Текст книги "Бандагал"

Автор книги: Анна Ринонаполи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Ринонаполи Анна
Бандагал

Анна Ринонаполи

БАНДАГАЛ

Перевод с итальянского Л. Вершинина

Жирная, слишком жирная кожа усыпана капельками пота. Патрене вытирает обильный пот носовым платком и с отвращением бросает его на письменный стол. Он пытается отогнать докучливые мысли. Но попробуй не думать о требованиях этих поганых несиан. До появления на Несе землян эти туземцы даже колеса в глаза не видели, а теперь они собираются ни больше, ни меньше как вести политическую борьбу. Да еще требуют, чтобы им разрешили объединиться в профсоюзы и ввести шкалу заработной платы. Стоило ему губить свое здоровье на скважинах в зловонных топях, чтобы потом эти несиане подняли головы. Сплошная мерзость!

А губернатор, разумеется, и в ус не дует. Раньше он богател на деньги расистов, а после поражения на выборах сразу же стал ярым сторонником равенства землян и аборигенов.

Патрене встал, подошел к бару-холодильнику, налил коньяку и бросил в бокал несколько кусочков льда. Вспомнил предупреждение врача, досадливо пожал плечами и выпил все до дна.

Ох, до чего ему осточертели эти балаболки из Ассоциации слаборазвитых планет! Носятся без передышки по Несу и снимают то в анфас, то в профиль рахитичных детей со вздутыми животами, притворяясь, будто им неизвестно, что несиане – низшая раса. Плосколицые, с водянистыми глазами и пучком зеленых волос на голове, они плодятся, как лягушки или болотные змеи. Все до одного воры, бездельники и забияки! Но эти старые девы из АСП неплохо поработали – фотографии, фотографии, а под ними статистические данные, различные выкладки. Политиканы уже учуяли, что тут есть чем поживиться, да и правительство Земли не намерено упустить свою долю. А мы, промышленники, должны покорно соглашаться – сделайте одолжение, забирайте наши заводы, рудники, шахты, более того, можете поставить на мое место паршивого несианина!

Патрене не в силах больше сидеть в своем кабинете. Он выходит на веранду, откуда открывается вид на широкий заводской двор и цеха вдали. Небо затянуто облаками, но дождя, как всегда, не будет; духота, вечная нестерпимая духота.

Горизонт за заводскими трубами подернут серой дымкой, над разогретыми болотами повис ядовитый туман. Патрене чувствует, как к горлу подступает тошнота. Он поспешно возвращается в комнату. У него не осталось больше никаких надежд, он охотно вернулся бы домой, в Рим, где небо бывает не только хмурым, но и безоблачным. Да, но в Риме, в самом современном, фешенебельном небоскребе, наслаждаясь с балкона великолепным видом, живут его жена и дети. О старом доме они и слышать не хотят, и вот ему приходится кормить червей на Несе.

Он вызвал Розу, свою личную секретаршу. "Что это такое, закричал он, – почему директор Торболи до сих пор не явился на службу?!" Роза слушала молча и даже не пыталась возражать. Уже двадцать лет, как она влюблена в шефа, с .той самой поры, когда она была еще совсем юной девушкой, а он мужчиной в расцвете сил. За эти годы планета выжала из них все соки, но Роза не хочет признаваться в этом даже себе самой. Она тратит уйму денег на всякую косметику и все еще надеется, что шеф снова удостоит ее вниманием. Ей и в голову не приходит, что тот стал жалкой развалиной. Сердце едва трепыхается, он и дня не может прожить без тонизирующих таблеток.

Роза смотрит на него глазами преданной собаки, и Патрене свирепеет еще больше. Он отлично знает, что здесь она единственный человек, которому он может полностью доверять,

Избегая ее взгляда, он спрашивает:

– Ты отправила за ним мой элиспринт?

– Конечно, коммендаторе.

– Почему ж он до сих пор не прибыл? Пора бы этому Торболи научиться прилично водить машину.

С Розой он может быть откровенным и ругательски ругать "этого Торболи". Но когда тот наконец появляется, Патрене встречает его с величайшей любезностью. "Мой дорогой друг", – говорит он и при этом не спускает с Торболи недоверчивого взгляда. В отличие от Патрене Торболи не потеет. Кажется, будто планета Нес иссушила его. Высокий, с морщинистой, как у черепахи, шеей, он в разговоре пялит на собеседника свои близорукие глаза. Голос у него скрипучий, монотонный, прежде чем перейти к делу, он– любит подробно обрисовать общую ситуацию. Это обычно сбивает Патрене, он начинает нервничать, путаться, и Торболи всегда удается настоять на своем. Он меньше всего похож на подчиненного, скорее на компаньона. В сущности, так оно и есть – ведь солидный пакет акций постепенно перешел к нему в руки.

Патрене завозился в своем кресле.

– Словом, Торболи, в чем суть дела?

– Я тебе уже объяснял: правительство одобрило закон о тарифной сетке для туземцев.

– Значит, решили национализировать предприятие?

– Не люблю я это слово – "национализировать".

Но Патрене уже не слушает его, он должен выговориться.

– Какое они имеют на это право, хотел бы я знать! Они предоставили нам концессию, верно? А раз так, заводы принадлежат нам и только нам.

– Не кричи. Попытайся лучше понять, что происходит. Иначе весь наш разговор – пустая трата времени. Итак, новая галактическая политика...

– Дерьмо, а не политика! Слышать о ней не хочу. Это мы, земляне, принесли сюда высокую цивилизацию.

– Цивилизацию оставь в покое. Мы проиграли выборы. Надо смотреть на вещи трезво.

– Плевать я хотел на твою трезвость! Значит, и ты перестроился? Иди, целуйся со своими туземцами.

– Я бы их перецеловал всех до единого, если б это могло спасти наши капиталы.

Спокойствие Торболи окончательно вывело Патрене из себя. Разразившись потоком отборных ругательств, он закашлялся, вскочил, налил себе коньяку и залпом осушил бокал. Торболи поудобнее уселся в кресле, помолчал, а потом лениво протянул:

– Что толку возмущаться?..

– Нужно было перебить всех этих ублюдков! – Патрене бессильно опустился в кресло.

Лицо у него побагровело, покрылось бисеринками пота.

– А кто будет работать? – со вздохом говорит Торболи. Успокойся, смотри, с тебя пот градом течет. Прими таблетку и полежи. Положение, конечно, не из приятных. Другие промышленники уже уступили. Теперь наш черед.

– Меня хотят разорить.

– Не преувеличивай. Налоги не так уж велики. Я проконсультировался с мистером Бессоном. Главная опасность исходит от правительства. Нахлынет банда голодных чиновников и начнет копаться в наших делах.

Патрене, проглотив пилюлю, сетует:

– Дожили. Свобода называется. Выставляют пинком под зад, да еще твое же добро норовят присвоить. Всю "Новую Италию".

– Нес принадлежит не тебе, а правительству. Ты построил здесь заводы благодаря государственным субсидиям.

– Все, все их получали...

– Не перебивай. Теперь власти требуют свою долю пирога. Придется отрезать им кусок.

– Черта с два! Скорее я пущу все с молотка.

Торболи молчит. Патрене, обмахиваясь листом бумаги, словно веером, не выдерживает.

– А ты как думаешь?

– Положение и в .самом деле довольно сложное. Многие предприниматели буквально потеряли голову. Но "Новая Италия" – сильнейшая промышленная группа на Несе, и мы обязаны выстоять. По-моему, глупо продавать заводы за полцены. Идет крупная политическая игра. Правительство рассчитывает объявить нашу планету неотъемлемой частью Земли, разумеется превратив ее предварительно в своего сателлита. Ему нужны голоса на выборах.

– Сущее дерьмо – вот что такое твоя политика!

Патрене снова разгорячился. Терпению Торболи пришел конец, он поднялся и, глядя шефу в глаза, выразительно произнес:

– Если ты еще в состоянии рассуждать здраво, я остаюсь, нет – до свидания. Запомни, нам нужно хорошенько подготовиться. И прежде всего составить баланс, да так, чтобы к нему не сумели придраться. Нужен толковый кибербухгалтер, но абсолютно надежный и преданный. Из числа старых служащих...

– Тогда заранее откажись от поисков, мой дорогой Торболи. Если кибербух-галтер толковый, ему нельзя доверять. А если болван, то ему опять-таки бессмысленно доверять – он такое натворит...

– Кибербухгалтер не может быть болваном. Я готов удовольствоваться заурядным честным бухгалтером.

– Послушай, нельзя ли придумать анекдот посмешнее? – Патрене встал. – Впрочем, не мешает спуститься в твой знаменитый архив. Если в природе и существует честный кибербухгалтер, то в твоем архиве это должно быть отражено.

– Моего архива никто не миновал, – с гордостью сказал Торболй. – Там все точно, до последней запятой. Надеюсь, этого ты не станешь отрицать, любезный Патрене?

– Согласен.

– А вот служащих в архивном отделе не хватает. Ты всегда скупился на административные расходы.

– Знал бы ты, во сколько мне обходится переброска одного только служащего с Земли на Нес!

– Чтобы деньги давали хороший урожай, их надо сначала посеять, – назидательно произнес Торболи свою любимую сентенцию.

Он встал, распахнул дверь и пропустил своего патрона вперед.

Архив – любимое детище Торболи.

Каким образом ему удалось собрать все эти сведения, Патрене не знает, хотя он из собственного кармана платил и платит шпионам, которые разведали буквально всю подноготную о каждом из служащих. Все сведения записаны на магнитофонную ленту и запечатлены на микропленку.

Когда Патрене впервые узнал об этом, удивлению его не было границ, а Торболи oт удовольствия беспрестанно потирал свои по-обезьяньи длинные руки.

– Разве архив предназначался не для туземцев?

Наверное, впервые в жизни Торболи от души рассмеялся.

– Для этих недоумков?! Нет, главная опасность – это мы сами.

Патрене просматривал микрофильмы, прослушивал пленки, и ему стало не по себе.

– Как это тебе удалось собрать такую информацию?

– Самыми разнообразными способами, мой дорогой, – с необычной фамильярностью ответил Торболи. – Все, начиная от священника и кончая проституткой, принуждены были кое-что рассказать.

– И обо мне тоже?

Торболи загадочно, покачал головой и двусмысленно улыбнулся.

– Рад буду преподнести этот скромный подарок тебе и Розе. Конечно, если это доставит вам удовольствие.

И он протянул шефу микрофильм.

А все-таки Патрене не доверял Торболи, несмотря на общие интересы. Он считал своего директора не менее опасным, чем вирус, – вы замечаете, что заразились, когда болезнь уже завладела вашим организмом.

Нет, своего мнения о Торболи он не изменил и теперь, но в архиве неизменно появлялось что-то новое, и это забавляло Патрене.

Подумать только, инженер Корбелли, этот ярый расист, поддался чарам своей молоденькой служанки, уроженки Неса, у которой такие густые изумрудного цвета волосы.

– Завтра же скажу Корбелли об этом, – вырвалось у Патрене.

– Э, нет, – спокойно возразил Торболи. – Ты лучше намекни ему разок-другой, и он тут же перестанет клянчить прибавку. Во всяком случае, даст тебе несколько месяцев передохнуть. А за это время мы раздобудем новый любопытный материальчик.

Патрене всегда доставляло истинное наслаждение наблюдать за реакцией подчиненных на слухи о возможных повышениях по службе и увольнениях, которые распускал Торболи.

– Этот мелкий жулик Винченци уже видит себя начальником отдела... Какой кретин, этот Ларделли! До чего ж он боится, что его уволят. Попробуй-ка найди другого инженера-химика, который согласился бы по двенадцати часов кряду торчать в лаборатории.

Но сейчас Патрене не смеется, он внимательно смотрит на лица и повторяет за Торболи:

– Да, этот болван, этот мошенник, ну а этот и мать родную продаст. Быть может, этот годится... Пожалуй, ты прав – Торторелли подойдет: честный, скромный до робости, живет один в маленьком домишке на окраине. Единственная страсть – кухня-автомат. Нет, все-таки он слишком глуп, – сам себя перебивает Патрене. – Покажика еще раз.

И Бенедетто Торторелли, щурясь, словно яркий свет рефлектора и в самом деле слепит ему глаза, неуклюже двигается по комнате – маленький, худой, в своем любимом галстуке-бабочке.

Патрене невольно рассмеялся.

– Неужели этот болван не понимает, до чего он смешон в своем старомодном одеянии?

– Погляди на него хорошенько, – с торжеством в голосе говорит Торболи. – У него на лице написано, что он обречен выполнять работу за других. Посмотри на этот плоский череп с копной седых волос. Типичный честный труженик! Другие за его счет выслуживаются перед начальством, а он молчит. Мы поручим ему ответственное задание составить баланс, ему лично, и от безмерной радости он станет глухим и слепым. Понял?

– Не слишком ли он глуп? Что он там такое говорит?

– Беседует со своей автоматической кухней. Послушай.

Послышался глухой голос Торторелли:

– Как только долька чеснока зарумянится...

Торболи гасит экран и говорит Патрене:

– Он до неприличия глуп и наивен. Как раз то, что нам нужно.

Бенедетто Торторелли робко входит в кабинет шефа. На лице у него похоронно-мрачное выражение, несмотря на жару, он бледен. От волнения он то и дело переступает своими коротенькими ножками.

– Входите, входите, дорогой Торторелли.

Патрене – воплощение радушия, и это лишь увеличивает растерянность маленького человечка, который, как марионетка, трясет головой.

– Вы, Торболи, еще были на Земле, когда мы с Бенедетто двадцать дет назад прилетели на Нес.

– Девятнадцать лет, семь месяцев и три дня.

– Как всегда, предельно точен. Редкое достоинство, не правда ли? Значит, вы, Бенедетто, помните те незабываемые дни? Чудесное было время!

И Патрене пускается в милые его сердцу воспоминания о золотой поре колонизации. А Торторелли вспоминает о своем бегстве с проклятой Земли, о Мирте, которая безжалостно издевалась над ним;

– Бедняжка Бенедетто. Ты и в самом деле веришь, что я могу стать твоей женой? Это при твоем-то нищенском заработке!

А он – умоляюще:

– Верь мне, Мирта, я вернусь оттуда миллионером. Только жди меня, жди.

И вот он уже в космическом корабле, полный самых радужных надежд, которые очень скоро утонули в зловонных болотах Неса...

– Тогда жизнь здесь была трудной, – продолжает Патрене. Достойной настоящих мужчин. Эти дикари никак не хотели работать. Пришлось выкуривать их из болот. Мы, земляне, были полноправными господами положения. А что теперь?.. Торторелли понравился мне с первого взгляда. Он, как и я, не желал смешиваться с туземцами. Скажите ему сами, Бенедетто.

– Да, это так, – с грустной улыбкой подтверждает кибербухгалтер.

В глубине души его смешит, что за ним утвердилась слава расиста, хотя на деле все обстоит совевщенно иначе.

Это несиане насмехались над ним, глядя на него с высоты своего двухметрового роста. А он, скрывая досаду, принужден был смотреть на них снизу вверх, словно лилипут на великанов. Конечно, вначале он их терпеть не мог, но вскоре понял, что и в высоком росте мало проку, если ты с детства обречен на нищету и невежество. В один прекрасный день он перестал обращать внимание на насмешки и местных жителей, и землян.

И даже воспоминание о Мирте поблекло; он, кибербухгалтер Торторелли, открыл великую силу самопознания. Пусть другие считают его глупцом, зато он избавлен от необходимости обнажать перед ними душу. Он знал, что интерпланетарная партия ведет тайную войну с колонизаторами, прибегая к саботажу и диверсиям. Как-то одна грузовая ракета пропала "по неизвестным причинам", а корабль владельца фирмы "Персей" взорвался при посадке. У него вся эта грязная борьба вызывает лишь чувство омерзения. Ему, разумеется, жаль погибших, но больше всего ему хочется поскорее очутиться дома.

Вот и сегодня он пораньше вернулся к себе, нагруженный пакетами.

Город остался позади, никому не придет в голову постучаться в неказистый двухэтажный домик, который, впрочем, не так уж мал, как кажется. В нем много комнат, спланированных, правда, не слишком удачно. Но его, Бенедетто Торторелди, это не волнует: ему вполне хватает трех хорошо обставленных комнат и просторной кухни в первом этаже.

Он медленно поднимается по выщербленным ступенькам на второй этаж; на площадке его встречает робот Бедный Йорик и завладевает пакетами. У Бенедетто проясняется лицо: робот следит за телешпионами Патрене, а тот ничего и не подозревает. Он, Торторелли, может сколько угедно ругать своего хозяина, Патрене все равно ничего не узнает. Для него уже много лет подряд разыгрывается одна и та же сцена: разговор с кухней-автоматом, часок-другой у видеофона, а затем сон в старой убогой кровати.

На самом же деле Бенедетто, приняв душ, босиком выходит в мягком халате в гостиную и усаживается в уютное кресло. Ковер приятно холодит распаренные ноги.

– Принеси-ка мне выпить, Бедный Йорик, – говорит он роботу, с удовольствием рассматривая роскошное убранство гостиной.

Долгих двадцать лет собирал он все эти драгоценности и антиквариат. Каждая вещь здесь знакома ему не хуже, чем лицо Бедного Йорика, который прежде был обычным примитивным роботом, а со временем стал образцовой машиной, предметом его особой гордости. На заводе Бедного Йорика насмешливо звали слабоумным гномом. Торторелли это даже веселит, ведь теперь Бедный Йорик одновременно и верный слуга и отличный секретарь. Он знает все стороны жизни своего хозяина, мгновенно регистрирует каждое его слово. Робот в состоянии и десять лет спустя повторить любую фразу Бенедетто с той же интонацией. Более того, посредством парамагнитных волн он может передать нужную информацию на расстояние в несколько километров.

– Вот так-то, мой Бедный Йорик! Боюсь, что я попался. Налей-ка мне еще. Где бокал?

Робот подает ему бокал в форме лилии, сделанный искусными ремесленниками Веги.

Бенедетто любуется им на свет.

Робот, зная привычки хозяина, терпеливо ждет. Наконец рука с бокалом протягивается за вином.

– Они считают меня дураком только потому, что я честен. Один рождается белокурым, другой – с рудиментом по имени Совесть. Потому-то я так долго не мог усвоить правил игры. Но теперь я их запомнил. Вероятно, я бы мог даже выиграть, но стоит ли? Ведь Мирта старуха.

Торторелли помолчал, затем резко встал и подошел к стеллажам с книгами, ласково погладил корешки.

– Вот их можно просматривать вновь и вновь – они не меняются с годами. А Мирта... Э, не будем говорить о ней. Поставь что-нибудь веселенькое.

Он с удовольствием ступает босыми ногами по пушистому ковру. Ему вспоминается выражение лиц Торболи и Патрене.

– Они меня поймали в ловушку, эти галактические бандиты. Да, да, друг мой, на бесчисленных планетах Галактики крадут все или почти все, и в один не очень приятный день добыча начинает оскудевать. И тут не поможет простое увеличение налогов – они и без того велики. Кто-то должен расплачиваться за всех. Нужно устранить одного из конкурентов, того, кто забыл мудрость древних: "Не кради,, если не умеешь". Патрене слишком разжирел, а Торболи – похудел. Конкуренты застали их врасплох. А теперь эти два хитреца избрали меня козлом отпущения. Смешно, не правда ли? Где шоколад? Кончился?

– В деревянной коробке, – отвечает робот и, не дожидаясь приказа, идет за ним.

– Всего три плитки? – бурчит Торторелли. – Ты должен был меня предупредить. Кстати, куда делись остальные?

Робот молчит.

– Ну да, ведь не ты же их съел? Увы, я становлюсь обжорой, мой Бедный Йорик. А это признак близкой старости. Что же мне делать, дружище? Уволиться? Хорошо, но кому я нужен на Земле в свои пятьдесят лет? Кто даст мне там работу? Как скверно, когда в тебе тикает механизм,, именуемый совестью. Хотел бы я походить на тебя – никаких чувств, никаких эмоций. Но хватит о делах, поговорим о философии. На чем мы остановились?

Бедный Йорик повторяет голосом Бенедетто:

"Если время существует лишь в зависимости от пространства и скорости, как утверждает Эйнштейн, значит, само по себе оно не существует. А если так, то почему по прошествии определенного времени человек умирает? Выходит, и смерть относительна. Ну нет, дудки! Мы умираем всерьез, в мои рассуждения вкралась какая-то ошибка, но какая именно?.. Ужасно хочу спать".

Голос умолкает. Опустив голову, Бенедетто с грустью думает, что, условна смерть или реальна, ему не хочется расставаться с жизнью. Но когда тебя припирают к стене, деваться некуда. Вот и эти два галактических бандита приперли его к стене.

Патрене внимательно разглядывает себя в зеркало. "Новая Италия" устраивает праздничный вечер, и ему пришлось надеть парадный костюм. На торжественную .церемонию прибудут губернатор планеты со своими помощниками, городские власти, многочисленные гости, промышленники с женами, дочерьми и любовницами. Словом, будет грандиозное празднество.

– Ох, как жмет!

Патрене ослабил пояс и снова поглядел в зеркало – серебристая ткань космического комбинезона складками собралась на груди. Стремясь скрыть это, он надел радужную накидку. Но она закрывает знак отличия владельца предприятий. К тому же он не сможет надеть позолоченную портупею – непременную принадлежность хозяев Галактики. Нечего сказать, хороши хозяева, которым приходится унижаться перед этими туземцами! Ну что ж, радуйтесь, мерзкие несиане, вы победили, у вас будут профсоюзы. Правда, вы неграмотны и ходите босиком, но в остальном вы уже почти ничем не отличаетесь от рабочих Лондона или Милана. Вот и прекрасно, да здравствует единый профсоюз!.. О черт, как жмет, нет сил терпеть! Да еще этот пояс... "Сниму-ка я его вовсе", – отчаявшись, решает Патрене.

– Что ты делаешь? Парадный костюм не положено носить без пояса! – еще с порога кричит Торболи.

У него сейчас тоже весьма непрезентабельный вид; новый комбинезон сидит на нем мешком.

– Какой умник выдумал эти парадные комбинезоны?! Как будто у всех простых смертных фигура космонавтов. Впрочем, комбинезон – символ высшей расы, и несиане с завистью глядят на нас. Они давно мечтают о том дне, когда получат право его носить.

Патрене кривит рот в презрительной усмешке.

– Так мы далеко уедем. В один прекрасный день какой-нибудь грязный туземец займет мое место, наденет комбинезон, пояс с бриллиантами...

– А ты что, всерьез принимаешь эту церемонию? Ерунда, обычный аттракцион. Сегодня парадное гулянье и бенгальские огни. А завтра туземцы, довольные и веселые, снова выйдут на работу.

– Ну а если они вздумают устроить забастовку?

– Вмешается полиция. Смотрел передачу из Парижа? Три тысячи рабочих были на пять секунд полностью парализованы. А после того как они пришли в себя, поверь мне, – у них пропала всякая охота бастовать. Ты же сам знаешь, что профсоюзы в этих случаях даже полезны. Имеешь дело с их представителями, а не с неорганизованной массой, которая, словно обвал в горах, внезапно погребает всех и вся.

– Здешние туземцы никогда не станут цивилизованными людьми.

– Не спорю. Но полиция и не подумает применять к ним обычные методы. На Нес полицейские прибыли с отдаленных планет, где интеграция была осуществлена совсем недавно. Они не станут церемониться со всякими там забастовщиками – разгонят их силой. Ну ладно, надевай пояс и пошли. Остальные уже на космодроме.

Патрене повиновался. Элиспринт мгновенно доставил его на стоянку вертолетов, откуда он, уже пешком, добрался до космодрома. Навстречу ему с радостным криком устремилась Роза. Она тоже была в радужной накидке и комбинезоне, плотно облегавшем ее полнеющую фигуру. Другие дамы также щеголяли в комбинезонах, сшитых с таким расчетом, чтобы подчеркнуть красоту женских форм.

"Нет, Розе не помогла и пластическая операция. Она похожа на манекен, кривящийся в жалкой улыбке".

А вон и губернатор. Он важно спускается по трапу и приветливо машет всем рукой. Толпа напирает на барьер, из репродукторов глухо выплескивается гимн землян "Свободны мы", губернатор улыбается ослепительной улыбкой, телеоператоры проверяют камеры. Сейчас губернатор произнесет слова приветствия – всего несколько фраз; церемониал продуман до мельчайших подробностей. Может, хоть на сей раз он не станет читать по бумажке? Нет, он вынимает из кармана листок: "Я рад, чрезвычайно рад и польщен, что удостоен чести передать "Новой Италии" приветствие от жителей Объединенной солнечной системы".

"О мудрый губернатор, ты не произносишь без бумажки даже краткие слова приветствия, а я не написал ни строчки, хотя Торболи предупредил меня заранее. Что я скажу рабочим?"

Вереница лимузинов" катит по улицам "Новой Италии", по обеим сторонам которых стоят толпы людей и дружно хлопают в ладоши. В небе проплывают полицейские машины. Их сирены воют совсем не торжественно, а пронзительно-мрачно. Иатрене просто не в состоянии выносить этот свист, он охотно зажал бы уши, если б не сидел в открытой машине рядом с губернатором.

Но вот традиционный парад машин окончен; теперь ему предстоит держать речь перед рабочими. А они уже собираются на огромном заводском дворе, который служит одновременно посадочной площадкой для личных вертолетов владельцев предприятий и технического персонала.

Правильный шестиугольник двора заканчивается большим полукруглым зданием, где размещаются различные службы. У входа в здание воздвигнут помост, на который строго по ранжиру поднимаются представители местных властей. В центре становится губернатор, справа от него – Патрене. Рабочие – а их собралось не менее пяти тысяч – уже вышли из цехов, все в чистых робах; на груди, чуть пониже миниатюрного трехцветного флага с двумя сплетенными кольцами, красуется позолоченный значок с крупными буквами CAT – Солнечная ассоциация тружеников. Но эти солнечные труженики босы, и к тому же от них нестерпимо пахнет.

Патрене еще издали чувствует этот противный болотный запах, который не в силах заглушить духи и ароматные мази дам.

Первым произносит речь губернатор. Он подносит листок бумаги прямо к своему классическому носу, а тот в свою очередь вздымается к светлому небу (и это в черный день провозглашения на Несе профсоюза!), и гнусавит:

"Свободно и честно..." Снова хруст бумаги, и снова из носа с шипением вырывается: "...справедливость, порядок!"

Наступил черед Патрене. Роза поправила ему проклятый пояс, он схватил микрофон и, переходя на крик, завопил:

– Я говорю-ю-ю, что двадцать лет назад здесь были одни болота. Но вы своим трудом...

Теперь уже кричат рабочие: "Пат-ре-не, Пат-ре-не!", а он смотрит на них выпученными глазами.

Неужели они до того глупы, что принимают все это всерьез? У стариков на глазах слезы, а он вешает каждому на грудь медаль. Если б от них так не воняло, он бы их, ей-богу, обнял. Галактическое телевидение уже запечатлело эту .патетическую сцену; на Земле его видят жена и министры. А туземцы без устали скандируют: "Нес, Нес, Пат-ре-не, Пат-ре-не!" Пришлось включить сирены, лишь тогда Торболи сумел объявить дальнейшую программу празднества: бесплатный обед в столовой, танцы на болоте и в заключение бенгальские огни.

Теперь Патрене может, наконец, пригласить губернатора на коктейль.

Рабочие потянулись в столовую; потом они разбредутся по своим домам, окруженным колючей проволокой. После заката они имеют право выходить на улицы только под охраной полиции во избежание нежелательных инцидентов. "Это позволяет местным жителям и землянам взаимно оберегать свою свободу", – каждый вечер повторяют бесчисленные репродукторы. Но если даже туземец даст полицейским взятку, куда он сможет пойти? Бары открыты только для землян, а в клубе чаще всего разрешают появляться лишь в комбинезоне, которого у туземца нет. "Не хватает только, чтобы эти ублюдки с водянистыми глазками пялились на наших дам. Пусть себе веселятся за колючей проволокой. Впрочем, меня это не касается. Моя жена веселится на Земле. А жаль. На торжественной церемонии куда пристойнее появиться вместе с женой. Кстати, Бессон так и делает. Правда, его дражайшая половина такая же долговязая, как и он, и весьма изрядно подремонтирована, но, что ни говори, она остается первой дамой "Новой Америки".

Самому Бессону без малого семьдесят, костяшки его пальцев больно впиваются в мякоть рыхлой руки Патрене. Владелец "Новой Италии" с преувеличенным энтузиазмом восхваляет проницательность мистера Бессона, который еще в прошлом году согласился на интеграцию. Ему-то хорошо, он – единственный хозяин "Новой Америки", мощного промышленного комплекса, во много раз превосходящего "Новую Италию". Где уж ей соперничать с картелем Бессона. Хитрый старик одобрил интеграцию, и теперь ему, Патрене, ничего другого не остается, как только последовать его примеру. От бессильной ярости у него начинает болеть печень, и он с еще большим энтузиазмом поздравляет своего конкурента.

Бессон смотрит на Патрене своими рысьими глазами и, когда тот говорит: "Теперь эти туземцы станут вровень с нами", разражается громким смехом, обнажив тридцать два зуба из первоклассного белого дентина.

– Разумеется, мой дорогой Патрене, и это будет записано в конституции Солнечной системы, где также сказано, что рабочий Чикаго имеет равные со мной права и одинаковые обязанности. Свобода и демократия для всех. Мы, земляне, идеалисты, а идеалы стоят дорого. Увы, мы всегда платили сполна. Это доказано историей. Коль скоро рабочий Чикаго имеет равные со мной права, мы не можем отказать в равенстве и рабочему Неса.

– Согласен, но только в пределах колючей проволоки.

– Дорогой Патрене, вы слишком привержены к колючей проволоке. Вы сентиментальны, как, впрочем, и все расисты. А расизм сейчас не в моде. Усвойте следующий принцип: рабочий может стать таким же богатым, как и я. Но раз он им не стал, значит, он кретин. Я дал ему свободу, однако не собираюсь отдавать в придачу и мои деньги. Пусть он их сам заработает. А теперь давайте выпьем за равноправие.

А Торболи тем временем переходит от одной группы к другой, успевая каждому сделать комплимент. От его глазок-щелей на черепашьей голове ничего не ускользает, даже пустой бокал супруги губернатора, которая беседует с миссис Бессон.

– Мадам, не хотите ли мороженого по-итальянски?

– Благодарю вас, дорогой Торболи.

Ага, и Торторелли тут!

– Как поживаете, любезный друг?

– Неплохо. Вот только жара здесь невыносимая. Но какой чудесный праздник! О нем будут вспоминать и в будущее воскресенье, когда прилетят делегации землян.

– Делегации? Кто вам сказал, Торторелли?

– Подслушал разговор губернаторской свиты. Глупо, да?

– Напротив, очень разумно.

Этот Торторелли с трудом передвигается на своих негнущихся ногах. Видно, шлем здорово давит ему на плечи, но он не снимет его – это было бы неприлично. А Бенедетто Торторелли не сделает ничего такого, что выглядело бы неприличным. Торболи до того уверен в своем кибербухгалтере, что даже не замечает, как ловко тот его дурачит. Больше всего директор боится, как бы Патрене, изрядно выпив, не начал болтать лишнего. Он отыскивает его глазами. Так и есть, этот жирный боров вовсю хлещет вино. Хоть бы уж лопнул поскорее от ожирения, тогда бы он, Торболи, полностью завладел контрольным пакетом акций "Новой Италии". И уж он-то сумел бы растолковать мистеру Бессону всю важность единого фронта промышленников Неса против интриг правительства.