Текст книги "Седые травы (СИ)"

Автор книги: Анна Семироль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Семироль Анна

Седые травы

Поздним октябрьским вечером мистер Натаниэль Крауч, доктор медицины, вышел из дома проводить мистера Майкла Гослинга. Майкл, старший брат супруги доктора Мэгги, любил заглядывать в гости и имел привычку засиживаться.

– Проклятая темнотища! – ворчал мистер Гослинг, нашаривая правой ногой ступеньку кэба. – Натан, на вашей улице когда-нибудь будут гореть фонари? Споткнулся, упал – перелом!

– На случай перелома на этой улице живу я, – улыбнулся Натаниэль, помогая родственнику погрузиться в экипаж. – И фонари у нас светят. Только обычно когда ты от нас уезжаешь, их уже гасят.

Майкл пыхтел, путаясь в пальто и кашне, бурчал под нос ругательства, и доктор Крауч испытал истинное облегчение, когда кэб наконец-то отъехал. Натан вздохнул, сунул руки в карманы домашнего жилета и посмотрел вверх. Почти цепляя лондонские крыши, по небу неслись обрывки облаков. Блёклая луна окрашивала их грязно-серым. В окне дома напротив мягко светился ночник, приглушённо плакал младенец. Издалека доносились нестройные вопли и смех припозднившихся гуляк.

Порыв ветра пригнал дождевую тучу, плотно занавесив луну. И словно прорвало небесную бочку: потоки воды с шумом обрушились на крыши, понеслись по улицам. Натаниэль сорвал с носа очки, сунул их в карман и сделал шаг к тёплой и сухой парадной.

Экипаж, запряжённый четвёркой лошадей, словно вырос перед Натаном из стены дождя. Гремя копытами, окутанные паром кони летели прямо на остолбеневшего человека. "Зачем я..." – мелькнуло в голове доктора. Мысль не успела оформиться, оборвавшись. Натаниэль рванулся в сторону, запнулся носком ботинка о камень и рухнул на мостовую. Экипаж, разминувшись с человеком на пол-локтя, промчался мимо и растворился в дождливой пелене.

Натан неуклюже поднялся, брезгливо отёр руки об мокрый жилет. Пульс гремел эхом конских копыт, колени дрожали.

– Чёрт подери, – пробормотал доктор. – Чёрт подери...

И снова обо что-то споткнулся.

На мостовой лежал продолговатый свёрток – нечто, замотанное в мешковину. Натаниэль перенёс свёрток на ступеньки парадного, развязал мокрую верёвку и развернул заляпанное грязью тряпьё.

Это была кукла, похожая на тех, какими пользуются бродячие артисты. Деревянная грубо сделанная фигура в рост ребёнка с тонкими руками и ногами, тёмными спутанными волосами из крашеной пеньки и намеченными грифелем чертами лица. Натаниэль закутал куклу в мешковину, сунул свёрток под мышку и, прихрамывая, побрёл в дом.

Мэгги на кухне безмятежно шумела посудой. Натан постоял в холле, прислушиваясь к звукам льющейся в раковину воды и звяканью столовых приборов. Произошедшее постепенно отпускало его, растворяясь и уползая прочь в промозглую лондонскую сырость. Доктор положил свёрток под вешалкой с одеждой, снял промокшие ботинки и жилет. Брюки и рубашка также были испорчены, и Натан на цыпочках поспешил в ванную, стараясь не оставлять на полу грязных следов.

– Милый?..

Мэгги Крауч застыла в дверях с кухонным полотенцем в руках. Натан посмотрел на это белое полотенце и почувствовал себя грязнее самой грязной сточной канавы Ковент Гардена.

– Я почти попал под кэб, – проговорил он, стараясь придать голосу беззаботное звучание. – И уходил от него ползком. Вот...

– Снимай всё, бросай в корзину, – вздохнула Мэгги. – Утром я занесу это в прачечную. А где жилет?

– Там, – неопределённо махнул рукой доктор, выпутываясь из мокрых брюк и прыгая на одной ноге.

Мэгги понимающе кивнула и исчезла в нужном направлении. А несколько секунд спустя по ушам доктора Крауча резанул испуганный крик.

В мокрых кальсонах и расстёгнутой грязной рубахе Натаниэль выбежал в прихожую.

– Мэгги, это кукла, не бойся. Я не предупредил, прости!

Кукла лежала на развёрнутой мешковине лицом вниз. Мэг стояла рядом, нервно комкая в руках полотенце. Натан обнял за плечи испуганную жену, поцеловал её в щёку.

– Видимо, она выпала из кэба, который чуть меня не переехал, – он присел на корточки, перевернул лёгкую фигурку на спину и...

Кукла смотрела на него широко раскрытыми глазами. Грудь её едва заметно вздымалась. Вдох. Выдох.

– Чёрт подери... – только и смог проговорить доктор Натаниэль Крауч.

– Натан. Неси её в кабинет.

Даже при свете газовых ламп она казалась словно вырезанной из дерева. Желтоватая тонкая кожа, покрытая сеткой морщин, руки-веточки, грязные тощие ноги. На лице жили одни глаза – большие, тёмные, блестящие затаёнными слезами.

– Не бойся, – шептала Мэгги, обтирая её мокрым горячим полотенцем. – Всё будет хорошо. Ты в безопасности.

Натан словно проснулся. Привычное для врача дело – осмотр пациента – вернуло ему чёткий ход мыслей. Девочку наскоро обследовать, оказать первую помощь, вызвать полицию и сообщить о происшествии. Нет, полиция – утром. Жизнь человека важнее.

– Как тебя зовут? – в очередной раз спросил Натан, стараясь нащупать пульс на тонком запястье. – Ты меня слышишь? Понимаешь?

– Ей лет двенадцать, Натан. Она явно не из наших краёв, – Мэгги мягко отстранила мужа, укутала нагое тело девочки одеялом. – И, кажется, тебя не понимает. Она больна?

– Пока непонятно. Но истощена до предела. Принеси воды, Мэг. И добавь в неё несколько ложек сахара.

Пока жена бегала на кухню, Натаниэль обратился к девочке по-немецки, затем на французском и на русском. Она молчала. Глядела поверх головы доктора, словно видела что-то незримое.

Мэгги присела на софу, поднесла к бескровным девочкиным губам чашку, влила в рот немного воды. Она сделала глоток, другой, потом приподнялась, обхватила чашку длинными тонкими пальцами. Допила и выдохнула:

– Ещё...

После второй выпитой чашки Натан запротестовал:

– Хватит. Нельзя сразу много. Мэгги, наполни ванну тёплой водой.

В ванне девочка согрелась и успокоилась. Легла на спину, вытянулась и расслабленно прикрыла глаза. Было похоже, что её совершенно не волнует ни собственная нагота, ни присутствие чужих людей. Зато волновалась Мэг.

– Ей не плохо?

Натаниэль прислушался к ровному дыханию девочки, пощупал пульс.

– Похоже, она просто засыпает.

Девочку, завёрнутую в махровую простынь, перенесли в кабинет Натана. Доктор уложил её в разобранную на кушетке постель, заботливо подоткнул одеяло.

– Ложись спать, милая, – сказал он жене. – Я на всякий случай побуду здесь. Утром будем думать, что делать с гостьей.

Доктор Крауч переоделся в домашний халат, ещё раз взглянул на девочку, коснулся её лба ладонью. Ощутил сухую, тёплую кожу, прислушался к тихому и спокойному дыханию. "И как я мог принять тебя за куклу?" – подумал Натан.

Он опустился в мягкое кресло рядом с кушеткой и смежил веки. Сон накатил стремительно и тяжело, грохоча по мостовой копытами и скрипя несмазанными осями колёс. Сон плеснул в лицо водой из сточной канавы, растёкся по телу запахом гнили и нечистот. Сон склонился над ним поседевшей женой в старом, заношенном до заплат платье. У сна были глаза снулой рыбы и взгляд, разъедающий душу.

"И что ты теперь можешь?" – спросил сон шелестом листвы и ушёл, скрипя несмазанными суставами ржавых лап.

Натан проснулся с колотящимся сердцем и не сразу понял, где находится. Ныла спина, озябли плечи. На улице привычно шелестел дождь, занималось серое утро. Через открытую форточку в кабинет сочилась сырость. Доктор с кряхтением встал, прихрамывая, дошёл до окна и только тут вспомнил о ночном происшествии.

Девчонка сидела на кушетке, закутавшись в одеяло так, что наружу торчал только нос.

– Доброе утро, мисс, – кашлянув, обратился к ней Натан. – Как самочувствие?

"Капюшон" из одеяла сполз назад, открыв бледное лицо. Девочка не сводила с доктора настороженных глаз. Он подошёл, придвинул к кушетке стул и сел рядом.

– Давай знакомиться. Я – мистер Крауч, врач. Ты меня понимаешь?

– Джинни.

Голос был так тих, что Натаниэль усомнился, не послышалось ли ему.

– Что?

– Я – Джинни, – отозвалась она уже громче.

– Как ты себя чувствуешь?

Девочка молчала, всё так же не отрывая от Натана взгляда.

– Ты хочешь есть?

Она помедлила и чуть кивнула. Натаниэль ободряюще улыбнулся:

– Вот и славно. Посиди здесь, я подыщу тебе одежду.

В сорочку полноватого коренастого Натаниэля девочку можно было завернуть минимум четыре раза, но выбирать не приходилось.

– Мэг проснётся и придумает что-нибудь более подходящее, – заверил доктор Джинни, неуклюже подворачивая ей длинные рукава. – Тебе не холодно?

Она отрицательно покачала головой. Натан потянулся за фонендоскопом.

– Джинни, я послушаю, как ты дышишь. Боюсь, как бы ты не заболела.

– Я здорова, – ответила девочка твёрдо. – Я никогда не болею.

Натаниэль пожал плечами.

– Может быть. Но сама посуди: о чём должен думать доктор, когда перед ним сидит тощая, бледная девочка с кожей, морщинистой как у старой леди?

Джинни натянула рубашку на колени и засопела.

– Ты можешь мне рассказать, что случилось? – мягко спросил Натан.

– Я не помню.

– А где живёшь, помнишь?

– Нет, – еле слышно буркнула она.

Натан хотел сказать, что полиция всё равно будет задавать те же вопросы, что это нужно для блага самой девчонки, но промолчал. Может, это к счастью – не помнить, что нашли тебя голую, завёрнутую в дерюгу и перевязанную верёвкой. Память милосердна.

В глубине дома запели половицы, скрипнула дверь.

– Моя жена уже на кухне, – улыбнулся доктор. – Сейчас будем завтракать.

Он оставил Джинни в кабинете и поспешил к Мэг. Та вовсю колдовала над тостами и пышным омлетом, негромко напевая что-то себе под нос. Натан подошёл, обнял супругу за талию и слегка дунул в высокую причёску.

– Судя по твоему настрою, девочка в порядке? – спросила Мэгги, разливая по чашкам какао.

– Вялая, немного заторможенная, – отчитался доктор. – Ничего не помнит. Назвала только своё имя – Джинни.

Мэг кивнула, сняла крышку со сковороды и перевернула жарящиеся ломтики бекона. По кухне поплыл божественный аромат.

– Что ты намерен делать дальше, милый?

– Для начала накормить её. И приодеть. Мэг, в моей сорочке она смотрится ужасно. У тебя не найдётся для неё какого-нибудь старого платья? Я пригляжу за беконом... Вы, женщины, легче между собой поладите.

Супруге доктора Крауча ничего не нужно было повторять дважды или долго объяснять. Дочь профессора филологии, выросшая среди книг и учёных мужей, Мэг сочетала в себе не только острый ум и прекрасное воспитание, но и редкую красоту, которой могли похвастаться лишь представительницы древних фамилий, лёгкую руку и тонкий вкус художницы. Дважды в неделю Мэг посещала в университете отцовские лекции по истории искусства. Натаниэль частенько ворчал, что место женщины в семье, но тут же умолкал, стоило Мэг напомнить, что семья – это не только муж с женой, но и дети. Не получалось детей у четы Краучей.

"А может, оставить девчонку пока у нас?" – подумал Натан, выкладывая на тарелку с золотистой каймой ломтики бекона. Подумал – и тут же отогнал эту мысль. Девочка – это не собака и не кошка, не так всё просто. Сперва надо рассказать полиции, а уж дальше им решать судьбу Джинни.

В коридоре зазвучали бодрые шаги, и Мэг впорхнула в кухню, сияя, как утренняя заря.

– Натан, я решила! – сообщила она. – Никакой полиции! Джинни поживёт у нас до тех пор, пока к ней не вернётся память. Я как раз думала подыскать нам горничную.

– Милая, всё бы хорошо, но... Вмешательство полиции необходимо. Нельзя оставить безнаказанным тех, кто так обошёлся с Джинни. И потом наверняка её ищет родня.

Мэг решительно покачала головой.

– Дорогой, подумай сам. Если девочка ничего не помнит, как можно кого-то найти? О чём она сможет рассказать констеблю? Ты увидел на её теле хоть какие-то повреждения?

– Не увидел, – буркнул Натан, не в силах противостоять женской логике.

– А если Джинни ищет родня, то мы узнаем это из свежих газет. Майкл поможет.

Натаниэль вздохнул и внимательно посмотрел на жену. Мэгги была настроена решительно и лучилась радостью. И возразить ей было нечего.

– Пусть поживёт, пока не окрепнет. Не могу ж я выставить на улицу заморенного голодом ребёнка, – сказал он, делая вид, что страшно сердится и это решение принимает путём большого одолжения.

На самом деле он тоже был рад такому повороту событий.

– Почему ты не ешь? – нарушила тишину Мэгги.

Джинни вздрогнула и оторвалась от созерцания пейзажа за окном. Неуверенно взяла ложку, опустила её в тарелку с традиционной для англичан утренней кашей и снова поникла.

– Поешь, – мягко сказал Натан. – Тебе надо есть, чтобы поправиться. Давай, понемножку.

Девочка поёрзала на стуле, потрогала рюшку на рукаве платья. Платье Мэг купила себе позапрошлым летом, поддавшись на уговоры кузины, но носить так и не стала. "Оно слишком короткое. Не хочу прослыть легкомысленной", – объяснила она мужу. Джинни в одежде с чужого плеча смотрелась крайне нелепо. Рукава пришлось закатать, а над поясом сделать солидный напуск, иначе девочка наступала себе на подол. Натан, увидев в гостиной такое чучело, с трудом удержался от вздоха. Худоба Джинни, подчёркнутая пышными рукавами и юбкой, выглядела чудовищно.

Ложка с кашей медленно поднялась к тонким губам и застыла. Джинни посмотрела на Краучей умоляюще.

– Ты не хочешь кашу? Может, съешь булку с беконом? – заботливо спросила Мэгги.

– Я не могу. Мне попить бы...

– Чай, молоко?

– Мэг, давай я согрею эля. Может, проснётся аппетит? – предложил Натан.

После первого же глотка девочка зашлась в кашле, из глаз брызнули слёзы. Мэгги бросила на мужа сердитый взгляд и быстро сбегала в кухню за водой. В принесённую кружку Джинни вцепилась обеими руками. Пила торопливо и жадно, захлёбываясь и вздрагивая при каждом глотке. Натан наблюдал за ней и хмурился.

– Ещё? – спросил он, когда кружка опустела.

Джинни кивнула, довольно сверкая глазами.

– А можно как вчера? – попросила она. – Сладкое...

В итоге первый завтрак Джинни в доме Краучей составил две чашки сладкого чая и кружку воды. Как ни пытались доктор с супругой убедить её поесть, к каше упрямица так и не притронулась.

К полудню Натаниэль собрал свой докторский чемоданчик и ушёл проведать пациентов. Мэгги и Джинни остались вдвоём. Девочка улеглась на кушетку в кабинете, завернувшись в плед. Мэг походила по дому, вытерла пыль с мебели, посмотрела, что можно приготовить на ужин. Она хмурилась, замирала, глубоко задумавшись. Что-то не давало ей покоя, точило червячком изнутри. Нет, не что-то: Джинни.

– Милая, ты не спишь? – приоткрыв дверь кабинета, спросила Мэгги.

– Нет, миссис Крауч. Я просто лежу, – тихо отозвалась девочка.

Женщина вошла, прикрыв за собой дверь, села в кресло рядом с кушеткой.

– Я хотела поговорить с тобой.

– Конечно, миссис Крауч.

– Мы с Натаниэлем хотели предложить тебе остаться у нас. Пока ты болеешь... и дольше.

– Я не болею, – Джинни села на кушетке, свесив тощие ноги. – Я высохла.

– Ну, это ты так называешь, – уклончиво сказала Мэг. – Скажи, ты помнишь хоть что-то о себе? У тебя есть семья, дом?

– Я всё уже сказала доктору Краучу, – бесцветно ответила она, глядя в пол.

– Мне подумалось, что есть на свете вещи, о которых женщинам лучше разговаривать без мужчин. Потому и спросила.

Мэг смотрела на неё пристально. Пыталась понять, действительно ли странная девчонка ничего не помнит, или боится говорить с ней.

– Пойми, милая, пока ты здесь, тебе нечего бояться, – проговорила она мягко. – Я лишь думаю о том, как разыскать твою семью и твой дом.

Джинни оторвалась от созерцания паркета и взглянула Мэг в лицо. В тёмных глазах не было ничего. Ни страха, ни горя, ни боли. Пустой взгляд человека, чья память – чистый лист.

– Миссис Крауч... Боюсь, не у всех в этом мире есть семья и дом.

"Странный ответ, – подумала Мэгги. – Но стоит ли донимать её вопросами о том, что она не помнит или не хочет вспоминать?"

Она сдержанно улыбнулась, поправила край пледа, свесившийся с кушетки.

– Хорошо, милая. Ты умеешь читать?

Джинни наморщила лоб, задумавшись.

– Кажется, да.

– Знаешь счёт?

Тонкие пальцы рук шевельнулись.

– Один, два... три...

– Хорошо. Что ты любишь, Джинни?

На этот раз задумчивость слишком затянулась. Мэгги решила не мучить девчонку.

– Пойдём, я покажу тебе дом?

На скрипучей лестнице между этажами Джинни застыла, как вкопанная. Встала, опираясь спиной на массивные перила и задрав голову вверх.

– Что такое, милая? – забеспокоилась Мэг.

– Листья, – ответила девочка.

Долгой зимой, когда нечем было себя занять, Мэгги решила украсить холл и стену вдоль лестницы собственными рисунками. Сперва рисовала акварели, затем вырезала их и бережно наклеивала на скучные бежевые обои. В доме Краучей царили все четыре времени года: в коридорах – осенний листопад, спальня утопала в летних розах, интерьер гостиной украшала весенняя зелень и птицы, а столовая была украшена узоров из рождественской пуанцеттии, омелы и остролиста.

– Клён, – шептала Джинни. – Ясень, дуб, вяз, тёрн...

Мэг казалось, что девочка перечисляет имена старых друзей, а не узнаёт нарисованные листья.

– Тебе нравится?

– О, миссис Крауч! У человека, создавшего эти рисунки, дар! – лицо Джинни озаряло такое восхищение, что можно было ничего не говорить. – Они живые. Они настоящие!

Женщина отвернулась, пряча улыбку. Странно, но розы и весенние нежные ирисы не вызвали у Джинни такого восторга. Она разбирается в живописи?

– Я могу дать тебе краски и бумагу. Хочешь порисовать?

– Нет-нет. Я умею только кошек. Можно мне просто любоваться?

– Конечно, милая. Идём дальше, я покажу тебе твою комнату и оранжерею.

Они спустились на первый этаж, и Мэг продолжила рассказ о доме:

– Здесь арендует помещение кондитер мистер Прайс, вход в его магазин с улицы. Ты любишь сладости, Джинни?

Девочка неопределённо повела плечами, выглянула в холл.

– Да, там выход. Но не думаю, что тебе сейчас надо на улицу. Ты должна поправиться и окрепнуть. Иди сюда, милая.

Рассматривая стены, отделанные деревянными панелями, высокие потолки и узорчатый паркет под ногами, девочка медленно проследовала за хозяйкой дома. Щёлкнул, поворачиваясь в замочной скважине, бронзовый ключ, и Мэгги отворила дверь под лестницей.

– Входи. Вот тут ты будешь жить.

Комната была маленькой, но тёплой и довольно уютно обставленной. Аккуратно застеленная кровать, комод с круглым зеркалом в резной раме, старый платяной шкаф, столик на гнутых ножках, два стула. В углу за шкафом – низенькая скамеечка, таз и кувшин для умывания. Обрамлённое нежно-сиреневыми занавесками окно выходило на задний двор.

Джинни нерешительно переступила порог, потрогала висящее на спинке кровати жаккардовое полотенце. Мэг молча наблюдала за ней, присев на стул у окна. Девочка прошлась по комнате, бережно касаясь ладонью нехитрой мебели и едва заметно улыбаясь.

– Миссис Крауч, я действительно могу остаться у вас? – спросила она, глядя на Мэгги со смесью восторга и недоверия.

– Если ты сама хочешь. Мне не хватает компании, Джинни, скучно, – честно ответила женщина. – Да и тебе некуда идти.

Взгляд девочки потеплел, уголки рта поползли вверх.

– Я постараюсь оказаться полезной, миссис Крауч!

– Замечательно. Ты приляжешь отдохнуть или показать тебе ещё наш домашний садик?

Дети так не радуются рождественским подаркам, как обрадовалась Джинни упоминанию о саде:

– Пожалуйста, миссис Крауч! Я совсем не устала, во мне много сил! Можно мне увидеть его?

Мэг только руками развела. С трудом верится, что это тощее существо ночью едва дышало. Вон, как скачет вверх по лестнице.

– Джинни, вход через кабинет мистера Крауча! Левая дверь! Не правая – ле-ва-я! – и хозяйка дома поспешила за ней.

Идея переделать одну из комнат в оранжерею пришла Натаниэлю. Он всё мечтал собрать в одном месте растения, необходимые для создания настоек, порошков, мазей и прочих лекарственных премудростей. Сперва под задумку был отведён садик на заднем дворе, но из-за того, что солнце попадало туда лишь в послеобеденное время, растениям приходилось недостаточно комфортно. И тогда решено было обустроить под домашний сад большую комнату с окнами на восток, которую Мэгги использовала в качестве мастерской художника.

Так в доме круглый год росли мята, розмарин, лаванда, ромашка, солодка, тмин, шалфей, герань, комнатный гранат и цитрусы в кадках и даже миниатюрная пихта. Мэгги была уверена, что Джинни будет удивлена, оказавшись в оранжерее. Но она ошиблась.

Девочка глядела растеряно и опечаленно.

– Миссис Крауч...

Она медленно шла между ящиками, горшками и кадками, прижав руки к груди, и рассматривала растения. И выражения жалости на её лице было совершенно непонятным Мэг.

– Что случилось, милая? Что не так?

– Они страдают, миссис Крауч. Но я могу им помочь!

– От чего страдают, Джинни? Почему ты так думаешь?

"Всё ли в порядке с её рассудком?" – нахмурилась хозяйка, наблюдая за девочкой. Та скользила взглядом по контейнерам с цветами и травами и что-то бормотала себе под нос.

– Вот смотрите... Герани здесь слишком темно, её надо бы поменять с розмарином. Мята плохо соседствует с солодкой, шалфей затеняет лаванду. Деревца лучше не держать рядом, а поставить по обе стороны окна. Тимьян и можжевельник тоже плохие соседи, а в почву для багульника надо больше песка. Ящик с гвоздикой лучше передвинуть вот туда, – Джинни ткнула пальцем в сторону окна. – А на его место можно поставить ромашку, она неприхотлива. Так будет лучше.

Возвратившись домой к обеду, доктор Крауч нашёл жену и Джинни таскающими туда-сюда цветочные горшки и кадки.

– Удивительно, – сказал Натаниэль сам себе и строго обратился к девчонке: – Юная леди, почему Вы не в постели? Кто-то ночью едва дышал, помнится.

– А теперь скачет, как белка, – улыбнулась Мэг, проходя мимо с горшочком мяты в руках. – Мистер Крауч, пропишите леди горьких пилюль от непослушания.

– Я здорова, – ровно произнесла Джинни.

"Мне бы твою уверенность", – подумал Натаниэль. А потом пригляделся... и понял, что не может поверить в то, что ночью в этом ребёнке еле теплилась жизнь. Джинни выглядела бледной, заморенной, худой, неухоженной – но только не тяжелобольной. Даже морщины на руках и лице стали менее заметными.

– Ну... либо ты медицинский феномен, либо я вообще ничего не понимаю, – развёл руками Натан.

– Я не феномен. Я просто Джинни.

***

Падал снег. В его пышных хлопьях тонули улицы, и все казались облачёнными в белые попоны: играющие в снежки краснощёкие дети, запряжённые в кэбы лошади, собаки, с лаем бросающиеся под колёса экипажей, спешащие по делам люди.

Джинни сидела на подоконнике, подобрав ноги в тёплых чулках под подол шерстяной юбки, и смотрела на улицу с высоты второго этажа. Она всегда там сидела, когда Натану нужно было поработать. В её присутствии слова складывались в нужные предложения сами собой и мысли доктора становились особенно чёткими. Натаниэль писал очередную статью для медицинского общества.

"Таким образом, можно сделать соответствующие выводы о благотворном влиянии препаратов корня солодки на больных с патологией дыхательных путей", – настрочил доктор Крауч и отложил перьевую ручку.

– Как там снаружи, Джинни? – поинтересовался он.

– Мальчишки играют в снежки, – ответила девочка, не отрываясь от созерцания зимней сценки. – Они соревнуются, что больше попадёт в вывеску булочника. Выигрывает толстый сын бакалейщика.

Натаниэль отодвинул скрипнувшее старое кресло и подошёл к Джинни. В рассеянном свете её волосы блестели, как у деревянной куклы. Мэг причёсывала её каждое утро, заплетала ровные – волосок к волоску – тонкие косички. Миссис Крауч утверждала, что этот маленький ритуал улучшает ей настроение.

Натан подумал, что Джинни становится их талисманом. Пациенты стали щедрее, доход семьи вырос, Мэгги всегда в хорошем настроении, к статьям Натаниэля стали прислушиваться коллеги. Сама Джинни поправилась, исчезла пугающая худоба и морщины, похожие на трещины на коре дерева. Обычная девочка, тихая и скромная. Натан несколько раз осторожно заводил с ней разговор о её прошлом, но она так ничего и не вспомнила. Просмотр газетных сводок тоже ничего не дал. Похоже, никто в Лондоне и его окрестностях не искал Джинни.

– Зима в этом году ранняя и щедрая на снег. Скоро Рождество, – произнёс Натаниэль, наблюдая за танцем снежных хлопьев. – Что бы ты хотела попросить у рождественского деда?

– Рождество?.. – переспросила Джинни.

Натан опешил.

– Ну... да, главный праздник года. Ты не помнишь?

Она оглянулась, пожала плечами.

– У меня нет праздников, мистер Крауч.

Её многочисленные странности Натан привык объяснять амнезией и перенесённой в прошлом психической травмой. Джинни не ела, а только пила – значит, её ужасно содержали те, кто довёл её до истощения. Джинни не выходила на улицу – значит, подсознательно берегла себя от столкновения с опасностью. Джинни избегала гостей в доме Краучей – опять же память подавала тревожные сигналы сквозь защитную пелену амнезии. Замкнутость девочки и фанатичную любовь к растениям в домашнем саду доктор Крауч списывал на вынужденное одиночество и попытки опекать слабейших. В то же время Джинни отличалась тонким вкусом, развитой интуицией и умением поддержать беседу на отвлечённые темы. Мэгги болтала с ней часами.

– Не было – это не значит "не будет", Джинни. Рождественский дед приходит ко всем детям. Обязательно.

Джинни задумалась. В такие моменты её лицо выражало растерянность, граничащую с испугом.

– Что случилось?

– Зачем приходит рождественский дед?

Девочка сползла с подоконника и встала перед доктором Краучем, пытливо заглядывая в глаза.

– Зачем он приходит, мистер Крауч?

– Эээ... Джинни, да не волнуйся ты так! – замахал руками Натан. – Это дед, который носит детям подарки в Рождество!

– Зачем? – страх в голосе сменился удивлением.

– Ну... Это традиция, символизирующая дары волхвов младенцу Христу.

– Кому?

– Сыну Божьему. Джинни, ты и этого не помнишь?

Она отошла вглубь кабинета, села на кушетку и отвернулась.

– Смутно. Но не понимаю.

– Не понимаешь чего?

Она долго молчала, потом снова заговорила:

– Мистер Крауч, мои знания в теософии очень скудны. Я знаю, что принято ходить в церковь, почитать Бога, который придумал много Заповедей. Я помню легенду, что был Божий Сын, которого люди убили. И я многого не понимаю.

На улице зазвенело разбитое стекло, мальчишеский гомон тут же стих. Натан потёр переносицу, предчувствуя разговор на тему, в которой не был силён.

– Я не понимаю, зачем придумывать столько правил, когда достаточно одного: не делай зла, если не хочешь зла в ответ. Я не понимаю, почему люди празднуют рождение того, кого они убили. Ради чего, мистер Крауч?

"Лучше бы ты спросила, как работает человеческое сердце", – тоскливо подумал Натаниэль. Промелькнула мысль: а не показать ли девчонку коллегам-психиатрам?

– Понимаешь, Джинни... – он запнулся, подыскивая слова. – Вначале всё было просто. Потом обросло условностями. Людям свойственно усложнять простые вещи, чтобы казаться умнее.

– А что было вначале?

– Вначале всё несло в себе единственный посыл: любовь.

– Убийство Сына Божьего было от любви?

– Ну и вопросы, Джинни... Он пошёл на смерть, чтобы показать, что любит весь мир, – Натаниэль понял, что запутался и попытался продолжить. – Он показал свою любовь через самопожертвование.

– Любить – это убивать тех, кто готов пожертвовать собой? – глаза девчонки округлились от удивления. – Это зло, доктор Крауч. А своим поступком Сын Божий, получается, поддержал зло. Он же дал себя убить, так?

– Так... То есть, нет! Не так! – доктор промокнул скомканным платком выступившую на лбу испарину. – Ты из простых и прежде понятных мне вещей делаешь неправильные выводы. Вот смотри... Ты любишь цветы в оранжерее?

– Они живые, – отозвалась девочка ровно.

– Живые, да. Я вижу, как ты ими дорожишь. Если кто-то захочет их уничтожить, ты станешь их защищать?

– Я закрою дверь и никого не впущу в сад. И зла не будет.

– А если дверь выломают? Ты будешь защищать, рисковать собой?

– Не выломают, – отрезала девчонка. Помолчала и печально добавила: – Мистер Крауч, Вы для примера взяли совершенно неподходящую ситуацию.

– А-ааа, чёрт! – взвыл Натан в отчаянии. – Джинни! Ты мастер морочить голову! Юной леди не пристало иметь такое мнение!

– Я лишь пытаюсь понять то, что все понимают не так, как я.

В прихожей звякнул колокольчик: вернулась из университета Мэгги. Джинни коротко извинилась и унеслась её встречать, а Натан без сил опустился в кресло. "Откуда же она взялась? Откуда у неё такие вопросы? Как это выяснить?"

И тут Натаниэля осенило. Он схватил чистый лист бумаги, перо и быстро набросал короткое письмо: "Дорогой друг Майкл, обстоятельства складываются так, что я вынужден просить твоей помощи в одном странном деле. Тебе по долгу службы приходится общаться с самыми разными людьми. Нет ли среди твоих многочисленных знакомых медиума? Я и Мэг рады будем пригласить тебя в субботу отобедать у нас". Натан размашисто расписался под письмом, написал на конверте адрес Майкла Гослинга, накинул пальто и поспешил в почтовое отделение, что располагалось через три дома на углу улицы.

Мистер Гослинг прибыл ровно в два часа пополудни и ни минутой позже. Колокольчик над входной дверью и часы в гостиной грянули одновременно. Натаниэль довольно крякнул, отложил свежую газету в сторону и поспешил встречать гостя. Проходя мимо кухни, прислушался: Мэгги разъясняла Джинни правила сервировки стола, тихонько звякала посуда. По дому витал аромат жареного гуся, щедро приправленного травами.

– А-ааа, дорогой Натаниэль, ты потолстел! – радостно провозгласил с порога Майкл. – Видимо, дела пошли в гору? Люди стали чаще болеть?

– Люди стали добрее, – уклончиво ответил Натан, принимая у гостя тяжёлую шубу.

– К чему бы это? Надо бы обдумать и выдать сенсацию на первую полосу. Где моя любезная сестрица?

Натан сделал приглашающий жест в сторону лестницы на второй этаж.

– Мэгги колдует с обедом. Майкл, поднимемся пока в кабинет.

– Давай, интриган, хоть введёшь меня в курс дела.

В кабинете, прикрыв за собой дверь и дождавшись, пока гость устроится в кресле, доктор Крауч заговорил:

– Майкл, два месяца назад я подобрал на улице ребёнка. В тот самый вечер, когда провожал тебя до экипажа. Меня едва не сбил кэб, из которого, судя по всему, и выпала моя находка.

– Младенец? – нахмурил густые брови мистер Гослинг.

– Нет. Девочка лет двенадцати. Страшно истощённая, едва живая. Завёрнутая в мешковину, как вещь. Мы с Мэг оставили её у себя. Полиции ничего не сообщали. Ты не видел её, потому что она боится чужих и не выходит из своей комнаты.

– Опрометчиво было оставлять её, дорогой Натан. Девчонка – это не приблудная кошка.

– Согласен. Только она ничего не помнит, кроме своего имени. Полиция сдала бы её в приют. А здесь мы её выходили и дали кров. Ни в одной из лондонских газет не было объявления о похищении ребёнка.