Текст книги "Зоя. Том первый (СИ)"
Автор книги: Анна Приходько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Все знакомые и незнакомые, встречавшиеся на пути Евдокии, высказывали своё сожаление и соболезнования. Евдокия отмахивалась, уходила от разговора. Возмущалась:
– Что же вы безбожники мальчишку на тот свет отправляете? Не нашли, значит, живой. Чего зря языками чешете?
Но люди не успокаивались, судачили, сплетничали. Потом стали жалеть Григория.
– Как же так? Сын пропал, а отец и не ведает, – говорил один.
– Так передали! Наверняка сына потерял, скрывать-то зачем, – предполагал другой.
– Да знает уже Григорий, вчера слышал, что передали ему, а он от неожиданности механизм на мельнице сломал да напился опять. Скоро главного наладчика выбирать будут, – утверждал третий.
До Евдокии доносились все слухи. А она ждала. Верила, что вернётся и Макар, и Григорий, и заживёт семья как прежде. Поэтому пресекала все разговоры и сплетни грубостью и криками.
Зоя встала с кровати сразу после ухода мачехи.
Оделась, нащупала в кармане платья заветный ключ. Металл холодком обдал ладонь, а потом согрелся. И как будто попросился в замочную скважину.
На улице глубоко вдохнула, почувствовала запах реки, рыбы, дыма.
На дворе стояла ранняя осень. С момента последней встречи с Янеком прошло уже две недели. Сердце ныло, просило объятий и поцелуев, но где искать любимого, Зоя не знала.
Спустилась к реке, намочила руки, тоскливо проводила взглядом отплывающую баржу. Пыталась на ней представить себя и Янека, но не смогла. Теперь уже побег казался чем-то недостижимым. Тоска по любимому с каждым днём превращалась в ноющую боль. От мыслей, что больше не увидит его, становилось плохо, бросало в жар. Не могла поверить, гнала от себя эти думы.
Вдруг почувствовала, как чья-то рука легла на её плечо. Резко повернулась. Это была пани Анна.
* * *
Григорий Филиппович, как только отправил Зою домой после всего услышанного, пулей полетел к начальнику. Ворвался в кабинет, поклонился, потом опустился на колени, сказал:
– Пётр Елпидифорович, мне требуется ваша помощь.
Парамонов удивлённо посмотрел на Григория, помолчал. Жестом показал, что нужно подняться с колен.
– Сын в беде, – почти шёпотом произнёс Григорий.
Опять тишина. Удивление с лица начальника не исчезало, казалось, он ещё не успел сообразить, что нужно Григорию. А потом резко дёрнулся, подошёл к подчинённому.
– Что случилось?
Григорий решил, что скрывать правду нет смысла, и сообщил Парамонову обо всём, что узнал от Зои. Рассказывал заикаясь. Сбивался. Начинал заново. Ему и самому не верилось в то, о чём поведала дочь.
Начальник выслушал, вызвал к себе помощника. Что-то нашептал ему, тот скрылся.
Григорий продолжал дрожать.
– Где сейчас сын? – спросил Пётр Елпидифорович.
– В рейсе, прибудет завтра, – ответил Григорий.
– Знаешь, что я должен сделать сейчас? – строго произнёс Парамонов. – Вызвать полицейских.
Григорий Филиппович опять упал на колени.
– Встань, – услышал он и нехотя поднялся.
Снова воцарилось молчание. Потом начальник произнёс:
– Тебя переправят сейчас к сыну, заберёшь его с баржи. Капитану передашь мою записку. Но учти, Григорий, ты теперь у меня начеку! Чуть что, всю твою семью сдам с потрохами.
– Там ещё Прохора сын замешан, – как-то жалобно заскулил Григорий.
Начальник со всей силы ударил кулаком по столу.
– Да вы там что, все с ума выжили? Или ты тоже засланный, проверить меня хотите? На кой чёрт дети туда полезли? Заняться нечем? Так все же при работе! Никаких больше выходных! Пусть пашут с утра до утра, чтобы дурь из голов выбить.
– Я своего в Саратов отправлю, боюсь я, Пётр Елпидифорович! Макар вроде как председатель там, – Григорий опять опустил виновато голову. – Ему лучше больше тут не появляться.
– Даю тебе неделю, – Парамонов заорал во всё горло. – Если не успеешь, найду другого наладчика, а тебя сдам с потрохами. Так и знай. Вон отсюда!
Григорий выбежал из кабинета, его уже ждал провожатый.
На лодке плыли недолго. Баржа стояла на якоре в двух часах от города.
Как только добрались, подали сигнал. Капитан вышел к прибывшим. Выслушал, прочитал письмо. Без лишних слов послал дежурного за Макаром. Сонный юноша ничего не понимал, увидев отца, удивился. Григорий Филиппович старался держать себя в руках, не кричал и не выяснял отношения. Решил повременить.
Отплыли быстро. Теперь предстояло добраться до Саратова.
Макар слушал отца и не верил своим ушам. Всегда считал Таисию преданной комитету. Когда стал председателем, поручал ей ответственные задания.
Ему нравилось то, что Тайга независимая, любящая свободу девушка. Она рьяно защищала свои интересы, её речи были пламенными и горячими. Тайная любовь Макара к Таисии жила в сердце давно. Но парню было больно смотреть на то, как вольно ведёт себя Тайга.
Он желал оказаться на месте Николая, завидовал, что девушка выбрала именно его. Держался изо всех сил, когда она была рядом. Пожимал ей руку не суровой хваткой, как всем остальным, а вкладывал в рукопожатие всю свою любовь. Поэтому ладонь Таисии нежно выскальзывала из его рук.
Догадывалась ли она? Возможно. Должна была чувствовать эти искры, пробивающие ладонь. Макар всё время гадал, думал, как проявить себя. Всячески поддерживал инициативы Тайги. Был уверен, что со стороны никто ничего не замечает, только она – свободная и распущенная Таисия: героиня его снов и глубокая заноза в сердце.
Григорий Филиппович всё рассказал Макару и замолчал. Смотрел пристально на сына.
А Макар боялся поднять голову. Было стыдно за то, что отец пришёл выручать рослого мужика, который и сам уже может позаботиться о себе.
Как щенка его вытащили за шкирку, бросили в лодку и увезли против воли. Макар злился, но в глаза отцу не смотрел. Думал, что же могло случиться с остальными, беспокоился о Зое.
«А что, если Янека арестуют? Зоя же не выдержит этого, – размышлял он. – Как же остальные? Неужели Тайга и Николая своего выдала?»
Григорий Филиппович нарушил молчание.
– Макар, – сказал он добрым, ласковым голосом, – тебе плохо живётся?
Сын вспомнил, что такой голос был у отца только в те годы, когда мать была жива. Он на мгновение почувствовал себя ребёнком. Словно ощутил прикосновение ласковых маминых рук. Смахнул слезу, украдкой взглянул на отца: «Не видит ли?»
И почувствовал, как тот гладит его руку. Шершавая ладонь двигалась от локтя до кончиков пальцев сначала медленно, а потом скорость увеличилась, и дошло до того, что Макар почувствовал сильную боль. Попытался освободиться, но Григорий крепко сжал запястье, пробухтел:
– Молчишь…
Макар вздрогнул, дёрнул руку ещё раз. Отец схватил вторую.
– Молчишь, гадёныш! Решил в войну поиграть? Ну поиграй, поиграй! Плохо тебе живётся, да? На царя в обиде? Я всю жизнь вот этими вот руками строил и чинил. Ни разу мне царь дорогу не перешёл! Потому что я трудился на благо своей семьи! Чтобы быть сытым, нужно встать и пойти работать! А у вас, видимо, работы мало, раз есть время листовки эти чёртовы составлять и читать.
Григорий отпустил руки сына. Сжал ладони в кулаки, ударил ими сильно о борт лодки. Видимо стесал кожу, взвизгнул и заорал во всё горло:
– Пороть вас всех надо! И тебя, и Зойку! Её вообще, неугомонную, в монастырь отправлю. Жениха-то я ей, получается, тоже непутёвого выбрал! Из твоей шайки. Хотел породниться с хорошим человеком. Что я ему скажу? Хотя мы с ним оба теперь под прицелом. С нас три шкуры сдерут, если что-то случится. Славное семейство получится: революционер и революционерка.
Макар впервые посмотрел на отца. Пронзительный, метающий искры взгляд Григория Филипповича словно обжигал кожу на лице сына. Юноша почувствовал, как пылают щёки, как от этого жара ощущается сильное покалывание щетины. Стало казаться, что небритые волоски впиваются в кожу, проникают всё глубже. Будто как и сам Макар хотят скрыться от этого страшного взгляда.
– Ты зачем Зою потащил на собрания? – продолжал орать отец.
Макар уже не мог отвести взгляд, глаза не слушались, они были прикованы к Григорию Филипповичу.
– Кто он? – поинтересовался Макар тихо.
Но отец, видимо, не услышал и продолжал:
– Опозорил ты, Макар, и память своей матери, и сестру, и себя. Не меня! На себя клеймо поставил! Я человек уважаемый! А вот ты начал жить не так, как нужно.
– Кто он? – Макар спросил громче, чтобы отец услышал его.
Григорий Филиппович замолчал. Уставился на сына и произнёс:
– Подал голос, сучонок. Он дружок твой революционный – Николай.
Слова отца так сильно резанули по сердцу, что Макар почувствовал жгучую боль. Схватил рукой кожу на груди, потянул с силой. Пытался оторвать кусок от себя, чтобы вынуть то, что горит сейчас огнём.
– Не может быть, – прошептал он. Замотал головой, не веря в то, что сейчас услышал.
Глава 5
– Здравствуйте, пани Анна, – смущённо поприветствовала Зоя подошедшую женщину.
Встреча с портнихой была для неё полной неожиданностью.
– Здравствуй, Зоя, – ласково ответила пани. – Прости, что побеспокоила тебя. Была здесь по делам, а потом решила в Дону руки помочить. Утро сегодня такое прекрасное, посмотри на восход! Осенью это большая редкость. Дышится-то как хорошо. Видишь, круги вокруг солнца? Завтра разгуляется непогода. Если ты не торопишься, посиди со мной.
– Хорошо, – согласилась Зоя.
– Как поживает твой жених? – спросила пани Анна.
– Не знаю, – Зоя пожала плечами и встала. – Извините, я пойду, мне пора домой.
– Нет-нет, я не настаиваю на откровенности, обещаю, спрашивать не буду. Bez ciekawości nie ma mądrości (Без любопытства нет мудрости). Я же хотела тебе помочь. Советы не даются без знания ситуации.
Но Зоя молчала. Ей было как-то не по себе. Пани Анна задела за живое. Беспокойство не утихало, а вопрос пани ещё больше усилил его.
– Я давно не видела его, и даже не знаю, жив Янек или нет, – слёзы полились из глаз Зои. Но она быстро вытерла их.
Пани Анна смотрела на девушку ласково.
– Неужели ты так сильно любишь его?
– Очень, – ответила Зоя и опустила глаза, – так сильно, что хотела отдаться ему.
Зоя замолчала, залилась краской.
– Продолжай, – попросила портниха, – не нужно стыдиться своих мыслей.
– Он отругал меня, сказал, что только после венчания я стану его навеки. Наверное, не приходит из-за того, что я так повела себя.
«Как правильно я воспитала Янека, – подумала пани Анна с гордостью. – Не я, мы! Густав, ты был бы счастлив, узнав, что наш мальчик может так любить! Как ты был прав!»
Пани тяжело вздохнула. Ей хотелось рассказать Зое, что Янек в порядке, но уволился с порта. И пока сидит дома, не может выйти на улицу. Но боялась спугнуть Зою страшным словом «революционер». Когда Янек признался матери, что ходит на собрания и борется за свободу, а за это его могут поймать, пани Анна упала в обморок. Пришедший врач прописал успокоительное и лежачий режим. Несколько дней пани была в бреду. Она обвиняла Янека в убийстве отца. Просила, чтобы сын сделал то же самое с ней.
Янек успокаивал мать, насильно давал ей лекарства. Пел её любимые песни, но пани продолжала смотреть на сына ненавистным взглядом.
А однажды утром она проснулась в хорошем настроении. Улыбнулась Янеку. Как будто ничего и не было. Сразу стала наводить порядок. Сын помогал.
Испекла пироги, раздала соседям, чтобы помянули Густава. И больше не спрашивала у Янека про его движение. Общалась с сыном как и прежде. Всё меньше говорила на польском. Если начинала, то сразу вспоминала Густава, и чтобы не тревожить сердце, переходила на русский.
Янек продолжал предлагать матери переехать в Польшу, но она отказалась и попросила больше не поднимать эту тему.
Янек был задумчив. Сейчас по его взгляду пани не могла прочесть ничего. А раньше, когда сын был младше, она любила разгадывать то, что тревожило её родного мальчика. А когда все внутренние противоречия сына были разрешены мудрыми советами матери, Янек садился к ней близко-близко, обнимал, а она ему шептала:
– Береги свою мать и жену как мать и свою дочь как мать. Не рви чужие лепестки. Счастья это не принесёт. Только тем, что Господом сотворено для тебя и разрешено им для тебя, можешь пользоваться. Это будет и дружба, и любовь, и ненависть, и злоба. Ты должен уметь отличать хорошее от плохого, поэтому береги мать, она раскроет все тайны.
Янек слушал, кивал, впитывал все материнские слова, как земля небесную влагу после долгой засухи, и его сердце наполнялось любовью к матери и Богу. А потом в сердце поселилась Зоя и отодвинула мать и Бога на второй план. Но любовь к Зое грела его сильнее, жарче.
А когда девушка надела откровенное платье, Янек мгновенно вспомнил материнские слова и отступил. Гордился собой, хвалил, что смог устоять перед искушением. Предполагал, что это Бог проверял, насколько Янек усвоил материнский урок.
О Зое пани Анна не спрашивала, боялась затронуть слишком личное и испортить отношения. Она после признания сына через силу взяла себя в руки. К ней во снах являлся Густав и умолял простить Янека, остаться с ним в хороших отношениях, любить его живым. И пани прислушалась.
Проснувшись как-то утром, она решила всё изменить. Поначалу хотела сразу поговорить о Зое, но остановила себя. Янек был теперь другим. Раньше у пани были возможности заглянуть Янеку в душу и подсказать верное решение. Но теперь всё изменилось. Может быть сердце сына очерствело, стало безразличным ко всему. Всё предстояло выяснить, и как раз для этого судьба подарила много времени, так как сын теперь сидел дома.
Но девушка, так сильно полюбившая Янека, не давала ей покоя. И сегодня, встретив Зою на причале, пани Анна решила, что поможет влюблённым. Сделает всё, что будет в её силах. Даже если придётся переступить через свою гордость. Она уже подумывала обратиться официально к Зоиным родителям и начала наводить о них справки.
– Зоя, Золо́то, – произнесла пани Анна. – Я хочу сказать, что если твой любимый остановил тебя, не позволил сделать необдуманный шаг, не окунул в пропасть грехов, то ты должна благодарить его.
От слова «Золо́то» у Зои забилось сердце. Янек часто называл её так. И Зое показалось, что пани Анна произнесла это голосом Янека, с такой же нежностью и интонацией.
Девушка даже оглянулась, вдруг это не портниха сказала, а рядом стоит он, произносит дорогие сердцу слова.
Но Янека не было, и Зое стало ещё грустнее, а пани продолжала:
– Не обижайся на него, возможно, его воспитание не позволяет идти против правил. Прими это как знамение, как совет Господа.
– Я приняла, спасибо, – сказала Зоя отрешённо. – Мне пора домой. До свидания, пани Анна.
Портниха кивнула, долго смотрела вслед Зое. Несколько раз порывалась остановить её, крикнуть, что с её любимым всё в порядке, но сдержалась. Она действительно не могла сейчас понять, любит Янек Зою, или уже разлюбил. А калечить юное девичье сердце пани Анна не стала.
Побыла на причале ещё немного и засобиралась домой с целью заглянуть в душу сына и помочь, помочь…
* * *
Галя была начеку. Как только Зоя вышла, она, оглядевшись по сторонам, быстро отперла дверь в квартиру Кирьяновых и тихонько проникла внутрь. Открыла сундук с вещами Евдокии Степановны, достала халат, в который та прятала деньги. Гале этот тайник показала Зоя.
Евдокия Степановна всё сэкономленное вшивала в халат. Зоя как-то застала мачеху за этим занятием, сделала вид, что ничего не увидела. А сама взяла на заметку, тем более в случае побега эти деньги очень пригодились бы.
Сдуру рассказала Гальке, а у той глаза загорелись. Вот она сегодня и проникла на чужую территорию. Отпорола иглой подкладку халата, пролезла своей худенькой рукой, схватила кипу денег. Вытащила аккуратно, зашила. Положила халат на место, закрыла сундук, а украденное сунула за пазуху и вышла. Повезло, что в коридоре никого не было.
Гале понадобились деньги для входа в тайное ночное общество, где обсуждали свободу и борьбу за свои права. За вход и членство в этом обществе нужно было заплатить. Накопления родителей трогать не стала, они каждый день пересчитывали свои богатства. А в случае кражи из квартиры Кирьяновых на неё никто и не подумал бы. Вот Галя и осуществила свою задумку. Быстро переоделась, вышла на улицу. Теперь нужно было найти того, кто обещал помочь. Но в условленном месте никого не было. Договаривались встречаться каждый чётный день с 11 до 12 по полудню.
– Обманул, видимо, – с досадой произнесла Галя. Побрела домой и вдруг увидела Таисию. Подняла голову, выпрямила спину и важно прошла мимо.
Таисия от такой напыщенности расхохоталась до слёз.
* * *
В голове у Макара до сих пор не вязалось то, что Николай женится на Зое. Хотя замужество освободило бы Таисию. Появилась маленькая надежда на то, что она обратит внимание на Макара. Но сама по себе ситуация не устраивала юношу. Зоя была знакома с Николаем, но не знала, что он выбран для неё.
«А Янек? Как он к этому отнесётся?» – много вопросов задавал себе Макар.
Отец и сын больше не разговаривали. Добрались до Саратова. Григорий Филиппович по старым связям за один день устроил сына на мельницу. Сходили на могилу к Марии. Долго сидели, каждый думал о своём.
Макар мысленно просил мать помочь ему и Зое. А Григорий Филиппович жалел, что Мария ушла и не забрала его с собой.
Брату Зои выделили комнату в общежитии. На прощание отец похлопал сына по плечу, произнёс:
– Ты прости меня. Знаю, что в обиде. Но я шкуру твою спас не только из-за любви к тебе. Я за себя боюсь больше всего и за Евдокию. Ты молодой, Зоя ещё девчонка. У вас вся жизнь впереди, а я как осенний листок, если упаду, то растопчут, раздавят и следа не останется. А вам ещё жить и жить. Сил и здоровья хватит на всё. Работай, сынок. Трудись. Выбей из головы всю революцию.
И не возвращайся больше в Ростов. Ищи себе здесь жену, рожайте детей. Пиши письма. Я буду рад узнать, как складываются твои дела. Прощай, Макар!
Сын ничего не ответил отцу. Посмотрел на него пристально. Хотел сказать спасибо, обнять, уткнуться носом в его плечо, поведать о любви к Таисии, попросить, чтобы не выдавал Зою за Николая, но молчал.
Обида была выше, шире всех остальных переживаний. Она охватывала его всего, заставляла злиться на отца, ненавидеть его.
А маленький мальчик внутри рвал обиженные струны, просился на свободу, кричал что есть силы. Но голос его тоненький, писклявый не мог прорваться через плотно сомкнутые губы.
Григорий Филиппович терпеливо ждал, наверное, чувствовал, что борется сейчас Макар со своими переживаниями. Ждал того, кто победит: маленький мальчик или упрямый мужчина. Победил второй. Отец махнул правой рукой, левую положил на грудь, слегка поклонился и вышел вон.
Макар не пошевелился.
Решил, что вернётся в Ростов. Продолжит своё дело, соберёт собрание и докажет всем, что Тайга не предатель и это ошибка. И пусть любимая по-прежнему будет с Николаем, но в одном городе. А сам Макар сможет опять приветствовать Таисию за руку, чувствовать тепло, смотреть в родные глаза. А вдруг она разлюбит Николая?
Макар присел на свою кровать. Не заметил, как свечерело. Соседи по комнате стали возвращаться с работы. Пришлось знакомиться со всеми, а хотелось сбежать прямо сейчас из этого общежития.
Было неприятно пожимать руки незнакомым людям, не хотелось завтра с утра вставать на работу, но Макар терпел, вежливо улыбался, кивал, даже что-то рассказывал о своей прошлой жизни.
Подумал про себя, что если не получится вернуться быстро, то прощупает почву здесь и организует свою ячейку. Примыкать к уже существующей ему не хотелось. Нравилось председательствовать, а здесь такое повышение не светило.
* * *
У пани Анны в городе было ещё одно дело. Она хотела финансово отблагодарить друга семьи Германа. Тот вызвал как-то Анну к себе. Сказал, что у него информация о незаконной деятельности Янека. Анна слушала внимательно, но не верила. Как ни пытался убедить её Герман, она была спокойна и уравновешена.
– Анечка, ну вот посмотри, у меня документы на его задержание, отдам куда нужно, и не увидишь ты своего сына. Поговори с ним, я дам делу ход, но без Янека. Не могу я ради памяти Густава. Ведь попадётся парень ещё раз, и всё! Имя отца опозорит, тебя доведёт.
– Говори что хочешь, Герман! Я не верю. Янек не мог так поступить. Ты доказываешь, что Густав от рук сына погиб? Не-е-ет, Янек не мог. Это ошибка. Ты же знаешь, Герман, как такие ошибки случаются. Не мне тебе объяснять.
И пани Анна ушла, а когда Янек во всём признался, то стало очень стыдно перед Германом. Тот по старой дружбе хода делу не дал. Протоколы всех участников лежали у него. Герман пытался найти время, чтобы поговорить с Янеком лично, объясниться, понять, насколько серьёзна эта организация.
Но пока не мог выделить свободной минуты. Досье на такие сборища приносили ежедневно. Он быстро их обрабатывал и отправлял на места, а там уже патрульные ловили кого нужно. А папка с именем сына друга лежала пока в сейфе и никуда не отправлялась.
Для отвода глаз допросили семью председателя ячейки Макара Кирьянова. И ждали ответа сверху. А верх, то есть Герман, приказ отдавать не торопился.
Пани Анна знала, что это заслуга Германа, вот и взяла накопленные средства, чтобы отблагодарить.
Но Герман отказался брать деньги. Он сказал Анне, что готов вытаскивать Янека из любой беды как родного сына, так как своих детей у него нет, и заботиться не о ком. А хочется толкового человека по пути верному направить.
Пани Анна смотрела на Германа с благодарностью. Перед ней стоял высокий, метра два ростом, мужчина. Рядом с ним Анна казалась маленькой девочкой. Она впервые после ухода мужа почувствовала себя защищённой.
Заметила, что Герман смотрит на неё так мечтательно, как раньше себе не позволял.
Догадалась, что мужчина хочет выразить взглядом свою давнюю любовь, о которой Густав не знал и даже не догадывался. А Анна знала. Ей льстила любовь другого мужчины.
Когда-то Герман был женат, но потом остался один. О причинах не говорил, эта тема всегда была под запретом. Анна не понимала тех, кто настойчиво расспрашивал Германа о личном. Ей, воспитанной в культурной семье, были чужды нападки ради сплетен.
Когда Густав и Анна переехали в Ростов, Герман сразу стал вхож в их дом. Пани нравился чистый польский говор друга мужа. Она могла часами беседовать с ним на родном языке и получала от этого невероятное удовольствие.
Однажды Герман позволил себе вольность.
В отсутствие Густава взял руку Анны в свою и так посмотрел на неё, что та поняла всё без слов. С тех пор чувствовала жар от Германа, но никто этого не замечал. Так и жили.
Но сегодня, после встречи с Зоей, пани Анна почему-то вспомнила про чувства Германа ещё до того, как пришла к нему. И решила ему подыграть. Ей хотелось этого.
А Герман сегодня не стеснялся своего взгляда. Никто их не видел. Анна подошла к нему близко, и не смотря ему в глаза, прижалась к груди. Почувствовала, как на талии смыкаются дрожащие руки Германа. Мужчина наклонил голову и губами прикоснулся к макушке Анны, прошептал на польском:
– Anna, moja ukochana! Tak długo na ciebie czekałem, kochanie! (Анна, любимая моя! Я так долго ждал тебя, родная!)
– Герман, говори по-русски, – попросила пани и прижалась к мужчине ещё сильнее.
* * *
После случайной встречи с портнихой Зоя пошла домой. Жалела, что сбежала обманным путём. Начала жалеть о том, что поддалась Галине, повелась на мнимую свободу. Было неприятно и стыдно перед Евдокией Степановной, отцом, Макаром.
– Что же я делаю? – размышляла Зоя. – Такая сложная сейчас ситуация, а я сбежала. Обманула всех. Вот же не подумала. А Галька-то опять всё разболтает. Скажет мачехе, что я уходила. Что будет тогда? Отец заставит Евдокию уволиться с работы и сидеть со мной. А я не хочу нянек! Хочу ходить туда, куда мне нужно!
Внутри Зои всё бушевало. Она ругала себя за безответственность, но хвалила за смекалку и жажду к свободе.
Вечером мачеха вернулась домой с недобрым выражением лица.
– Знаешь, – сказала она Зое, – устала я нянчиться с тобой. Чай не младенец. Забирай свои ключи и иди на все четыре стороны.
Евдокия Степановна бросила ключи прямо в Зою, та успела увернуться.
– Пусть отец сам с тобой разбирается, – кричала мачеха. – Думаешь, я не узнала бы, что ты самовольно вышла. Где ключи взяла?
Зоя нахмурилась и молчала.
– Откуда ключи у тебя? – повторила Евдокия.
«Вот Галька, вот коза драная! Сдала всё-таки меня! Да тебя предательницу в нашем комитете засудили бы! – на этой мысли Зоя как-то запнулась. – Да уж, засудили бы… Если бы… Вон, Тайга гуляет на свободе. Всех сдала, разлучила меня с Янеком, братом, отцом».
– Да Галька мне ключи дала! Её рук дело. Маменька, не хотела я, простите меня, – запричитала Зоя. – Я вот ключи вам отдам. И больше не буду против вашей воли никуда ходить, только отцу не говорите, я же тогда Янека не увижу.
Зоя разрыдалась. Но Евдокия не унималась, схватила падчерицу за волосы и потащила к двери Галькиной квартиры.
– Значит, права была моя сменщица, что тебя видела утром. Ох, Зойка, сколько же ты крови выпила из меня и отца. Сколько выпьешь ещё, неугомонная? Быстрее бы Гриша вернулся и выпихнул тебя замуж. Сил моих больше нет. Ещё и виноватой останусь. Надо оно мне? Не за своих детей печься, а? – орала Евдокия.
Другие соседи между тем начали любопытно выглядывать из своих комнат.
«Значит, не Галька меня сдала», – мелькнула в голове у Зои мысль. Но было уже поздно.
Мачеха больно тащила за волосы, Зоя упиралась, кричала. Но когда услышала, что за дверью скулит Галина, успокоилась, прислушалась. Впрочем, мачеха шла напролом. Без стука ворвалась к соседям, оттолкнула Зою от себя.
Перед глазами была следующая картина: Галя сидела на полу, вокруг неё ползал на коленях отец и сбривал её волосы. Девушка скулила, выла, качалась из стороны в сторону. Неподалёку сидела на стуле Алия, мать Галины. В одной руке у неё был ключ, в другой деньги.
– Вот ещё одну привели, – зло проговорил Галькин отец. – У нас сегодня бесплатная стрижка.
Он встал на ноги и с бритвой бросился на Зою.
– Не тронь, – заорала на него Евдокия Степановна. – Свою воспитывай, мою не тронь, я сама с ней разберусь. Если нужно будет, побрею и без тебя.
Отец Гальки оторопел от оглушительного крика Евдокии и отступил от Зои. Направился к своей дочке, опять начал ползать кругами, сбривая пропущенные пучки волос.
Глаза Галины были пустыми, без слёз. Зоя обратила внимание на то, что брови ей тоже сбрили.
Алия встала со стула, подошла к Евдокии, протянула ключи и деньги, громко сказала:
– Это ваше, – и опустила голову.
Евдокия, ничего не понимая, вопросительно взглянула на соседку.
Но та продолжала стоять с опущенной головой.
Мачеха Зои оглядывалась по сторонам в надежде увидеть ещё кого-то, кто сможет объяснить ей, что всё-таки произошло.
Евдокия перевела взгляд с Алии на Галину.
Сердце сжалось от её вида.
«Неплохая ведь девчонка, – подумала про себя Евдокия. – А я так нечестно её использовала. Эх, Евдокия, Евдокия, дура ты старая, а всё играешь в сыщиков. Ищешь, приглядываешься, кто, кому и что передал. Стыдно должно быть. Вот что теперь этой девчонке делать без волос и бровей? Замуж не отдадут, доучиться не пустят, монастырь её с турецкой верой не примет. Будет сидеть дома, пока с ума не сойдёт. Ох, как бы не докатиться до такого и Зойке жизнь не испортить».
Евдокия стала успокаиваться, взглянула на Зою, та была белее стены. Не сводила с подруги глаз.
Галя в одном и том же положении и с тем же выражением лица продолжала выть.
Евдокия Степановна обратилась к Алие:
– Алия, ну рассказывай, зачем мне деньги и откуда у вас наш ключ.
– Твои это деньги, Дуся.
Евдокия так удивилась, что глаза расширились ещё больше, а брови поползли вверх.
– Интересно. А откуда ж они у вас взялись-то? Я вроде в долг не давала.
– Галя украла.
Евдокия пулей вылетела из квартиры соседей, побежала в свою, дёрнула со всей силы крышку комода, да так, что крышка отвалилась. Схватила халат. Рванула его со всей силы в том месте, где подкладка была пришита к основной ткани. Засунула руку в образовавшееся отверстие. Сердце забилось сильно. «Пусто, – пронеслось в голове. – Обокрали!»
Евдокия сунула туда деньги, которые отдала Алия, схватила иголку, стала судорожно зашивать. Потом распорола опять, пересчитала. Всё до копеечки было на месте, но она пересчитала несколько раз, потом опять зашила.
А Зоя была у соседей.
Алия заунывно рассказывала историю о том, что Галя завладела чужим ключом, проникла в дом и украла все накопления.
Пачку денег и ключи случайно заметила мать Гали за уборкой. Поначалу пересчитала все свои накопления, там всё было на месте, а потом начала допытывать дочь, но та врала, говорила, что впервые видит эти деньги. А когда за допрос взялся отец, Галя призналась.
Отец мгновенно схватит бритву, усадил насильно на пол и начал сбривать косы одну за другой.
Алия молчала. Не перечила из-за страха, что муж осудит её воспитание. Да и сама ещё не оправилась от шока. Не могла поверить, что её дочь – воровка.
Евдокия Степановна в который раз зашивала и распарывала халат, потом дрожащими руками вытащила деньги, надела рабочий фартук и положила сбережения во внутренний карман, застегнула на пуговицу. Начала причитать:
– Как же все охочи до чужого добра! Ох, Галька, турецкая морда, как же она нашла мои сбережения? Неужто пока с Зойкой книги читали, она шарилась тут по вещам? А ключи?
Евдокия Степановна заметила у себя в руке ключи.
– Так вот в чём дело, пока Зойка шлялась, Галька с обыском нагрянула. Вот поделом ей теперь, будет знать, как воровать и против воли родителей идти.
Божечки, лишь бы Гриша не узнал об этом, а то вдруг взбредёт в голову и Зойку обрить. А если и взбредёт, лягу перед ним, пусть меня бреет. Кто же её лысую замуж-то возьмёт? Ни один приличный жених не глянет, да и зачем душу девчонке калечить.
Мне волосы уже не нужны, а ей пригодятся. Это моя вина. Не справилась с воспитанием, давала волю вопреки наказам мужа.
Вот пусть теперь Зоя смотрит на Гальку и думает. Может и придёт что-то дельное в голову. Не всё же время на свиданки бегать, пора бы уже о труде подумать. Вся их дурость от безделья.
Да вот Гриша и слушать не хочет о работе. А если некуда силу девать? Так может в нужное русло направить? Начнёт трудиться и не будет времени на всякую ерунду.
Евдокия разговаривала сама с собой. А потом легла на кровать, укуталась одеялом, и сон очень быстро сморил её. Этому сну не мешало ни выпрыгивающее сердце, ни крики соседей. Сон укутывал Евдокию Степановну мягким покрывалом. Бережно закрыл глаза, успокоил сердце.
