от всей этой суеты и болтовни, что, зажмурившись, ткнул пальцем в первые попавшиеся отрезы и с облегчением вздохнул, когда мастер наконец ушел, на прощание пообещав занести готовое платье быстро-быстро, сей суар [6]6
  Soir ( франц.) – вечер. ( Прим. автора.)


[Закрыть]. Какая разница, в каком цвете будут два петушиных камзола? Хоть синий, хоть красный, хоть серо-буро-малиновый – удобными джинсами и майкой им все равно не стать. Хорошо хоть, кошмар закончился быстро и можно отправляться досыпать.

Молодой человек рано обрадовался, так как за дверью ждали обувщик и чулочник. А затем настала очередь парикмахера с кучей париков. Примерка этой совершенно необходимой дворянину детали костюма Алексея окончательно доконала. Нет, граф, конечно, еще вчера объяснил, что приличия следует соблюдать, а парик в светском обществе – не просто дань моде, а своеобразный знак дворянского достоинства. Но Алексей казался себе в этом «знаке» совершеннейшим чучелом и, хотя согласился мерить, одевать не собирался. Или, по крайней мере, планировал до конца отстаивать свое право не выглядеть нелепо. Кто только придумал наряжаться в эти мочалки?

В завершение кошмара в комнату впорхнула разряженная, как береза на Троицу, дама с ворохом кружевных жабо, платков и шарфов, судя по всему, убежденная, что именно кружева являются главным признаком настоящего мужчины. Алексей отмахивался от навязчивой дамы как мог, но потом смирился. Если граф что-то решил, сопротивляться смысла не имеет. В заключение дама, выразительно приподняв бровь, протянула парню коробочку и, хихикнув, сообщила, что сие украшение, недавно вошедшее в мужскую моду, делает кавалера просто шарман [7]7
  От франц. charmant – прелестный, очаровательный. ( Прим. автора.)


[Закрыть]. Заинтригованный Алексей раскрыл коробочку и увидел маленькие черные кружочки и звездочки. Он в недоумении посмотрел на посетительницу. Та, снова хихикнув, ловко подхватила один кружочек и легко коснулась щеки молодого человека, а затем повернула его к зеркалу. На щеке, чуть выше уголка губ, красовалась бархатная мушка. Дама аж ахнула от восхищения, всплеснула руками и уже готова была изливать восторги, но Алексей брезгливо стряхнул модное украшение, как настоящую муху, и так гаркнул на модистку, что та поспешила побыстрее откланяться.

В глазах мельтешило от цветных тканей, позументов, блестящих пуговиц, лент и всяких финтифлюшек. Когда наконец эта пытка закончилась, молодой человек чувствовал себя так, будто бежал сорокакилометровый кросс или махал весь день лопатой на раскопе в тридцатиградусную жару. Но самым неприятным было то, что время обеда прошло, а уже к вечеру их с графом ждали на балу у Воронцова. Ложиться спать не имело смысла. Только душу травить. Интересно, если он у графа кофе попросит, тот сильно разозлится или нет? Сам Сен-Жермен периодически сидел с чашкой в библиотеке. Или это чрезвычайно дорогой в восемнадцатом веке напиток и просто так им учеников не поят?

Судя по количеству карет у главного входа недавно отстроенного дворца Воронцовых, гостей собралось немало. Угрюмый одноглазый кучер, которого Алексей откровенно побаивался, с поклоном открыл дверцу кареты. Молодой человек неуклюже выбрался, придерживая треуголку, чтобы ненароком не извалять ее в грязи, и двинулся вслед за Сен-Жерменом.

Настроение было отвратительным. Мало того, что Алексей не выспался после бессонной ночи, так еще и пришлось облачиться в нелепый наряд. Чего только стоили кафтан цвета спелой вишни, узкие панталоны и туфли на каблуке! Тугой воротник рубашки стягивал горло, а голову приходилось все время задирать кверху, потому что пышные кружева жабо лезли в рот. Но больше всего неудобств доставлял парик. Его Алексей согласился надеть, только когда Сен-Жермен пригрозил прибить эту «мочалку» к дурной башке. Парик все время съезжал набок, а голова под ним потела и чесалась. Всю дорогу молодой человек ерзал, пытаясь привыкнуть к необычному наряду, и почесывался. В итоге граф на него наорал и обозвал шелудивым. Алексей обиделся, но постарался как-то притерпеться к неудобствам. В конечном счете, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Носил же он дома узкие джинсы, в которые нужно влезать чуть ли не с мылом – тоже не самая удобная на свете одежда.

– Балы – не просто часть жизни российского дворянина, – рассказывал Сен-Жермен по дороге. – Это сама жизнь. Чопорное, церемониальное, строго регламентированное действо требует от гостей неукоснительного соблюдения этикета и весьма немалых материальных затрат. Дворянство буквально разоряется на нарядах из золотой и серебряной парчи, отделанных дорогим французским и испанским кружевом и драгоценными камнями. Но никому и в голову не придет отказаться от приглашения. И это не столько честь, сколько сословная обязанность. Того, кто пренебрегает обязанностью, могут ждать неприятности. А уж на карьере его точно можно поставить крест.

Фасон и цвет костюмов на балу нередко определяет сама императрица Елизавета специальными указами. Дамам строго-настрого запрещается одеваться и причесываться так, как это делает сама императрица. Ослушниц Елизавета может и наказать – собственноручно обрезать «неправильно» причесанные волосы, сорвать отделку или цветок с груди.

А танцы! Они требуют не только хорошего знания последовательности фигур, запомнить которые непросто, но и прекрасной физической подготовки, элегантности и изящества движений. Ошибка в танце, неловкое или некрасивое движение могут стоить дворянину карьеры. К счастью, вам это не грозит. Вы же делать карьеру при дворе не стремитесь, но если хотите избежать позора, лучше держитесь в тени. Хотя совсем не танцевать на балу, пожалуй, так же предосудительно, как и танцевать плохо. Дозволяется это только старикам и увечным.

Сен-Жермен покосился на высокого, широкоплечего и как-то по-звериному сильного спутника и усмехнулся.

Лекция графа настроения не улучшила и уверенности в себе не прибавила. Поднимаясь по широкой лестнице, парень думал, что, наверное, с большим удовольствием подрался бы еще раз с зомби. Предстоящее испытание пугало, и он лихорадочно пытался вспомнить все, что знал о балах, приемах и других светских развлечениях. Вспомнить удалось крайне мало – в учебниках истории об этом ничего не говорилось, а сцены из фильмов, с трудом извлеченные из памяти, были какие-то невразумительные и малоинформативные.

Слуга в богатой ливрее и длинном парике с поклоном открыл гостям дверь, и они оказались в большом холле. На Алексея буквально обрушился шквал запахов и красок. Яркий свет множества свечей, сверкающий блеск бриллиантов, пестрые наряды и позолота на мебели – от всего этого разноцветья закружилась голова. Картинка расплылась, утратила краски, став почти черно-белой. Молодой человек потряс головой, и наваждение прошло. Но остались запахи. Густой аромат благовоний и плавящегося воска свечей, казалось, пропитал здесь все. И еще запах человеческих тел, такой пряный и будоражащий.

Накатила тошнота и злоба, захотелось либо сбежать, либо кинуться на эту раздражающую толпу и рвать ее в клочья. У Алексея возникло ощущение, будто глубоко внутри его сущности ворочается огромный и злобный зверь. Зверю тесно, он стремится вырваться на свободу, рвет когтями душу и утробно рычит. Парень в ужасе шарахнулся к двери – такого раньше с ним никогда не было. Сен-Жермен обернулся, бросив на молодого человека обеспокоенный взгляд.

– Алексей, вам плохо? – В голосе графа звучала искренняя тревога. – Что случилось?

«И верно, что?!» – подумал молодой человек и попытался взять себя в руки. Он прикрыл глаза и, стараясь дышать через рот, пробормотал:

– Не знаю, как-то не по себе… Пройдет сейчас… Людей здесь много.

– Людей?! А вы кого рассчитывали увидеть? – фыркнул граф. – Соберитесь!

Сердито взглянув на своего ученика, Сен-Жермен двинулся навстречу идущему к ним хозяину. Алексей, стараясь не смотреть по сторонам, последовал за ним. Странное состояние почти прошло, его удалось приглушить, но парень чувствовал, что зверь никуда не исчез, а просто затаился, ожидая момента, чтобы вырваться на свободу. Молодой человек украдкой вытер вспотевший лоб и выдавил из себя вежливую улыбку.

Сен-Жермен любезно представил ученика канцлеру Воронцову. Михаил Илларионович дружески похлопывал Алексея по плечу, и тот, кажется, даже отвечал. Разговор воспринимался как в тумане и проходил мимо сознания. Возвратиться в реальный мир удалось с трудом. Человеческая речь казалась странной. Молодой человек, словно отгороженный стеклянной стеной от собеседников, даже не всегда понимал смыл фраз, улавливая только отдельные знакомые звуки.

Вывел его из состояния полузабытья знакомый голос:

– Ах, господин Артемьев, вы все же решили прийти? Как я рад!

Молодой человек вздрогнул и увидел радостно улыбающегося Александра Воронцова. Юноша лучился весельем и явно был доволен жизнью. То ли Алексею удалось наконец справиться со своим странным состоянием, то ли на него так благотворно подействовал оптимизм юноши, но непонятная дурнота прошла. Даже запахи ощущались не так остро, по крайней мере, не раздражали.

– Я тоже рад вас видеть, – уже вполне искренне улыбнулся Алексей. – Только, может быть, хватит «выкать»? Мы с тобой почти ровесники, так что давай на «ты».

– На «ты»? – Юноша заметно растерялся. – Но как же… Мы ведь не так близко знакомы… Пристало ли? Но, если вам так хочется, то я даже польщен. Решено – будем на «ты»! И на брудершафт за ужином выпьем.

Юноша снова заулыбался, и Алексей подумал, что с этим парнем, пожалуй, единственным человеком в чужом и непонятном мире, он чувствует себя легко и свободно.

– Вы… то есть ты выглядишь усталым. – Александр смотрел сочувственно и озабоченно. – Это, верно, из-за меня? Я даже выразить не могу, как я благодарен тебе за свое спасение.

– Слушай, хватит уже благодарить. – Алексей смутился. Он не привык чувствовать себя героем. – Тем более, спасал-то я, скорее, себя, а не тебя. И дело не в усталости, мне просто здесь неуютно. Все же я впервые в таком обществе и на балу. Тут столько людей, и все яркие, блестящие. Высший свет! Танцы будут, а я и танцевать-то не умею.

– Ах, брось. Люди везде одинаковы. Они собираются покрасоваться друг перед другом, посплетничать и позлословить. Терпеть не могу светские сборища! Я бы лучше книжку почитал. Но приходится присутствовать и улыбаться разряженным индюкам и индюшкам. Так что не одному тебе неуютно. Хотя и здесь есть интересные и умные люди. И очень милые девушки. – Александр лукаво подмигнул. – Пойдем, я тебя познакомлю с сестрой Катенькой. – И, увидев нерешительность Алексея, со смехом потянул его в другой конец холла.

Молодой человек оглянулся на Сен-Жермена, но тот был увлечен беседой с канцлером и не обращал на ученика внимания. Ловко лавируя между разряженными гостями, Воронцов тащил Алексея в сторону небольшой оранжереи. Оставив его рядом с кадкой с каким-то экзотическим растением, бросил: «Жди здесь!» – и затерялся в толпе.

Через несколько минут он появился снова с невысокой миловидной девушкой. Замысловатая прическа, украшенная цветами, и пышное платье с кружевами и лентами не могли скрыть ее возраст – сестра Александра оказалась совсем еще девчонкой. Но в ней чувствовались уверенность и независимость, каких не было у старшего брата.

В ответ на традиционную формулу представления Алексей изобразил то, что, по его мнению, было элегантным поклоном. Екатерина прыснула, прикрыв лицо веером, и протянула руку для поцелуя, а Александр с осуждением выговорил сестре:

– Негоже смеяться, Катенька! Алексей Дмитрич своим батюшкой насильно в глуши удерживался. Однако не побоялся пойти против родительской воли и отправился учиться в столицу, без денег и связей. Кабы не господин Сен-Жермен, так и вовсе мог сгинуть. А ты смеешься! Подумаешь, как поклониться не знает и модных политесов выводить не умеет. Тому важная причина есть. Зато за его способности и мужество сам великий Сен-Жермен его в ученики взял!

Девушка виновато посмотрела на покрасневшего от незаслуженных славословий Алексея и, улыбнувшись, сказала:

– Извините меня, господин Артемьев, я не хотела вас обидеть. Все эти политесы, и верно, ерунда. Им несложно научиться, а вот ум и честь так легко не приобретешь.

В это время открылись высокие позолоченные двери, заиграла музыка, и гости парами направились в зал. Катя вопросительно взглянула на Алексея, а ее брат, толкнув того в бок, прошептал: «Руку ей предложи!»

Огромный зал с колоннами у стен освещался несколькими хрустальными люстрами. Сотни свечей, конечно, не могли сравниться с электрическими лампами, но их свет делал наряды изысканней, драгоценности великолепней, а дам прекрасней. У дальней стены на помосте играл оркестр, музыка была одновременно чарующей и торжественной. Пары начали выстраиваться в центре зала в цепочку, которую возглавил канцлер Воронцов с гостьей в полумаске. В зале не только она скрывала лицо. Алексей заметил еще несколько человек в масках, видимо, так здесь было принято.

– Это что, танец? – запаниковал Алексей. – Но я не умею танцевать. Совсем-совсем. Я и движений не знаю.

– Да, это танец. Он называется полонез, и им всегда открывают бал.

Юная девушка на удивление крепко сжимала его руку, и Алексей в растерянности соображал, что хуже – опозориться с танцем или на глазах у всех начать отбиваться от партнерши.

– Да не трусьте вы! – засмеялась Екатерина. – Это простой танец. Тут и уметь ничего не надо, просто вытяните вперед руку и идите торжественным шагом. Только старайтесь попадать в такт. Это нетрудно. Представьте, что вы прогуливаетесь со мной под музыку. Полонез танцуют все, даже дряхлые старики. Вам хотелось бы остаться в одиночестве и привлечь к себе внимание? Нет? Тогда идемте.

Выстроившиеся пары образовали цепочку, как в детской игре «Ручеек», и вслед за хозяином двинулись по кругу. Торжественное шествие время от времени прерывалось поклонами и реверансами, но в основном это была действительно прогулка под музыку. В какое-то время «змейка» выползла из зала в холл, прошествовала по оранжерее, свернула в картинную галерею и снова вернулась в зал.

Вначале напряженный и скованный, Алексей, войдя в ритм, расслабился и даже смог поддерживать разговор со своей спутницей. Правда, говорила больше она. Сначала девушка пыталась расспросить Алексея про Сен-Жермена, но молодой человек отвечал уклончиво, ссылаясь на запрет графа разглашать его тайны. Катя на неразговорчивость партнера не обиделась и с удовольствием начала комментировать гостей, сравнивая их с различными литературными персонажами. Ее замечания и оценки были язвительны, но остроумны. Алексей подумал, что девушка для своих лет умна и начитанна, а он, к своему стыду, даже такой разговор поддержать не может, потому что книг этих не только не читал, но даже о них и не слышал.

Наконец торжественное шествие закончилось, и молодой человек, искренне поблагодарив свою партнершу, поспешил сбежать. Надо было найти Сен-Жермена, а то вдруг он беспокоится. Алексей скептически хмыкнул, подумав, что граф слишком практичен и циничен. Он не будет беспокоиться о ком-то, кроме себя, но все же стоит держаться к нему поближе.

Музыка стихла, и «змейка» полонеза рассыпалась, превратившись в яркую толпу оживленно беседующих людей. Канцлер Воронцов с поклоном поцеловал руку своей партнерше и вопросительно взглянул на нее.

– Не беспокойтесь обо мне, Михаил Илларионович, – улыбнулась дама, – уделите внимание и другим гостям. Это ваш долг хозяина. А я вряд ли успею заскучать в одиночестве.

Отойдя к колонне, дама оглядела зал. «Ах, как же все-таки хорошо, что канцлер решил устроить бал во внеурочное время. До Рождества еще далеко, а тут такое развлечение! И весьма кстати».

Маска позволяла хоть какое-то время оставаться неузнанной или тешить себя этой иллюзией. Но, пока никто не обращал внимания на знатную гостью, можно было спокойно рассматривать собравшееся общество – уже привычное и даже вроде родное стадо тупых, алчных лакеев, готовых выслужиться перед любым, кто сильнее или богаче. Дама хмыкнула, вспомнив, как ее муженек приказал выпороть трех дворян из своего окружения: шталмейстера Нарышкина, генерал-лейтенанта Мельгунова и тайного советника Волкова. Причем выпорол на площади, прилюдно. И ни один даже не подумал возмущаться, и не потому, что боялись, а потому, что ничего оскорбительного для себя в этом не видели. А получив в качестве компенсации денег, так и вовсе обрадовались. Задница, чай, не фарфоровая – заживет, небось.

Графиня Шувалова рассказывала как-то, что служит молебны всякий раз, когда ее муж возвращается от Разумовского небитым. Всесильный фаворит, хоть в трезвом виде и отличался добродушием, напившись, начинал буянить и самодурствовать.

Даму даже не удивляло, что императрица и ее приближенные относились к родовитым дворянам как к холопам и лакеям. Они и были ими. Холопами и ворами. Проследив взглядом за разряженным, как павлин, графом Одоевским, женщина вспомнила, как тот, играя в карты, потихоньку таскал деньги у того же Разумовского. Говорят, аж полторы тысячи рублей наворовал да в шляпе слуге в сени вынес. Даром, что действительный тайный советник и президент вотчинной коллегии, а воровать зазорным не считал.

Дама вздохнула. Каким бы ни было здешнее общество, она должна стать его частью и ни взглядом, ни жестом не выразить своего презрения. А уж коли совсем противно будет, то можно книгу почитать. Молодая женщина улыбнулась, подумав, что книги ее часто спасали. Если бы не они, уж верно, и руки бы на себя наложила. Однако порядочные люди тоже встречались. Нечасто, правда, и ненадолго. Как-то не приживались рядом с ней порядочные – государыня императрица об этом особо заботилась.

Одиночество действительно было недолгим. С ослепительной улыбкой к ней подбежала юная племянница хозяина – Катя Воронцова, одна из немногих, к кому дама испытывала искреннюю симпатию. Девушка была начитанная, веселая, пока не испорченная и не по годам умная, что настораживало и заставляло держать ее на расстоянии.

– Ах, как приятно вас видеть, сударыня! – обрадованно воскликнула Катя. – Добрый вечер, ваше…

– Тихо, тихо. – Дама, смеясь, поднесла палец к губам. – Видите, Кати, я в маске, так что без титулов и имен.

– Как же мне тогда вас называть? – Катя удивленно посмотрела на даму. – Да и есть ли смысл в этом? Вас же все равно узнали.

– Ну, может, и узнали, а виду пока не подают – мне и этого достаточно. А называй меня… ну, хотя бы Софи. Это же мое имя?

– Хорошо, Софи! – Племянница канцлера хихикнула, прикрывшись веером. Было видно, что она действительно рада встрече и с готовностью приняла предложенную игру.

– А скажите мне, Кати, с кем это вы танцевали полонез? – спросила дама, беря девушку под руку. – Такой приятный молодой человек и совершенно незнакомый, что делает его еще привлекательнее. Я заинтригована.

– О, вы не представляете, это ученик самого графа Сен-Жермена, что недавно приехал в Санкт-Петербург.

– Ученик Сен-Жермена? – Софи заинтересованно посмотрела на юную собеседницу. – Как интересно! Но он совсем не похож на француза.

– Он русский, из какой-то дальней провинции. С ним меня познакомил Саша. Братец рассказывал, что Алексей – так зовут молодого человека – сбежал от отца, который не заботился о его образовании, держал вдали от общества и даже не позволял читать. Какое варварство! – Было заметно, что Катя искренне возмущена и сочувствует своему новому знакомому.

– Бедняжка… – рассеянно проговорила Софи, кого-то высматривая в зале.

– Саша рассказывал, что с графом Алексей встретился совершено случайно, а господин Сен-Жермен, разглядев в нем ум, порядочность и способности к магии, предложил стать своим учеником.

– Занятная история… – Дама задумалась, играя веером. – Значит, он недавно в столице и никого здесь не знает… А каково ваше мнение об этом юноше? Он вам понравился? Может, очаровательный ученик мага успел завоевать ваше сердце? – Софи лукаво взглянула на собеседницу.

Катя покраснела и возмущенно фыркнула:

– Ах, сударыня, как вы такое можете говорить! Вы же знаете, что мое сердце уже занято.

– Ну да, там прочно обосновался молодой повеса и лоботряс князь Михайло Иванович. Только сдается мне, что сердце женщины достаточно велико, чтобы там хватило места для многих мужчин. – Софи засмеялась, но, заметив, как смутилась ее юная приятельница, примиряющее сказала: – Ну, не буду, не буду… не обижайтесь Кати. Вы и правда еще слишком юны, чтобы говорить с вами об этом. Вернемся к нашему молодому человеку. Что вы думаете о нем? Каков он?

– Не знаю, что и сказать… – Катя задумчиво поправила оборки на платье. – Он мне показался довольно странным. Производит впечатление дикого лесного зверька – робок, растерян, смущен, но старается держаться с достоинством. Совершенно не образован, видимо, не читал книг и не бывал в обществе. Даже танцевать не умеет.