Текст книги "Весёлый камушек"

Автор книги: Анна Аксёнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Анна Сергеевна Аксёнова
Весёлый камушек

Сложный вопрос

Вот говорят, что братья и сёстры всегда дружно живут. Не знаю, может, у кого-нибудь и в самом деле так, только у нас с Милкой совсем по-другому. Не знаю, почему это.

Чуть что, она уже бежит ябедничать. Сама подкараулит чего-нибудь, а потом и наябедничает. Я один раз в школу не пошёл – у нас в тот день контрольная по арифметике была, – на чердак залез, просидел там, а Милка откуда-то взялась, когда я спускался с чердака, и сразу же:

– Ага, Вовочка (уж когда она Вовочкой назовёт – хорошего не жди), так, значит, наша школа теперь на чердаке? А я и не знала.

И скорее к маме. Ну понятно, по головке не погладили. А ведь никто бы и не узнал, если б не она. Подумаешь – один день пропустил.

Ещё у неё есть манера щипаться. Возьмёт тоненько за кожу да как повернёт! Ух и вредная!

Один раз я Милкин галстук в её же портфеле спрятал. Она ищет, ревёт – в школу пора, а я как ни в чём не бывало чай пью. Потом пожалел её, сказал: «Может, он в портфеле». Милка кинулась к портфелю, а потом сразу ко мне – драться. Это вместо того, чтобы спасибо сказать. Не скажи я, так и в школу опоздала бы.

Папа наш работает в совхозе и редко приезжает к нам! Живём мы с мамой одни.

Однажды присылает папа письмо и пишет, что простудился, заболел. Мама сразу разахалась.

– А ты бы съездила к нему, – говорит Милка.

Я тоже поддержал:

– Конечно, поезжай.

– Да, – говорит мама, – а вас-то я с кем оставлю?

Мы с Милкой даже обиделись: что мы – малыши какие?

– Слава богу, – говорит Милка, – до двенадцати лет дожила, а меня уж и дома одну оставить нельзя.

– Так если бы одну!

– А я что – младенец? – спрашиваю. – Тоже уже скоро десять стукнет.

Уговорили мы маму.

– Завтра вечером или послезавтра утром вернусь, – сказала мама. – Молока попьёте, пообедаете в столовой. Не умрёте?

– Не умрём, – сказали мы с Милкой. – Ты, мама, поезжай спокойно.

Пришли мы из школы. Я даже есть совсем и не хотел. Я почему-то никогда есть не хочу. А Милка отрезала себе булки и отправилась гулять. На столе лежал рубль – две монеты по пятьдесят копеек. Это мама оставила нам на столовую. Пятьдесят копеек мои, пятьдесят – Милкины. Я на всякий случай взял свои пятьдесят копеек, положил в карман и тоже пошёл гулять.

Милка стояла во дворе и о чём-то совещалась с девчонками. Я прошёл за сараями и вышел на улицу.

В «Спорте» шла замечательная картина – «Белый клык». Я её уже три раза видел. Подумал я, подумал и купил себе билет. Потом вернулся во двор – показаться Милке. Но её уже не было. Тем лучше.

Пришёл я в кино и сел в последний ряд. Сижу себе спокойно, жду, вдруг: ого-го! Смотрю – Милка с девчонками входит. Ну, думаю, хорошо.

Кончилось кино, вышла она, а я тихонечко обогнал её и скорее домой. Прибежал, сел за стол, вытащил тетрадь. Входит Милка и ласково так спрашивает:

– А-а, ты уже занимаешься?

– Я-то занимаюсь, – говорю, – а вот ты чем занимаешься?

Она покраснела и спрашивает:

– А что? Я гуляла.

– Гуляла? Вот погоди, мама приедет, узнает, как ты гуляешь… по кино.

– С чего это ты взял?

– А думаешь, я не видел, как ты с девчонками в «Спорт» шла?

– Это я так просто, – говорит Милка, – видела, что ты за мной подглядываешь, и назло тебе.

– Ах, назло, – говорю. – И в двенадцатый ряд у стенки тоже назло мне села?

Милка заморгала, а потом вдруг как закричит:

– А ты откуда знаешь, что у стенки, значит, сам в кино был?

Ругались мы так, ругались, а потом решили маме ничего не говорить, не расстраивать её и сели за уроки. Сделал я письменные и гулять пошёл – проветриться. А Милка и говорит:

– Я тоже пойду, за тобой глаз да глаз нужен.

Пришли мы вечером. Я сразу к телевизору, а Милка вышла в кухню и пропала. Я решил посмотреть, что она там делает. Смотрю, она стоит у окна и ложкой прямо из кастрюли суп ест. Ест и так вкусно причмокивает, что и мне захотелось. Взял я ложку, подвинул Милку немного и тоже стал суп есть. Оказывается, холодный суп во сто раз вкуснее, чем горячий.

Утром Милка и говорит:

– А что мы сегодня обедать будем? Сколько у тебя денег осталось?

– Двадцать копеек.

– И у меня двадцать, – говорит Милка. – Ладно, как-нибудь проживём. Давай их мне.

У нас было четыре урока, у Милки – пять. Я пришёл домой и стал ждать её. Наконец пришла Милка, хлеба и колбасы принесла. Разделили поровну и стали есть.

– Только смотри, – говорит Милка, – на вечер оставь.

А чего оставлять, там и оставлять нечего.

– Ничего, – говорю, – вечером чаю попьём, а завтра мама приедет.

– И правда, – согласилась Милка.

Как-то у нас здорово этот день прошёл. Ни разу не поругались. Тихо-мирно сделали уроки. Милка у меня географию проверила, погуляли. Чай не стали вечером пить, всё равно ведь завтра мама приедет, потерпим. Завели будильник на утро и спать легли.

Только случилось так, что мама утром не приехала. Принесла молочница молоко, мы напились и в школу пошли. Что значит первый раз вместе пошли: даже портфели перепутали. Хорошо ещё, что Милка в раздевалке заметила. Они у нас одинаковые, только у моего скрепки внизу оборвались.

Как нарочно, меня в этот день спросили по географии. Милка проверила, а меня и спросили – пятёрку получил. «Живём», – думаю.

Прихожу домой, открываю дверь, Милка у самых дверей стоит.

– Это ты? – говорит. – Я думала, мама.

– Разве мама не приехала?

– Нет, – говорит Милка и на меня испуганно смотрит.

– Может, папе плохо?

– Ой, уж не говори, я сама чего только не передумала.

– Давай, – говорю, – Мил, поедем к ним?

– Что ты, а вдруг мама как раз домой едет! Приедет, а нас нет. И денег нет на дорогу.

Посмотрел я на Милку – сидит она, съёжилась вся, косички обвисли, до колен спускаются.

– Знаешь, – говорю, – а ведь я сегодня по географии пятёрку отхватил.

– Ну? – обрадовалась Милка. И вдруг (я даже ушам своим не поверил) заявляет: – Ты способный, мог бы вообще отличником быть.

Я ничего не сказал, сел уроки делать.

Милка посидела-посидела и спрашивает:

– Ты есть хочешь?

– А что у нас есть?

– Можно кашу сварить. И мама приедет – поест.

– Давай.

Взяла Милка с этажерки книгу о вкусной и здоровой пище, из буфета крупу достала и отправилась на кухню.

Каша мировая получилась, только соли Милка забыла положить. Но это ничего, я заметил, когда уже почти всю съел.

Гулять нам что-то не хотелось. Мы все уроки сделали. Милка меня по истории и по литературе проверила, потом в шахматы поиграли. А мамы всё нет и нет.

На дворе уже темнеть начало.

– Холодно что-то, – говорит Милка, – ты бы дров принёс.

Пошёл я в сарай, а там дров наколотых нет. Ох и помучился я! И как только мама справляется? Но всё-таки целую охапку принёс.

Стала Милка растапливать. Наложила бумаги, дует-дует, а ничего не получается. Я тоже стал дуть, а всё равно не горит.

Вынул я все дрова из печки, нащепал лучины, зажёг её, а потом стал поленья подкладывать, как мама, – сначала которые потоньше, потом толстые положил.

Горят дрова, потрескивают, вдруг слышу сзади Милка носом шмыгает. Обернулся – нет, ничего, не плачет.

– Давай, – говорю, – Мил, в морской бой поиграем.

А она мне:

– Рубашку-то как извозил, сними – постираю.

И правда, всю я её сажей измазал. Снял я рубашку, взяла её сестра и пошла стирать. Воды нагрела, по-настоящему, с мылом стала стирать. А сажа плохо отмывается. Трёт, трёт Милка.

– Принести ещё воды? – спрашиваю.

– Принеси.

Взял я ведра, принёс воды (тяжело с непривычки показалось). Достирала Милка рубашку, повесила её на верёвку. А мамы всё нет.

– Ну, так будем в морской бой играть?

– Знаешь, – отвечает Милка, – давай лучше пол помоем. Мама каждый день протирает его, а сейчас смотри, сколько пыли скопилось.

– Да ну, – говорю, – пол ещё…

– Как хочешь, – говорит Милка, – я тогда сама.

И стала пол мыть. Взяла ведро с водой, ушла в комнату. Я сижу, слушаю. А в квартире тихо-тихо, только и слышно, как Милка тряпкой шлёпает да что-то ещё кап… Потом опять – кап… Смотрю, а это с рубашки капает: плохо её Милка отжала, сил-то у неё мало. Взял я другую тряпку и стал кухню мыть.

Только начал мыть – звонок. Кинулся я к дверям. А там Коська стоит.

– Ты что, – спрашивает, – заболел?

– А что?

– Да не видно тебя что-то.

– А, – говорю, – некогда.

– Чем это ты занимаешься – некогда?

– Дела.

– Какие дела? – так спрашивает, будто я бездельник какой.

– Пол, – говорю, – мою.

– Пол? Чего это ты?

– Может, ты за меня мыть будешь? – спрашиваю.

– А мать где?

– Нету её, в совхоз уехала.

– А-а, – говорит Коська. – А Милка?

– И Милка моет. Думаешь, одному легко? Попробуй вот, помой, тогда узнаешь.

Ушёл Коська.

Вымыли мы пол и пошли во двор, маму встречать. Сидим на лавочке, разговариваем, маму ждём. А её всё нет. Тут дождь пошёл.

– Пойдём, – говорит Милка. – А то как бы нам не проспать. Я завтра одолжу денег, и телеграмму пошлём.

– Лучше, Мил, поедем сами.

– Может, и поедем.

Только мы в дом вошли, разделись, слышим – дверь открывается. Мама приехала. Ну и обрадовались мы!

– Мам, ты чего так долго? А как папа? – прямо кричим оба.

А мама улыбается:

– Да всё хорошо, папа здоров, на каникулы звал. А задержалась – на поезд опоздала.

– Мам, – говорю, – ты только ноги хорошенько вытирай, мы пол помыли.

Мама посмотрела вокруг и удивилась:

– Помыли? Где? Здесь, что ли?

– И здесь, и в комнате.

– А-а, ну тогда я ещё раз ноги вытру, – говорит мама. – А как вы тут жили без меня? Не голодали?

– Нет, Милка кашу варила.

– Молодцы. А блинов со сметаной хотите?

– Хотим. Ты, мама, пеки, – говорит Милка, – а я пока к Наташе сбегаю, книжку отнесу.

– Тогда и я к Коське схожу, – говорю.

Утром проснулся я, посмотрел на часы – семь уже. Хотел вставать, Милку будить, да вспомнил, что мама приехала, и опять заснул. Потом слышу – будит меня мама, будит, никак не разбудит. Так спать хочется. Встал наконец, а на столе и пирожки, и чего только нет!

– Ешьте как следует, – говорит мама, – поправляйтесь. – А сама за водой пошла.

А мне есть ни капельки не хочется. Выпил я одного чаю и хотел бежать в школу. Милка тут как тут.

– Ты почему ничего не ел?

– Тебя забыл спросить.

Кажется, что особенного сказал? А она как щипнёт меня! И скорее вон из комнаты. Я не стал догонять, просто взял её портфель и на какую-то тетрадь чернилами брызнул. Будет знать теперь как щипаться!

Прихожу я в класс – у нас первый урок по русскому, – достаю тетрадь… батюшки! Будто тараканы по странице разбежались. Это я, выходит, сгоряча в свой собственный портфель залез, свою собственную тетрадь испортил! А я-то вчера старался писать… Чуть я тут не заревел, честное слово. Ну, думаю, погоди, Милочка, погоди, вот приду из школы…

А всё-таки интересно знать, почему мы никак не можем в мире жить?

Фантазёры

Лёша, или Лёсик, как зовёт его мама, совсем не врунишка. Но почему-то часто с ним случалось такое, чего с другими не случалось: он видел и слышал то, чего не видели и не слышали другие.

Вот, например, ходили всем классом на экскурсию в парк. Все бегали, играли, собирали кленовые ветки с красными листьями. И Лёсик бегал, играл, собирал ветки. А потом кто-то увидел на ёлке белку.

Прибежали ребята и стали смотреть на неё. Она совсем не боялась ребят – наверное, была ручная. Блестящими, как бусинки, глазами она смотрела на них, и мордочка у неё была похожа на мышиную.

Кто-то бросил шишку. Белка юркнула, махнула огненным хвостом и… Лёсик ясно увидел, как вспыхнула ветка.

– Ой, – закричал Лёсик, – горит!

– Где горит? – испугалась учительница.

– Ёлка, – сказал Лёсик и сам увидел, что ёлка не горит. Стоит себе зелёная как ни в чём не бывало. Но ведь она же только что горела!

Ребята засмеялись, закричали:

– Ну и выдумщик этот Лёшка!

– Перестаньте, – сказала учительница и внимательно посмотрела на Лёсика, – тебе показалось.

Лёсик не стал спорить, побежал с ребятами дальше.

Потом он лежал на земле, просунув голову в травяные дебри. Чего он только там не увидел!

Какой-то большущий жук тащил муравья… Такой большой – такого маленького!

Лёсик отнял муравья, посадил на дорожку – ползи. А жука настегал травинкой: «Не обижай маленьких!»

Заглянул в колокольчик, увидел жёлтенький язычок. Ого, да он звонить должен! Осторожно потряс стебелёк, и колокольчик едва слышно прозвенел:

«Ди-ли-ди-динь!»

И ещё в траве была какая-то подземная страна: Лёсик видел маленькие норки. Такие маленькие, что только муха могла бы туда пролезть. Ему очень хотелось посмотреть, кто живёт в этих норках. Но не ломать же для этого чужие жилища. Кто-то строил, старался.

Как-то Лёсик возвращался из магазина домой.

На чужом крыльце он увидел кошку. Она была вся белая, а голова – чёрная.

– Кис-кис, – позвал он.

Кошка сощурила глаза и отвернулась. Лёсик не обиделся, но ему захотелось, чтоб кошка не отворачивалась: он же не сделал ей ничего плохого.

Он подошёл поближе и сказал:

– Мя-ау!

Кошка вытянула шею, тоже вдруг мяукнула и подошла к Лёсику. Лёсик страшно обрадовался. Он понял, что нечаянно сказал на кошачьем языке «иди сюда».

На другом крыльце тоже сидела кошка, – видимо, солнце выманило их всех на улицу. Мальчик решил проверить на этой кошке, не ошибся ли он. Но и эта кошка послушалась и побежала за ним.

…Отворила дверь мама. Отворила и ахнула: на площадке стоял её сын – потный, раскрасневшийся, и с ним были, наверное, все кошки города.

– Что это? – закричала мама.

Лёсик, торопясь, стал рассказывать, как он нечаянно научился говорить по-кошачьи и как все кошки понимали его…

Мама вдруг рассмеялась:

– Да у тебя колбаса. Они за колбасой бежали.

Лёсик только тогда вспомнил, что он нёс из магазина колбасу. Ему стало грустно, и он сам помог маме прогнать нахальных кошек.

Мама часто говорила, что Лёсик фантазёр, и сама при этом вздыхала.

А папа говорил, что боится, как бы из его сына не вышел врунишка.

Но честное же слово, Лёсик никогда не врал. И когда Витька сказал, что у него есть аквариум, и он понёс ему свою лучшую ракушку с Чёрного моря, а аквариума у Витьки не оказалось, Лёсик очень рассердился. Целый день он не хотел с Витькой разговаривать, пока тот не сказал, что пошутил.

Ещё когда Лёсик был маленьким, он заметил, что если крепко прижаться ухом к подушке, то услышишь, как кто-то идёт в тяжёлых сапогах – неторопливо и страшно. Мама успокаивала Лёсика, говорила, что никого нет, но он всё равно слышал и боялся спать на боку.

На обоях он видел смешных человечков. Они были разные: одни – маленькие, курносые и толстые, другие – худые и важные… Некоторые танцевали, некоторые грелись у костра…

А мама говорила, что ничего нет, просто самые обыкновенные цветы.

Однажды к папе заехал по пути в Москву его знакомый – инженер. Он работал где-то далеко в Сибири, строил там мосты.

Они сидели с папой, пили чай и разговаривали. Инженер рассказывал, какой они будут строить мост.

– Понимаешь, – говорил инженер и чертил ложечкой на скатерти, – он будет несущей конструкции. На вид легчайший, как… как паутина. Воздух, простор…

Лёсик сидел тут же и слушал.

– А цветы там будут?

– Какие цветы? – спросил инженер.

– Ну, – смутился Лёсик, оттого что вмешался в разговор, – на мосту цветы.

– Иди-ка спать, – сказал отец.

– Нет-нет, – заинтересовался инженер, – какие цветы? Настоящие?

– Ну да. Идёшь, и весь мост пахнет. Я где-то видел такой… Может, в книжке…

– Может, во сне?

– Может, во сне.

Инженер улыбнулся Лёсику:

– Там внизу есть острова, и на них цветы. Весёлые, разноцветные и пахнут.

– Тогда не надо, – согласился Лёсик. – А звезду вниз можно спустить?

– Спать пора, – повторил отец.

– Подожди минутку, – попросил инженер. – Зачем звезду вниз спустить?

– Я одну видел… Глаза сощуришь – малиновая, откроешь – зелёная.

– Они такие… – сказал инженер и вдруг расхохотался, как мальчишка. – Я один раз… ой, не могу, месяц видел, молоденький такой, сел на антенну, ноги свесил и смотрит вниз – любопытный!..

Лёсик тоже смеялся.

Ему нравился инженер. Но отец поднялся и увёл Лёсика спать.

Он слышал из своей комнаты, как инженер сказал отцу:

– Пусть бы посидел человек. Я хотел ему про знакомую лягушку рассказать. Тебе же неинтересно.

А отец засмеялся:

– Чудак! Выдумал тоже – знакомая лягушка!

Лёсик лежал и думал, что инженерова лягушка, наверное, зелёная, как трава. По утрам она вскакивает на подоконник и будит инженера весёлым кваканьем: «Вста-а-ва-ай, вста-а-ва-ай», а потом оба бегут наперегонки к колодцу, умываться.

Он думал про инженера, пока не заснул. А во сне увидел забытую фотографию из альбома. На фотографии много людей, и среди них знакомый инженер. Они стоят на берегу реки, а позади, взмахнув крыльями, словно вот-вот взлетит, пронизанный солнцем мост… Инженер улыбается, а на груди у него блестящей звёздочкой сияет орден.

Однажды

Сима купалась. В этом котловане, до краёв заполненном водой, купались многие ребята. Конечно, если поблизости не было никого из взрослых.

Сима ныряла, фыркала и совсем не обращала внимания на мальчишку, сидящего на берегу. Самому небось лет восемь, а он как маленький – сидит строгает палочку. Наверное, и плавать даже не умеет.

– Эй, ты, – не утерпела наконец Сима, – швыряй сюда палку!

Мальчишка смотрел невидимо, не понимал, чего от него хотят.

– Кидай, говорю, палку, а то вот вылезу!

Мальчишка кинул палку. Через плечо, как девчонка.

Сима сажёнками подплыла к ней, вцепилась и, работая одними ногами, поплыла к берегу. Пусть-ка посмотрит. Она терпеть не могла таких тихоньких пай-мальчиков: все они трусы и ябеды.

Сима вылезла на берег и встала над мальчишкой.

– Чего тут расселся?

Снизу на неё доверчиво смотрели голубые глаза.

– Я всегда здесь сижу.

Его покорность немного смягчила Симу.

– Зовут-то как?

– Лёс… Лёша.

– А чего здесь делаешь?

– Так просто, гуляю.

– Ничего себе гуляет, – фыркнула Сима. – Сидит палочку строгает, как девчонка.

Мальчишка молчал.

– Чего молчишь? Покричи маму.

Он уже надоел Симе: совсем какой-то глупый. Просто, чтоб окончательно добить его, спросила:

– «Тома Сойера» читал?

– Нет.

Сима сплюнула.

– Такую книгу не читал! Эх, ты!

– Я «Чиполлино» читал, «Золотой ключик».

– Подумаешь!

– Стихи знаю, – перечислял Лёсик.

– Подумаешь! «Люблю грозу в начале мая».

– Нет, не такие.

– Всё равно знаю.

– Нет, не знаешь.

– Нет, знаю. Ну какие?

 
Живут на свете птицы:
Ласточки и воробьи.
Голуби и скворцы
И есть на свете ребята:
Чёрные и белые,
Жёлтые и всякие.
 

– Вот и знаю, – сказала Сима, – мы их в школе учили.

Мальчишка вскочил, веснушки резко обозначились на его лице.

– Неправда, не учили!

– Учили, ещё в третьем классе.

– Не учили! Это я сам их придумал!

– Ты-ы? – открыла рот Сима.

– Я. А ты врёшь.

Вот так тихоня – взъерепенился как! Сразу видно, что и правда сочинил он. Сима с удивлением посмотрела на мальчишку. Этого даже она не умеет.

– А ещё знаешь?

– Знаю, только тебе не скажу.

Обиделся. Но Сима же просто так сказала, позлить… Конечно же, не учили.

– Скажи, а я тебе покажу что-то.

Но Лёсик уже не верил ей.

– Честное слово, покажу. Хочешь, сейчас пойдём?

Они направились к мелкому кустарнику, густо росшему у озера. Озеро было тусклое, затянутое плесенью. В нём никто никогда не купался: говорили, что там засасывает дно.

Сима подвела Лёсика к высокому растению, каждая веточка которого заканчивалась зонтиком.

– Смотри – это болиголов. Если его съесть – умрёшь.

– Как – съесть? – удивился Лёсик.

– Ну как едят – не знаешь? У меня братишка, когда маленький был, сделал свистульку, жевал-жевал и отравился. В больницу возили. Думаешь он почему болиголовом называется? От него ужас как голова болит.

Лёсик во все глаза смотрел то на девчонку, то на растение.

– Видишь, красные пятнышки на стебле? Я его всегда по ним узнаю.

Лёсик вдруг возмутился:

– Так чего же ты… Рвать его надо!

– Правда, – всплеснула руками Сима, – вот дура я так дура!

Вдвоём начали выдирать траву, выкапывать корни.

Потом с землёй, чтоб оттереть противный мышиный запах, мыли в озере руки.

– А ты молодец, догадался, – похвалила Сима. И попросила: – Расскажи, как ты стихи сочиняешь, я никому не скажу.

Лёсик виновато посмотрел на неё:

– Они сами получаются.

Она видела, что он не врёт. Только почему у неё не получаются?

– А про нас с тобой может получиться?

– Не знаю. Наверное, может.

– Ну сочиняй, я подожду.

Лёсик добросовестно шевелил губами.

– Сочинил?

– Сочинил:

 
Озеро мутное, мёртвое,
В нём даже рыбы не водятся.
А на берегу стоим мы —
Живые и весёлые.
 

Конечно, это были стихи. Самые настоящие.

– А я… я на велосипеде умею. Никто не обгонит, даже Шурка Парамонов.

– У меня трёхколёсный, старый, – признался Лёсик.

– Приходи ко мне – научу, – обрадовалась Сима.

– Правда научишь?

– Научу, чего там – сел и поехал. У нас во дворе все выучились.

Они долго сидели, разговаривали. Лёсик рассказал про лягушку знакомого инженера из Сибири, как она будит его по утрам: «Вста-а-ва-ай, вста-а-ва-ай», а потом оба бегут наперегонки к колодцу, умываться.

Сима тоже стала рассказывать про свою собаку, какая она умная. Но мальчик вдруг перебил её:

– Видишь вон то дерево?

Она посмотрела:

– Вижу.

– Над ним небо и больше ничего нет. Видишь?

– Ну и что?

– Ничего. Ты только тихо сиди и слушай, тогда услышишь.

Сима покорно уставилась на дерево и стала слушать. Ничего нет, только тишина одна. Да и дерево как дерево – ничего особенного. Ну небо там, правда, темнее, как будто уже вечер. И всё. Если бы человек был, тогда интересно, а дерево… хотя оно тоже живое, у него листья, оно дышит… В лесу, где много деревьев, они шумят, шумят, а этому и пошептаться даже не с кем, стой себе одно-одинёшенько.

Симе показалось, что ветер донёс до неё тихо звенящую жалобу. Или это ветер так звенит? Только почему она раньше не замечала, что ветер может звенеть?

Лёсик рядом порывисто вздохнул:

– Слышала?

– Слышала, – неуверенно сказала Сима. – А ты?

– Тоже слышал.

Сима во все глаза смотрела на Лёсика. Она любила таких мальчишек, с которыми можно побегать наперегонки, построить почти настоящий экскаватор, влезть на крышу пятиэтажного дома и запустить планер, можно… можно даже подраться при случае. Отчего же ей так хорошо с этим малышом? Ведь ей-то самой скоро одиннадцать уже…

– Так ты придёшь завтра к нам?

– Приду.

– Приходи обязательно, я буду ждать: Садовая, дом четырнадцать. Найдёшь?

– Найду.

Сима посмотрела на него – тихого, маленького – и вскочила.

– Пойдём лучше сейчас, я тебе сама покажу. А то вдруг не найдёшь.